Текст книги "Виражи эскалации"

Инерция обратимости

 
И может, кого-то, и может, куда-то,
И вовсе в когда-то вдруг занесло —
Попутным, беспутным помчится регата,
Рвёт парус из рук, рулевое весло.
 

Когда невидимый, но от того не перестававший довлеть Аравийский полуостров наконец уплыл за корму миль за сто, только тогда пустыня перестала «дотягиваться» до уходящих в океан кораблей.

Ветерок из нараспашку иллюминаторов, дополнительно гонимый вентилятором, освежал относительно, но всё же…

Этот корабль «рисовали» с упором на ядерные доктрины, считая подобный сценарий войны неизбежным, выполняя при проектировании все требования противоатомной защиты. В связи с этим иллюминаторами могли «похвастаться» немногие каюты, в основном офицерские. Остальные помещения обеспечивались исключительно принудительной вентиляцией, которая в жаре южных широт справлялась не совсем удовлетворительно.

Командирская каюта делилась на спальню, отдельные туалетно-душевые удобства и кабинет… с двумя иллюминаторами. Вот под ними Андрей Геннадьевич Скопин и предпочитал почивать. Не всегда крепко, точнее редко, чтоб не ворочаясь. Порой просыпаясь с лёгкой испариной… И тогда – в душ, или вон из каюты, прогуляться…

Вот и сейчас трапом – наверх, минуя ходовую рубку, жестом охолаживая встрепенувшихся вахтенных, дежурного, уже открывшего рот заорать «Командир на мостике!»; через «штурманскую» выскальзывал, переступая комингс, пригибаясь (дверь низкая), наружу – на крыло мостика… И уж там кутался табачным дымом, всматриваясь в теряющуюся даль, уходящую рассеянной лунной дорожкой, в который раз отмечая: «Дрянное место этот Средний Восток. Земля когда-то великих исторических событий, громких битв, завоеваний, и сейчас не переставшая быть стратегически важным регионом, завязанным в равной степени на мировой морской трафик – Суэц, и на не менее тотальный атрибут нынешнего техногенного века – нефть».

И снова повторял, переиначивая:

– Дрянные места. Что арабу-бедуину хорошо, то нам, северянам-пришельцам, смерть.

Знал, что некоторые здесь не выдерживали, не способные принять этот климат… Их попросту переводили служить назад в Союз, к родным осинам, так сказать.

За то недолгое время стоянки «Петром» в Камрани, которая тоже не баловала умеренными температурами, Индокитай теперь вспоминался сочным зелёным тропическим оазисом.

Сокотра же, как и весь путь Суэцким каналом, и йеменские берега – сплошь палевые пески, жара и влажность, пыль и пескоструй – корабли тут ржавели со страшной силой, матросики соскребали эту ржу и ляпали суриком. От этого судовое железо превращалось в нечто непрезентабельно-пегое, к вящему недовольству отцов-адмиралов (своих)… И плевали на снисходительно-презрительные взгляды иностранных мореходов-милитаристов – сами-то на необорудованных якорных стоянках не кукуют. У них морских баз с полным фаршем «на каждом углу»[112]112
  Рассказывают случай, как какой-то английский адмирал, глядя на «перепачканные» суриком русские суда, с издевкой поблагодарил советских моряков за такую «трепетную заботу о своих кораблях».


[Закрыть].

Именно так – «пятнисто» – выглядели обеспечивающие «черноморский отряд» трудяги-тральщики, что ветеранили в здешних водах уже не один месяц.

Тут даже (обратил внимание) вахтенные ПДСС умудрялись запустить «калаши» – «воронение» покрывалось характерным бурым налётом, никакая смазка не помогала.

Вся эта беда, разумеется, ни в коей мере не успела коснуться сошедшего с иголочки на перегон в Индию противолодочного корабля – «Твёрдого» в обязательном порядке перед походом привели в идеальный вид.

