Текст книги "Очерки по русской семантике"

– Чтобы ему хорошо там было, не как-нибудь, а настоящим бы манером (М. Е. Салтыков-Щедрин. Господа Головлевы); – Мы так должны сделать, чтобы Ленинградский райнаробраз созвонился с Октябрьским райздравом. И не как-нибудь, а чтобы по-хорошему созвонились… (С. Залыгин. Вылечила);

– Не-ет! – шептала Пальмира, – моим мужем будет только моряк. И не какой-нибудь, а обязательно военный моряк, офицер… (Г. Семенов. Птичий рынок); Банька была не какая-нибудь, только для избранников судьбы, сауна, – русская была, с каменкой!.. (Г. Немченко. Проникающее ранение).

Отсюда многочисленные субстантивированные употребления, не отмечаемые словарями: «– Есть, – говорит, красоточка моя, один мужчина, очень замечательный. Не какой-нибудь, а начальник!..» (В. Ляленков. Крещенские морозы); «– К ему – к подлецу – не какая-нибудь пришла, а девица в соку…» (А. И. Левитов. Петербургский случай, II); «– Да чего вы боитесь? – смущенно забормотал Антон. – Вот увидите, я не какой-нибудь.…» (В. Андреев. Бабьим летом); «– Вы не подумайте, – сказала она, что я – какая-нибудь…» (Г. Семенов. Иглоукалывание). «– Дурак! Ты что думаешь, я какая-нибудь, да?!..» (Н. Евдокимов. Происшествие из жизни Владимира Васильевича Махонина), откуда специализированное значение ‘женщина легкого поведения’.

* * *

Семантика пейоративного отчуждения в подобных контекстах может получать усиленное и подчеркнутое выражение введением особого – специализированного знака отчуждения, частицы там:

«– Ведь у людей что самое красивое? Не лицо, не что-нибудь там другое, а ноги…» (Н. Евдокимов. Была похоронка); «– Встанет чуть свет, ходит на цыпочках, дверями не хлопает, посудой не гремит, в избе прибрано, завтрак поспел вовремя, и не какая-нибудь там каша, а блины в сметане…» (А. Генатуллин. У родного порога); «…он, может быть, впервые за все годы получил возможность отдохнуть с семьей, и не в каком-нибудь там… “бре”, а летом, в августе…» (Л. Крейн. Дуга большого круга); «Надежда овладела общим вниманием, хотя переговаривалась только со мной, улыбалась лишь мне, а не каким-то там посторонним и незнакомым» (А. Белов. Марш на три четверти, I, 3); «И когда Надежда Константиновна <…> сказала ему однажды, что все это от переутомления, Владимир Ильич, покачав головой, возразил ей: – Нет, Надюша, нет, нет! Это не от какого там переутомления: это… Брест!..» (А. Югов. Страшный суд); «Она все время пела что-то… причем не грустное там что-нибудь, а быстрое и бодрое» (Р. Киреев. Застрявший) и т. п.

БАС отмечает употребление частицы там с пометой «разг.» лишь в сочетании «с местоимениями какой, какое, что и наречиями когда, где, куда: а) при возражении на чужие слова, обычно с повторением оспариваемого слова, обозначая: совсем не, вовсе не. – А что! трудно служить? – Какой там трудно?! (Н. Успенский. Старое по-старому; 2); б) для выражения сомнения в реальности чего-л. или для отрицания чего-л. – Марья, щи вари! Куда там! Только глазами поводит. А. Неверов. Марья-большевичка, 2…» [БАС: XV, 88]. Ож., имея в виду те же случаи (Какие там у тебя дела! Чего там!), характеризует там как частицу, «употребляемую для придания оттенка сомнения, пренебрежения» [Ож.: 725]. И только Уш., охватывая все – несомненно взаимосвязанные, но не тождественные – случаи и типы употребления частицы там, разъясняет: «Употребляется в предложениях и словосочетаниях с разделительными союзами, а также после местоимений и местоименных наречий, преимущественно неопределенных, для придания оттенка сомнения или пренебрежения» [Уш.: IV, 649].

