Текст книги "Рассказы на одну букву"

Рассказы на одну букву
Александр Петров

© Александр Петров, 2024

ISBN 978-5-0062-2834-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Об авторе

Петров Александр Анатольевич родился в 1959 году в Магаданской области. После окончания в 1980 году факультета русского языка и литературы нынешнего Северо-Восточного государственного университета, работал в городе Чите в органах МВД и Минюста. Член Союза журналистов России.

Путешественник

Прослужив почти полвека, полковник Перелётов получил пенсию. Посидел полгода пенсионером – поднадоело. Пытался писать песни, поэмы, прозу – прискучило. Потом пристрастился путешествовать. Побывал практически повсюду: Петербург, Псков, Пермь, Пенза, Пятигорск. По путёвке проехал по Прибалтике…

Путешествовал по Поднебесной. Пекин посетил проездом. Приятно походить по Пекину, пофотографировать просторные пекинские площади, парки. Площади полны пенсионеров, простого пролетарского происхождения. Повсюду продаются продукты питания, подарочные пакеты, поделки, пользующиеся популярностью.

По перекрёсткам – подтянутые полицейские. Простые прохожие приветливы, посмеиваются, показывают пальцем. Площади, проспекты, переулки прибраны, постоянно подметаются. Поражают пагоды, помпезные памятники председателю Поднебесной, передовым партийцам. После полуночи площади подсвечиваются пюпитрами, полно поющих, пляшущих…

Погулял Перелётов по прекрасному Пекину. Поел приличной пищи, попил пивка, покурил пекинских папирос… Покидая Пекин – почти плакал. Путешествие понравилось.

После приезда – почта пестрит приветами. Прочитал Перелётов почту, повспоминал Пекин. Приятелям переслал полным-полно памятных пейзажей. Прелесть! Пусть посмотрят, позавидуют!

После Поднебесной планировал посетить Португалию – пандемия помешала. Поездки прекратились. Пришлось прижать попу – печально. Приходится пережидать пакостный период, потреблять противопаразитарные пилюли. Пандемия пройдет – поездки продолжатся по прежнему плану!

Бурятские буузы

Бурятские буузы бесподобны.

– Баирка, бросай барагозить. Буузы будешь?

– Буду?

– Бухлёр будешь?

– Буду?

– Беленькую будешь?

– Буду!!! Без беленькой буузы бесполезны.

Большое блюдо бууз. Бадья бараньего бухлёра. Бутылка беленькой.

Баирка – бравенький, блестит бусинками, будто Будда. Бурчит Баиркино брюхо. Благодать!

Забывчивость

Забывчивость – злая зараза. Зоя Зиновьева заразилась забывчивостью. Забывает закрывать замок, задвижку, задергивать занавески, застегивать застежки. Завтракать забывает. Заливное зелёнкой запила. Зонтик зимой захватила – знакомые засмеяли. Зарплату закинула за забор заместо золы. Захотела завтра зайти засвидетельствовать заболевание – заспала, запамятовала. Зятя забыла. Зять заехал за Зоей. Зоя заревела: «Зачем заехал? Злодеяние задумал? Зятем замаскировался?! Залил зенки! Зятя знаю!» Звонить затеяла. Звать защиту…

Заставили Зою заявление заполнить. Зоя зачесала затылок. Записалась Зиной Зайцевой…

Заботливые земляки завезли Зое знахаря. Знахарь Зою загипнотизировал, заболевание заговорил, затем заново запрограммировал. Забылась Зоина забывчивость. Зоя засела за записки, зарисовки. Заделалась знаменитостью. Заслужила звучное звание…

Торговая точка

Тигран торгует трусами.

Тигран – тертый торгаш, трудяга. Толстячок. Тучный торс, теплая телогрейка, толстовка, тюбетейка, табурет, телевизор, термос – тепло Тиграну. Тигран талдычит: «Трусы! Трусы! Тонкие трусы! Теплые трусы! Трикотажные! Тайланд! Тайвань! Турция! Только теперь!»…

Торговать трусами – творчество!