Кавторанг обшарил взглядом изжелта-чернильные волны, выискивая за кормой на раковине сопутствующий уступом БПК… Наконец увидев, скорей даже угадав сумеречный в свете бледной луны мателот. Кивнул, будто удовлетворённо, поудобней обосновываясь на выносном мостике у камеры корабельного теленаблюдения.

Затянулся, продолжив неспешный мысленный монолог: «Пэкаэр… „Москва“ тоже послеремонтная и ещё пахнущая заводской краской… если, конечно, не придираться к положенной местами поверх не соскобленной, вот… – он провёл рукой по шершеватой нижней части леерной перемычки, – вот как тут, с потёками… халтура».

С оккупированного им места крейсер неплохо просматривался, пусть и однобортно, пусть и монохромно – на что привычно ложился глаз, предстало серо-контрастными тенями: часть полётной площадки – тёмной (на самом деле зелёной), а палуба бака (вплоть до миделя) штатного красно-бурого цвета, но сейчас тоже малоотличимого. Всё навесное, выкрашенное шаровой краской: паутинка лееров, носовые волнорезы, чернее угадываются установки РБУ и кнехты; тумба с направляющими «Вихря» – отсюда, с крыла мостика, едва выглядывающая из-за газоотбойника, следом вторая преграда отбойника, перекрывшая возвышение с ПУ ЗРК «Шторм»[113]113
  ПУ – пусковая установка; ЗРК – зенитно-ракетный комплекс.


[Закрыть]. И так далее по нарастающей к ходовой рубке и выше – нагромождение надстройки со всевозможными антенными постами.

– Кому как, а мне эта «коробочка» нравится.

Не заметил, как дотлела, взялся за новую, чиркнув зажигалкой…

Да уж, что бы там ни говорили о них, об «авианесущих первенцах» при их жизни, и какие бы аргументированные постфактумы ни выводили технари-документалисты уже потом в «интернетах», корабль ему нравился!

Более! Это была та эмоция, которая могла запасть только в детский, чистый ум, поразив первооткрытием – маленький мальчик на севастопольском причале Северной стороны[114]114
  Северная сторона – исторический район Севастополя, расположенный на северном берегу Севастопольской бухты.


[Закрыть] с широко открытыми глазами, онемевший от созерцания величавого «крылатого крейсера».

Да-да, увидел в нём, в этом необычном профиле, что-то крылатое, не зная и не догадываясь тогда о птичьем шифре проекта – «Кондор».

И пацанячьи лётческие мечты враз сменились на новые, сейчас уже можно сказать по-взрослому, приоритеты.

Серый красавец неторопливо выходил на внешний рейд, кто-то из взрослых в форме, из стоящих тут же на пирсе, назвал его, ляпнул по-свойски:

– «Полкорабля».

Да. Так его и называли морячки с других судов.

Он, тогда малец – что бы он понимал. Это уже потом, это уже сейчас…

Гладкая палуба в кормовой части действительно словно обрезала облик судна.

В то время как носовая 95-метровая половина крейсера генерировалась по классическим канонам советской корабельной школы, архитектурно выстраиваясь «лестницей» надпалубных возвышений, вырастая в интегральную многоярусную пирамидальную конструкцию – совмещённую с фок-мачтой и дымовой трубой надстройку, куда были сведены боевые посты и «разнокалиберные» антенны. Общий её наклон к корме придавал профилю элегантную устремлённость и достоинство одновременно.

– И футуристичность, – дополнил Андрей.

Как-то попалась ему на одном тырнет-форуме меткая ассоциация «Кондора» с имперскими крейсерами из «Звёздных войн» Лукаса.

«И не поспоришь, что-то эдакое есть».

Недаром тогда в детстве окрестил его «крылатым кораблём».

Наверное, это было неправильно – мерить функциональную вещь категориями эстетики.

Если взять самолёт, то это, прежде всего, аэродинамика. И недаром и именно отсюда слова Туполева: «…хорошо летать могут только красивые самолеты», потому что красивыми они становятся в вылизанных аэродинамикой формах.

