Текст книги "Клуб избранных"

Глава 3

Когда тебя стирают – это больно. Больно, даже если проходишь процедуру не первый раз. Ты знаешь об этом, готовишься, потому что это часть твоей работы, ждёшь момента, и каждый раз это происходит неожиданно.

И каждый раз больно. Разумеется, это не физическая боль. Физическую боль нас приучили терпеть, пока не потеряешь сознание. Больно от осознания, что тебя уже нет. Странное ощущение: ты есть, и тебя вроде бы нет. В один момент рвутся те невидимые ниточки, которыми ты связан с окружающим тебя миром. Ты становишься чужим. Мало того: ты становишься сиротой. У тебя нет ни родных, ни знакомых. У тебя нет даже имени. Потому что тебя стёрли. Стёрли из памяти, из бытия. Тебя никогда не было. Твои детские фотографии аккуратно изъяты из домашнего альбома, из школьного журнала исчезла твоя фамилия, твоё личное дело офицера запаса срочно запрашивается из райвоенкомата для изучения в какую-то «закрытую» организацию и теряется неизвестно где, аннулируется прописка (ты БОМЖ!), брак с любимой женщиной. Даже квитанции из прачечной с твоей фамилией неожиданно оказываются размыты водой до «нечитабельного» состояния из случайно лопнувшей батареи. Разумеется, на эти издержки профессии принято не обращать внимания.

Ты понимаешь, что если тебя стёрли, значит, игра началась, и где-то в одном из электронных сейфов, оборудованном системой самоликвидации на случай взлома, лежит заготовленная для тебя «легенда», твой новый образ, твоя новая жизни.

Я ничего не придумываю: придумывает отделение «сказочников», о котором я расскажу позже. Каждый из нас на очередное задание уходит по правилу «чистого листа»: тебя стёрли, ты не существуешь, и твоя биография на время проведения операции пишется заново. Это очередная легенда, но, «натягивая» на себя чужую личину, я каждый раз умираю и возрождаюсь заново. Не скажу, что это приятное ощущение. В основе правила «чистого листа» лежит жёсткая психологическая ломка, которая не проходит бесследно.

После выполнения первого задания со мной по программе ускоренной реабилитации работал наш штатный психолог по кличке Розенбаум, прозванный так местными острословами за лысый череп и неизменную привычку бренчать на гитаре после третьей мензурки спирта.

– Ты пойми! – внушала мне пиратская копия известного певца, развалясь в плетёном кресле и щурясь под нежаркими лучами сентябрьского солнышка. – В любой ситуации, в любом явлении надо видеть положительные стороны, искать плюсы, даже если их там нет. Иначе количество негативных эмоций превысит все разумные нормы и жизнь превратится в сплошной понедельник. Вот, например, ты, как и все новички, тяжело переносишь процесс стирания. Чувствуешь себя отвергнутым обществом, подсознательно испытываешь чувство вины перед близкими. А если посмотреть с другой стороны? Поискать плюсы? Тогда окажется, что стирание не что иное, как очищение, как пелось в известной бардовской песне, ты оставляешь в прошлом «грусть, тоску, невозвращённые долги». Это возможность начать жизнь с «чистого листа».

– Придуманную жизнь! – не удержался я и перебил любителя бардовских песен.

– Пусть так, – легко согласился он. – Но это твоя жизнь. Пускай на месяц, на два, или на год. Неважно, но эта твоя жизнь, и чем сильней ты будешь в это верить, тем быстрей поверят в твою «легенду» окружающие. А иначе рано или поздно тебе из разведчика придётся переквалифицироваться в экскурсовода.

– Почему в экскурсовода? – удивился я.

