Текст книги "По краю пропасти"

Мужики сдвинули сейф на середину комнаты и, почесывая затылки, бродили вокруг него, не зная, что предпринять дальше. Наконец кому-то в голову пришла светлая идея – уронить сейф. Банки разобьются, спирт вытечет, надо его быстренько собрать и процедить. Помолчали, обдумывая идею. Кто-то засомневался:

– А не рухнет пол, когда мы эту махину уроним? Всё-таки мы на втором этаже.

Ответ никто не знал, и снова все заходили кругами. Наконец Лёва решился:

– А, была не была. Сдвигаем к стенке, там опоры ближе, и роняем.

От грохота рухнувшего сейфа из комнат повыскакивали все, кто был в это время на работе, но бетонные перекрытия устояли, и всё произошло так, как и было задумано: банки разбились, спирт вытек. К сожалению, лужа спирта оказалась накрытой рухнувшим сейфом.

Лежащий сейф не удалось быстро сдвинуть в сторону, пришлось звать на помощь. Пол был покрыт линолеумом: когда удалось собрать спирт, то даже после тщательного двойного процеживания раствор оказался желтовато-буроватым за счёт частично растворившегося линолеума.

Сейф оттащили на новое место, на пятно, оставшееся от разлившегося спирта, поставили слесарный верстак и столпились вокруг посудины, хмуро разглядывая образовавшееся то ли возможное питьё, то ли отраву. Наконец кто-то нерешительно предложил:

– Может, Женьку Кущенко позвать. У него желудок гвозди переваривает.

– А что, – воодушевился народ, – ему и не такое приходилось пить.

– А помните, как в нашем закрытом городе появилось трое негров? Милиция прямо переполошилась, а потом оказалось, что эти чудики морилку употребили. Может, и здесь так же, появится небольшой загарчик, прямо как с курорта человек.

– Не, мужики, – Лёва Федоров решительно махнул рукой. – Нехорошо человека обманывать. Надо ему всё сказать, и пусть сам решает.

Позвали Женьку. Не вдаваясь в подробности, сказали, что достали спирт, вот только что-то ещё там намешано, и все сомневаются, можно ли его пить. Женька понюхал, спросил:

– Процедили?

– Два раза, через слой ваты.

– Ну, неси стакан. И воду не забудь.

Налили граммов сто пятьдесят. Женька выпил, крякнул, запил водичкой, кто-то сунул ему кусок хлеба и огурец. Андрей не был уверен, что на этом всё закончилось, но его уверяли, что больше не пили. Трудно было поверить, что Женька мог на этом остановиться. Но через полчаса рабочий день подошёл к концу, и все пошли по домам.

К счастью, это происшествие закончилось без последствий для Женьки, ну и для всех остальных участников тоже. Оставшийся раствор Андрей заставил вылить, и, когда Лёва выливал его в раковину, все печально смотрели, будто родственника в последний путь провожая.

Лев Тимофеевич удивился, как это могли такую громадину уронить, открыл сейф, увидел, что одна банка целенькая, поохал, выкидывая осколки стекла от разбившихся банок, и на этом всё закончилось. Посвящать его во все подробности происшедших событий никто не стал.

Прошло довольно много времени. Обстановка в лаборатории оставалась всё такой же, всё так же стоял НЗ у Льва Тимофеевич в сейфе. Народ мотался по экспедициям, по командировкам, писал отчёты, статьи, заявки, рацпредложения, создавал и осваивал новую технику. Жизнь размеренно плыла, втиснутая в ложе планов, инструкций, приказов, распоряжений.

Иногда кто-нибудь выскакивал из этого потока, на небольшое время погружаясь в тёплое море отпуска, но быстро возвращался – кто с сожалением, кто с удовольствием – в их небольшую деловую речушку, скорее – даже ручеёк, к которому каждый привык, поэтому, несмотря на множество ограничений и запретов, каждый чувствовал себя свободно и защищённо.

Однажды из такого же отпуска возвратился и Андрей, но не успел ещё даже коснуться лабораторного потока, чтобы наскоро ознакомиться со всем, что здесь произошло за это время, как его вызвал Лев Тимофеевич. Был он весь какой-то взъерошенный. В кабинете у него сидел начальник первого отдела института Пётр Степанович Силуянов. Судя по их виду, Андрей понял, что произошло нечто экстраординарное.