У надводного плавучего средства своя динамика – гидро: процесс взаимодействия водной среды с кораблём, обусловленный его движением относительно морской поверхности, силы сопротивления корпуса и гидродинамического влияния плавниковых элементов.

Иначе говоря, для кораблей эта необходимость – «идеальности формы» – прежде всего, выражена в обводах (будто само слово «об воды», то есть хождение в среде). А уж всё остальное внутри корпуса и навесное: проекции настроек и размещённых на борту вооружений, обусловливается целевым назначением – форма всецело подчинена функции (если, конечно, не забывать об остойчивости).

И если снова говорить об эволюции эстетики судостроения… пароходы не аэропланы, им не нужна выточенная аэродинамикой стремительная красота. Иные корабли, сходя с кульманов и стапелей, поначалу могли кому-то видеться даже уродцами, зато потом становились законодателями военно-морских мод.

Так броненосцы времён русско-японской войны 1905 года олицетворяли собой неприступную мощь подвижной железной крепости на море, но уже спустя пару десятков лет смотрелись неотёсанными утюгами. И «спустя пару десятков» ещё – когда океанские просторы уже резали клиперными форштевнями достигшие пика совершенства тяжёлые линейные крейсера и линкоры-«супердредноуты», которые, впрочем, тоже допевали свою «лебединую песню», – их безапелляционно вытесняли авианосцы.

А уж те…

Ставшая классической американская авианосная концепция с двумя полётными полосами: одна для раз-бега-взлёта, расположенная продольно осевой линии корабля, и вторая «посадочная» (угловая палуба)… – воскресшие линкорные адмиралы, взглянув на это разлапистое асимметричное поле, вкупе с вынесенной едва ли не за линию борта островом-надстройкой, ой, поди плевались бы!

Скушные[115]115
  Для кого-то не такие уж и скучные, а потому в заглавии было употреблено вольное слово «скушные»… для компенсации.


[Закрыть] историко-технические страницы

История кораблестроения знает немало примеров удачных или неудачных кораблей. Или переходных, достроечных середнячков, так как это довольно распространённая практика, когда скрупулёзные расчёты инженеров-проектировщиков и прочие прогоны моделей судов в гидродинамических лабораториях (опытовых бассейнах) не избавляли от необходимости вносить последующие эксплуатационные реконструкции уже по ходу строительства полноценных изделий – на стапелях, на ходовых испытаниях и, уж тем более, когда дело продвигалось к прогрессии, в масштабировании проектов, увеличении тонно-водоизмещений.

Опыт набирался последовательно – пробами-ошибками, от и до оптимальных, а иногда идеальных решений.

Первые авианосцы не были специальными кораблями – брался крейсер, настилалась платформа (изначально деревянная), и начиналось апробирование взлётов и посадок с борта корабля.

Поэтапное освоение, вносимые предложения эксплуатантов – моряков и лётного персонала – постепенно оттачивали и определяли необходимые параметры «морского носителя авиации». И уж затем на чертёжных ватманах «рисовались» специальные проекты, а с судостроительных эллингов сходили специализированные авианосцы… лишь косностью адмиралов донашивающих линейную артиллерию в башенных установках[116]116
  Как пример, на авианосце Императорского флота Японии «Акаги» две башни главного калибра, несущие по две 200-мм пушки, сняли в ходе модернизации 1934–1938 годов. Американские USS «Саратога» и «Лексингтон» избавились от беспредметных для подобного класса кораблей 203-мм орудий уже в ходе войны.


[Закрыть].

По этому пути шли «просвещённые законодатели флотской моды» – англичане, и их заокеанские «англосаксонские кузены» – зарождающаяся в амбициях империя США[117]117
  При этом пробы взлёта с палубы первыми провели американцы.


