Текст книги "Шизофреник"

Глава 4

Жизнь – это не проблема, которую нужно решить, а реальность, которую нужно почувствовать.

Сёрен Кьеркегор

Зуев встал с кровати с тяжестью в теле. Обычно по утрам он чувствовал себя более-менее сносно, но сегодня… сегодня ему было как никогда тяжело. Казалось, что отекло всё тело: руки, лицо, стопы. Веки стремились сомкнуться, а сознание… сознание грезило о возвращении в сладкую негу сна. Даже поднявшись с постели, Пётр чувствовал шлейф недавнего сновидения. Краски окружающего мира будто поблёкли по сравнению с тем, что было там, в этом сне. Он словно вернулся из далёкого города, что стоит на берегу океана, а позади него огромные бесчисленные массивы горячего песка.

День там жаркий, наполненный тёплым светом, а ночь леденяще прохладна в пронизывающем блеске звёзд. Здесь же утреннее небо затянуто пеленой поздней осени, и лишь иногда сквозь тучи пробиваются лучи солнца.

Свет с трудом пробирался сквозь задёрнутые шторы – в спальне Петра царила полутьма. В маленьком помещении примерно в семь квадратов умещались кровать, стол и два шкафа для одежды и книг. Книжные полки теснились над столом, занимая всю стену. Шкаф с одеждой образовывал арку над изголовьем кровати. Потянувшись рукой к столу, Зуев включил настольную лампу и принялся собирать сумку.

Какая комичная, однако, ситуация… Будучи школьником, Пётр терпеть не мог собираться ни на учёбу, ни в поездки. Обычно он до последнего момента оттягивал сборы, а затем за несколько минут быстро сбрасывал всё в сумку и убегал по своим делам. Родители не раз говорили, что подходить к сбору вещей нужно «с чувством, с толком, с расстановкой» (сама фраза, кстати, Петру тоже не особо нравилась).

Парадокс в том, что теперь именно выполнение дел с дотошностью (а в особенности сборы куда‐либо) приносило Зуеву самое большое удовлетворение. Собираясь на работу, продумывая, что и для чего ему нужно, он вызывал в себе лёгкую ностальгию и как будто возвращал из прошлого краски детства и некоторую беззаботность. На этот раз из книжного шкафа в сумку отправилась книга китайского писателяфантаста Лю Цысиня «Задача трёх тел».[6]6
  «Задача трёх тел» (кит. трад. 三體, упр. 三体, пиньинь Sān tǐ) – роман китайского писателя-фантаста Лю Цысиня в жанре научной фантастики. Является первой частью трилогии автора «Память о прошлом Земли», однако читатели в целом воспринимают трилогию по названию первого романа.


[Закрыть]

Завершив свои приготовления, Зуев отправился в душ. После водных процедур его ожидал завтрак, который, к слову, ещё нужно было приготовить. Причина, по которой Пётр в это утро всё делал не спеша, была одна – суббота. В последний рабочий день его уроки начинались в десять часов утра, и, так как на часах сейчас было всего семь, можно было не торопиться. Тем не менее вставать приходилось по расписанию, до семи, поддерживая привычку, чтобы не расклеиваться.

Квартира Петра Зуева, как и спальня, была компактной. Если бы вы зашли в его жилище, первым делом вас встретила бы кухня. Довольно большая, со стенами, выкрашенными в белый цвет, она выполняла роль и зала, и прихожей. В углу кухни был открытый дверной проём. Там, в небольшом закутке, друг напротив друга находились вход в спальню Зуева и вход в ванную комнату и туалет.

В кухне было несколько картин в стиле дадаизма[7]7
  Дадаизм – литературно-художественное течение, возникшее в 1916 году в Швейцарии. В изобразительном искусстве выражается в заборных каракулях, псевдочертежах, комбинациях случайных предметов. В литературе – переход от связной речи изложения к бессвязной.