– Это фраза из старого чёрно-белого фильма эпохи застоя, – охотно пояснил Розембаум, поглаживая лысую макушку. – Там главный герой, школьный учитель, испытывает чувство обострённой ответственности за социальные язвы общества. Так вот, этот учитель говорит директору школы, что не может лгать детям, излагая официальную точку зрения на историю, да и на жизнь вообще. «Чем так учить, – говорит он, – лучше уйти в экскурсоводы. Там меня будут слушать случайные люди: пришли, послушали и ушли»! И ещё главный герой говорит, что ошибки учителя видны не сразу, они проявляются через годы. Не буду говорить банальности, что значит ошибки в работе разведчика, но мне хотелось, чтобы ты и твои коллеги немного походили на этого доброго чудака из старого советского фильма. Ошибки в нашей работе тоже проявляются не сразу, а платим мы за них полной мерой.

С нами, молодыми курсантами, много работали товарищи с седыми висками и стальным взглядом, которые проникновенным голосом пытались внушить нам любовь к Родине, верность Центру и осознание необходимости выполнения приказа любой ценой. Странно, но я не помню этих бесед. В памяти осталась общая смазанная картинка, а вот безыскусные слова любителя бардовских песен почему-то запали в душу.

Через много лет, находясь на другом краю нашей необъятной Родины, в одном из портовых городов Приморья, откуда с начала тридцатых годов прошлого века уходили транспорты с набитыми под завязку трюмами «врагами народа», мне пришлось исправлять ошибку своего предшественника. Исправлять кровью. На душе было скверно. Я был зол и на предшественника, и на себя, на наше руководство, на сумасшедших «Избранных» миллиардеров, вздумавших поиграть в небожителей, и на весь мир в целом. Тогда-то мне и припомнился наш старый разговор с Розембаумом. Я пошёл в фильмотеку, где долго и путано пытался пояснить пожилой сотруднице, какой именно фильм мне нужен. Запутавшись окончательно, предложил запустить на компьютере поисковую программу.

– Не надо. Я знаю этот фильм, – грустно улыбнувшись, сказала женщина и принесла диск с фильмом.

Меня поразило название: «Доживём до понедельника».

– Вся жизнь понедельник, – почему-то сказал я.

– Сегодня пятница, тринадцатое, – то ли пошутила, то ли поправила меня сотрудница, и неожиданно добавила – Я когда-то тоже была школьной учительницей.

Не могу сказать, что фильм явился для меня откровением. Я многого не понял, но сюжет и игра актёров понравились. Меня умиляла их наивная вера во всепобеждающую силу добра, их духовные терзания, попытки найти ответы на мучившие полудетские души вопросы. Они искали Истину так, как ищет лекарство человек, страдающий сильной болью: долго и мучительно! А лекарства не было.

Я выключил видеоплеер и бездумно сидел в тёмной комнате. Когда глаза привыкли к темноте, я вдруг почувствовал: отпустило! На душе стало легче.

Глава 4

Село Медведково, как и положено русским сёлам, стояло на берегу тихой, но полноводной речки Медведица. Волею судеб Медведково затерялось средь бескрайнего моря сибирской тайги. Именно сюда, на задворки Российской империи, ещё при Александре Благословенном спасаясь от неправедных гонений на истинную веру, пришли староверы. Пришли и осели на долгие годы. Место было благодатное: в речке плескались окуньки да плотвички, в холодных чистых ручьях водился хариус, в лесах резвились многочисленные белки, а где белки, там и куницы. Соболь облюбовал эти места задолго до появления первых поселенцев. Летом в густом малиннике частенько слышался медвежий рык, а в густых зарослях боярышника, похрюкивая и повизгивая, усердно рыли пятачками землю в поисках вкусных корешков дикие свиньи.

Благодать земная! А главное – место тихое, укромное. До царя и его слуг сатанинских далеко, до бога близко. Как-никак, почитай, край земли. Отсюда и молитвы до бога быстрее доходят.

