Текст книги "Сёгуны Токугава. Династия в лицах"

Иэмицу часто выезжал из дворца; ездил в гости к родственникам и вообще много путешествовал. Любил выходить инкогнито в город, чтобы понаблюдать за жизнью простых горожан. При этом одевался в простую одежду и отказывался от охраны, чем доставлял много хлопот Тайной службе. Развитое самоощущение правителя «по праву рождения» исключало необходимость думать о тех, кто рядом и ниже; он о них и не думал. Например, по пути в Синагава, где в тот день была запланирована охота, мог приказать изменить маршрут и ехать на реку Сумида, хотя в Синагава двадцать-тридцать человек в течение нескольких дней готовили всё необходимое для сёгунской охоты – усадьбу, трапезу, оружие и т. д. Аргументов о том, что на новом месте к его приёму ничего не готово, Иэмицу слышать не хотел. А после охоты ему могло прийти в голову, что хорошо бы под настроение устроить боевой турнир прямо здесь и сейчас. И тогда адъютанты сбивались с ног, срочно собирая участников. Непредсказуемый в своих желаниях и требовательный сёгун постоянно напоминал подчинённым, что самурай должен хорошо владеть оружием и поддерживать этот уровень на протяжении всей жизни независимо от возраста. В районе Асакуса для этого специально был выстроен учебный центр, поэтому мысль о боевом турнире в любой момент могла посетить Иэмицу.

Четвёртый сёгун Иэцуна
(1641–1680, правление 1651–1680)

Старший сын Иэмицу появился на свет 3 августа 1641 года в замке Эдо. Мать – двадцатилетняя наложница третьего сёгуна по имени Раку, дочь крестьянина-пехотинца, как и многие другие девушки, приглашённая в замок его кормилицей Касуга но цубонэ. Сёгун, которому шёл уже тридцать восьмой год, чрезвычайно обрадовался рождению сына и сразу же объявил его своим преемником. Уже в три года мальчик получил взрослое имя Иэцуна, в четыре года прошёл обряд совершеннолетия и получил третий придворный ранг и должность Старшего советника (гондайнагон). В детстве он часто болел, до двенадцати лет жил в Большом внутреннем покое, окружённый женским вниманием и заботой. За здоровьем наследника поочерёдно следили двадцать лучших лекарей, которых Иэмицу приглашал со всей страны.

В день смерти отца мальчику не исполнилось ещё и десяти лет, а через год умерла и его мать. Родителей ему заменили советники бакуфу Мацудайра Нобуцуна (1596–1662), Абэ Тадааки (1602–1675), Сакаи Тадакацу (1587–1662) и родной дядя Хосина Масаюки (1611–1673), внебрачный сын второго сёгуна Хидэтада. Следующие десять лет именно они руководили работой правительства. В июне 1651 года Иэцуна дал свою первую аудиенцию воинской элите, а 18 августа в замке состоялось его официальное назначение на пост. Впервые во главе династии Токугава встал несовершеннолетний правитель, и это означало, что теперь высший воинский пост будет наследоваться так же, как императорский трон. Ещё одно новшество заключалось в том, что церемониальное вступление в должность состоялось не в Киото, а в Эдо. Этот прецедент тоже закрепился и положил начало новому порядку, повысившему статус воинской столицы.

После назначения Иэцуна переехал из женской половины в Средний покой замка Эдо и большую часть времени проводил в окружении адъютантов, время от времени выезжая на театральные представления и слушая лекции о правлении мудрого и благонравного китайского императора из династии Тан, жившего в VII веке. История его успеха была изложена в десятитомном трактате Дзёган сэйё («Правление годов дзёган»)[11]11
  Дзёган (627–649) – название годов правления второго императора танской династии Тайсо (599–649).


[Закрыть], который со времён Иэясу использовался для обучения будущих правителей. Иэцуна очень хорошо знал содержание трактата и впоследствии часто на него ссылался при обсуждении каких-либо вопросов.