– Ну, что, из отпуска? – улыбнувшись, дружелюбно спросил Силуянов.

Андрей молча кивнул головой.

– И как отдохнул? – Пётр Степанович со всеми был на «ты». Он всегда играл роль своего парня, которому можно во всём доверять. Скорее всего, их этому хорошо обучали.

– Да чего там отпуска, я на недельку к родителям смотался, своего ребятёнка им подкинул.

– А ключ от кабинета с собой брал?

– Ну, зачем? Дома оставил.

– А жена дома оставалась?

– Нет, мы вместе ездили, она там ещё на неделю осталась.

– И где теперь ключ?

– У меня, – Андрей вынул ключ из кармана и положил на стол.

Пётр Степанович взял его, внимательно осмотрел, взял такой же ключ, по-видимому, Льва Тимофеевича, сравнил их.

– А что случилось? – не выдержал Андрей.

– Понимаете, ко мне в кабинет залезли, – Лев Тимофеевич явно чувствовал себя неловко от устроенного Петром Степановичем допроса.

– И что-то украли?

– Главное – сейф вскрыли, ну и спирт забрали. Но бумаги все на месте.

– Главное – у тебя там закрытый документ хранился, – Пётр Степанович сурово поджал губы.

– Но он же цел.

– Цел-то цел, а что с ним происходило – неизвестно. А вдруг что-то где-то всплывёт? Вот и думай, что делать, – Пётр Степанович недовольно пожал плечами.

Затем помолчал и после некоторой паузы обратился к Андрею:

– Слушай, но тебе придётся поработать. Надо порасспросить всех ваших кадров, может, кто-нибудь что-то заметил.

Андрей невольно встал:

– Но я ведь не следователь, никогда такими делами не занимался. Ну и вообще, это вроде по вашей части.

Лев Тимофеевич даже подскочил:

– Ну, вы полегче, полегче. Это же у нас в лаборатории пропало.

Пётр Степанович как бы нехотя снисходительно взглянул на Андрея:

– Да ты не кипятись. Если до нашего ведомства дойдёт, то нам тут всем не поздоровится. И мне, конечно, но в первую очередь вам. Неизвестно, кто получил свободный доступ к закрытому документу, – это вам не шуточки. А администрация лаборатории отвечает за всё, что у вас внутри происходит. Ладно, посмотри лучше, какую визитную карточку этот тип оставил, – и он протянул Андрею клочок измятой бумажки.

На бумажке большими печатными латинскими буквами было написано – FANTOMAS, но последняя буква была повернута на сто восемьдесят градусов относительно вертикали. То ли специально сделано, то ли действительно человек не знал, как правильно писать, – пойди разберись.

– Кто у вас любитель фильмов про Фантомаса?

– Их же все по десять раз смотрят. Тем более, что все новые серии появляются, а под это дело и старые снова повторяют.

Ещё некоторое время посидели, помусолили кое-какие подробности и разошлись в полной неопределённости, что предпринять дальше.

В лаборатории уже все знали о происшествии. Удивительно, как такого рода информация совершенно необъяснимым образом становится чрезвычайно быстро известной окружающим. Иногда кажется, что о ней все знают ещё до самого события.

Конечно, квалифицированный следователь, наверное, раскопал бы, какие следы происшествия выплыли наружу из-за плотно закрытой двери, какие слова произносились по телефону в утреннем разговоре Льва Тимофеевича и Петра Степановича, что было написано на их физиономиях при встрече, – да мало ли какие признаки может заметить наблюдательный человек и сделать правильные выводы.

Самое интересное, что таких наблюдательных людей очень даже немало вокруг, но они незаметны и большинству неизвестны, никто из них не претендует на авторство, не борется за приоритет, так что кажется, будто такая информация возникает прямо в окружающем воздухе.

Время шло, происшествие в кабинете завлаба потихоньку стало забываться. Лев Тимофеевич сдал документ в первый отдел, восстановил свои запасы спирта. Жизнь в лаборатории снова покатила по накатанной колее.