Таким образом, если в БАС частица там – только средство передачи возражения и сомнения, то в Ож. и в Уш. учитывается также и семантика пренебрежения, что, однако, не решает проблему до конца.

Кажется совершенно очевидным, что семантическим центром этого слова является значение отчуждения, а все остальное – возражение, отрицание, сомнение, пренебрежение и т. д. – только контекстуально обусловленные экспрессивно-семантические модификации и приращения.

Там – с его основным местоименно-наречным обстоятельственным значением ‘не здесь’, ‘не теперь’ (откуда далее ‘не в моем сознании’) – отсылает в другие локусы, в другие времена, в другие культурные и ценностные миры, куда от «я – здесь – теперь» можно перебраться только оценивающей мыслью. И если оценивающее сознание воспринимает «другое» как «чужое – плохое», то принадлежащее ему там оказывается знаком отчуждения и – в силу отчуждения – знаком отрицательной оценки. Ср.: «– Мусье, любезнейший! ну что ж карту-то!.. – Карты нет-с; а что прикажете, – отвечал лакей, – вот закуски здесь на столе-с… – Ну, какие у вас там закуски! мерзость какая-нибудь!..» (И. И. Панаев. Провинциальный хлыщ).

Будучи знаком, меткой, маркой «чуждости», там, внесенное в нейтральный контекст объективного описания или высказывания, переводит его в субъективный экспрессивно-оценочный план, обнаруживая множественность «чужих» миров, делая явными скрытые «чужемирные» сферы сознания и культуры.

Такова, например, в соответствии с принципом «чужая душа – потемки», сфера чужого сознания, сфера мысли и чувства всех, кто «не-я»: «– О чем ты там думаешь? – спросила мать, но девочка, погруженная в свои мысли, не слышала ее и не отозвалась…» (В. Григорьев. На пороге); «– Между прочим, мне все равно, что вы там думаете обо мне…» (Г. Семенов. Утренние слезы); «Может быть, и он так думал, я уж там не знаю, только…» (В. В. Стасов – Д. В. Стасову, 30 мая 1896) и др. под. Ср. еще: «– Она переживает, а ты… – А я не знаю, что она там переживает и знать не хочу…» (В. Петелин. Берег счастья).

Такова же сфера неизвестных субъекту сознания и оценки имен и именований, которые именно своей неизвестностью толкают мысль на позицию отчуждения в географическом и ином пространстве и/или во времени: «– Послушайте, как вас там, Нина Петровна, кажется…» (Н. Леонов. Явка с повинной, I); «– Колхоз-то ваш “Россия”, что ли, называется? – Не знаю, батюшка, как он там прозывается. Колхоз отсюда далече, а мы, глико, старые…» (Д. Кузовлев. Березуги); «– Настоятель кладбища, или как их там называют теперь, промелькнул за воротами» (О. Попцов. Без музыки); «Ему снилось, что та, которую все звали Катериной Алексеевной, а он Катеринушкой, а прежде звали драгунской женой, Катериной Василевской, и Скавронской, и Мартой, и как еще там, – вот она уехала…» (Ю. Тынянов. Восковая персона, I, 5) и т. п.

«Чужим» и потому отрицательно оцениваемым и отвергаемым оказывается во многих случаях не сам «чужой» мир, а его, противоречащее стандартному о нем представлению, внутреннее разнообразие. Именно этим, по-видимому, объясняется констатируемая словарями и свидетельствуемая многочисленными фактами, но остающаяся загадочной позиция там в сочинительном ряду однородных членов (и не только с разделительными союзами): «-…В книжках пишут: весна, птицы поют, солнце заходит, а что тут приятного? Птица и есть птица и больше ничего. Я люблю хорошее общество, чтоб людей послушать, об религии поговорить или хором спеть что-нибудь приятное, а эти там соловьи или цветочки – бог с ними…» (А.Чехов. Убийство); «Топоры, ломики, малые саперные лопаты… И никаких литературных институтов или там семинаров по эстетике…» (Н. Атаров. Пути-дороги Сергея Антонова); «Перед поездкой в Швейцарию… домашние забросали заказами. Кофточки там, пиджачки, брючки, туфельки…» (В. Солоухин. Камешки на ладони); «…начала перелистывать историю болезни, в которой… болезни пока не значились. Ну там насморк, вазомоторный ринит. Ну там ангина, грипп…» (В. Солоухин. Приговор) и т. п.