Мальчик с детства отличался спокойным и добрым нравом, рос послушным и выполнял всё, что ему говорили, при этом совсем не интересовался политикой. Узнав, что преступников ссылают на необитаемые острова, он стал расспрашивать отца, как эти люди живут и чем питаются. А получив ответ, высказал своё мнение, что наказанных ссылкой нельзя морить голодом и время от времени нужно посылать им еду, чем заслужил похвалу отца, увидевшего в сыне ростки интереса к реальной жизни. Хроника Буя сёкудан («Разговоры при свечах») сообщает, что при показе мальчику окрестностей с высоты Центральной пагоды ему дали посмотреть в подзорную трубу, но он неожиданно отказался, сказав, что люди могут быть недовольны тем, что их тайком разглядывают.

Однако эти благородные движения юной души так и не оформились в интерес к политике; все двадцать девять лет правления четвёртого сёгуна страной управляли от его имени другие люди. До 1666 года это делали названные три советника и его дядя Хосина Масаюки, а позднее, когда они отошли от дел, – Сакаи Тадакиё (1624–1681), которого за глаза называли «сёгуном из усадьбы Гэба». Сам же Иэцуна, человек добрый, мирный и слабохарактерный, жил личной жизнью и со всеми поддерживал дружеские отношения; советовался по всем вопросам, заботился о советниках и их помощниках, по праздникам обязательно дарил подарки. По одной версии, вопросы государственного управления его просто не интересовали, а по другой – он не мог ими заниматься в силу слабого здоровья и ограниченных способностей. Некоторые авторы утверждают, что в детстве Иэцуна перенёс менингит и это сказалось на его развитии, но надёжных подтверждений этому нет. Однако многие современники отмечали, что сёгун часто высказывался очень расплывчато и неконкретно, так что было трудно понять, что именно он имеет в виду. Как правило, он полагался на мнение подчинённых и ставил на бумагах резолюцию (саё итасэ, «быть посему»), за что многие так его и называли – «господин-быть-посему» (саёсэй-сама).

* * *

Начало правления четвёртого сёгуна получилось тревожным. Смерть Иэмицу породила в правительстве напряжение и чувство опасности. Впервые в истории династии власть оказалась в руках десятилетнего мальчика, и этим вполне могли воспользоваться все недовольные политикой его отца, а их к тому времени накопилось немало. В период траура по Иэмицу в стране фактически было объявлено чрезвычайное положение: удельные князья получили приказ бакуфу безвыездно сидеть на местах, а чиновникам, пожелавшим оставить службу после смерти третьего сёгуна, запретили это делать вплоть до особого распоряжения.

Опасения и меры предосторожности были не напрасны. Нестыковки и противоречия, накопившиеся за десятилетия мирной жизни, к середине XVII века достигли критической массы. Число безработных самураев возросло до четырёхсот тысяч человек, а материальное положение многих вассалов правящей династии заметно ухудшилось. В отличие от Токугава Иэясу, которому союзники помогли одержать военную победу и взять власть, его внук Иэмицу видел в фудай даймё и хатамото лишь потомков известных командиров, гордившихся заслугами своих отцов и дедов. Он лично ничем не был им обязан, а в наступившей мирной жизни их верность хотя и оставалась востребованной, но стала значить гораздо меньше, чем в годы вооружённой борьбы за власть. Да и сами хатамото в подавляющем большинстве не смогли приспособиться к новой жизни. Они по-прежнему гордились своей родословной и заслугами предков, свысока смотрели на тодзама даймё и в большинстве не горели желанием заниматься скучным хозяйством. Многие жили не по средствам, влезали в долги и разорялись, пополняя армию ронинов.

В воинской элите к ним относились по-разному: одни считали пережитком ушедшей эпохи, другие сочувствовали и старались помочь. К последним относился и удельный князь Мацудайра Садамаса (1610–1673) из провинции Исэ, внучатый племянник Токугава Иэясу. Через три месяца после смерти Иэмицу, в начале июля 1651 года, он известил бакуфу, что отказывается от всех земельных владений и уходит в монастырь, а свой доход в двадцать тысяч коку риса просит распределить между четырьмя тысячами бедствующих хатамото, выдав каждому по пять коку. Таким способом представитель боковой ветви Токугава выразил протест против политики бакуфу в отношении исторических союзников. Решив, что он не в своём уме, советники передали земли Садамаса его старшему брату. Разорившиеся хатамото, о которых заботился потомок Иэясу, ничего не получили.

