Текст книги "Солженицын. Прощание с мифом"
Автор книги: Александр Островский
Жанр: История, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 4 (всего у книги 55 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]
В 1936 г. А. И. Солженицын с отличием закончил школу и перед ним встал вопрос: кем быть?
Можно было ожидать, что будущий писатель изберет филологическую специальность, что, кстати, сделала Лида Ежерец, которая стала студенткой филологического факультета ростовского пединститута (1). Однако Саня подал заявление в ростовский университет на физико-математический факультет (2). Николай Виткевич и Кирилл Симонян тоже пошли в университет, но на химический факультет (3). Правда, Кирилл быстро разочаровался в выборе профессии и перешел в медицинский институт (4).
На химфаке Николай и Кирилл познакомились с однокурсницей Натальей Решетовской и через некоторое время представили ей своего друга (5). 7 ноября 1936 г. на вечеринке Саня начал ухаживать за Натальей, прошло еще немного времени, и она стала его невестой (6).
Дед Натальи по отцу Николай Михайлович Решетовский был юристом (7). Потомственный дворянин, он родился не позднее 1844 г., службу начал в 1868 г. (8), 1 января 1902 г. получил чин действительного статского советника, имел медали и ордена, революцию встретил в должности члена Новочеркасской судебной палаты (9), у него было три сына (Алексей, Иван, Сергей) и три дочери (Александра, Мария и Нина), оставшиеся незамужними (10). По данным КГБ, отец Н. Решетовской Алексей Николаевич родился в 1888 г. и «до революции занимался литературным трудом», затем служил «казачьим сотником» и «погиб во время Гражданской войны при обстоятельствах», которые его дочь «скрывала» (11). По другим сведениям, пропал без вести в ноябре 1919 г. (12).
Дед Натальи по матери Константин Туркин был казаком. Женившись на польке, он имел сына Валентина и трех дочерей, одна из которых, Мария (1890), по профессии учительница, стала женой А. Н. Решетовского. Потеряв мужа, Мария Константиновна перебралась с дочерью на руках в Ростов-на-Дону (13).
Летом 1937 г., когда за спиной Александра Солженицына остался первый курс, студенческий профком университета организовал велосипедный пробег по Кавказу. Мы, вспоминал Н. Д. Виткевич, «загорелись мыслью проехать по местам революционной деятельности товарища Сталина. Подобрали группу и покатили на велосипедах в Грузию. Приезжаем в Тбилиси, что за оказия: закрыт музей “гениального продолжателя”. Потолкались немного, посоветовались, и Сашка Брень (был такой пробивной хлопец в группе) предложил пойти за разрешением в ЦК. А секретарем был Берия. Лаврентий Павлович разрешил нам осмотреть музей, запретив что-либо фотографировать и записывать» (14).
В этом пробеге принимал участие и Саня. По возвращении он написал выдержанный в духе того времени очерк о своих впечатлениях, который увидел свет на страницах факультетской стенной газеты и которым, как отмечал Н. Д. Виткевич, потом козыряло факультетское начальство (15).
Пребывание А. И. Солженицына в университете совпало с известными открытыми процессами над «сторонниками Троцкого»: 19–24 августа 1936 г. по делу о троцкистско-зиновьевском террористическом центре (Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев и др.) (16), 23–30 января 1937 г. – по делу об антисоветском троцкистском центре (Л. Г. Пятаков, К. Радек и др.) (17), 2-13 марта 1938 г. – по делу об антисоветском правотроцкистском центре (Н. И. Бухарин, Н. Н. Крестинский и др.) (18). Репрессии затронули и Ростовский университет (19).
Судебные процессы сопровождались собраниями, на которых принимались резолюции с одобрением выносимых приговоров (20). Если школьник Солженицын уже в двенадцать лет ощущал «избыточность, ложь, подстройку» в материалах процесса по делу Промпартии, если уже тогда он рассматривал процесс по делу меньшевиков как «унылое бездарное повторение», мог ли он с доверием относиться к публиковавшимся материалам открытых судебных процессов 1936, 1937, 1938 гг.? Однако, если А. И. Солженицын и испытывал на этот счет какие-то сомнения, он их не показывал и, по свидетельству его однокурсника Э. Мазина, вел себя как «верный ленинец» (21).