Во главе общины староверов стоял старец Алексий – страстный ревнитель чистоты и устоев истиной веры. Общину Алексий держал в строгости. Был он суров и скор на расправу. Боялись его. Боялись, но уважали за твёрдость духа, за мудрость житейскую, за то, что книги церковные старинного письма, из Византии на Русь привезённые ещё до Раскола, чтил, и молитвы многие наизусть знал.

Привёл Алексий народишко в край таёжный, глухой, куда нога христианская не ступала. Вокруг земли непаханые, да зверьё непуганое. Всю весну община корчевала вековую тайгу. Трудно было: лиственницы в два, а то и в три обхвата, корневищами в землю зарылись – не выдерешь! Работали от зари до вечерней звезды, до кровавых мозолей, до грыжи, многие тогда животы надорвали. А как землицу от деревьев да корней расчистили, Алексий народ созвал, помолились скопом, и где старец посохом ткнул, там молельню и заложили. Строили всем миром, несмотря на то, что сами с дитятями малыми в шалашах ютились. Через месяц Алексий крест старообрядческий на луковку церковную самолично приладил, иконы старинные темноликие на стены повесил, и первую службу провёл.

Так Медведково и зародилось! А кто название такое для села выдумал, того память людская не сохранила. Да и горя в этом мало. Медведково ничем не хуже, чем Верхняя Козловка или Большие Бобыли[4]4
  Медведково, Верхняя Козловка, Большие Бобыли – данные населённые пункты являются результатом фантазии автора и в описываемом регионе страны не существуют.


[Закрыть].

Первую зиму пережили с трудом. Как говорил Алексий: «Со страхом в душе и богом в сердце!». В общине в основном были людишки рязанские да псковские, сибиряков мало было. Однако, несмотря на то, что зима выдалась в том году особенно лютая, выдюжили.

Правда, не обошлось без потерь: Еремея Прохорова медведь в лесу заломал. Пошёл Еремей по утру в тайгу капканы проверить, да и повстречался ему медведь-шатун. Еремей без ружья был, оно и понятно: не на охоту собирался. А коли медведь осенью в спячку не залёг – горе тому, кто его повстречает: зверь злой и голодный. Выхватил Еремей нож, да только нож супротив медведя никак не годится. Когда медведь на Еремея навалился, успел он ножом пару раз зверя в бок ударить, да до сердца не достал: короток клинок оказался. Так и помер Еремей смертью лютой да безвременной. Схоронили его на погосте, что сразу за селом начинался. Могилка Еремея на погосте первая, да видит бог, не последняя.

Зато по весне, когда снега сошли и цветущий багульник сопки в розовый цвет окрасил, в семье Евпатия по прозвищу Цыган, мальчонка народился. Нарекли его Андреем. Вот так и появился на земле сибирской первый коренной житель села Медведково Андрей Цыганков: его так в церковной книге старец Алексий записал.

Видно богу угодно было, чтобы в один год в Медведково и первенец появился, и первая могилка.

Оно и понятно: жизнь со смертью завсегда рядышком ходят!

Глава 5

Со временем я научился определять, когда тебя сотрут. Вернее, не сам момент стирки, а предшествующую подготовку. По второстепенным мелочам, которым раньше не придавал значения, стал понимать, что меня готовят к новой операции. На каждое новое задание ты идёшь «чистым», без прошлого. Тебя стёрли в очередной раз. Постепенно я стал относиться к каждому заданию, как актёр к новой роли: творчески и по системе Станиславского.

В нашей организации за «стирку» отвечает «Отдел подготовки и легендирования», сокращённо – «ОПиЛ». Казалось бы, при такой аббревиатуре сам бог велел придумать про сотрудников ОПиЛа что-нибудь про опилки в их служивых головах. Однако вопреки всему к ним намертво прилипло выражение «прачки». Вообще-то нам мало что известно о сотрудниках и структуре ЗГВ. Мы знаем лишь своего куратора, или, как его ещё называют, «звеньевого». У каждого «звеньевого» от пяти до семи подопечных. Сотрудники звена между собой незнакомы. Так в случае провала из общей цепи выпадает только один сотрудник и его куратор. Куратора меняют на нового, семье сотрудника назначают пожизненную пенсию от имени несуществующего фонда, а оставшихся членов звена перетасовывают по другим звеньям. Как говорится, лучше «перебдеть», чем «недобдеть».