В этой связи следует отметить также различные соединения там с местоимениями «разнообразия» – всякий, разный, всевозможный и др. под. Ср., например: «Она находилась в том возрасте, когда собственные увлечения, всякие там встречи и знакомства забывают напрочь» (В. Андреев. Тревожный август); «– Я человек не ресторанный… – говорил он сам о себе. – Мне там всякие селедочки, всякие закуски холодные и горячие не нужны… Вкуснее, чем моя жена, никто не умеет готовить…» (Г. Семенов. Иглоукалывание); «Не хотели принять его самоотвод во внимание – не обессудьте. На заседания он, конечно, будет ходить, тут уж ничего не поделаешь, а насчет всего остального, поручений там всяких, – извините-подвиньтесь. У него своих забот хватит…» (Ю. Убогий. Дом у оврага) и т. п.

Очевидно, что во всех приведенных случаях там не только выражает отрицательную оценку и пренебрежение («придает оттенок пренебрежения», как указывают словари), но и является знаком отчуждения в полном и точном значении этого термина. Так, в первом предложении (ср. нейтр. всякие встречи и знакомства) автор – изнутри подсознания героини – не только отрицательно оценивает увлечения, знакомства и встречи, но и отчуждает их намеренным изгнанием из памяти и замыканием в другом – ставшем чужим – времени молодости субъекта сознания и оценки. Точно так же во втором примере представлена не просто отрицательная оценка «всяких селедочек и закусок», но отрицательная оценка их как принадлежащих чужому – не домашнему, а ресторанному типу кухни. В третьем предложении противопоставлены близкие сердцу «свои» заботы пренебрежительно оцениваемым «всяким там» разнообразным «чужим» поручениям и т. д.

Особенно показательны в этом отношении те случаи, когда отрицательная экспрессия сведена к минимуму или вообще отсутствует, а семантика отчуждения выступает в чистом виде: «Ведь ледник – это не лес со всякими там деревьями, кустарниками и почвами…» (Знание – сила. 1973. № 12. С. 13 – с точки зрения ученого-гляциолога); «…теперь, когда я не смог бы спутать грузинского “енисели” с армянским “двином”, когда перепробовал всевозможные там “камю” и “корвуазье”…» (В. Солоухин. Бутылка старого вина); «…слышать это из уст ямщика, чуждого, казалось бы, всевозможным там “коллизиям” и терзаниям душевным…» (А. Югов. Страшный суд) и др.

Анализ более широкого материала мог бы показать, что даже в условиях, обеспечивающих «чистоту» семантики «чуждости = отчуждения», частица там как специализированный знак «чуждости» не обладает самостоятельностью, но функционирует, как правило, во взаимодействии со всеми противопоставлениями, которые образуют эту семантическую категорию (таковы базовые противопоставления «этот – тот», «мы – они», «я – ты», «наш – их» и «наш – ихний», «мой – твой», «теперь – тогда» и др.), со всей аксиологической сферой и системой выражающих оценки коннотаций, со всеми лексическими и грамматическими средствами, которые работают на них. Изучение этих связей должно быть предметом специальной работы.

Настоящие заметки лишь приоткрывают завесу над этой обширной областью, связывающей язык с общественным сознанием, социальной психологией, идеологией, культурой и искусством.

Дальнейшее углубленное ее изучение позволит прочесть новые страницы скрытой грамматики русского языка и осуществить тем самым завет А. С. Хомякова, который в письме А. Ф. Гильфердингу писал: «Хоть бы мы свою грамматику поняли! Может быть, мы бы поняли тогда хоть часть своей внутренней жизни!» (1855 г.).