По окончании второго курса, 2 июля 1938 г., «верный ленинец» признался Наталье Решетовской в любви (22), после чего вместе с Н. Виткевичем снова отправился в велопоход, на этот раз на Украину по местам славы Гражданской войны (23).
Когда после летних каникул А. И. Солженицын вернулся в университет, в его жизни произошло событие, о котором он поведал со страниц «Архипелага».
«Я, – пишет он, – вспоминаю третий курс университета, осень 1938 года. Нас, мальчиков-комсомольцев, вызывают в райком комсомола раз и второй раз и, почти не спрашивая о согласии, суют нам заполнять анкеты: дескать, довольно с вас физматов, химфаков, Родине нужней, чтобы шли вы в училище НКВД… Годом раньше тот же райком вербовал нас в авиационные училища. И мы тоже отбивались (жалко было университет бросать), но не так стойко, как сейчас» (24). «Все же кое-кто из нас завербовался тогда. Думаю, что если б очень крепко нажали – сломали б нас… всех» (25).
И в первом, и во втором случае речь шла о направлении в училища по путевкам комсомола. Поэтому в райком приглашали только тех, кто заслуживал доверия. Это значит, что в глазах райкома А. И. Солженицын выглядел достойным служить в органах НВКД.
Но дело не только в этом. Даже самый наивный читатель понимает, что между «вербовкой» в авиационное училище и училище НКВД – огромная разница. В авиационные училища двери были открыты для всех, в училища НКВД – для самых надежных. А поскольку тогда существовала тотальная система контроля над обществом, и у каждого учебного заведения был свой куратор из органов государственной безопасности, можно не сомневаться, что, прежде чем вызвать А. И. Солженицына для собеседования, райком комсомола согласовал с ним список рекомендуемых.
Приравнивая «вербовку» в училище НКВД к вербовке в авиационное училище и придавая первой массовый характер, Александр Исаевич явно лукавил.
Когда я попросил Н. Д. Виткевича рассказать, как в это училище вербовали его, он возмутился и заявил, что его туда никто не приглашал. Более того, он сказал, что вообще не помнит подобного эпизода в университете, а о вербовке своего друга узнал только из «Архипелага» (26). Только из «Архипелага» об этом узнала и Н. А. Решетовская (27).
Получается, что А. И. Солженицына вербовали тайно, и он скрыл данный факт как от ближайшего друга, так и от невесты. Это уже похоже на правду. Но тогда рассказанная им история приобретает совершенно иной характер, и совершенно иной характер приобретает его «исповедь». Это уже не откровения, а попытка придать серьезному эпизоду несерьезный характер.
В связи с вербовкой в училище НКВД А. И. Солженицын посетил райком как минимум дважды («раз и второй раз»). Может быть, его уговаривали, а он «отбивался»? Нет, оказывается в райкоме «почти не спрашивая о согласии», ему и его товарищам было предложено «заполнять анкеты». «Почти не спрашивая» означает одно, – следовательно, все-таки спрашивали и только потом предлагали анкеты. Из этого явствует, что Александр Исаевич изъявил готовность надеть на плечи военную форму с краповыми петлицами и, если вторичного посещения райкома и заполнения анкеты перед ним не открылись двери училища НКВД, то причина этого заключалась не в его нежелании, а в чем-то другом.
Как прошел третий курс, мы не знаем.
Летом 1939 г. А. И. Солженицын, Н. Д. Виткевич и К. С. Симонян как отличники без экзаменов поступили на заочное отделение Московского института истории, философии и литературы (МИФЛИ). Факт сам по себе редкий. И не только потому, что даже сейчас не часто можно встретить человека, который одновременно учится в двух вузах, но и потому, что для заочного обучения требуются документы с места работы (28).