[Закрыть], три из которых висели на стене, а четвёртая, опершись о стенку, стояла на полу. Одна из картин представляла из себя портрет. Причём сразу определить это было не так просто. При первом взгляде на полотно внимание приковывали два больших глаза разного цвета. Если же начать вглядываться, то рано или поздно можно было различить остальные детали портрета. Спрятанные за огромной массой плавных линий, они аккуратно вырисовывали силуэт красивой обнажённой женщины, будто загорающей на пляже. Поначалу могло показаться, что у неё нет головы, но через несколько секунд становилось понятно, что голова была, просто она закинута назад, как у людей, смотрящих в небо. Чёрные волосы женщины, медленно извиваясь, терялись на фоне ярких красок картины. Женский стан утопал в обилии цветов. В левом нижнем углу инициалы «А.З.» Буквы контрастировали с манерой исполнения картины и выглядели как прекрасная каллиграфическая подпись белыми чернилами.

Знакомые Зуева, заходя к нему в гости, иногда подшучивали, говоря, что эти картины – подсознательная тоска Петра по детству. Ведь они очень напоминают ковры, что раньше висели в каждом доме, и перед сном их можно было разглядывать, постоянно находя что‐то новое в причудливых узорах.

* * *

В 8:45 Пётр вышел из квартиры. В подъезде на первом этаже ощущался запах сырости, вдобавок недавно перегорела лампочка, так что теперь было ещё и темно. Тусклая красная подсветка кнопки домофона выступала сейчас для Зуева в роли маяка. Он ткнул пальцем в холодный металлический кружок, и уже через секунду бледный серый свет улицы принял его в свои объятия.

Обычная дорога до остановки. Одни и те же лица людей, которые попадались ему каждый день по пути на работу, не вызывая желания знакомиться с ними или заговаривать. К остановке на этот раз подъехал новый трамвай четвёрка, совершенно чистый и не потрёпанный временем. Пневматические механизмы открыли большие двери. Просторное внутреннее помещение быстро заполнилось. Кондуктор-женщина лавировала между людьми и скандировала хриплым то ли от сигарет, то ли от простуды голосом: «Кто не сдал за проезд – передаём, не забываем!»

Город выглядел так же, как и обычно, как в любой другой день недели. Хотя, быть может, сегодня встретилось поменьше людей на улице, да и в трамвае ещё оставалось место – дышалось свободно, но в остальном всё было то же.

В половине десятого Пётр Зуев вышел на остановке рядом со школой. Стоя чуть поодаль от других построек, здание выглядело несколько отрешённо. Это выражалось не только в стиле архитектуры и цветах, но и в расположении. Массивные входные двери, сделанные из ясеня, чем‐то напоминали двери метрополитена. Они точно так же непрерывно то открывались, то закрывались, иногда сшибая зазевавшихся людей.

Зуев открыл дверь с заученной элегантностью. Поприветствовав охранника, он пошёл в свой класс. Кабинет физики находился на втором этаже в конце рекреации, прямо под кабинетом директора. Поднявшись по лестнице, Пётр встретил своих учеников (сегодня первый урок был у седьмого класса), они ожидали преподавателя у дверей. Поздоровавшись с детьми, Зуев открыл комнату номер двести семь.

В кабинете физики было прохладно, как и в любое другое не летнее время. Портреты великих учёных невозмутимо взирали на вошедших. В тёмных сине-серых оттенках утреннего полумрака их пристальные взгляды приобретали ещё большую выразительность и глубину. Когда ртутные лампы заработали, класс озарился белым светом. Дети приготовили свои места и разбрелись кто куда. До начала урока оставалось пятнадцать минут.

Когда прозвенел звонок, все ученики уже были в классе. Они встали рядом со своими местами и поприветствовали учителя.

– Садитесь.

Зашумели стулья – дети сели.

– У кого‐нибудь возникли вопросы по выполнению домашнего задания? – Зуев обвёл класс взглядом. Никто не поднял руку.

– Что ж, – он открыл учебник, – в таком случае…

– Пётр Анатольевич! – перебил его голос ученицы. – У меня есть вопрос…

Двадцать девять пар глаз уставились на одногоединственного ребёнка.

– Что тебе было непонятно? – Зуев говорил мягко, настолько, насколько это было возможно. Такой тон преподавателя однозначно успокаивал.