Литература

Арбатский 1972 – Арбатский Д. Л. Множественное число гиперболическое//Русский язык в школе 1972 № 5

БАС – Словарь современного русского литературного языка. В 17 т. М.; Л ИАН, 1950 – 1965

Бондарко 1971 – Бондарко А. В. Вид и время русского глагола М Просвещение, 1971

Даль – Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка М, 1881 – 1882

Засорина 1977 – Засорина Л. Н. Частотный словарь русского языка М Русский язык, 1977

Eliade 1970 – Eliade M. Sacrum, mit, historia Warszawa, 1970

Иванов, Топоров 1965 – Иванов Вяч. Вс., Топоров В. Н. Славянские языковые моделирующие системы М. Наука, 1965

Исаченко 1954 – Исаченко А. В. Грамматический строй русского языка в сопоставлении с словацким Братислава, 1954 Ч 1

Красильникова 1983 – Красильникова Е. В. Некоторые проблемы изучения морфологии разговорной речи // Проблемы структурной лингвистики. 1981 М. Наука, 1983

Лекант 1982 – Современный русский язык / Под ред. П. А. Леканта М. Высшая школа, 1982

Лотман 1969 – Лотман Ю. М. О языке типологических описаний культуры//Труды по знаковым системам Тарту, 1969 Т IV

MAC – Словарь русского языка В 4 т. М. Русский язык, 1981 – 1984

НСРЯ – Новый словарь русского языка. М. Русский язык, 2001

Ож– Ожегов С. И. Словарь русского языка М Русский язык, 1975

ОШ – Ожегов С. И., Шведова И. Ю. Толковый словарь русского языка М, 1997

Пеньковский 1967 – Пеньковский А. Б. Фонетика говоров Западной Брян-щины Дисс канд филог наук М, 1967

Пеньковский 1986 – Пеньковский А. Б. Русские персонифицирующие именования как региональное явление языка восточнославянского фольклора // Лексика и грамматика севернорусских говоров Киров, 1986

Пеньковский 1987 – Пеньковский А. Б. Лексико-синтаксическая струк-тура блоков полного усиленного отрицания в русском языке // Русский син-таксис словосочетание и предложение Владимир, 1987

Пеньковский 1989 – Пеньковский А. Б. Ономастическое пространство русского былевого эпоса как модель его художественного мира // Язык жанров русского фольклора Петрозаводск, 1989

Пеньковский 1995 – Пеньковский А. Б. Тимиологические оценки и их выражение в целях уклоняющегося от истины умаления значимости // Логический анализ языка: Истина и истинность в культуре и языке / Отв. ред. Н. Д. Арутюнова, Н. К. Рябцева. М.: Наука, 1995.

Ревзин 1969 – Ревзин И. И. Так называемое немаркированное множественное число // ВЯ. 1969. № 3.

Розенталь 1976 – Современный русский язык /Под ред. Д. Э. Розенталя. М.: Высшая школа, 1976. Ч. 1.

СП – Словарь языка Пушкина. В4 т. М., 1956–1961.

Срезневский 1903 – Срезневский И. И. Материалы для словаря древнерусского языка. СПб., 1903. Т. 3.

СТРЯ – Современный толковый словарь русского языка. СПб., 2001.

СЦРЯ – Словарь церковнославянского и русского языка, составленный Вторым отделением Императорской академии наук. СПб., 1867.

Уш. – Толковый словарь русского языка: В 4 т. / Под ред. Д. Н. Ушакова. М., 1935–1940.

Тезисы о тимиологии и тимиологических оценках[13]13
  Расширенный вариант публикации 1995 г. Переработка выполнена при поддержке РГНФ (гранты 01-04-00-132аи 01-04-00-201-а).


[Закрыть]

Известно, что все основные элементы Универсума осваиваются человеческим сознанием через соотнесение с определенной (аксиологической) системой ценностей, обусловливающей их положительную или отрицательную оценки, которые получают множественную интерпретацию по нравственно-этическим («добро / благо – зло»), эстетическим («прекрасное – безобразное») и утилитарно-прагматическим критериям.

1.0. Существует, однако, и иная система ценностей и оценок, которые оказываются по сю сторону «Добра и Зла». Переводя аксиологическую ось, традиционно трактуемую языком и сознанием в пространственных координатах как вертикаль («Добро / Верх – Зло / Низ»), в ранговую горизонталь, они объединяют на этом – новом верхнем – уровне все то, что важно, значительно, серьезно; чем нельзя пренебречь; мимо чего нельзя проходить; о чем нельзя не думать и не говорить и о чем нельзя думать легко и говорить шутя, т. е. все то, что, по слову Плотина о философии, можно назвать to timiotaton – ‘самое важное, ценное и значительное’.