Тетки, туристы, трактористы тратятся тяжело.

Товарищи толковали Тиграну: «Тупишь ты Тигран! Туфта твоя торговля! Торгуй топорами, тесаками, тельняшками, туфлями, телефонами – то товар! Точно тупой ты Тигран!»

Тигран твердит: «Ты тупой! Такие тёлки трусы теребят! Только трусы! Точка!»

Честность

Чиверда – человек честный. Чересчур честный. Четвёртого числа чествовали чемпиона Чаплыгина. Честь – честью. Человек четырнадцать. Чмокали, чревоугодничали. Чокнулись чарками. Чиверда чувствовал, что Чаплыгин – чмо.

– Чемпион! Чемпион! Чаплыгин – чемпион? Чечёточник – чемпион? Чмо – Чаплыгин! – чихвостил Чиверда Чаплыгина. Чаплыгин чиркнув чарку, чертыхнул Чиверду червяком чумазым, чванливым, чёрствым чудилой, – чесанул чеканить чечётку.

Уборка

Утром Ульяна усердно убирала улицу. Уже успела убраться. Уходя, увидела уазик УВД, узнала уполномоченного угрозыска, участкового Устюгова.

– Учительница уехала, – ухмыльнулся участковый, – умница, успевает учиться. Улан-Удэнский университет! Утырки утащили у учительницы украшения, упаковали узлы. Увидели уазик, – умчались. Удалось улизнуть…

– Успели увидеть убегающих? – узнавали у Ульяны.

– Увидела! Урка – уркой! Узкоглазенький, угреватый, учуханный. Ужас! – указывала Ульяна…

Уполномоченный уверенно умозаключил: Уразбаев! Улица Угданская, уроженец Узбекистана, условник – уголовник. Уже устали уговаривать. Упрячем урода…

Уже утром уличённого удалось установить. Уразбаева усаживали, уплотняли уазик.

Уполномоченный УР, участковый уехали, увозя уркагана. Уборка улицы увенчалась успехом.

Новый начальник

Николая Натановича наконец назначили начальником. Натаныча новичком не назовёшь. Начинал непросто – наступили нулевые, невыплаты, нервозность. Настроение народа ниже некуда, никчёмные новшества никому не нравились. Но Нататыч не ныл, не наглел. Нет ничего надёжнее нейтралитета. Неприхотливый, непьющий Натаныч начал нравиться начальству. Ненароком, невзначай Натаныч нашёптывал начальству на небрежность, нерадивость некоторых. На Натаныча не нарадовались, начали нахваливать, наград надавали – некуда навешивать…

Независимость, напористость Натаныча нарастали. Натаныч начал незаметно настукивать на непосредственного начальника, науськивать на него недоброжелателей, наговаривать напраслину, нагнетать негативные настроения. Начальник не насторожился – надёжнее Натаныча нет никого! Но надуманные наветы накапливались. На начальника начались наезды. На неприятность накладывалась новая неприятность, на наказание – новое наказание… Надоела начальнику нервотрёпка…

Наконец назначили нового начальника – нашего неуёмного Натаныча.

Народ Натаныча недолюбливал, некоторые – ненавидели. Но нет ничего неприятнее неведомой напасти.

Новоиспечённый начальник, Николай Натанович, начал нахрапом насаждать небывалые новшества, навязывать непонятные нравоучения. Началась неразбериха. Нарушений нашлось – немыслимо. Начались нападки на неугодных, новые назначения на нужные направления. Напутствуя народ, Николай Натанович неоднократно напоминал: нам навязали никудышнее наследие, наши наработки – неудовлетворительные, настраивайтесь на новые начинания, не надо надеяться на несуществующих небожителей… Нам недоумки не нужны, – не нравится новизна, не надейтесь на недобор, – найдём новичков, научим неумелых… Неужели непонятно…