Пётр Степанович, подержав длительную паузу, по-видимому, решил, что всё обойдётся без последствий, и Андрея больше по этому поводу не теребил, чему тот был только рад. У него были некоторые соображения, но настолько хлипкие и не подкреплённые фактическими доказательствами, что он предпочёл держать их при себе.

Практически с момента образования лаборатории материально ответственной (а проще – кладовщицей) была Вера, пришедшая сразу после школы, очень исполнительная и трудолюбивая, но не имеющая никакого практического опыта, поэтому с ней часто происходили различные казусы. Приходит к ней как-то тот же Лёва Фёдоров:

– Вера, мне надо двадцать листов фотобумаги, – и ушёл по своим делам, чтобы вернуться минут через пять, когда Вера в своих шкафах отыщет фотобумагу.

Приходит Лёва и почти в ужасе кричит:

– Вера, ты что делаешь?

Оказывается, у Веры пачек по двадцать листов бумаги не было, и она взяла пачку в сорок листов, открыла её, вытащила из чёрной упаковки фотобумагу на свет и сидит, отсчитывает двадцать листов. Ну, конечно, на свету светочувствительная бумага вскоре потемнела и пришла в негодность.

С развитием лаборатории, увеличением численности и количества работ появилась необходимость во втором материально ответственном. Им стал Виталий Лещик – недавно пришедший в лабораторию высокий тощий парень. В его ведении были, в основном, разные приборы, но недавно ему передали и спирт, так как количество получаемого спирта увеличилось, посуду со спиртом таскать со склада Вере стало тяжело. Виталий был почти единственным, при котором Лев Тимофеевич часто открывал свой сейф, доставая или убирая спирт. Иногда Лев Тимофеевич на две-три минуты выходил, оставляя всё открытым. В принципе Виталий мог за это время сделать слепки с ключей. Но, конечно, «мог» ещё не значит «сделал».

Андрей с ребятами часто обсуждали в своём маленьком коллективе это происшествие, а когда всё успокоилось, Бекетов философски заметил:

– То, что воровство спирта так и осталось не раскрытым, может быть, и к лучшему. Кто знает, каким боком это бы у нас вылезло, к каким изменениям в жизни лаборатории привело, но вряд ли её улучшило бы.

Алексеев согласно кивнул головой:

– Я тоже думаю, что расследование ни к чему хорошему не приведёт.

Остальные молча с этим согласились.

Маньяна

Ночью Андрей потерял сознание. Под утро проснулся, пошёл в туалет. Внезапно горячая душная волна поднялась снизу, охватила грудь, голову, в глазах потемнело, он отключился и упал. Наверное, с шумом, а может, и с грохотом, потому что жена Вера вскочила, зажгла свет, увидела Андрея лежащим на полу и с трудом втащила его на кровать: благо, что кровать у них низенькая. Хорошая кровать, болгарская, правда, узенькая, полуторка, но они с Верой помещаются. Даже лучше, что узкая, можно потеснее прижаться друг к другу. После долгих поисков им удалось вместе с такой же, как они, голытьбой распотрошить по частям на двоих болгарский гарнитур. Теперь у них, кроме кровати, есть зеркало и даже пуфик перед зеркалом.

Заболел Андрей накануне вечером. Весь день прокрутился на работе, готовясь к командировке, да еще какой – на Кубу! Практически всё сделал, но решил, что завтра ещё раз всё успеет проверить, потому что самолёт у них только вечером. И вот часа через два после прихода домой у него стремительно поползла вверх температура. Он всегда болел с высокой температурой, в отличие от жены, у которой и до тридцати восьми температура почти никогда не поднималась.

И теперь жена сидела и потихоньку плакала, не зная, что делать. Сунула Андрею подмышку термометр, он почти мгновенно показал под сорок градусов. Слёзы у неё снова сами непроизвольно закапали. Так она досидела до утра, когда уже пора было собираться на работу. Андрей пошевелился и проснулся. Вера посмотрела на него:

– Слушай, может, врача вызвать? Смотри, ты весь горишь и мокрый от пота. И что мне на работе сказать?