После первой, установочной сессии Александр Солженицын и Николай Виткевич отправились в новое путешествие, на этот раз по Волге – теперь на родину В. И. Ленина в Ульяновск (29). Кроме обычного отчета о путешествии, в факультетской стенной газете, появилось солженицынское стихотворение «Ульяновск» (30).
В конце четвертого курса, 27 апреля 1940 г., никому не сказав об этом, Александр и Наталья официально вступили в брак (31). «Через несколько дней» после этого Н. А. Решетовская «уехала в Москву на производственную практику». «Там, – вспоминала она, – я познакомилась со своим дядей», известным кинодраматургом Валентином Константиновичем Туркиным, а также с его первой женой Вероникой Николаевной и их дочерью тоже Вероникой. «Жила я, – читаем мы в воспоминаниях Н. А. Решетовской далее, – у Вероники Николаевны… на Патриарших прудах… 18 июня… помчалась встречать своего мужа», приехавшего на летнюю сессию в МИФЛИ (32). А «в конце июля мы, по совету дяди, поселились в Тарусе, где провели свой «медовый месяц», и «только из Тарусы мы написали нашим обеим мамам и друзьям, что поженились» (33).
По возвращении в Ростов-на-Дону, писала Наталья Алексеевна, «поселились мы отдельно, сняв комнату в Чеховском переулке», «дома нас ждал свадебный подарок: отличник, редактор факультетской газеты, активный участник всех комсомольских дел и художественной самодеятельности – Саня стал получать сталинскую стипендию» (34). Чтобы правильно оценить этот факт, необходимо учесть, что в 1940 г. в университете на всех факультетах было только восемь сталинских стипендиатов (35).
«Несмотря на всю занятость, – подчеркивала в своих воспоминаниях Н. А. Решетовская, – весной сорок первого года мы участвовали в смотре художественной самодеятельности вузов и техникумов Ростовской области. Саня читал свои стихотворения “Гимн труду” и “Ульяновск”… О нас писали в газетах “Молот” и “Большевистская смена”. Потом ростовчане увидели киножурнал местной хроники. Сталинский стипендиат Александр Солженицын, совмещая два высших учебных заведения, проводил эффектный опыт с аппаратом Тесла, затем готовил очередное задание для заочного института и, вложив его в конверт, разборчиво надписывал адрес МИФЛИ» (36).
Характеризуя свою литературную деятельность и имея в виду предвоенные годы, Александр Исаевич писал, обращаясь к Кириллу Симоняну: «К юности уже много было написано у каждого из нас, тетрадки, тетрадки – и наконец, мы стали посылать свои произведения светилам – а светилы чаще не отвечали, а когда Тимофеев прислал разгром и моих стихов, и твоих – для нас это был мрачный удар… Но тем не менее мы еще ходили робко к областному поэту Кацу, не напечатает ли он, а из “Молота” Левин поощрял нас очень. А еще ты завлек меня в литературный кружок при Доме медработника…» (37).
Тогда же А. И. Солженицын делает первые опыты в прозе и задумывает роман о революции. Первоначально он относил возникновение его замысла к школьным годам (38), но, видимо, после знакомства с воспоминаниями Н. А. Решетовской, которая, с его же слов, датировала это событие осенью 1936 г. (39), вынужден был присоединиться к ее датировке (40). По свидетельству Натальи Алексеевны, роман должен был называться «Люби революцию» и начинаться разгромом армии генерала Самсонова в августе 1914 г. (41). О том, как протекала работа над воплощением этого замысла, имеются разные сведения (42). Но самым показательным является тот факт, что отложившиеся к началу войны выписки из книг и черновые наброски отдельных глав составили всего лишь «две тетрадочки» (43). Следовательно, в 1930-е гг. работа над романом не вышла за рамки начальной стадии. Неудивительно, что о ней ничего не знали даже ближайшие друзья его автора (44).