– Я не поняла… Верней, поняла и решила, но ответ не совпал с ответом в учебнике.

– Хорошо. Запиши своё решение на доске. И мы все вместе попробуем разобраться. Какой номер упражнения?

– Задание сто один.

Ученица направилась к доске, и, пока она шла, Зуев успел выловить несколько недовольных взглядов, услышав перешёптывания, адресованные юной выскочке. Как правило, школьники, особенно это было заметно начиная с третьего класса, недолюбливали детей, пытающихся разобраться в каких‐то задачах или примерах досконально. Дети не любили тех, кто начинал задавать вопросы и старался что‐то для себя понять. И Зуев прекрасно понимал: этот ребёнок, что вышел сейчас к доске, имел храбрость пойти против своего маленького мирка. Он ценил в людях бунтарскую натуру.

На странице учебника было написано: «Задача 101. В куске кварца содержится небольшой самородок золота. Масса куска равна 100 г, а его средняя плотность – 8 г/см³. Определите массу золота, содержащегося в куске кварца, если плотность кварца 2,65 г/см³, а плотность золота – 19,4 г/см³».

Зелёная доска начала оживать. Детская рука несколько неловко выводила длинные примеры. Зуев внимательно следил за вычислениями, что расписывала ученица. Сейчас он даже не слышал её слов, да и не очень‐то они ему были нужны. В эпоху студенческой жизни Зуева (учился он, понятное дело, на физика) простые слова стали быстро терять привычные, понятные значения и смыслы. А физическая формула начинала говорить ему больше, чем длинный рассказ.

Сейчас, так же как и раньше, Пётр погрузился в мир формул на зелёной доске. Их визуальное повествование, то, как они вели свой рассказ, было приближено к изяществу танцоров театра, которых он так часто видел в детстве. Безусловно, в этом решении присутствовала пара моментов, которые можно было бы подправить, но в целом композиция, что предстала перед ним на доске, понравилась Зуеву. Его глаза остановились на ответе: семьдесят семь целых, сорок шесть сотых. Ответ был верен, хоть и округлён.

– А в учебнике что получилось? – несколько озадаченно спросил учитель.

– Семнадцать целых, одна десятая…

Зуев еле заметно улыбнулся.

– У кого получился ответ как в учебнике?

Больше половины подняли руки.

– А у кого вышло то же, что и на доске?

На этот раз подняли руки всего четыре человека.

– Я стесняюсь спросить, остальные вообще не решали задачу? Хотя это, собственно, уже не так важно. – Зуев закрыл учебник и обратился к девочке, что стояла рядом: – Что ж, очень хорошее решение.

Затем он посмотрел на класс:

– Для тех, кто решал задание, сообщаю, что правильный ответ – на доске.

Он снова взглянул на ученицу, что стояла подле зелёного мольберта для формул.

– Садись на место, пожалуйста.

Он говорил спокойно. Не выражая ни радости, ни грусти, лишь спокойствие. Словно очень уставший, но безмерно мудрый человек. И такое уверенное спокойствие дарило тепло.

– Сегодня учебники вам не понадобятся. Всё, что будет нужно, я напишу на доске, – Пётр говорил с превосходной дикцией и артикуляцией. Его губы и лицо передавали слова даже лучше, чем голос. Такая манера говорить казалась Зуеву столь же неотъемлемой частью хороших манер, как мыть руки перед тем, как сесть за стол.

– Фотографируйте на телефоны или переписывайте в тетради, кому как удобней, потому что от того, как вы усвоите сегодня материал, будет зависеть и то, как вы будете выполнять домашнее задание, и то, сможете ли вы в дальнейшем выполнять контрольные работы.

Голос преподавателя мягко разливался по классу, постепенно отвоёвывая себе слушателя. Урок пролетел незаметно. Пётр Анатольевич сегодня превзошёл самого себя. Дети не хотели уходить, желая продолжать слушать рассказ учителя. И это было главной наградой для Зуева.