– Да не нужен мне никакой врач. Вот на работу я, пожалуй, сегодня не пойду, отлежусь, передай через соседей, что заболел.

Недавно у них появился второй ребёнок, тоже мальчик, и жена пока что сидела дома, до выхода на работу оставалось ей ещё недели две. Старший Дима тихо посапывал на кроватке в углу и, пользуясь тем, что мама дома, отлынивал от детского садика, куда ходить ужасно не любил.

Больше всего его там угнетали обеды, кушать он ничего не хотел, дольше всех сидел за столом, давился макаронами и слезами, а воспитатели всё не выпускали его из-за стола, боясь, что ребёнок останется голодным. За это своё долгое сидение за обеденным столом он и прозвище получил – обжора. А ещё он не любил в садике дежурить: следить за порядком, успокаивать разбушевавшихся приятелей. Как-то родители спросили его:

– Ты что сегодня в садике делал?

– Дежурил.

– Ну, и что ты как дежурный делал?

Дима добросовестно назвал одно, второе, но родители всё не унимались:

– А ещё что?

– Ну, что ещё – доедал за всеми.

Удовольствию родителей не было предела.

Сегодня Диме ничего не грозило, и сон его был спокойным и глубоким.

Телефона у них не было, поставить телефон было сложнее, чем получить новую квартиру. Но соседями их были такие же менеэсы, как и Андрей с Верой. Работали они в соседних лабораториях, так что попросить сообщить что-то на работу было минутным делом. Вера заглянула к ближайшим соседям, а потом занялась домашними делами. Едва успела покормить младшенького, как раздался звонок, и на пороге появился приятель Андрея Сергей, работавший с ним в одной лаборатории.

– Как Андрюха? – прошептал он, потихоньку затворяя дверь.

– Да плохо, – поёжилась от проникшего в квартиру холодного зимнего воздуха Вера, – температура ещё высокая.

– Кто там? Это ты, Серёга? Заходи, – проснулся Андрей.

– Слушай, Андрюха, на работе сплошной трамтарарам, Лев рвёт и мечет. Он считает, что ты специально заболел, чтоб сорвать поездку.

Андрей даже опешил:

– Слушай, Серёга, я похож на идиота? Затратить столько времени и сил на подготовку, чтобы загробить свою же идею.

Идея действительно была его. Их лаборатория занималась исследованием атмосферных помех в радиодиапазоне, и они большую часть времени проводили в экспедициях, в основном в глухих местах, лишенных электричества, измеряя различные параметры таких помех и набирая статистику. Года два назад к ним в институт пришла бумага, предлагавшая подать заявки на проведение совместных работ с зарубежными партнёрами. Заведующий лабораторией Лев Тимофеевич Ремизов, которого они между собой звали просто по имени Лев, быстренько написал заявку на проведение совместных работ с чешским академическим институтом в Праге. Андрею же пришла в голову другая идея, которая и ему самому показалась не особо реализуемой, но всё же он решил поделиться ею с шефом.

– Лев Тимофеевич, вот мы занимаемся исследованием помех, но на сегодня не представляем их природу. Ясно только, что существенный вклад должно вносить излучение, возникающее при грозовых разрядах. В мире есть несколько центров грозовой деятельности, и один из них находится в районе Карибского моря, где расположена Куба, с которой у нас очень даже хорошие отношения. Давайте предложим организовать экспедицию на Кубу для исследования помех в зоне их возникновения.

– Что вы, что вы, – замахал руками шеф. – Кто нам это разрешит?

Он немного помолчал, раздумывая.

– А впрочем, если вам не жаль своего времени, пишите заявку.

Он ещё помолчал, снова его одолели сомнения:

– А вдруг случится невероятное, наше предложение пройдёт, поездку нам разрешат, а с чем мы поедем. У нас аппаратура – вон какие гробы, а питание от дизель-генератора – это же целый трактор.

– Да я это продумал, – Андрей был доволен, что его идея хоть как-то могла материализоваться. – Я разработаю прибор, который поместится в чемоданчик типа кейса. Для питания используем серебряно-цинковые аккумуляторы. Они малогабаритные, совсем лёгкие и уже вполне доступные. Антенну сделаем складную, чтоб она тоже поместилась в чемоданчик, а на месте её можно будет развернуть и закрепить с помощью треноги и лёгких тросиков.