[Закрыть]. Аналогично поступили обладатели третьего по величине флота – японцы[118]118
  Япония действительно была третьей морской державой в мире.
  Согласно Вашингтонскому морскому соглашению, состоявшемуся в 1922 году между пятью ведущими морскими державами, за флотами Великобритании и США признавался бесспорный паритет.
  Токио получил право на 60 % от тоннажа англосаксов (у Британии и США по 525 тысяч тонн, у Японии 315), Франция и Италия довольствовались лишь 35 % – по 1,75 тысячи тонн. Самураи остались недовольны этой своей «второсортностью», соблюдя условия формально, в итоге и вовсе денонсировав соглашения и в полной мере проявив свой флот во Второй мировой войне.


[Закрыть].

У СССР опыт строительства авианосцев отсутствовал.

Советским специалистам однажды довелось ознакомиться и «пощупать» доставшийся трофеем германский «Граф Цеппелин», но и только… Корабль на завершающих аккордах «катастрофы Адольфа» со всей немецкой педантичностью был приведён в полно-частичную непригодность: притопленный – на грунте, все турбины, котлы, электрогенераторы, самолётоподъёмники оказались подорваны, снесены водонепроницаемые переборки. Восстановить его заведомо стоило большого труда (на тот момент страна Советов разгребала завалы нашествия и мировой войны, а Сталин приоритетно вкладывался в «атомный ответ»), да и на удивление Москва дисциплинированно выполнила договоренности между государствами – членами антигитлеровской коалиции по уничтожению некондиционного флота поверженного врага[119]119
  По договорённости на Потсдамской конференции, трофейные суда германского флота распределялись между странами-победительницами жеребьёвкой. Те же из них, на приведение в готовность которых требовался ремонт сроком свыше полугода, попадали в категорию «С» и подлежали уничтожению путём затопления на большой глубине или разборке на металл.


[Закрыть].

Отработав последнее в качестве мишени, «Цеппелин» лёг на дно Балтийского моря.

Больше никто «делиться» технологиями с коммунистами намерен не был.

Собственно, и доктрина СССР, из политических или скорее уж из финансовых соображений, провозглашала, что авианосцы – это инструмент агрессии и Советскому Союзу, как проводнику оборонной политики, не нужны.

Какие бы планы ни строили адмиралы-краснофлотцы, кремлёвский вседержитель – ставший у руля на то время Хрущёв, едва взглянув на сметы ВМФ, враз остудил хотелки моряков. Помпезный генсек-кукурузник за годы своего недолгого правления умудрился урезать (буквально порезать) надводный флот до совсем уж незавидного состояния.

И продолжил бы…

Отрезвление наступило в 1960 году, когда в США вступили на боевое патрулирование подводные лодки типа «Джордж Вашингтон» с ядерными баллистическими ракетами на борту.

* * *

Вода камень точит (вода, очевидно, морская, а камень, очевидно, кремлёвский, политбюровский), и то, чего не удалось Кузнецову, медленно и упрямо продвигал Горшков[120]120
  Главнокомандующие Военно-морским флотом СССР: адмирал Кузнецов с 1953-го по 1955 год, адмирал Горшков с 1956-го по 1985 год.


[Закрыть].

Если не знать всех перипетий многолетней и зигзагообразной эпопеи становления советского авианосного флота, можно было бы подумать, что здесь имел место некий инженерно-творческий поиск, самобытная и, возможно, упрямая попытка дешёвыми средствами перекрыть чужие концепции, противопоставив им нечто своё. Казалось, что СССР выработал свою собственную уникальную морскую доктрину, в которой для классических авианосцев места не оставалось: ещё не вступил в строй первый носитель вертолётной авиагруппы пр. 1123 крейсер «Москва», а уже готовилась следующая проектная версия. Под шифром «Кречет» (пр. 1143) – несомненно, доработанный и улучшенный «противолодочник», однако в качестве базы для корабельных самолётов являлся откровенной полумерой (что, впрочем, не помешало стать этой «птице» одним из оригинальных кораблей с полётной палубой).

В Главном штабе ВМФ СССР понимали, что ограниченными мерами, без истребительного прикрытия, решать задачу устойчивости надводных кораблей вдали от своих берегов невозможно. Прогресс не стоял на месте, усугублялись угрозы, менялись стратегии и концепции противостояния, расширяя номенклатуру вооружения и военные потребности.