В личном контакте, да и то на начальном этапе, мы находились с инструкторами отдела боевой и специальной подготовки. Обучение проходило по строго индивидуальной программе. Каждый курсант занимался со своим инструктором. За всё время обучения я ни разу не столкнулся с другим курсантом или «чужим» преподавателем. Система обучения и жизнеобеспечения построена так, что, даже находясь внутри «учебки», чувствуешь себя, как Робинзон Крузо на необитаем острове.

Ещё мы знаем, что во главе ЗГС стоит Директор, но ни его имя, ни фамилии нам не известны. Никто и никогда его не видел. Нам неизвестно, мужчина он или женщина. Возможно, его вообще не существует, и от имени Директора выступает группа лиц, обладающая особыми полномочиями. А вот про ОПиЛ – «Отдел подготовки и легендирования» мне доподлинно известно, что он состоит из двух подразделений: группы предварительной подготовки – «прачки» и группы легендирования – «сказочники». «Прачки» стирают прошлое, «сказочники» готовят «легенду» – твою новую жизнь. Почему-то так повелось, что «прачек» все недолюбливают, хотя именно они удаляют все документы, по которым тебя можно идентифицировать. Это ёмкий и очень кропотливый процесс. Даже пассивно идущий по жизни человек оставляет за собой целый шлейф справок из ЖЭКа, ГАИ, кожно-венерического диспансера, заявлений в ЗАГС о заключении брака, заявление о расторжении брака, больничных листов, квитанций об уплате за газ и электричество, налогов за шесть соток земли в ближайшем Подмосковье и курятник, гордо именуемый «дачным строением». Ну и, конечно, истории болезни, записи в которой так же загадочны и неразборчивы, как клинопись на древнеегипетских глиняных табличках. Все документы негласно фальсифицируются или на время проведения операции изымаются. Что ни говори, а подготовка к операции – очень трудоёмкая и очень дорогая работа, но игра стоит свеч. После стирания личности любая попытка противной стороны «раскопать» хоть какую-нибудь информацию (кроме той, что существует о тебе согласно «легенды»), обречена на провал.

А дальше… дальше наступает самое интересное: имея при себе только одежду по сезону, минимум денег и порой без документов, ты должен органично вписаться в окружающий тебя социум, легализоваться и ждать. Ждать, когда к тебе придёт гость. Возможно, это будет твой куратор в щегольском плаще, или абсолютно незнакомый тебе человек в помятом костюме и стоптанных туфлях. И вы, сидя на кухне, ночь напролёт будете знакомиться с оперативным заданием, заучивать «легенду», новые паспортные данные, основные и запасные каналы связи. Вернее, всё это будешь делать ты, а гость, сидя на обшарпанном кухонном табурете и попивая кофе, терпеливо отвечать на вопросы. Под утро вы распрощаетесь, и он незаметно для соседей выскользнет из твоей квартиры, чтобы через мгновение растворится в предутреннем сумраке городских улиц.

Второй раз меня стёрли, когда я после напряжённого трудового дня находился в бане. Как и любой сотрудник ЗГС, я каждое утро ухожу на работу, и не только ради поддержания легенды. Все сотрудники нашего несуществующего ведомства находятся на самообеспечении, так что в нашей работе кроме шпионской романтики присутствует суровая проза жизни: надо зарабатывать деньги.

Пять лет назад я в двух кварталах от дома снял подвальное помещение, которое отремонтировал, оснастил сигнализацией, телефонной связью, парочкой компьютеров и другим офисным оборудованием, а в приёмную посадил красивую и в меру глупую секретаршу. Так родилась посредническая фирма «Контакт», генеральным директором которой я являюсь.