Весь оставшийся день Пётр проверял учебники. Он прорешивал примеры и сверял их с ответами в конце книг. Седьмой класс, восьмой, девятый, десятый. Он нашёл огромное количество ошибок и поначалу даже поверить не мог, что их было допущено так много. Раньше он и понятия о них не имел, так как решал задания сам и ошибок не допускал в принципе. К концу рабочего дня Пётр Анатольевич пришёл к выводу, что по новым книгам, что сейчас есть, преподавать физику школьникам – преступление. Он собрал учебники, которые были у него в лаборантской, и отнёс в библиотеку школы. Там на него посмотрели несколько озадаченно, но книги приняли.

* * *

Зуев покидал школу в расстроенных чувствах. Погода абсолютно соответствовала его настроению. Промозгло, пасмурно, вдобавок похолодало. Может быть, если бы на улице было тепло и солнечно, Пётр чувствовал бы себя куда как лучше. В тот момент, когда он подошёл к остановке, зазвонил телефон. Это был хорошо запоминающийся номер с сочетанием цифр четыре и девять.

– Здравствуйте, это Пётр Зуев? – На другом конце говорил женский голос. В нём угадывался какой‐то бесконечный оптимизм… или, может, детская наивность? Зуев не успел до конца в этом разобраться.

– Да, – несколько нехотя ответил Пётр, ожидая, что сейчас женщина представится продавцом чего‐нибудь и начнёт ему это «что‐то» предлагать.

– Это Виктория Седова. Из моего банка позвонили и сказали, что вы нашли мой кошелёк. Я бы очень хотела его вернуть, – она сказала это слегка кокетливо, казалось, что она лукаво улыбается. – Давайте встретимся в ближайшие дни, и я его заберу, скажем, в это воскресенье?

– Эм-м, да, конечно, а когда вам удобно?

– Ну, в идеале в первой половине дня.

– Тогда завтра в одиннадцать. Устроит торговый центр «Пегас?»

– Да, отлично! Просто прекрасно! Я как раз живу в том районе. В одиннадцать у главного входа. Спасибо!

– Пожалуйста… – Зуев хотел ещё что‐то добавить, но на другом конце повесили трубку.

Из последующих размышлений о сегодняшнем дне и предстоящем завтра Петра вывел звонок трамвая. Громкий, трещащий, он раскатился по улице. Большой фонарь на лбу вагона еле горел, подсвечивая моросящий дождь и недавно начавшийся снег. Капли вперемешку со слипшимися снежинками поблёскивали в золотистом свете. Четвёрка подобрала пассажиров и медленно тронулась, рассекая мириады микромиров[8]8
  Микромир – мир очень малых величин и объектов (молекул, атомов, элементарных частиц).


[Закрыть], что мимолётно загорались в искусственном «солнце» – фонаре трамвая.

Глава 5

Никакое беспокойство не имеет никакого значения для всего, что произойдёт.

Алан Уотс

Большую часть ночи Зуев спал ужасно. Он просыпался каждые тридцать-сорок минут. Сначала от жары, затем оттого, что мёрз. Потом ему стало казаться, что он проспал будильник, и каждый раз, открывая глаза, он проверял телефон. В начале четвёртого Морфей наконец‐таки посетил бедолагу и принял в свои объяия. Сновидения Зуева на этот раз были пустыми. Он ничего не увидел либо не запомнил.

Утро наступившего дня началось много лучше, чем вчерашнее. Тучи рассеивались, небо голубело. А где‐то там, за домами, золотились облака. Ровно в шесть по маленькой комнатушке вновь разнеслась мелодия. Снова играл Штраус. Так же как и во все предыдущие дни, звучало произведение «На прекрасном голубом Дунае».

Первой мыслью Зуева было осознание того, что эти два часа сна самые блаженные за всю ночь. Он по какой‐то причине не чувствовал себя уставшим или разбитым. Напротив, сейчас он ощущал окрылённость, которой давно не испытывал. Быстро встав с кровати, Пётр отправился в душ. Сквозь открытую дверь спальни за ним пробрался солнечный луч. Жёлтая полоса света улеглась на плитку вытянутым прямоугольником. Деревянный паркет, что лежал на полу больше двадцати лет, казалось, старался вобрать в себя всё тепло и свет солнца, что восходило за окном.