В тех условиях реальности и существующих противоречий между заказчиками (нужды ВМФ), производственниками (возможности военной промышленности) и политическим руководством в Министерстве обороны искали компромиссы, оглядываясь на немаловажный фактор – финансирование, дабы решить вопрос «попроще и подешевле».

В процессе «поиска – предложений – выбора» остались на бумаге пр. 1160 – полноценный авианосец с ядерной силовой установкой, и «нарисованный» на его базе большой крейсер с авиационным вооружением (пр. 1153). Вместе с ними не полетел палубный Миг-23К, что, может, и к лучшему – слишком мал был потенциал у «двадцать третьего», тем более для непостроенных кораблей. Да и бытовало спорное мнение, что один двигатель над морем это ненужные риски[121]121
  Миг-23 имел один двигатель.


[Закрыть].

На тот период в моду вошли идеи СВВП[122]122
  СВВП – самолёт вертикального взлёта и посадки.


[Закрыть], особенно пришедшиеся по нраву министру Устинову, увидевшему возможность «убить двух зайцев»: вместе с экономией бюджета, отказавшись от строительства больших и затратных авианосцев, дать адмиралам вожделенную палубную авиацию на кораблях меньшего тоннажа.

К месту ли нет, в 1982 году подвернулись англичане, разрекламировав успехи своих «Харриеров» при Фолклендах.

Здесь надо заметить, что британцы, очевидно в силу своей островной обособленности и, что уж, высокомерности, не желая рядить себя с континентальными соседями, нередко тоже искали свои собственные решения, порой выдавая нестандартные образцы.

Недаром же сказано: «Верблюд – это та же лошадь, но сделанная в Англии».

В Союзе судостроители, «набивая руку», планомерно без скачков наращивали мощности, достигая оптимизации, в том числе по параметру водоизмещение/эффективность: «Кречеты» от корабля к кораблю набирали тоннаж, представив уже пятую версию проекта – ту, которая доживёт до «российских действительностей» и станет ТАВКР «Адмирал Флота Советского Союза Кузнецов».

Параллельно ведущие авиационные КБ впряглись в гонку за место на палубе, обучая «оморяченные» Су-27К и Миг-29К взлетать с трамплина. За их спинами маячил, наконец, выстраданный Як-141.

И всё это, чтобы, так или иначе, прийти к почти классической компоновке авианосца, заказав к постройке АТАВКР «Ульяновск» проекта 1143.7, пусть и не совсем американской кальки – со своими изысками: и катапульты, и трамплин, и ударные ракетные установки.

Этот корабль бездарно разберут на стапеле после распада страны в 1992 году.

* * *

Но вернёмся к началу…

Проект 1123, шифр «Кондор», исходя из первоначальных задач, не был в полном смысле носителем крылатых машин, а являлся кораблём группового базирования вертолётов, специализированным под поиск и уничтожение стратегических подводных лодок противника (тех самых «Джорджей вашингтонов») на большом удалении от своих баз. Такого в Союзе ещё не строили – для конструкторов тактико-техническое задание представилось исключительно новой разработкой, и товарищи инженеры подошли к делу со всем возможным творческим энтузиазмом, внедрив по тем временам и возможностям советской промышленности передовые, смелые и по-своему интересные решения.

Даже с оговоркой, что всякое «новое» зачастую и неизбежно несёт в себе элементы недочётов, чаще лечимых практикой эксплуатации, а порой неисправимых, преследующих личный состав экипажей на всём протяжении службы корабля.

Итак…

Боевая единица, «заточенная» под противолодочные действия, просто обязана была нести мощные средства обнаружения – гидроакустические станции (ГАС).