Кроме меня в подвале, простите, в офисе, находится мой заместитель, он же исполнительный директор, Сергей Васильевич Коловратов, бывший продавец несбыточной мечтаний и подержанных автомобилей. Раньше господин Коловратов ходил по квартирам и предлагал домохозяйкам пищевые добавки, которые должны были если не вернуть молодость, то хотя бы приостановить наступление старости. Однако спор с Вечностью Серёга проиграл вчистую, и состояния на этом поприще не нажил. Его клиентки благополучно старились и со временем уходили в лучший мир, наглядно опровергая своим уходом рекламный слоган о вечной молодости потребителей продукта.

После того, как вся клиентура сошла на нет, Серёга переквалифицировался на продажу подержанных автомобилей, но проработал в автосалоне недолго. Когда его выпустили из следственного изолятора, господин Коловратов понял, что торговать крадеными автомобилями вредно не только для репутации, но и для здоровья. Я нашёл его в тот период, когда Сергей Васильевич решал непростую жизненную дилемму: «замутить» новый бизнес или сразу броситься с моста головой вниз. По природе своей господин Коловратов был законченным авантюристом, поэтому моё предложение делать деньги «из воздуха» воспринял с воодушевлением.

Секретаршу Элеонору я встретил на мраморных ступенях «биржи труда», куда она пришла в поисках работы после того, как её очередного босса – криминального авторитета по кличке Резаный – по приговору суда отправили в «Чёрный дельфин» на долгие десять лет за противозаконную деятельность, выразившуюся в банальном рэкете и «отмывании» незаконно полученных средств. На прежнем месте работы Элеонора в основном занималась тем, что воплощала эротические фантазии босса на практике, поэтому очень удивилась, когда я не стал с первых дней проявлять к ней чисто мужской интерес и запираться с ней у себя в кабинете. Сначала Эллочка восприняла это, как свидетельство своей женской непривлекательности, но со временем поняла, что мне всё равно, какой фирмы кружевное бельё она носит, поэтому быстро научилась печатать на компьютере и даже пользоваться факсом.

Нельзя сказать, что в таком составе наша фирма срывала звёзды с небес, но худо-бедно в бизнесмены средней руки я выбился. Это позволяло мне вести образ жизни обеспеченного коммерсанта: пару раз в месяц мы с замом посещали казино, где обоим фантастически не везло, и мы с показной лёгкостью проигрывали всю имеющуюся в карманах наличность, раз в год я вывозил семью на турецкий курорт, и раз в три года менял автомобиль.

Положа руку на сердце, можно сказать, что жизнь удалась, но я знал, что это временное благополучие. Слишком долго я жил жизнью обыкновенного человека. Слишком долго! Для людей моей профессии – непозволительная роскошь. Выработанное годами чутьё нелегала подсказывало мне, что если не сегодня, так завтра незримый горнист проиграет для меня «Сбор», и через мгновенье меня сотрут. Такова сермяжная правда жизни, и я к ней привык. Почти привык.

В тот памятный день, после напряжённого восьмичасового рабочего дня в нашем полуподвальном офисе я решил посетить банный комплекс фирмы «Заря», славившийся ненавязчивым сервисом и настоящей финской сауной. Вдоволь напарившись и выпив бутылочку холодного светлого пива «Невское», я бодрым шагом направился домой.

Был конец сентября, и я с удовольствием шёл по осенним улицам родного города, щедро позолоченных опавшей листвой. По пути я решил купить цветы для жены и коробочку любимых дочерью шоколадных конфет «Вечерний звон». Денег в кошельке оставалось 93 рубля, поэтому я направился к ближайшему банкомату. Вставив карточку в щель банкомата, я с удивлением обнаружил, что карточка заблокирована. Не веря своим глазам, я повторил операцию. Безрезультатно! В это время сотовый телефон издал мелодичную трель, оповещая о пришедшем SMS-сообщении.