Но недолго Николай Натанович наслаждался начальствованием. Навыков недостаточно. Наворовать не наворовал, но накликал невзгоду. Нашлись ненавистники – накопили негатив, написали, нажаловались… Напрасно недооценивал Натаныч «недоумков»…

На нового начальника нагрянули неожиданно. Нашли напрятанную наличность, неучтённые накладные, неопровержимые нюансы. На несостоявшегося начальника надели наручники, направили нувориша на нары…

Натаныч надеялся на наименьшее наказание. Но нет – накрутили нешуточно…

Привычка

Пятница. Полдень. Промозглая пасмурная погода. Похолодало – птицы перестали петь.

«Пойду подстригаться!» – подумал Пал Палыч, прилизывая пятернёй подросшие патлы…

Пройдя по пустынному посёлку, Пал Палыч переступил порог поселковой парикмахерской.

Полусонная пышнотелая парикмахерша Пелагея, перетянутая потрёпанным передником, подметала плохо покрашенный паркетный пол просторного помещения.

– Подстригаться пришли? Проходите, пожалуйста, присаживайтесь! – поздоровавшись, пригласила Пелагея первого посетителя.

Пал Палыч протёр подошвы, повесив пальто послевоенного пошива, пуховую поддёвку, прошёл по подметённому полу. Помещение проветривалось плохо: пахло плесенью, противным парфюмом, поднявшейся пылью…

Пристроившись поудобнее, посреди парикмахерской, Пал Палыч принял подобающую позу. Пелагея проворно по периметру перепеленала Пал Палыча поношенной пёстрой простынёю, подоткнув простыню под пуловер под подбородком.

– Полубокс? – поинтересовалась Пелагея, припоминая прежнюю прическу посетителя.

– Помните?! Просто поразительно! – проговорил Пал Палыч, – Правильно! Полубокс! Почти полвека подстригаюсь под полубокс! Привычка – пуще пользы!..

– Помню-помню! Полубокс – прическа пикантная, почти позабытая, – посмеивалась Пелагея.

– Пожалуйста, подравняйте покороче! – педантично попросил Пал Палыч, позёвывая, предвкушая получасовую процедуру, – Помнится – после пасхи подстригся, почти полгода прошло. Планировал: пенсию получу – пойду под постриг. Позавчера пенсию принесли – поскорее помчался…

– Плешину прикрыть?

– Прикрыть! Прикрыть! Пусть прикрыта!

Пелагея, причесав Пал Палыча, принялась подстригать, прилежно проводя подржавевшим прибором по причёсанной поверхности, пропуская проплешину промеж пальцев. Полуседые пряди полетели по простыне, пучками покрывая пол.

Полемика постепенно прекратилась. Под протяжное песнопение прибора Пал Палыча поглотила полудрёма. Перед прищурившимся Пал Палычем проносились приятные переживания, пустые пристрастия, плохие поступки, пугающие предчувствия… Полузабытьё позволяло переосмысливать прожитое, пересмотреть прежние постулаты …Парикмахерская почему-то постоянно пробуждает память, привносит прозрение?

– Причина простая – понял Пал Палыч – Пресловутый полубокс! Привычка – подстригаться по-прежнему! Постоянная подстрижка под полубокс, проявляет пробуждение памяти, переполнение прошлыми переживаниями, подробностями… Пора перестраиваться: поменять прическу, привычки, пристрастия! Пришла пора…

Покидая парикмахерскую, Пал Палыча постепенно покидали проявившиеся переживания. Переосмысление притуплялось…

После продолжительного периода, при последующем посещении парикмахерской, происходило почти полное повторение предыдущего прихода. Пал Палыч по привычке просил подстричь под полубокс, поражаясь памяти парикмахерши… Процесс полузабытья позволял пуститься путешествовать по пройденному прожитому пути… Потом приходило прежнее понимание – пришла пора перемен…

Сурьёзное событие

Самая старинная столовая Самсебебурга сверкала своими самоварами.