Если расположенная в корме крейсера МГ-325 «Вега» повторяла общепринятые принципы – буксируемая антенна (эдакое веретенообразное тело с крыльями и рулями управления типа паравана, опускаемое на кабель-тросе), то 21-метровый обтекатель подкильной ГАС «Орион», приводясь в рабочее состояние, выдвигался из днища корабля посредством специального подъёмно-опускного устройства (ПОУ) вниз на семь метров. Ничего подобного ни у кого, ни в одном из флотов мира не было.

Однако главным поисковым козырем «Кондора» с ударной возможностью (торпеды, глубинные бомбы) являлись вертолёты, так называемая «длинная рука». От их количества, способного разместиться на корабле, в основном и зависела боевая эффективность противолодочного корабля.

Согласно проекту взлётно-посадочная площадка занимала наиболее защищенное от заливания волнами положение, практически от миделя до кормового среза, по сути, деля крейсер на две части. Под «взлёткой» располагается основной ангар, который специалисты ЦКБ-17[123]123
  Центральное конструкторское бюро № 17 – Невское проектно-конструкторское бюро надводного кораблестроения, специализирующееся на проектировании авианесущих и десантных кораблей, а также корабельных авиатехнических средств.


[Закрыть] сумели спроектировать в самых оптимизированных решениях прочности несущего «корпуса-палубы» и свободных внутренних площадей, вместивших 12 машин с резервом места на два лифта-подъёмника. Ещё пара дежурных вертолётов обосновались в малом ангаре внутри надстройки.

Остальным системам вооружения отводилась баковая часть корабля.

Носовые установки РБУ-6000, способные нашпиговать море глубинными бомбами на дальности до шести километров, скорей уж можно было называть оружием самообороны – сомнительно, чтобы вражеская субмарина с недобрыми намерениями, обладая современными торпедами большой дальности, рискнула подойти в зону очевидного поражения. Хотя ситуации могут сложиться всякие. Но чтобы поставить заслон против этих самых торпед, РБУ вполне годились.

К средствам самообороны относятся и зенитные комплексы средней дальности «Шторм» – добивающие до пятидесяти пяти километров и при этом обладающие противокорабельным потенциалом на той же дистанции: зенитная управляемая ракета несла 125 килограммов боевой части – вполне серьёзные «килограммы» для антенн-надстроек и «картонных» боков современных фрегатов-эсминцев, как, впрочем, и для лёгкобронированных.

По самолётам и кораблям ещё могли стрелять две двухствольные 57-миллиметровые артиллерийские установки АК-725, сопряжённые с высокоточной системой РЛС-наведения и управления огнём. Из ствольного на кораблях предусматривались ещё пара салютных 45-миллиметровых пушек и две установки ЗИФ-121 комплекса выстреливаемых помех ПК-2.

Разумеется, надстройка «Кондора» несла на себе целый лес разнообразных приёмопередающих и радиолокационных антенн, включая системы и средства РЭБ, без которых ни один современный боевой корабль не обходится.

Из систем поражения остался не упомянутым комплекс «Вихрь», представляющий главную противолодочную ударную мощь… «Ударную мощь» в полном смысле этого слова – восемь ракет боекомплекта, заряженных исключительно ядерной боевой частью (по разным источникам от 5 до 20 килотонн), с максимальной дальностью применения 24 километра.

Этот неизменно возимый «Кондорами» радикальный аргумент (в первую очередь устрашения для одних – для противника, так и строгой ответственности для других – принимающих решение на «боевое применение» командиров) вполне мог стать «спусковым крючком» того, чего уже, возможно, было и не остановить, переводя боевые действия за границы дозволенного!

В основу главной энергетической установки корабля разработчики взяли проверенные и зарекомендовавшие себя типовые агрегаты эсминца проекта 58, естественно модернизированные под новый корабль. Однако то, чем вполне довольствовались 5000-тонные эсминцы (позже ракетные крейсера), для «весившего» в три раза больше вертолётоносца уже явно не хватало. Мощность котлотурбинной установки составляла – 90 000 лошадиных сил, и ЭМУ[124]124
  ЭМУ – электромеханическая установка.