Холодея от предчувствия, я открыл крышку телефона и пробежал глазами текст: «Фирма «Контакт» в Ваших услугах больше не нуждается. Директор». Текст сообщения мог быть любой, даже самый несуразный. Главным в сообщении была подпись. Руководство нашей несуществующей организации от имени Директора ЗГС отдавало мне приказ о переходе на нелегальное положение.

Я присел на парапет и закурил. По правилам конспирации, мне теперь ни дома, ни на работе появляться нельзя. По всей вероятности, накануне сотрудники «Отделения подготовки и легендирования» (ОПиЛ) – они же «сказочники», посетили мою семью, а завтра посетят на фирме осиротевших без начальника коллег, которым расскажут убедительную историю о том, что я убыл в срочную командировку на остров свободы Кубу для организации подписания договора о поставках в Московскую область дешёвого кубинского сахара. А может, это будет не Куба, а Эквадор, и не сахар, а ракеты средней дальности. Нам, посредникам, всё равно, лишь бы деньги платили. Больно кольнула мысль о том, что теперь неопределённый, возможно, долгий срок, «Вечерний звон» для дочки жена будет покупать без меня.

Надо было подбить положительное сальдо. Итак, что у нас в плюсе?

Одежда. Сегодня на мне любимая кожаная куртка, потёртые джинсы, вязанный женой свитер из собачей шерсти, на голове чёрная кожаная кепка. На ногах прочные немецкие ботинки на толстой рифлёной подошве. Будем считать, что одет я неброско и по сезону.

Финансы. Ну, тут всё просто: карточка заблокирована, в наличии 93 рубля 63 копейки и пустая бутылка из-под пива «Невское».

Документы. С документами ещё хуже, чем с финансами. Ну кто берёт документы в баню? Только лица горно-кавказских национальностей, иначе «париться» им придётся в ближайшем отделении милиции.

Оружие. В кармане куртки я всегда ношу любимый перочинный швейцарский нож с множеством приспособлений и две зажигалки – бензиновую «Zippo» и одноразовую газовую. Страх оказаться без ножа и «огнива» у меня остался с курсантских времён, когда мы проходили «Курс выживания» и нас по одному ночью выбрасывали с самолёта на парашюте в различные климатические зоны нашей огромной страны. Мне досталась тундра! Перочинный нож и зажигалка в умелых руках кое-то значат. На крайний случай из пустой пивной бутылки можно сделать «розочку».

До получения задания нужно где-то жить и что-то есть, желательно сытно и регулярно. Значит, нужны деньги, добытые законным путём, то есть нужна работа! Надо легализоваться, но где и как? Кто возьмёт на работу человека без паспорта, без трудовой книжки, без прописки и без рекомендательных писем? В «Газпроме» и «Роснефти», возможно, и не возьмут, а вот на плодово-овощной базе попытать счастья можно!

Подведя таким образом нехитрый баланс возможностей, я вынул из телефона сим-карту и старательно раздавил каблуком. Такая же печальная участь постигла и сотовый телефон, осколки которого я разбросал по пути на вокзал. Правила конспирации я всегда выполнял тщательно. Это на уровне подсознания заложили в меня с курсантских времён.

С этого момента я перестал быть генеральным директором фирмы «Контакт», любящим мужем и заботливым отцом. Правило «чистого листа» вступило в свои права.

Ночь я провёл на вокзале. Чисто выбритая и умытая физиономия, а также большая спортивная сумка с банными принадлежностями придавали мне вид добропорядочного гражданина, мающегося в ожидании скорого поезда, поэтому доблестные милицейские стражи порядка меня не трогали.