Смеркалось. Стулья со столами сдвинуты, скатерти сняты. Слуги, стряпухи спят. Среди стульев стоят стоптанные сапоги, со скамейки, стоящей справа стоймя, свисает серый сермяжный сюртук. Сбоку стоят серебрённая сабля, старый сафьяновый сидор.

Среди столовой стоит стол с синей суконной скатертью, со свечами, со снедью. Стол сервирован столично: соленья, салаты, свекольный суп с сухарями, солонина, селедка, стерляжий студень, свиное сердце с соусом, сало, сложенное стопочкой, смородиновый сок с солодом. С семиведерного самовара слезками стукает самогон…

Сотник Силантий Собакин сидит со стариком Сосипатычем, смакуя самогонное снадобье. Столичная сервировка стоит стынет. Свечи скоро сгорят. Сколько сегодня скушали спиртного – сказать сложно. Сотник со стариком смотрят соловело – самогон сказал свое слово.

Стойкий Собакин, сохраняя сознание, снова сноровисто схватил стакан с самогоном. Старик, сломив собственное сопротивление, следовал сотнику. Стукнувшись стаканами, сказав скучные слова, собутыльники сонно силились сыскать съестное.

Сотник, схватив свиное сердце, – сыпанул сахаром, спутав сахар с солью… Старик смакуя салом, сморкался, совестливо стирая сопли скатертью…

– Славный самогон – сильнее спирта! – сказал сотник, – Стоградусный! – Сейчас сходил сбрызнуть, страшновато стало – сортир сулит сгореть!

Старик сюсюкал, соглашаясь.

Сотник стал свистеть. Сонный слуга слез со стола, спросил: «Соизволите сворачиваться?»

Сотник сунул слуге сотенную.

– Сегодня, сударь, соблаговолили скушать столько – сколько сможет съесть свиноматка с семью сыновьями, – смеялся слуга, считая сдачу.

Сотник снова соснул самогона, сказав слуге: «Спасибо! Спокойного сна!» – стал собираться.

Сосипатыч сидел смирно, словно скончался. Слабый свет свечей сделал силуэт старика страшным.

Сотник со страху стал стукать старика, сопровождая смачными словами. Старик слетел со стула, скорчившись, сладко сопел со сна. Слюни с соплями стекали с сорочки.

Сотника случайно стошнило.

– Слабак! – сердито сказал Собакин спящему старику, сминая салфетку, – Спортил, сволочь, сурьёзное событие!

Последний путь

Петра Перезвонова похоронили пополудни. Полпятого пришли поминать. Публика подобралась привычная: приятели Петра, подруга Прасковья, племянники, прочие причастные, пожелавшие присоединиться…

Первым предложил помянуть покойного Поликарп, пенсионер, Петькин приятель по пьянке.

– Преставился Пётр! – пафосно произнёс Поликарп, – Прекраснейший парень, – простой, порядочный. Постоянно помогал пенсионерам, продавцам… Попросят погрузить, приколотить – Петя поможет! Позовёшь праздновать – Петя первым придёт. Поминки, похороны, – постоянно Петруха присутствовал… Предлагаю – поднять, пригубить, помянуть покойного…

Прасковья, Петькина подруга, прикрывая платочком поцарапанный подбородок, плакала, продолжая причитать: Петенька – Петенька! Почему помер? Полночи промучился – просил похмелиться… Последнюю просьбу – проигнорировала… Прости, пожалуйста!.. Пропади пропадом проклятая пьянка!…

Поднялся Прохор, по прозвищу «Пивное пузо», привыкший поучать, полемизировать. – Прекратите плакать! – пробасил Прохор, – Прасковья – перестань причитать! Почему Пётр помер? Просто пришла пора помереть! Против природы перечить противоестественно! Пожил прилично – почти пятьдесят… Причин предостаточно! – пошёл перечислять Прохор, – Плохое питание – пальмой пичкают, постоянный прессинг, пиво паршивое, портвейн путёвый перестали производить… Продают подделку – пить противно, пойло – похлеще политуры. Петька пил! – поэтому печень подкачала… Предлагаю помянуть Петьку – прекрасного пацана!..