Отказавшись от эпического замысла, А. И. Солженицын попытался проверить свои способности в другом жанре. Так появились на свет три рассказа «Заграничная командировка», «Николаевские» и «Речные стрелочники» (45). Герой первого из них – ученый, который собирается в заграничную командировку и думает о невозвращении, ночь он не спит, а утром включает радио, слышит увертюру к опере «Руслан и Людмила» и понимает, что бросить Родину не может. Во втором рассказе речь шла о старике, который что-то прятал, это было замечено, явились чекисты, произвели обыск и обнаружили старые, никому уже ненужные николаевские деньги. Последний рассказ представлял собою очерк о путешествии А. И. Солженицына и Н. Д. Виткевича летом 1939 г. по Волге (46).
Имеются сведения, что свои литературные опыты Александр Исаевич посылал Б. Лавреневу (47), Л. Тимофееву (48) и К. Федину (49).
Между тем обучение в университете подошло к концу. Сдав государственные экзамены, А. И. Солженицын получил диплом учителя математики и характеристику, в которой говорилось: «Тов. Солженицын Александр Исаевич – студент 5 курса физмата РГУ (математическая специальность) является отличником учебы и сталинским стипендиатом. На протяжении пяти лет пребывания в университете тов. Солженицын получал только отличные оценки, совмещая занятия в университете с заочным обучением на литературном факультете. К сожалению, это последнее совместительство не дало возможности тов. Солженицыну получить оригинальные результаты в своей курсовой работе. Тов. Солженицын ведет большую общественную работу – редактор стенной газеты и староста курса. Деканат физмата рекомендует тов. Солженицына на должность ассистента вуза или аспиранта. Ректор РГУ (Белозеров). Секретарь партийного бюро (Ракитин)» (50).
Из обоза в разведкуЗакончив Ростовский университет, Александр Солженицын отправился в Москву, где его ожидала очередная экзаменационная сессия в МИФЛИ (1). В столицу он прибыл 22 июня, «но едва устроился в общежитии, по радио сообщили о войне с Германией». «Многие студенты МИФЛИ записывались добровольцами, – вспоминала Наталья Алексеевна. – Санин военный билет остался в Ростове. Надо возвращаться» (2).
В этих словах по крайней мере две неточности.
Во-первых, тогда «военный билет» представлял собою удостоверение личности только командного состава, рядовым выдавались «красноармейские книжки» (3), причем, как отмечается в литературе, после финской войны рядовой и сержантский состав некоторое время не имел и красноармейских книжек (4). По этой причине забывать дома А. И. Солженицыну было нечего.
Во-вторых, и это самое главное, военнообязанного могут призвать на службу только по месту прописки (5). Поэтому, если в конце июня 1941 г. Александр Исаевич вернулся домой, то только потому, что в связи с началом войны занятия в МИФЛИ были прекращены.
Как утверждала Н. А. Решетовская, добравшись до Ростова, ее муж сразу же бросился в военкомат. «Он рвался на фронт», «предлагал себя в военкомате то в артиллерию, то в переводчики», но его почему-то не брали (6). Факт сам по себе очень странный, особенно в условиях мобилизации.
В эти летние дни 1941 г. вместо армии Александр Исаевич едва не оказался за колючей проволокой. «В тылу первый же военный поток, – пишет он в «Архипелаге», имея в виду аресты, – был – распространители слухов и сеятели паники, по специальному внекодексовому Указу, изданному в первые дни войны… Мне едва не пришлось испытать этот Указ на себе: в Ростове-на-Дону я стал в очередь к хлебному магазину, милиционер вызвал меня и повел для счета. Начинать бы мне было сразу ГУЛАГ вместо войны, если бы не счастливое заступничество» (7).
Неужели сталинский стипендиат в хлебной очереди 1941 г. вел паникерские разговоры? И что это были за влиятельные «заступники», которые смогли вырвать его из рук НКВД?
Между тем стремительно пронеслась последняя неделя июня, промчался июль, прошел август. Немецкие войска все дальше и дальше продвигались вглубь страны. Почти все сверстники А. И. Солженицына были в армии, но его не призывали.