– Ну, ладно, пишите, – согласился шеф.

Андрей всё оформил, заявку отослали. Ответа долго не было, Андрей уже и забыл за текучкой об этом эпизоде, да и вообще – мало ли приходится писать зряшных бумаг. И вдруг года через полтора на очередном совещании шеф сообщил:

– А знаете, Куба-то прошла. Надо готовить для поездки аппаратуру.

И с грустью добавил:

– А Прагу зарубили.

Аппаратуру за полгода сделали. За это же время установили связь с Кубинской Академией наук, там нашли партнёра для этой работы – Институт географии, и вопрос был решён неожиданно быстро.

И теперь вот всё могло сорваться из-за какой-то дурацкой простуды. Андрей был уверен, что ничего серьёзного за этой неожиданной болезнью не стоит.

– Серёга, скажи, чтоб заезжали за мной, как и договорились, в четыре часа. Я буду готов. А всё, что нам надо брать с собой, упаковано и лежит на работе у меня на столе, да ты видел сам.

– Ну, куда ты с такой температурой, – попыталась вмешаться Вера, понимая уже, что мужа не переубедить.

Действительно, Андрей только вяло рукой махнул:

– Да она уже почти нормальная.

К четырём часам с помощью Веры чемодан был собран, впрочем, и собирать было особенно нечего. Хотя поездка была на три месяца, но Андрей в экспедициях привык обходиться малым. И сейчас все попытки жены положить дополнительно майку или носовой платок Андрей решительно останавливал:

– Постираю.

Мороз на улице был под двадцать градусов. Пришлось надеть пальто, шапку и закутаться в шарф. Чтобы не заразить детей, Андрей поцеловал Диму в макушку, младшенького же просто рукой погладил по пелёнкам. Вера припала к Андрею мокрой щекой, прижалась всем телом. Андрей погладил жену, поднял чемодан и, стараясь ступать твёрдо на ослабевших ногах, непривычно осторожно пошёл вниз с пятого этажа своей «хрущобы», где располагалась их однокомнатная квартира. Машина ждала внизу, у подъезда. Сидевший рядом с водителем шеф внимательно на него посмотрел:

– Как вы себя чувствуете?

– Да ничего, нормально.

Всю дорогу в аэропорт Андрей провёл в полудрёме, почти в таком же состоянии прошёл регистрацию. Разместились в предбаннике, ожидая посадки. Вскоре рядом с ними устроился какой-то мужик в модном плаще «болонья», чуть постарше шефа, примерно лет сорока пяти. По всему видать – человек общительный, потому что тут же спросил:

– В Гавану?

Получив утвердительный кивок, уточнил:

– В первый раз?

И, снова получив подтверждение, доложил:

– А я уже во второй раз. Исключительно интересная поездка была.

И без перехода добавил:

– Вы, я вижу, в зимнем, а я пальто и шапку отдал провожающим, вот плащик надел – до самолёта недалеко, а возвращаться придётся уже весной.

И тут же предложил:

– Давайте знакомиться. Санников Олег Константинович, из Минска, историк. Еду по линии Академии Наук.

Шеф и Андрей тоже представились.

Пока обменивались «верительными грамотами», подошёл автобус, объявили посадку. Залезли в автобус, температура в котором была такой же, как и на улице, а когда вылезали – плащ при каком-то неудачном повороте Олега Константиновича лопнул пополам почти сверху донизу. В самолёте, когда расселись по своим местам, Санников подошёл к ним со своим плащом, показал:

– Болонья, оказывается, наш мороз не терпит, я ведь его на Кубе в прошлую поездку купил в нашем торгпредстве.

Андрей почти сразу заснул, не слышал даже, как самолёт взлетал, натужно ревя двигателями. Разбудил его шеф, когда стали разносить обед, но после этого Андрей снова уснул.