Постепенно поминки принимали подобие пьянки.

Проснулся Пашка, племянник Петра.

– Почему притихли? Публика?! Пора присовокупить! – прокричал пьяный Паха, проворачивая пробку пальцами, покрытыми партаками, – Петька, покойничек, пил постоянно! Поэтому прошу – по полной!… Пусть Петьке последний путь постелится пухом!..

После получаса поминок, послышались песни… Причина поминок позабылась… Прохор пустился плясать… Праздник продолжался…

Драма двух друзей

Дормидонт да Данька друзья давнишние. Дормидонт – детина двухметровая, да дурак дураком, дебил дебилом. Данька – добрый, да доходяга.

Долго досаждал Дормидонт Даньке – дурачился, дрыщем дразнил, дешевкой, дятлом, додиком драным.

Даньку давно доставала дурь Дормидонта. Дней д-цать Дормидонт добивался драки. Днем десятого декабря Дормидонт давай донимать Даньку дубовым дебилизмом.

Данька долго держался, да довёл дебил Даньку до дикости. Достал Данька дубину – долбанул Дормидонта. Дормидонт думал: Данька дурачится, думал – дохнотик Данька. Дважды Данька долбанул дрыном Дормидонтову дыню – думал достаточно. Да Дормидонт давай дёргаться, драться давай. Данька добавил дрыном. Дормидонт держался довольно долго – дурак да дурак. Данька диву давался. Долбал Дормидонта дрыном, долбал… Доканал дурака.

Дормидонт дал дуба. Данька дал деру.

Дружинники деревенской ДНД доставили Даньку дежурному. Допросы, дознание… Дело – дрянь!

Дома – дети, дед древний… Долго длилось дело, дней двадцать долдонили. Делопроизводство допотопное. Дали Даньке десятку…

Додурачились!

Пример Павлика поучителен

Пионер Павлик Позоров – парень принципиальный. Пацаны, пакостники, пошалят, подерутся; парни пьяные пройдут по посёлку, песню плохую пропоют – Павлик прибежит, пожалуется председателю Правления. Пускай председатель приструнит подростков, премий полишает проказников.

Прознает Павлик про правонаруше-ние, попытку преступления – полицию проинформирует. Пусть проводят профилактику…

Папа Павлика, Прохор Петрович, – пьяница, – пропьёт последнюю пуговицу. Приятели Прохора Петровича – проходимцы, пропойцы последние.

Павлик постоянно просил Прохора Петровича прекратить пьянку. Папа пыхал перегаром, посылал Павлика подальше.

Павлик писал полицейским письма, посылал пачками, – попусту.

Приедут, пожурят, – Прохор Петрович – пьёт пуще прежнего.

Павлик подготовил письмо Президенту. Послал почтой. Почтальонша, племянница, предупредила Прохора Петровича про письмо, про Президента, про предательство Павлика.

Прохор Петрович, пил портвейн, плакался приятелям: «Пашка – поскуда, предал папку! Президента подключил, поганец!» Приятели порешили проучить Павлика.

Павлик поздно пошёл покормить поросят. Папкины приятели притаились подле поленницы. По приближении Павлика преступники поленом приложили Павлику по правому полушарию. Павлик помер, пройдя полметра…

Прохор Петрович, приятели-пьяницы преступление признали. Плакало пол-посёлка. Пьяницы поутихли. Пьянка, попустительство – повлекли преступление. Присудили по полной…

Пионеры построили памятник Павлику. По праздникам приходят, приносят пионы, принимают пионерскую присягу. Посёлок переименовали Позоровском. Приказом Правления придумали премию Павлика Позорова. Пьянки прекратились. Процент преступности понизился…

Круговерть

Кодировка кончилась. Колька купил коньяк, кусок конской колбасы, консервы кильки, какой-то капусты. Кликнул кента Козыря. Кусты. Кама. Коньяк – какая красота!