Недовольство политикой бакуфу вылилось в подготовку вооружённого мятежа. Она началась в мае 1651 года, через месяц после смерти третьего сёгуна. Этот эпизод известен в японской истории как «инцидент годов Кэйан» (кэйан дзикэн) или «мятеж Юи Сёсэцу» (Юи Сёсэцу но ран). В той или иной форме в подготовке выступления участвовали около двух тысяч человек. Под подозрение в сочувствии мятежникам попал даже Токугава Ёринобу, десятый сын Иэясу.

По замыслу организаторов, вооружённое восстание должно было начаться одновременно в четырёх городах: Эдо, Киото, Осака и Сумпу. Однако 23 июля ронины Хаяси Томохиса и Тасиро Нобухиса сообщили Службе тайного надзора о готовящемся выступлении, и правительство нанесло упреждающий удар, арестовав Марубаси Тюя, руководителя восстания в Эдо. Согласно плану, его люди должны были взорвать склад боеприпасов и в возникшей суматохе захватить замок Эдо, а затем объединиться с отрядом Юи Сёсэцу (1605–1651) и вместе с ним атаковать Сумпу. Юи Сёсэцу, известный специалист по военному делу, преподавал этот предмет в собственной школе и пользовался уважением в воинских кругах. Двадцать пятого июля вооружённый отряд бакуфу окружил его городскую усадьбу в Сумпу, и утром следующего дня руководитель восстания покончил жизнь самоубийством. Марубаси Тюя и его помощники были казнены, а сообщившие о мятеже Хаяси и Тасиро награждены и приняты на службу в бакуфу.

Таким образом, первое вооружённое выступление воинского сословия против власти удалось предотвратить, но оно обозначило проблему и заставило правительство принять меры. Одним из главных факторов недовольства в воинской элите был закон о порядке утверждения наследников. Если удельный князь умирал в молодом возрасте, не успев обзавестись детьми, то никто из его родственников, усыновлённых в последний момент, законным наследником не признавался. В этом случае его земли считались потерявшими хозяина и изымались в пользу сёгуна. Чтобы этого избежать, кандидатуру наследника нужно было согласовать заблаговременно и по установленной форме – подать заявку, получить согласие бакуфу, а затем отправить претендента на собеседование. Понятно, что в случае болезни многие не успевали – из ста тридцати конфискаций, проведённых тремя первыми сёгунами, около пятидесяти произошли именно по этой причине, увеличив армию безработных самураев на сто пятьдесят тысяч человек.

При четвёртом сёгуне репрессивный закон не был полностью отменён, но его смягчили за счёт возрастного ограничения. Теперь гражданское усыновление родственника по ускоренной процедуре признавалось законным, если главе дома ещё не было пятидесяти лет. К этому времени он уже должен был так или иначе определиться с преемником. Отмена закона о наследовании произошла несколько десятилетий спустя, при пятом сёгуне Цунаёси.

Несмотря на тревожное начало, правление Иэцуна оказалось на редкость мирным и спокойным. В отличие от своего скорого на расправу отца он не наказал ни одного из многочисленных родственников, да и общее число конфискаций и переназначений при четвёртом сёгуне резко сократилось. Отчасти это объяснялось личными качествами опекунов Иэцуна, отчасти – изменившейся политической ситуацией. Три поколения руководителей бакуфу, сменившиеся со времён Иэясу, освоились с ролью хозяев страны и приучили к этой мысли воинскую элиту. За прошедшие десятилетия стабилизировался механизм взаимоотношений между центром и периферией; усилия, которые прежде тратились на военное противостояние, стали направляться на обустройство мирной жизни.