Завтракая, Зуев пристально смотрел на одну из картин. Странное состояние посетило его сегодня. Бывало, обычные, повседневные предметы, что всегда были на виду, внезапно преображались. Словно всё это время они находились за запылённой или запотевшей витриной, а теперь их поднесли поближе для рассмотрения. Сегодня это случилось с одной из работ А. З. Пётр разглядел на картине доселе невиданные краски и линии. Он открыл для себя новый узор, раскрыл смысл, в нём зашифрованный. Забыв о еде, он просидел за столом ещё около десяти минут.

Из подъезда Пётр вышел в восемь пятьдесят. Как и многие другие учителя, Зуев подрабатывал репетитором. Сегодня его путь лежал к одному десятикласснику. Молодой человек внезапно решил сдавать на выпускном экзамене физику. Видите ли, он понял, что хочет стать нефтяником, а без этого предмета дорога в желаемый вуз закрыта. Молодой человек был готов приложить любые усилия, лишь бы сдать предмет на максимально возможный балл и поступить в вуз, желательно на бюджет. Зуев отчётливо помнил их первый разговор на эту тему. Помнил запал парня и то, что настроен он был решительно. Вспоминая лицо десятиклассника и блеск в его глазах, Пётр Анатольевич улыбался – так веселил его юношеский задор.

В воскресное утро трамвай был практически пуст. Редкие пассажиры расселись отдельно друг от друга. Зуев встал на задней площадке салона, у окна. Солнце уже взошло и сейчас пригревало ему спину. Пётр достал из сумки книгу, что лежала там со вчерашнего дня, и под светом огромного термоядерного реактора, вокруг которого вращается наша планета, принялся читать. Слова оживали в голове яркими образами. Пётр погрузился в чтение. Его незримым собеседником стал автор со своим жизненным опытом, чувствами и мыслями. Зуев словно вёл с ним диалог. Напрямую. Будто их не разделяло ни время, ни пространство.

Трамвай резко затормозил. В последнюю секунду Петру удалось ухватиться за поручень. По улице раскатился звонкий треск сигнала. Кондуктор пошёл к кабине и приоткрыл окошко водителя.

– Семёныч, ты прикинь, шо творят, а? Выскочил прямо на пути, а по сторонам не глядит! Чуть не сбил ведь! Щас вон, посмотри, ток пятки и сверкают у остолопа!

Услышав это, Зуев оторвался от книги и, всё ещё находясь в плену прочитанного, озирался по сторонам. В салоне трамвая что‐то неуловимо изменилось. Пассажиры сидели по одному, но не в одиночестве. Рядом с каждым был его «собеседник и друг» – смартфон. Тонкие проводки тянулись от разъёмов. Коварными змеями они вились по одежде, иногда забираясь под неё, выползали из-за воротников. Были и другие, похожие не на змей, а на ящериц. Они уже отбросили свои хвосты и практически срослись с жертвой – человеком. Как истинные паразиты, они, по-видимому, вцеплялись намертво. Залезали добыче в уши и там нашёптывали мысли, напевая песни, попадая прямиком в мозг. Хотя, быть может, это был симбиоз человека и смартфона? Быть может, люди просто боялись тишины, одиночества или окружающего мира и оттого искали себе таких «помощников»?

Пётр вздрогнул. Тело и мозг старались вырваться из паутины нового восприятия, в которое его заманила книга. Благо следующая остановка была его. Как только знакомый козырёк остановки стал виден из окон трамвая, Зуев убрал фолиант в сумку.

* * *

После занятий Пётр пошёл к торговому центру «Пегас» – достаточно большому комплексу магазинов и кафе. В 10:53 Зуев стоял у главного входа. Он огляделся, подождал с минуту и достал телефон. Пытаться высмотреть человека, которого до этого ты в лицо не видел ни разу, наверное, как минимум непрактично. А первый номер в списке недавних звонков как раз и был нужным.

– Пётр Зуев? – раздалось из-за спины в тот самый момент, когда он уже собрался нажать вызов. Зуев оглянулся.