– Как кодировка? – колупал Козырь Кольку, – Крепко колбасило?

– Капитально! Корёжило – как конвульсии! Казалось – кони кину! Канитель круче концлагеря! Кое-как крепился!

– Крутизна! Как коньяк купил, кудесник?

– Какой кудесник? – Калымил! Клавке Кикиморе квартиру красил… Кооперативу канаву копал – канализацию клали, крышу крыли… Копейку кинули. Кучу!..

Кореша кайфовали коньяком, каламбурили, крыли красноречием… Когда коньяк кончился, Козырь как курьер ковылял к киоску… Крутанулся – купил канистру какой-то красной кислятины, которая каверзно крутила кишки…

Концовка корпоратива как кадры кинофильма: какая-то компания, кладбище, кипиш, каталажка…

Круговерть кончилась как когда-то – Клавка Кикимора кантовала Кольку кодировать, капать капельницу. Колька кашлял, кочевряжился…

Беспредел

Борис был бухариком. Бухал беспробудно. Бутылка, бадья, бочка – Борис бражничает беспрестанно. Буянит, бесчинствует. Был бы Борис бомжом бездомным – бухай бесконечно! Борис был большим бугром. Большинство боготворило Бориса, благословило бедокура быть бригадиром…

Буш, – босс Балтиморской бригады, беседуя, брызнул Борису бренди. Был бутерброд, буженина, балык. Борис бросил бутерброд бродячему бультерьеру. Большую бутылку бренди – буль-буль-буль, – быстренько безостановочно бортанул.

Блатовал бритоголового барабанщика: будешь бухать брудершафтом?

Барабанщик: боюсь… болею… буду блевать… Борис бутылкой безжалостно бацает бритоголового, – багровые брызги, барабанщик – брык… Бегут бинтовать бедолагу…

Борис берет большой барабан – бабахает бутылкой, бой беспорядочный будто бомбёжка.

Буш безумно бегает, боится буйного Бориса…

Борис бацает «барыню»… Братва беснуется: «Браво! Браво! Бей балтиморское быдло!..»

Светлые сны

Станция Стрекоталово. Станционный сторож старый седой Спирька спит сидя. Сон склоняет сразу – стоит сесть. Сны… Сны… Сразу снятся старорежимные сюжеты, сложившаяся счастливая судьба: Спиридон Савельевич Сыромятников – статский советник судит супостата: «Супротив Самодержавия, сволочь, согрешил, – сослать сукина сына… Станешь сибиряком – сразу сообразишь, скудоумный!.. Стрелял сенатора стервец…»

Спиридон Савельич, старый служака. Срок судебной службы – солидный. Сверкает сапогами, сюртук сшит специально, с сорочки свисает Святой Станислав. Соберёт совещание – славит Самодержавие, самую сильную страну, слаженную судебную систему…

Святого Станислава Спиридону Савельичу сам Самодержец сподобил, с соизволения Сената…

События семнадцатого сломали счастливую судьбу. Стало страшно. Стреляли. Самого Самодержца с семейством сослали. Со службы Спиридона Савельича сократили. Суд скоро совсем сожгли. Сосед сказал Спиридону Савельичу: «Сыскари сегодня справлялись. Стучали, спрашивали Сыромятникова. Со списком…»

«Спохватились, сволочи! Сколько социалистов спровадил Сахалинский снег сгребать?!..»

Спиридон Савельевич стал срочно собираться – схватил сундучок, сложил скарб, сухари, сжёг свидетельства, сертификаты, стенограммы… Святого Станислава сдал скупщику. Сам себе ссылку сорганизовал. Скитался. Скрыл своё сословие. Статский советник – сторожем стал, Спирькой!.. Сломали судьбу Спиридону Савельичу: судил-судил, ссылал, – сам стал ссыльным…

Сердце стало совсем слабым. Старость. Скука. Спасибо светлым снам…