Утром, позавтракав в привокзальном буфете стаканом мутного, но горячего кофе, я на оставшиеся деньги в ближайшем ларьке приобрёл бутылку водки «Стаканыч» и пошёл устраиваться на работу. Плодово-овощная база находилась от вокзала в сорока минутах ходьбы. Видимо, с целью пресечения попыток хищения плодов и овощей, так сказать, на корню, база была обнесена высоченным забором из красного огнеупорного кирпича. На вахте маленький остролицый мужичек в старой армейской фуражке, глубоко осознавая огромную ответственность, которую на его костлявые плечи возложила администрация базы, решительно преградил мне путь и строго спросил:

– Куды? Куды прёшь? Режимная территория здеся!.

– Я так понимаю, товарищ, Вы начальник охраны этого объекта? – произнёс я, стараясь вложить в первую фразу максимум почтения.

– Ну… в общем, доверяют мне! – туманно ответил вахтёр и, выпятив хилую грудь, привычным движением рук расправил под солдатским ремнём складки гимнастёрки образца 1939 года. – А тебе зачем? – проявил похвальную бдительность одногодок Берии.

– Я к вам, товарищ, на работу хочу устроиться. Не подскажете, где у вас отдел кадров? – продолжал я тем же уважительно-почтительным тоном.

– Эх, милок! Тебе к Скобарю надо, а не в отдел кадров. Тут Скобарь решает, кого в бригаду взять. А отдел кадров, что? Да ничего! Кого Скобарь пришлёт, того и оформят. Скобарь мущина сурьёзный! Да ты проходи! Чё стоишь? – вахтёр попятился и пропустил меня на «режимную» территорию.

Скобаря я нашёл в подсобке овощного склада, куда направил словоохотливый вахтёр. В подсобке за грубо сколоченным столом сидели семь потёртых житейскими невзгодами и помятых похмельем мужчин: трое с одной стороны стола, трое с другой стороны. По центру стола угрюмо возвышался мужчина крупного телосложения и неопределённого возраста.

«Ну, ни дать, ни взять пахан на зоне!» – подумал я.

– Мне Скобарь нужен, – с порога заявил я, понимая, что излишнюю вежливость могут принять за слабость и, продолжая глядеть Скобарю прямо в глаза, добавил, – Мне работа нужна и хата!

Скобарь грустным взглядом окинул пустые пивные бутылки на столе и кулинарные изыски, включавшие в себя чёрный хлеб, поваренную соль и перья зелёного лука. Бригадиру и его людям после вчерашнего возлияния явно не мешало «поправить» здоровье.

– Ну, я Скобарь, – разлепил губы бригадир. – А ты что за птица? Говоришь, тебе работа нужна, и хата? А может, тебе ещё и бабу?

Бригада дружно заржала.

Я молча достал из сумки бутылку «Стаканыча» и поставил в центре стола. Лёгкое оживление пробежало по хмурым лицам ударников плодоовощного труда. Шесть пар глаз вопросительно уставились на бригадира. Скобарь

по-зыковски цыкнул зубом и молвил:

– Садись. Этот вопрос надо перетереть не спеша!

Бутылка водки на семерых мужиков – это не пьянка, даже не прелюдия к пьянке, а одно расстройство!

Скобарь вопросительно взглянул на меня. Все ждали продолжения банкета. Я с равнодушным видом снял с левой руки позолоченные часы, приобретённые мной в одной из командировок в ближневосточное зарубежье, и бросил на середину стола.

– Рыжьё?[5]5
  Рыжьё (жарг.) – золото, изделие из золота.


[Закрыть] Не жалко? – обратился ко мне Скобарь.

– Для хороших людей ничего не жалко! – серьёзно ответил я и закусил хлебной коркой.

Скобарь передал часы рядом сидевшему коротконогому мужичонке, и тот исчез. Вскоре он вернулся, неся с собой три бутылки горькой настойки «Полынная», батон варёной колбасы и каравай чёрного хлеба. Бригада встретила его одобрительным гулом. На сдачу гонец взял дюжину бутылок пива «Жигулёвское», которые каким-то чудом рассовал по карманам старой армейской куртки и некогда модных кримпленовых брюк.