– Вы Пётр Зуев! – с нескрываемой радостью произнесла девушка. – Рада встретиться с вами! – Она протянула ему руку.

Перед Зуевым стояла Виктория Седова. Это была довольно молодая особа, на вид двадцать пять – двадцать семь лет. Светлые волосы, собранные в низкий пучок, берет бордового цвета, серое пальто. Держа ладонь девушки, Зуев удивился её крепкому рукопожатию и тому, с какой лёгкостью она смотрит ему в глаза.

– Я вас узнала даже со спины, – улыбка не сходила с её лица. Как только Виктория отпустила его руку, Зуев достал из кармана пальто кошелёк.

– Это вроде как ваше. Всё на месте, но лучше проверьте, для вашего же спокойствия и моей чистой совести.

Лёгким движением она открыла кошелёк. Один взгляд – и столь же изящно девушка отправила кошелёк в недра сумки. Отточенное до автоматизма действие ввело Зуева в ступор.

– Всё на месте, – сейчас она не улыбнулась губами, но глаза… Её глаза говорили, что ни одна улыбка не сможет выразить её чувство благодарности. – Пётр Зуев, пойдёмте, я угощу вас, скажем, кофе. Не могу же я не отплатить за вашу честность и порядочность!

В её голосе, обычном женском голосе, которых в мире бесчисленное множество, что‐то было. В нём присутствовала непоколебимая уверенность, бесцеремонно меняющая восприятие слов этой удивительной девушки. Они оба знали, что Зуев согласится.

Глава 6

Логика может привести вас от пункта А к пункту Б, а воображение – куда угодно.

Альберт Эйнштейн

Люди ни на секунду не смолкали. В их разговорах тонули помещения, столы и стулья, что уж говорить о таких незначительных вещах, как посуда и столовые приборы. За одним из столов сидела семья с тремя детьми разного возраста – истинными непоседами. От их вопросов и возгласов дрожали напитки в стаканах, а стулья иногда поскрипывали, с трудом удерживая на себе подвижных маленьких людей. Родители – муж с женой – иногда переглядывались между собой. Их уставшие взгляды лишь изредка оживлялись искорками юности и страсти, но и те быстро затухали, стоило детям задать новый вопрос.

Человеческие эмоции никогда не проносились мимо посуды. А вот неотёсанные грубияны, столы и стулья, порой не понимали тонкую человеческую натуру, а может, просто не хотели?.. Большие толстые кружки для чая или изящные фарфоровые кофейные чашечки, попадая в руки к людям, словно оживали, будто им передавались человеческие чувства и переживания. Если в кафе была деловая встреча, то посуда вела себя максимально серьёзно и собранно. Если обедала семейная пара, то приветствовалась и всеми силами поддерживалась расслабленная домашняя обстановка. Ну а если в кафе забегали влюблённые, то чашки, ложки, тарелки и даже мебель (до последних обычно было вообще не достучаться, но, как говорится, раз в год и палка стреляет) – всё начинало вторить нарождающемуся романтическому чувству.

За одним из столов, что стоял у окна, сидели двое – мужчина и женщина. Приятной наружности. Правда, внешность женщины была более универсальна, то есть показалась бы привлекательной большему количеству людей. На столе присутствовал привычный набор посуды: два блюдца, две чайные ложки и две чашки.

Белая кофейная чашечка медленно остывала, в ней ещё оставалось немного напитка. Этот кофе обладал особым вкусом, с кислинкой, отчего чашечке было не по себе. Она чувствовала, как её полупрозрачное фарфоровое нутро съёжилось и стало не гладким, а противно шершавым. Ох, будь её воля, она ни в жизнь не согласилась бы на такой кофе. Ей больше нравились мягкие сорта этого напитка, отдающие ванилью или сливками. Но кто будет спрашивать, чего хочется простой фарфоровой чашке? Благо сегодня она была не одна. С ней была старая знакомая, много повидавшая большая чайная кружка мягкого фиолетового цвета. Толстые стенки кружки не пропускали тепло, отчего напиток в ней остывал мучительно медленно. Правда, за свою жизнь она успела привыкнуть к горячему, и тепло чая доставляло ей удовольствие. Сегодня она исполняла свой фирменный номер, слегка подслащивая чай. Никто доподлинно не знал, как именно умудрённой опытом особе это удаётся, но гости, раз побывавшие в этом кафе и испившие чай из фиолетовой кружки, в следующий раз заказывали только её. Чашка и кружка – старые знакомые – перекидывались между собой обрывочными фразами. Как? Когда их ставили на стол, они еле слышно вибрировали и таким образом обменивались мыслями.