Мы уже знаем, что по окончании университета Александр Исаевич был рекомендован «на должность ассистента вуза или аспиранта». Какую же из этих двух перспектив он выбрал? Оказывается, ни ту, ни другую. 20 августа 1941 г. он стал учителем математики средней школы № 1 им. Луначарского в небольшом районном городке Морозовске, который располагался примерно в 250 километрах северо-восточнее Ростова-на-Дону, почти у самой границы со Сталинградской областью (8). «С первого сентября, – читаем мы в воспоминаниях Н. А. Решетовской, – мы начали учить ребятишек в городе Морозовске» (9).
И только через полтора месяца, когда немецкие войска вплотную подошли к Москве и завязались ожесточенные бои на ее подступах, А. И. Солженицын, наконец, получил повестку. «В середине октября, – вспоминала Наталья Алексеевна, – Саню призвали. Но вместо желанной артиллерии отличный математик попал в обоз» (10).
Из документов: «18 октября 1941 г. – Солженицын А. И. мобилизован Морозовским Райвоенкоматом. Зачислен рядовым в 74-й Отдельный Гужтранспортный батальон (ОГТБ), подчиненный штабу Сталинградского ВО, расквартированный в Ново-Анненском районе Сталинградской области» (11).
Очень странно, что А. И. Солженицына призвали в армию только через четыре месяца после начала войны. И почти невероятно, что его, закончившего физико-математический факультет университета, причем с отличием, в условиях нехватки офицерских кадров направили в обоз.
Как такое могло получиться?
Объясняя этот факт, Александр Исаевич в своей автобиографии, направленной в адрес Нобелевского комитета, отмечал, что оказался в обозе «из-за ограничений по здоровью» (12). С чем именно были связаны эти ограничения, он не указал. Это сделала Н. А. Решетовская. В своих первых воспоминаниях, изданных в 1975 г., она писала: «Саня был ограниченно годен к военной службе», «виной была его нервная система» (13).
Какая же была связь между «нервной системой» сталинского стипендиата и его «ограниченной годностью» к военной службе? Ведь все, что до сих пор известно о нем, свидетельствует: его «нервной системе» можно только позавидовать.
Разъяснение на этот счет мы находим в интервью, которое Наталья Алексеевна дала в 1990 г. журналистке Е. Афанасьевой для ростовской газеты «Комсомолец». Отметив, что факт «ограниченной годности» ее мужа к военной службе удостоверяла имевшаяся у него на руках справка, Н. А. Решетовская сказала: «Он даже немного постарался получить эту справку, боялся, что в мирное время военная служба повредит осуществлению планов. А тут война» (14).
«Немного постарался» означает только одно: «ограниченная годность» к военной службе была не следствием расстройства «нервной системы», а результатом стараний самого сталинского стипендиата.
Когда я обратился к Наталье Алексеевне с вопросом, в чем именно заключались эти «старания», она объяснила, что, опасаясь призыва в армию, ее муж обратился за помощью к Лиде Ежерец, отец которой, будучи врачом, помог А. И. Солженицыну получить освобождение от военной службы. При этом Наталья Алексеевна пояснила, что к подобной «хитрости» Александр Исаевич прибег только для того, чтобы иметь возможность закончить университет (15).
Если свидетельство Н. А. Решетовской о происхождении «ограниченной годности» ее мужа к военной службе соответствует действительности, а у нас нет никаких оснований ставить его под сомнение, так как сам А. И. Солженицын до сих пор его не опроверг, становится понятно и то, почему он не был призван в армию в первые дни войны, и то, почему первоначально его, одного из лучших выпускников университета, «верного ленинца» и сталинского стипендиата, отправили в обоз.
Оказавшись в армии, А. И. Солженицын вскоре сообщил жене, что его направили в тыл. Так началась военная переписка. По утверждению Н. А. Решетовской, всего за 1941–1945 гг. она получила от мужа 248 писем (16). Это – два письма в неделю.
В своей неоконченной повести о войне Александр Исаевич живописует, как, оказавшись в обозе, ее герой, прототипом которого был он сам, Глеб Нержин всячески старался перейти в артиллерию, как ему удалось получить командировку в штаб военного округа и как здесь он сумел осуществить свое желание. Его очередная просьба, наконец, была удовлетворена (17).