2.0. Этому timiotaton – на этом новом нижнем уровне – противопоставлено все то, что неважно, несущественно, несерьезно; чему не следует придавать значения; мимо чего можно пройти; на что не нужно обращать внимание; о чем можно не думать и не говорить или не следует думать и говорить, т. е. все то, о чем можно сказать – пустое (пустяк, пустяки), мелочь (мелочи), безделка, ерунда, чепуха, вздор.

3.0. Таким образом, нам открывается если и не универсальный, то, во всяком случае, не уступающий аксиологическому по объему, широте охвата и значимости, – тимиологический принцип членения, ранжирования, или стратификации, элементов мира. Именно такое членение отражено в поговорке Делу время – потехе час, где Дело, которому Время, и Время, которое для Дела, принадлежат верхнему уровню (Т-рангу), тогда как потеха, которой час, и час, который отдан потехе, – элементы нижнего уровня (т-ранга).

3.1. Тимиологическое ранжирование элементов мира, как и аксиологическое их членение, представляет собой совокупность традиционных, сложившихся (хотя и исторически развивающихся и изменяющихся), закрепленных в национальном и общественном сознании, национальной культуре и психологии ценностных установок, предпочтений и оценок, получающих отражение и выражение в языке.

3.2. Так, по языковым (именно языковым!) свидетельствам, для русского национального сознания фундаментальная т– / Т-ранговая тимиологическая оппозиция «несущественного, незначительного, неважного, несерьезного», «пренебрежимого» – «Существенно важному, значительному, серьезному» оказывается интегралом, который охватывает открытое множество таких частных оппозиций, как «явление – Сущность», «внешнее – Внутреннее», «форма – Содержание», «случайное – Закономерное», «преходящее – Вечное», «временное – Постоянное», «ирреальное – Реальное», «искусственное – Подлинное», «частное – Общее», «единичное – Массовое», «второстепенное – Основное», «количественно малое (quantité négligeable) – Количественно значительное» и мн. др. За каждым из таких двучленов стоит большее или меньшее количество языковых единиц – носителей соответствующих значений, а все вместе они охватывают значительную часть русской лексики, объединяющую слова, принадлежащие к различным лексическим и тематическим группам, к различным семантическим полям и представляющие все основные части речи.

Выделение из этого лексического массива т-слов нижнего тимиологического ранга и признание их особой категориальной группой основывается на том, что объединяющая их и входящая в структуру их значений тимиологическая составляющая может получать в определенных текстовых условиях и в определенных типах высказываний материальное воплощение. Эту эксплицирующую функцию обычно выполняет местоименное по происхождению слово так (иногда с осложнением: просто так / так просто, только так / так только), являющееся специализированным знаком – универсальным маркером т-ранговой принадлежности и т-оценки. Ср.: А кто он? Так, пылинка, исторический «фон»; То, что он написал, это не отчет, а так, отписка; Ну какой я писатель! Это так, проба пера; Это и не мультипликация, а киноаппликация. Так, простенькая; Ты бы ей платьишко купила какое. Так, дешевенькое; Вдруг, слышу, дверь тихонько скрып… да и отворилась… так, немножко… Один и серьезно говорит, а все кажется, что он это просто так, шутит; Не обращай внимания, он это так, притворяется; А был ли он там? Может, мне так, померещилось?; – А ты почему не идешь? – Почему? Так, не хочу; – А зачем тебе туда ехать? – Так, вздумалось…