Разговоры гостей кафе тянулись бесконечно долго. Мужчина всё время что‐то рассказывал и делал это столь красочно, что даже старушка-кружка невольно увлеклась его повествованием. Девушка улыбалась и кивала в ответ, лишь изредка делая глотки и приближая миг избавления чашки от столь ненавистного ей кислого кофе. Ох, как бы бедная посудинка желала, чтобы этот сударь успокоился и замолчал. Она так часто вибрировала об этом фиолетовой кружке, умоляя напарницу ненароком обжечь клиента, чтобы тот стал менее разговорчивым. Тогда эти два человека быстрей бы ушли, а мучения чашки закончились. Но нет же, нет! Старая вредина всё приговаривала: «Подожди!»

– Сил моих больше нет это терпеть! – резко вздрогнула кофейная чашка. И без того стоявшая не очень устойчиво, она завалилась набок. Прохладный кофе вмиг растёкся по столу, тоненький ручеёк добежал до старушки-кружки.

– Ну вот зачем?! – всхлипнула чашка, когда её подняли, чтобы переставить на сухое место. – Ты что, не видишь, что тут происходит?! – продолжила она.

– Влюблён-н-н? – задрожала фиолетовая кружка вместе с ложками и блюдцами. Оказалось, что мужчина резко встал, задев стол. Пустая кофейная чашка ничего не ответила, обиженно промолчав.

* * *

Виктория и Пётр спускались на эскалаторе к выходу из торгового комплекса. Собеседница не переставала удивлять Зуева. Он говорил с ней на различные темы, везде и всегда, будь то физика, научные статьи, живопись или фильмы, она понимала его, могла поддержать диалог… Хотя, быть может, это была лишь искусная маска?.. Прекрасная женская игра, в которой Зуев проиграл, так и не сумев разобраться, что на самом деле интересно его собеседнице и какова личность, скрывающаяся за красивой улыбкой. Все эти размышления лишь путали его. Хотя нельзя было не согласиться: Петру и правда понравилась эта девушка. Ему хотелось встретиться с ней вновь.

– А вы, Пётр Анатольевич, – сказала она с некоторой подковыркой в голосе, – не соблаговолите ли встретиться со мной ещё раз?

Зуев опешил. Во-первых, он не привык, чтобы девушки его приглашали. А во‐вторых, с каждой секундой разговора ему всё больше казалось, что эта особа читает его мысли.

– Да… конечно, – с лёгкой заминкой ответил Зуев, и маленькая оплошность в речи показалась ему катастрофически огромной.

Виктория протянула ему салфетку с записанным номером телефона. Ранее, когда они с Зуевым пришли в кафе, она написала что‐то на салфетке, будто хотела о чём‐то себе напомнить. До этого момента Пётр не догадывался – о чём.

– Это мой личный номер. Позвоните мне на неделе, как у вас будет возможность, и мы определимся с местом и временем встречи.

Зуев взял салфетку. Он задумчиво рассматривал цифры на мягкой бумаге. Это сочетание не запоминалось так же легко, как предыдущий номер.

– Ещё раз спасибо за ваш маленький подвиг и за хорошо проведённое время.

Зуев посмотрел на прощающуюся с ним девушку. В ярких лучах солнца блестели лужи. Тротуары в некоторых местах стали подсыхать. Стая голубей важно расхаживала рядом со входом в торговый комплекс, не обращая внимания на людей. Пётр Зуев не пошёл на остановку. Вместо этого он неспешно зашагал по аллее. Домой ему идти не меньше сорока минут, и он рассчитывал подумать обо всём, что с ним сегодня случилось.