[Закрыть] корабля даже в условиях экономического хода функционировала в напряжённом режиме… внатяг. Форсированная же работа механизмов однозначно требовала постоянного внимания, так как провоцировала перегревы, перегрузки и другие нештатные «пробои» в системах.

Это, наверное, было самым слабым местом проекта 1123.

И если уж заводиться по поводу недостатков…

Специфическое назначение крейсера-вертолётоносца определяло всю архитектуру его корпуса – необходимость обеспечить достаточную площадь полётной палубы, как в длину, так и в ширину, для чего образованиями кормовых шпангоутов предусматривался значительный развал – полные обводы борта. В то время как носовая часть, наоборот, имела прямолинейную V-образную режущую форму.

Довольно смелое и, можно сказать, оригинальное решение, как и спорное, поскольку увеличение развала бортов негативно влияло на мореходность и пропульсивные качества корабля[125]125
  От лат. propulsus – толкаемый вперёд, подгоняемый, характеристика ходкости, выражаемая соотношением между мощностью, затрачиваемой при движении судна, его размерами и скоростью.


[Закрыть].

Знали ли конструкторы об этих проблемах? Разумеется, знали. Однако при обсуждении целесообразности подобной архитектуры корпуса была признана приоритетность обеспечения боевой работы авиагруппы в ущерб некоторым неудовлетворительным ходовым качествам.

Вследствие этих особенностей в шторм крейсер имел тенденцию к зарыванию носом в волну. Кроме того, оказалась плохой и управляемость на малом ходу, что в принципе характерно для всех больших судов, не имеющих специальных подруливающих устройств. Из-за их отсутствия при швартовке «Кондорам» иногда приходилось прибегать к работе винтов «враздрай».

Зато на скорости восемнадцать-двадцать узлов управляемость заслуживала самых высоких похвал – крейсер легко поворачивался «на пятке», имея сравнительно малый радиус разворота (что неудивительно для судна такого размерения «длины-ширины»). Диаметр циркуляции на полном ходу составлял не более восьми длин корпуса, с максимальным креном до десяти градусов.

Бортовые рули системы успокоения качки и скуловые кили, безусловно, улучшали управляемость и боевые возможности – согласно техническому проекту, «Кондор» мог применять оружие и обеспечивать безопасную работу авиагруппы при волнении до пяти баллов.

Практика и выучка пилотов неизбежно перекрывали эти показатели.

* * *

«Есть, – нехотя соглашался Скопин (это было похоже на мысленное ворчание), – есть в управлении этим кораблём по-любому своя специфика: и особенная регламентированная процедура прохождения на волну в штормовых условиях, дабы нивелировать эту самую склонность к зарыванию носом, и значительная парусность при сильном траверсном ветре из-за высокого борта».

– И чего ныть бы некоторым? – бормоча уже вслух. – Парусность – характерная особенность всех судов похожего класса с требованием высокого расположения полётной палубы. Достаточно взглянуть на «Мистрали»… хм, ещё не сошедшие на воду.

Да и, в конце концов, ветер и волны – это заведомые стихии моря, преодоление коих, уже так – «профессиональные подробности».

«Надышавшись», капитан 2-го ранга готов был уже спускаться вниз, но временил, получая какое-то неожиданное удовольствие от своего ночного моциона. Скорей уж предутреннего.

Ночь исходила…

Исходила, на удивление медленно для этих широт светлея востоком. Рассвет будил воздушные массы, ветря, обрамляя поднявшуюся морскую зыбь пенным подбоем.

По мере удаления от аравийских берегов судовая метеослужба даже отмечала некоторое поградусное снижение температуры воздуха, появилась приятная свежесть.

Касания бриза, лившегося по щеке, будили забытые трогательно-наивные юношеские ожидания – безотчётное ощущение свободы открытого моря.

«Вот в такие минуты особенно проникаешься тем, насколько тёплые океаны положительно отличны от серых и холодных морей высоких северных широт».