Промежуточная посадка была у них в Тунисе. Андрей проснулся, когда самолёт резко пошёл на снижение. Приземлились благополучно, но вскоре выяснилось, что они в Алжире – в Тунисе туман, перелетят они туда только вечером. Их прямо в самолёте ещё раз покормили и на шесть часов выпустили в город. Пошли они втроём уже как бы оформившейся компанией. Всем было интересно посмотреть новый город, но особенно доволен был Санников:

– Это удивительно, как нам повезло. Увидеть такую древнюю культуру! Аль-Джазаир основан берберами – это такая африканская народность. Было это ещё в десятом веке. Вскоре он стал одним из основных центров Магриба – всей североафриканской территории. Кого только здесь не было: берберы, арабы, испанцы, турки. Почти триста лет Алжир был базой средиземноморских пиратов, пока его в 1830 году не завоевала Франция, превратив в свою колонию. В то же время это совсем молодое государство – ему всего семь лет. А независимость он получил благодаря де Голлю. Вообще, де Голль – это великий человек. У нас мало про него пишут. А он не только спас Францию во время Второй мировой войны, но и вытащил её из пропасти, когда уже почти началась гражданская война.

Олег Константинович даже замолчал на некоторое время, как бы давая возможность своим слушателям осознать всю значимость этого заявления, а потом продолжил:

– После Второй мировой войны начался распад колониальной системы. Франция потеряла Индокитай, а вслед за этим в 1954 году в Алжире начались анти-французские выступления, совершаются многочисленные нападения на французских полицейских и военные посты, организуется Фронт национального освобождения.

– Но это же происходило со всеми колониями, – вступил в разговор Лев Тимофеевич. – Я в это время жил в США и помню, как американцы поддерживали все антиколониальные выступления. Они тоже считали, что французы должны уйти из Алжира.

– Истинная правда! – Санников даже поклон сделал в сторону Льва Тимофеевича. – Так оно и было. Но всё дело в том, что Алжир для французов был особой страной. Хотя Франция имела серьёзные экономические интересы в Алжире, самое тяжёлое состояло не в этом. За более чем столетие в Алжире появилось около миллиона французских поселенцев, многие из которых родились в Алжире и считали его своей родиной. Независимость Алжира означала для этих людей перспективу изгнания с земли, которую они привыкли считать своей, и возвращение во Францию, где им предстояло многое начинать сначала, поэтому «алжирские французы» были настроены на защиту своих интересов в Алжире. У них была широкая поддержка общественности как в самой Франции, так и в мире. Хотя ресурсы Франции были сильно истощены войной в Индокитае, власти попытались подавить восстание в Алжире, направив туда дополнительные войска. Четыре года сменявшие друг друга французские правительства старались силой удержать Алжир, но добились только того, что в 1958 году в Египте было провозглашено Временное правительство Республики Алжир. За это время в Алжире погибли сотни тысяч. И тогда шестидесятивосьмилетний генерал де Голль заявляет о своей готовности снова встать во главе государства. Как известно, первый раз он стал главой государства в конце войны.

Санников надолго замолчал – то ли отдыхая от длинного монолога, то ли переживая за де Голля.

– Ну, раз сейчас Алжир независимое государство, значит алжирцы добились своего, – не выдержал затянувшегося молчания Андрей. – И чем же здесь де Голль помог Франции?

Санников почти подскочил:

– Вы думаете, все зааплодировали и дали ему карт-бланш, мол, делай, что хочешь? Да генералу де Голлю никогда ничего не давалось легко, он ведь решал сложнейшие вопросы, на которых уже до него многие искушённые политики сломали зубы. Но он всего добивался своей невероятной энергией и настойчивостью. Ну, и ещё, наверное, тем, что он всегда в самом начале видел верное решение.

– И какое же верное решение он видел для алжирской проблемы? Сдать Алжир Фронту национального освобождения? – Лев Тимофеевич с сомнением покачал головой.

– Ни в коем случае! – замахал руками Санников. – Самоопределение – только такое решение видел де Голль, и он добивался его четыре года. Сначала он стал премьер-министром, ценой невероятных усилий ему удалось провести референдум по новой Конституции, в которой часть прав парламента была урезана и передана президенту и правительству. Так во Франции образовалась Пятая республика, а вскоре де Голля избирают её первым президентом на семилетний срок. Кстати, уде Голля есть замечательное высказывание: «Я уважаю лишь тех, кто мне оппонирует, но я не намерен терпеть их». Это в полной мере относилось к французскому парламенту, где решение любого вопроса тонуло в депутатской болтовне.