Приведенным только что случаям с приглагольным так, используемым, как и в приименном употреблении, со специфической интонацией, паузировкой и акцентным выделением маркируемого глагола (так || померещилось; так || вздумалось), который называет т-действие (шутить, притворяться, померещиться, вздуматься, не хотеть [!]), противопоставлены случаи другого рода, где неакцентированиый глагол называет т-нейтральное действие и где не отделяемое паузой так не эксплицирует, а вносит т-оценочное значение, поскольку берет на себя функцию т-мотиватора и, характеризуя действие как не имеющее достаточно серьезного причинно-целевого обоснования, низводит его в т-ранг: «– Нет, нет, ничего… Это я так спросил…» (М. В. Авдеев) – так спросил ‘спросил, не подумав, без всякой причины, цели и намерения, без всякой задней мысли, и вы, пожалуйста, не сердитесь, не обижайтесь, не придавайте этому серьезного значения’. Ср. еще: «Крылова я видел всего один раз – на вечере у одного чиновного, но слабого петербургского литератора. Он просидел часа три с лишком неподвижно между двумя окнами – и хоть бы слово промолвил! <…> Нельзя было понять: что он, слушает ли и на ус себе мотает, или просто так сидит и “существует”…» (И. С. Тургенев. – Курсив Тургенева!) – просто так сидит ‘сидит в отчуждении от происходящего, пренебрегая им, не придавая значения тому, что говорится’. Ср. показательные противительные обороты типа не ради какой-то цели, а так, чтобы развлечься; не почему-нибудь, а так, по привычке, откуда следует, что развлечение – это т-цель, т. е. цель, которая недостаточно серьезна, чтобы считать ее целью, как и привычка – это т-причина, т. е. причина, которая недостаточно серьезна, чтобы считать ее причиной. Это, в свою очередь, значит, что причина и цель на самом деле единицы Т-ранга, т. е. Причина и Цель, и притом непереводимые на нижний т-уровень. Ср. повод, который так, повод. Ср.: «Бублицын кликнул Ивана Афанасьича по имени так, без всякой причины, от избытка внутреннего довольства…» (И. С. Тургенев); «– Что с тобой, Алексей Дмитриевич, российский Гамлет? Огорчил кто тебя? Или так – без причины – взгрустнулось?…» (И. С. Тургенев); «…Если б я узнала, что он любит другую женщину, я бы скорее примирилась с этим, но видеть, что он бросает меня так, без всякой причины, – вот что ужасно!..» (А. Н. Апухтин). Ср. еще: «Вспомнился мне мой знакомый, человек очень смышленый, который, обладая весьма некрасивой, неумной и небогатой женой и будучи очень несчастлив в супружестве, на сделанный ему вопрос: почему же он женился? Вероятно, по любви? – отвечал: “Вовсе не по любви! А так!” А тут Теглев любит страстно девушку и не женится. Что ж и это тоже – так?!» (И. С. Тургенев).

Круг целевых и причинных наречий и наречных сочетаний, употребляемых в русском языке рядом с так, чрезвычайно широк (ср. для виду, для видимости, для блезиру, для галочки, для забавы, для красного словца, для мебели, для отвлечения, для отвода глаз, для памяти, для подначки, для проформы, для смеху, для шика, для шутки, на [всякий пожарный] случай, от нечего делать…), и многие из них представляют исключительный интерес, поскольку могут способствовать хотя бы частичному проникновению в тайны народного миропонимания и загадочной «русской души». Ср. особенно: так, для души (не *для духа!); так, для красы (не *для красоты!); так, для порядка; так, для себя, так, для страха ‘для острастки’; так, для удовольствия (не *для радости!); так, для очистки совести; так, от скуки (не *от тоски!); так, ни с того ни с сего и т. д., которые, с «русской точки зрения», все – т-цели и т-причины, т. е. «недоцели» и «недопричины» и поэтому стоят и должны приниматься в расчет не больше, чем какие-нибудь для потехи и от нечего делать. Ср.: «Она не постигала <…>, как человек образованный и молодой может придерживаться такой застарелой рутины! – Впрочем, – прибавила она, – я уверена, что вы это говорите только так, для красного словца!..» (И. С. Тургенев).