После второй бутылки «Полынной» к Скобарю вернулась способность мыслить аналитически, и он, отозвав меня в сторону покурить, спросил в открытую:

– Смотрю я на тебя, и никак не пойму, какой ты масти? Ты не блатной, не фартовый[6]6
  Фартовый (угол. жаргон) – удачливый.


[Закрыть], не барыга[7]7
  Барыга (угол. жаргон) – на воле скупщик краденого, в местах лишения свободы осуждённый, тайно занимающийся мелкой коммерцией. По рангу стоит ниже «мужика» и пользуется всеобщим презрением.


[Закрыть] и вообще не уркаган?[8]8
  Уркаган (угол. жаргон) – опытный, авторитетный уголовник со стажем.


[Закрыть] Цацки у тебя дорогие, шмотьё тоже не с чужого плеча. Чего тебе у нас надо?

– Схорониться мне надо до поры, – честно ответил я, глядя поверх головы Скобаря. – Придёт время, уйду чисто, по-тихому, тебя и ребятишек твоих под монастырь не подведу. Дальше базара не будет. Сам понимаешь, ты не в теме, и тебе это ни к чему.

Скобарь подумал, пожевал губами, и видимо, решив уладить миром, направил меня в отдел кадров. У самой двери он окликнул меня:

– Слышь, деловой, тебя как зовут-то?

– Николаем кличут, – не поворачиваясь, ответил я.

– Вот что, Коля, ты крепко запомни: до бога и корешей твоих далеко, а до травмпункта близко. Очень близко! – произнёс Скобарь нормальным человеческим голосом, без каких-либо зыковских модуляций и «примочек». – Так что если я чего за тобой замечу…! Сам понимаешь.

– Понимаю! – ответил я и шагнул за порог подсобки.

В отделе кадров работало две женщины: одна молодая, неопытная, но симпатичная, другая пожилая, имевшая приличный трудовой стаж и такой же целлюлит. Получив привет от Скобаря, молоденькая инспекторша сразу приступила к оформлению.

– Паспорт и трудовую книжку, пожалуйста, – попросила она.

– Я от Скобаря, – нагло произнёс я, понимая, что моя трудовая деятельность может закончиться, не начавшись. Молодая кадровичка вопросительно взглянула на более опытную подругу. Народная целлюлительница ощупала меня внимательным взглядом и неожиданно низким голосом произнесла:

– Оформляй! Товарищ документы потерял. Завтра в милиции заявление напишет.

– Напишу! – радостно подтвердил я. – Только я документы не терял. У меня их украли, вместе с деньгами. Так что мне и ночевать негде, – произнёс я с невинным видом и вопросительно глянул на симпатичную кадровичку. Девушка по достоинству оценила мою попытку сблизиться и громко рассмеялась.

– Ночевать будете в общежитии: в этом же здании на третьем этаже, – весело сказала она, сверкнув чёрными цыганскими глазами.

На этом оформление и закончилось. Во всей этой истории для меня осталось загадкой, почему опытный кадровик решилась меня поддержать. Возможно, слово Скобаря действительно имело вес, а может, база просто испытывала дефицит рабочей силы.

Вот так я и легализовался. На базе я проработал ровно двадцать девять дней. На тридцатый день меня нашёл связной, который приехал на базу под видом водителя большегрузной фуры. В этот же день, сказав последнее «прости» родной бригаде, я уволился по собственному желанию, не забыв забрать трудовую книжку.

Я твёрдо помнил правило: никогда не упускать возможность получить подлинные документы, даже если у тебя в кармане надёжная «ксива»[9]9
  Ксива (жарг.) – документ, удостоверение.


[Закрыть], сработанная родной конторой.