– Ну, раз де Голлю удалось получить необходимые полномочия, дальше ему просто было договориться с алжирцами, – заметил Андрей.

– Ошибаетесь! Как ни странно, основные трудности после этого только начались. Причём сопротивление шло со всех сторон – французских колонистов, французской армии, Фронта национального освобождения Алжира. Но де Голль твёрдо проводил курс на самоопределение Алжира, несмотря на серьезнейшие противодействия. Были мятежи французской армии и ультраколониалистов в 1960–1961 годах, террористическая деятельность, ряд покушений на де Голля. А представители Фронта национального освобождения Алжира даже бойкотировали референдум, на котором фактически решался вопрос о самоопределении Алжира. В начале шестьдесят первого года на референдуме по вопросу о политике президента де Голля в Алжире более двух третей проголосовавших поддержали политику президента. В июле шестьдесят второго года на референдуме в Алжире за независимость проголосовало девяносто процентов, и буквально через два дня Франция провозглашает независимость Алжира.

– Де Голль и сейчас ведь президент Франции, верно? – полуутвердительно спросил Андрей.

– Да, причём после Алжира де Голль через несколько месяцев провёл ещё один референдум, на котором была принята важнейшая поправка к Конституции 1958 года – о выборах президента республики всеобщим голосованием. На её основе четыре года назад де Голль был переизбран президентом на новый семилетний срок. Правда, сейчас ему опять несладко – студенты бунтуют.

За разговором они незаметно шли по улицам с широкими бульварами, театрами, церквями, музеями. Застроенные современными зданиями из светлого строительного материала, наверное, известняка, улицы со сверкающими витринами магазинов придавали городу нарядный вид.

– Между прочим, всю эту красоту построили французы, – не преминул заметить Санников.

Денег ни у кого из них не было ни копейки. По прилёте в Гавану им должны вручить кубинские песо, а пока можно было только не спеша бродить по Алжиру. Свернув в сторону от центра, они вышли на берег Средиземного моря. Была середина января, с моря дул не слишком гостеприимный ветер, не способствовавший долгому топтанию по берегу.

И тут Санников вспомнил:

– Слушайте, здесь же есть старый арабский город, называется Касба. Правда, говорят, что там не всегда безопасно, но зато есть возможность увидеть совершенно необычное зрелище. Насколько я представляю, он находится на возвышенном месте, это туда, в сторону гор, – он неопределённо помахал рукой в сторону от берега.

Вскоре они нашли дорогу, идущую в гору, и примерно через полчаса оказались на арабском базаре. Для середины зимы это было совершенно необычное зрелище. Везде на прилавках, на земле на подстилках или картонках лежали горы овощей, фруктов, зелени, цветов. Медленно пробираясь по узким проходам, они удивлённо таращились на это изобилие, среди которого было много такого, чего они раньше никогда не видели. Самый просвещённый среди них Санников – и тот с удивлением качал головой, когда они показывали на что-то незнакомое. Как ни странно, к ним никто не приставал, видно, чувствовали, а может, знали, что денег у этих посетителей нет.

Походив по базару, они свернули на первую же улочку, ведущую вниз. Она была настолько узкой, что пропустить попавшегося навстречу им паренька, тянувшего за собой небольшую повозку с каким-то барахлом, они смогли, только прижавшись к стене здания. Здания были невысокие, каменные, идущие подряд без зазоров, с полуподвальным первым этажом. Впрочем, большинство из них были одноэтажными. Нижний край выходивших на улицу окон находился на уровне узкого, в полметра шириной тротуарчика, идущего вдоль здания. Внутрь полуподвала вела узенькая утопленная в стену здания дверь, к которой с тротуара круто спускались две-три ступеньки.