4.0. Легко показать, что так-маркирование, поскольку оно отражает представления носителей языка о ранговом положении элементов мира в их соотнесении с тимиологической ценностной шкалой, может осуществляться преимущественно в условиях диалога, когда обнаруживаются расхождения собеседников в представлениях и оценках и возникает потребность в приведении их к единству. Поэтому так в качестве т-маркера обычно используется в репликах-ответах и лишь в отдельных случаях – с целью предвосхищающей коррекции ожидаемой реакции собеседника – в прямом слове субъекта речи. Обращение говорящим так-высказываний к самому себе при внутреннем диалоге используется в целях самоопровергающей коррекции, для самоуспокоения, легко приводящего к самообману, или в малодушном порыве самоумаления, которое может обернуться самоуничижением. Ср.: «…он находил забавным себя же опровергать: все это так, пустяки, тени пустяков» (В. Набоков); «– Фу, как я расходился! – сказал он сам себе. – Ведь все еще, может быть, ничего, и я просто ее не понял, и это все только так, случайность…» (Ю. Жадовская); «– Я иногда принимался с важностью древнего мудреца взвешивать достоинства князя; иногда утешал себя надеждою, что это только так, что Лиза опомнится, что ее любовь <к князю> – ненастоящая любовь…» (И. С. Тургенев); «Ах, мне ли упрекать ее!.. И кто я ей, собственно говоря? Так, случайный знакомый…» (В. Голубев). Ср. аналогичные примеры, где маркирующее и подчеркивающее так отсутствует, но легко может быть вставлено по показаниям целостного контекста: «Сидевший возле нее <Марианны> Калломейцев начал было обращаться к ней с разными любезностями <…>, но она не слушала его; да и он произносил эти любезности вяло, для очистки совести: он сознавал, что между молодою девушкой и им существовало нечто недоступное» (И. С. Тургенев) – …так, для очистки совести.

В обычном диалоге так-маркирование, представляя предмет обсуждения незначительным, мелким, ничего не стоящим (ничего – частый спутник так: – Это так, ничего; Ничего, это так…) и не заслуживающим внимания, позволяет говорящему: 1) замять нежелательный разговор и уйти от ответа на неприятный для него вопрос: «– Ты что задумался? – Нет, ничего… Это я так…» (В. Слепцов); «– Скажи, пожалуйста, братец, – говорил я<…> одному из моих приятелей – живому адрес-календарю Петербурга, – что это за высокий, красивый господин с усами? – Это?… это какой-то иностранец, довольно загадочное существо… А что? – Так!..» (И. С. Тургенев); «– О чем вы, Егор Иванович, вздохнули? – Так… – Так никогда не бывает: вы вспомнили кого-нибудь…» (Н. Г. Помяловский); 2) мягко отвести адресованные ему похвалы, проявляя действительную или кокетливо-показную скромность: «– Мсье Пьер, пожалуйста, покажите ему ваш фокус! – Ах, стоит ли… Это так, пустое… – заскромничал он» (В. Набоков); 3) снять обоснованные или необоснованные подозрения, обвинения и упреки на свой или чей-нибудь счет: «– Господи! Да ничего он мне не говорил… Мы и виделись-то так, мельком» (М. Ганина); 4) рассеять тревоги и опасения собеседника и успокоить его: «– Нет, ведь это так… – сказала она кротко и нежно, – женщины плачут легко, чему тут огорчаться» (Ю. Жадовская) и др.

Особый интерес представляют те, достаточно часто складывающиеся, ситуации, когда говорящий обнаруживает, что собственной силы маркера так недостаточно, чтобы помочь собеседнику (или заставить его) увидеть вещи в их истинном, как он это себе представляет, т-масштабе и осознать их действительную, как он ее понимает, т-ценность. Тогда, чтобы утвердить т-истину, которой он, по его убеждению, владеет, он использует – в качестве инструмента логического давления на чужое заблуждающееся сознание – открытое Т – т-ранговое противопоставление: Это не преступление, а так, мелкий проступок.