Подобным же образом рисует судьбу своего мужа и Н. А. Решетовская. По ее словам, Саня действительно был направлен в командировку. «Эта командировка в Сталинград, – писала она, – решила его судьбу: диплом с отличием произвел магическое впечатление. Саня тут же получил направление в артиллерийское училище» (18).
Однако у нас нет никаких сведений о том, что А. И. Солженицын сам изъявил желание уйти на фронт. Нам неизвестны ни его пламенные заявления на этот счет, которыми он якобы бомбардировал свое начальство, ни свидетельства сослуживцев. Более того, подчеркивая желание мужа попасть на фронт, Наталья Алексеевна не привела на этот счет ни одного фрагмента из его писем к ней, хотя он писал ей дважды в неделю.
Между тем, есть основания утверждать, что, находясь в обозе, он мечтал не о фронте. В свое время у Н. А. Решетовской мне удалось познакомиться со своеобразной летописью жизни ее мужа, которую она называла «Хронографом». В нем зафиксирован фрагмент из его письма, датированного 15 января 1942 г., в котором, подчеркивая, что его «угнетает» «положение рядового обозника», Александр Исаевич писал «…мечтаю о конце войны, о свидании с родными, о работе за письменным столом, о МИФЛИ» (19). Мечты вполне понятные и объяснимые, но свидетельствующие, что автор письма, хотя и мечтал о «конце войны», отнюдь не горел желанием быть на фронте.
В связи с этим нельзя не обратить внимания, что в армию А. И. Солженицын был призван в октябре 1941 г., а направление в училище получил только в марте 1942 г., т. е. через пять месяцев. Неужели он так был нужен в обозе, что его никак не хотели отпускать на фронт?
18 марта 1942 г. «по путевке штаба Сталинградского Военного округа» рядовой А. И. Солженицын был «направлен в АККУКС (гор. Семенов Горьковской области) на курсы командиров батарей» (20). 23 марта по пути на новое место он завернул в Морозовск, чтобы навестить жену (21). В городе Семенове Александр Исаевич пробыл несколько дней, после чего 9 апреля 1942 г. получил новое направление – на этот раз «в 3-е Ленинградское артиллерийское училище», которое размещалось в Костроме, и 14 апреля стал его курсантом (22).
А пока курсант А. И. Солженицын осваивал основы артиллерийского искусства, немецкие войска подошли к Ростову-на-Дону. Началась эвакуация[9]9
Здесь, вероятно, следует отметить, что, по сведениям Н. В. Ледовских, еще до призыва Александра Исаевича на службу Наталья Алексеевна получила предложение в случае прихода оккупантов остаться в Морозовске для подпольной работы.
[Закрыть]. Наталья Алексеевна, Мария Константиновна и Таисия Захаровна добрались до Минеральных Вод, откуда Наталья Алексеевна с матерью отправилась в Кисловодск (там жила сестра Марии Константиновны), а Таисия Захаровна – к своей сестре в Георгиевск, «вскоре занятый немцами» (23).
В ночь с 4 на 5 августа 1942 г. в Кисловодске тоже была объявлена тревога, снова началась эвакуация. «Я, – вспоминала Н. А. Решетовская, – вскочила и бросилась собирать то, с чего начинала и в Ростове: дорогие фотографии, Сашины письма и стихи, особенно любимые мною его рассказы, свои дневники» (24). 6 августа Н. А. Решетовская с матерью были в Пятигорске, затем Баку – Ташкент – Алма-Ата. В столицу Казахстана они прибыли в ночь с 6 на 7 сентября. 21 сентября здесь Наталья Алексеевна получила «известие о том, что Саня в Костроме», а 23 сентября отправилась в Талды-Курган, где стала преподавателем техникума (25).