Почти у каждого входа, прислонившись к косяку двери или усевшись прямо на тротуар, располагался араб, по-видимому, хозяин находившегося за стенами магазинчика или большого магазина – с улицы не было видно. Рядом с ним на тротуаре высилась гора золотой или позолоченной посуды, ножей, кинжалов, сабель. Самое удивительное зрелище представляли собой окна, изнутри сплошь завешанные или заваленные золотыми изделиями. Кольца, перстни, броши, кулоны, цепочки самых немыслимых размеров и сочетаний, сверкавшие разноцветием камней по обеим сторонам узкой улочки, освещали её своими золотыми отблесками, от которых слепило глаза.

– Вот это их знаменитые золотые улочки, – гордо сообщил Санников, как будто демонстрируя своё собственное открытие.

Они, не торопясь, шли мимо равнодушно смотревших на них арабов, видно, тоже понимавших, что это не покупатели. Вдруг один араб отклеился от косяка и начал что-то им гортанно говорить. Хорошо знавший английский язык шеф попробовал с ним объясниться, но понимания не получилось. Затем араб перешёл на французский, и здесь Андрей, учивший французский в школе и в университете, сдавший не одну сотню тысяч знаков переведённого самостоятельно технического или газетного текста, с трудом понял, что араб приглашает их зайти внутрь. Действительно, тот сделал руками приглашающий жест, показывая на вход в магазин. Санников заколебался, но тут шеф решительно сделал отстраняющий жест и потащил их вниз по улочке. Андрей только и успел сказать арабу:

– Мерси, пардон.

Старая часть города продолжалась причудливым беспорядком узких извилистых улиц и одноэтажных домов с плоскими крышами, стройными мечетями и другими зданиями в восточном стиле.

К самолёту они пришли даже раньше отпущенного им времени, но их пропустили сразу внутрь самолёта. Только усевшись в кресло, Андрей с удивлением сообразил, что от его болезни, которая ещё вчера свалила его в обморок и потом едва давала стоять на ногах, не осталось и следа. Многочасовое хождение по Алжиру ничуть его не отяготило, чувствовал он себя прекрасно.

Словоохотливый Санников уже успел поговорить с экипажем и теперь выкладывал им полученную информацию:

– Вы знаете, зимой в Тунисе почти всё время туманы, а вот в Алжире сухо, здесь почти всё время ветер, он и разгоняет туман. Но с Тунисом долгосрочный контракт на обслуживание самолётов при промежуточной посадке; главное – там заправляют керосином перед полётом через океан. Вечером мы перелетим в Тунис, там ночуем, а утром, даже если будет туман, всё равно полетим в Гавану.

Заодно он поделился своими знаниями историка о Тунисе:

– Тунис гораздо более древняя страна, чем Алжир. Древние люди заселили эту местность несколько сотен тысяч лет назад, когда двинулись на север из пустыни Сахара и восточной Африки. Основали свои города в Тунисе ещё за тысячу лет до новой эры финикийцы – знаменитый народ, живший на Ближнем Востоке и внёсший огромный вклад в средиземноморскую культуру. Опытные мореплаватели, они вели торговлю со всеми странами Средиземноморья. В 814 году до новой эры финикийцы основали на территории Туниса город Карфаген, ставший центром могущественной империи. Все мы ещё со школы помним Пунические войны, которые более ста лет Карфаген вёл с Римской империей, и знаменитого Ганнибала, перешедшего со своими солдатами и слонами через Альпы, а затем разгромившего и разграбившего Рим. Всё же Карфаген потерпел в итоге поражение и в течение семи столетий был частью римской провинции Африка. В пятом веке территорию захватили вандалы, затем Византия, а следом арабские завоеватели. С шестнадцатого по девятнадцатый век Тунис был частью Оттоманской империи. В конце девятнадцатого века Тунис попал под власть Франции, хотя номинально правителем считался тунисский бей. В 30-х годах национальное движение возглавила партия Новый Дестур, её лидером стал Хабиб бен Али Бургиба. 20 марта 1956 года Франция признала независимость Туниса, который в то время был конституционной монархией. Бургиба был назначен премьер-министром. В следующем году страна была провозглашена республикой, и Бургиба стал первым президентом. Новое правительство провело реформы, направленные на ликвидацию феодальных пережитков, обновление госаппарата, введение в законодательство светских норм, что сильно подорвало позиции мусульманского духовенства.