Если же броня противостоящего сознания не уступает и этому, то в дело вводятся силы ближнего боя: категорические констатации (Это не стоит / не заслуживает внимания), непререкаемые «учительные» рекомендации (Этому не следует придавать значение), апробированные заключения народной мудрости (Все этояйца выеденного не стоит), прямые обращения-императивы (Не обращайте внимания!; Пропускайте мимо ушей!; Смотрите на это сквозь пальцы!; Не бepите в голову!) и их антифразисные и иные экспрессивные иронически окрашенные варианты (Есть о чем думать!; Было бы о чем думать!; Нашел о чем говорить!) и др. Ироническая экспрессия этого эскорта распространяется и на центр так-высказывания, пробуждая в рациональной структуре логического противопоставления дремлющую энергию древней фигуры контраста, которая, возрождаясь, обрастает разнообразными дополнительными средствами эмоционально-экспрессивного варьирования. Т-слово собеседника подхватывается, повторяется, переспрашивается, вновь повторяется с иронической или саркастической интонацией, «обвешивается» частицами и вопросительными словами: – Он что, твой жених? – Жених? Жених! Да что он за жених?! Какой он (там / к черту / к чертям) жених! Тоже жених! Тоже мне жених! Тоже еще жених! Видали мы таких женихов! Нашла жениха! Жених!.. Он не жених, а так, просто знакомый! Да и знакомый-то так, два раза его видела… Эмоционально-экспрессивное напряжение, владеющее субъектом речи и пронизывающее такого рода контексты, приводит к тому, что сражающийся за установление Т-истины говорящий утрачивает контроль над силой своего воздействия на сознание собеседника и, девальвируя чужое Т, чтобы «опустить его с небес на землю», сам же и промахивается, проваливаясь ниже запланированного т-уровня. Понятно, что чем большей и чем менее оправданной была высота Т, тем большей оказывается сила реактивного давления и тем ниже т-уровень. Так действует механизм «преувеличенного умаления». Ср.: «– Мне говорили, что там прекрасный лес, вековой бор, а я приехал и нашел так, жалкий лесишко…» (Ф. Крюков), где представлен сходный эффект «обманутого ожидания».

5.0. Так происходит расщепление т-Т-уровней на подуровни (Т₁ и Т₂ – _T1 и т₂), которые представляют переходы от Верхнего к Высокому и от нижнего к низкому. Уровни с индексом (1) – результат рациональных, имеющих логические основания операций ранжирующего – взвешивающего – распределения. Для элементов т₁-уровня – это ментальная операция, называемая глаголами пренебречь2 – «оставить без внимания что-л. как незначащее, несущественное» [MAC: III, 380] и игнорировать – «не принять (не принимать) во внимание что-л…» [MAC: I, 627]. Уровни с индексом (2) – результат осложнения тимиологии аксиологией. Так, для элементов т₂-уровня характерно соединение рационального взвешивания с эмоционально-экспрессивной отрицательной оценкой, которая легко захватывает господствующее положение в семантической структуре слова. Тимиологическое умаление-понижение превращается в принижение и унижение. Это как раз и выражается в глаголе пренебречь₁ – «отнестись к кому-, чему-л. с презрением, высокомерно, без уважения» и производном пренебрежение₁ – «презрительно-высокомерное, неуважительное отношение к кому-, чему-л.» [MAC: III, 380, 379]. Так в борьбе за тимиологическую истину, как это обычно и бывает, истину как раз и теряют. Мера в высокомерии – ложна. Поразительно, что именно ‘высокомерие’ и ‘презрение’ выдвинулись на передний план в семантике пренебрежения и исторически вторичное значение заняло первое место, еще раз подтверждая древнюю мудрость: «низшее сильнее высшего».

И если рациональное пренебрежение (пренебрежение₂ в словаре; ср. также устар. небрежение₂) естественно оборачивается отстранением (ср. отстраняющее себе в случаях типа А я сижу себе и ничего не слышу и обычное в литературном языке начала – середины XIX в. так себе в значении т-маркирующего ‘так’ при новом так себе с оценочным значением ‘неважно’), то экспрессивное пренебрежение (пренебрежение ₁ в словаре; ср. также устар. небрежение₁) естественно находит себя в отчуждении. Ср.: «Он <Гоголь> принялся за Мольера только после строгого выговора, данного Пушкиным за небрежение к этому писателю» (П. В. Анненков). Не случайно, что в контексте так в подобных случаях появляется отчуждающее там (см. об этом последнем в работе [Пеньковский 1989] и в настоящем сборнике стр. 40–44).