Через подругу Таисии Захаровны, которая жила в Ташкенте (по всей видимости, Е. Андрееву-Федоровскую), Н. А. Решетовская узнала новый адрес мужа (26), 13 октября в Талды-Курган пришла телеграмма из Костромы, после чего переписка между Александром и Натальей возобновилась. Один из первых вопросов, который интересовал Александра Исаевича, сохранились ли его «писания» и «зачетная книжка МИФЛИ» (27). Из переписки Александра Исаевича с женой явствует, что главным его желанием в то время было – погрузиться в литературное творчество, он хотел написать повесть о студентах на войне под названием «Шестой курс» (28).
К сожалению, пока не удалось обнаружить воспоминаний о пребывании А. И. Солженицына в военном училище. Но вот что об этом времени он пишет сам: «Постоянно в училище мы были голодны, высматривали, где бы тяпнуть лишний кусок, ревниво друг за другом следили – кто словчил. Больше всего боялись не доучиться до кубиков (слали недоучившихся под Сталинград). А учили нас – как молодых зверей: чтоб обозлить больше, чтоб нам потом отыграться на ком-то хотелось. Мы не высыпались – так после отбоя могли заставить в одиночку (под команду сержанта) строевой ходить – это в наказание. Или ночью поднимали весь взвод и строили вокруг одного нечищеного сапога: вот! он, подлец, будет сейчас чистить и пока не до блеска – будете все стоять. И в страстном ожидании кубарей мы отрабатывали тигриную офицерскую походку и металлический голос команд» (29).
Делая эту зарисовку, Александр Исаевич не отделял себя от общей массы курсантов и, употребляя понятие «мы», имел в виду и себя. Это значит, он тоже «высматривал, где бы тяпнуть лишний кусок», «ревниво» следил за теми, «кто словчил», «больше всего боялся не доучиться до кубиков» и оказаться «под Сталинградом». И если выделялся из общей массы, то только тем, что был «лучшим учеником», и «в страстном ожидании кубарей» успешнее отрабатывал «тигриную офицерскую походку и металлический голос».
Через семь месяцев училище было закончено. 1 ноября 1942 г. приказом командующего Московского военного округа А. И. Солженицыну было присвоено звание лейтенанта, 5 ноября 1942 г. его зачислили «в 9-й ЗРАП», расквартированный в г. Саранске Марийской ССР (30).
Широкое распространение получил миф, будто бы во время войны Александр Исаевич служил то ли артиллеристом (31), то ли зенитчиком (32). Между тем приведенное выше слово «ЗРАП» означает Запасной разведывательный артиллерийский полк. Это значит, что закончив артиллерийское училище, А. И. Солженицын получил направление не в артиллерию, а в артиллерийскую разведку, что совсем не одно и тоже. Батарея А. И. Солженицына состояла не из орудий залпового огня, а из специальных приборов, которые позволяли засекать огневые точки противника (33).
5 декабря 1942 г. по прибытии в Саранск Александр Исаевич был назначен командиром батареи звуковой разведки 794-го ОАРАД (Отдельного Армейского Разведывательного Артиллерийского Дивизиона) (34).
«И вот – навинчены были кубики! – пишет А. И. Солженицын, – И через какой-нибудь месяц, формируя батарею в тылу, я уже заставил своего нерадивого солдатика Бербенёва шагать после отбоя под команду непокорного мне сержанта Метлина… И какой-то старый полковник из случившейся ревизии вызвал меня и стыдил. А я (это после университета!) оправдывался: нас в училище так учили» (35). И хотя позднее Александр Исаевич выражал раскаяние по этому поводу, невольно вспоминается эпизод из пьесы Евгения Шварца «Дракон»: один из ее героев Генрих, холоп дракона, оправдывается перед рыцарем Ланселотом: «Я не виноват, меня так учили». «Всех учили, – отвечает ему Ланселот, – но почему ты, скотина этакая, был первым учеником».
Именно в это время (19 ноября 1942 – 2 февраля 1943 гг.) Красная Армия перешла в наступление под Сталинградом. В одном из писем тех дней А. И. Солженицын с энтузиазмом «первого ученика» писал Н. А. Решетовской:
«Наступление под Сталинградом! Долгожданное! Сталин не выбирает второстепенных фронтов, он бьет Гитлера на главных: на Кавказе, на Волхове» (36).
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?