Корабль разбивал волну, периодически окатывая нос брызгами. Неуверенный и переменчивый муссон[126]126
  Характерные для климата северной части Индийского океана муссоны в апреле меняют направление с северо-восточного на юго-западное.


[Закрыть] обтекал всё выпирающее надводное, посвистывая в растяжках и плетении антенн. Проступали цвета палуб и другие оттенки, погрубевшие контуры корабельного оборудования.

Наступивший рассвет отобрал завороженные иллюзии размечтавшегося капитана, заменяя их обыденной практикой службы – морской, походной… боевой, в конце концов.

На палубе бака из-под надстройки-возвышения «Шторма» (там есть выход-люк) появилась фигура – со спины не узнать, но похоже, что боцман…

Подзадержавшись у салютной пушки, осмотрев что-то, тот неторопливо, широко ставя ноги, побрёл на нос.

«И в самом деле, – напомнил себе Скопин, – пушку клинит при наводке вверх-вниз – пара зубов на подъёмной шестерёнке выбиты».

Поломка всплыла уже в Красном море, когда из «салютной» хотели расстрелять подвернувшуюся подозрительную плавающую железяку, похожую на мину.

Боцман оправдывался, уверяя, что, вероятно, во время работ в доке кто-то из личного состава или работников верфи по неосторожности зацепил станину краном, придавив (есть следы-отметины)… и затихарился, не доложив[127]127
  Реальный случай, зачитанный на одном из форумов.


[Закрыть].

– А, и невелика та проблема, – счёл кавторанг, – если там, в дежурном журнале, отбрехаться: «издержки аврального завершения планового ремонта в необходимости срочного выхода в море». Да, блин… куда существенней, что пара АК-630 так и осталась в базе Севастополя, по причине этого самого «срочного выхода».

В Главном штабе ВМФ почему-то долго определялись с данным вопросом, наконец постановив: «в целях усиления средств ПВО крейсера дополнительно установить на ПКР „Москва“ два зональных комплекса ближнего действия». В итоге, опять же, после долгих проволочек, ограничившись минимальным решением, отдав предпочтение шестиствольным автоматическим артиллерийским установкам АК-630.

«Эстафету волокиты» приняли на Николаевской верфи, и вовсе сорвав работы: «то того нет, то этого недостаёт». Пока спецы, облазив необходимые под размещение «скорострелки» помещения, производили расчёты на перекомпоновку (изначально надлежащие места на шкафуте были зарезервированы под ЗРК «Оса-М», но заняты комплексами постановки помех), сроки вышли.

В штабе спохватились, что раскуроченный корабль попросту не будет готов к выходу в море, и задробили процесс ещё до начала стадии работ.

«И чёрт его знает, чему удивляться, – пожимал плечами командир крейсера, – тому, что вообще решили довооружить, или тому, что не довели до конца… И сто́ит ли вообще удивляться?! В том, теперь таком далёком будущем ельцинской-путинской России, эти корабли были обречены перестройкой. Исковерканная судьба! Так и отходили… исходили своё, даже без намёка на какую-то модернизацию. В этом же будущем смешанных реальностей (которое пока было неясным и до которого неожиданно, вот, кажется, руку протяни – достанешь) что-то всё же стронулось, сдвинулось по шкале реперных точек. В лучшую сторону, надеюсь».

Задача ПВО ближней зоны у «Кондоров» была возложена на две спаренные 75-миллиметровые артустановки АК-725, размещённые несимметрично по бортам, которые в эффективности стрельбы по скоростным воздушным целям уже не соответствовали моменту.

И в руководстве флотом вполне отдавали себе отчёт в уязвимости кораблей… Даром, что ли, уже на последующий проект 1143 «Кречет» ставили сразу шесть скорострельных 30-миллиметровых автоматов.

Ещё до Фолклендов!

А уж этот опыт чужой войны, когда англичанам просто нечем было отражать аргентинские «Скайхоки», штурмующие в упор и с «бреющего», только дал дополнительные подтверждения тактическим расчётам.

– И мы эти данные привезли на «Петре»…