На шестом году правления, когда сёгуну исполнилось пятнадцать лет, в Эдо произошёл пожар, ставший самым мощным и опустошительным за весь период Токугава. Он вошёл в число трёх крупнейших бедствий в японской истории и известен как «великий пожар годов Мэйрэки» (мэйрэки тайка). С ноября 1656 года по январь 1657 года в Эдо стояла небывалая засуха – на город не выпало ни капли дождя. Деревянные бараки в густонаселённых кварталах высохли, реки и каналы обмелели. Восемнадцатого и девятнадцатого января 1657 года в течение двадцати семи часов в городе один за другим вспыхнули три пожара, подхваченные шквальным северо-западным ветром. По свидетельствам очевидцев, из-за поднятого ветром песка и пыли видимость в тот день не превышала пяти метров. Первый, самый мощный пожар возник 18 января в час дня в буддийском храме Хоммё в северной части города. Его удалось погасить только через тринадцать часов, уже глубокой ночью. На следующий день в одиннадцать часов утра загорелся квартал Коисикава неподалёку от первого пожара; огонь ликвидировали к шести часам вечера, но уже в четыре часа того же дня зазвонили пожарные колокола в квартале Кодзимати. На третий пожар сил уже не осталось, и он бушевал больше суток, до восьми часов вечера 20 января. За пятьдесят три часа огонь уничтожил две трети всех домов в городе. Раздуваемый ветром, он перекинулся через заполненный водой внешний ров и крепостную стену замка Эдо и охватил внутренние постройки. Сгорели Главная усадьба, Вторая усадьба, Центральная пагода и большинство хозяйственных построек. Сёгун и его окружение бежали от огня и укрылись в Западной усадьбе, единственной уцелевшей части замка. Всего в городе сгорело более ста шестидесяти усадеб даймё, семьсот семьдесят усадеб хатамото, триста пятьдесят храмов и более сорока восьми тысяч домов. Пожар 1657 года уничтожил исторический облик старого города, его изображений на рисунках почти не осталось. После застройки городской пейзаж сильно изменился.

Общее число жертв пожара подсчитать сразу не удалось; современные историки называют цифру сто восемь тысяч – больше, чем число погибших от бомбёжек во время Второй мировой войны на Японских островах (не считая оккупированных Японией территорий). По описаниям современников, кварталы, рвы, каналы и реки города были забиты тысячами обгоревших тел. Всех погибших похоронили в одной огромной яме, выкопанной на территории современного района Курода, после чего в храме Дзодзё была организована общегородская поминальная служба.

Крупнейший за всю историю пожар заставил принять меры по защите от огня. В Эдо появились четыре пожарные станции и отряды борьбы с огнём во главе с начальниками в ранге хатамото. Им был выделен бюджет для найма сторожей-обходчиков из числа горожан; число борцов с огнём достигло трёхсот пятидесяти человек.

Пожар годов Мэйрэки (схема)

Замок Эдо загорелся из-за того, что рядом с главной крепостной стеной, с её внутренней стороны располагались усадьбы ближайших родственников сёгуна, трёх младших сыновей Токугава Иэясу. Для огня они послужили переходным мостом между городскими кварталами и резиденцией сёгуна. После пожара усадьбы было решено вынести за пределы крепостной стены и построить на некотором удалении от неё. Полоса пустого пространства вокруг стены замка должна была защитить его от огня в будущем. Сгоревшую Центральную пагоду, самое высокое здание на территории замка, восстанавливать не стали. Через два с половиной года Главную усадьбу отстроили заново. В январе 1659 года восемнадцатилетний Иэцуна прошёл в ней обряд совершеннолетия и в сентябре того же года поселился там, где ему и полагалось жить.

Правление

Формально четвёртый сёгун находился у власти довольно долго – двадцать девять лет, но крупных событий государственного значения за это время произошло немного. Одно из них – реорганизация в руководстве бакуфу: в 1662 году шесть высших должностей (советники родзю) были поделены на два ранга: три низших подчинены трём высшим и стали называться словом вакадосиёри (букв. «молодой старейшина»).

Двадцать третьего мая следующего года прибывшие на службу удельные князья собрались в замке Эдо на ежегодный инструктаж. Привычно зачитав им воинский кодекс Букэ сёхатто, конфуцианец Хаяси Гахо объявил о запрете обычая цуйси (или дзюнси, букв. «смерть вослед»), ритуального самоубийства вассала после смерти господина. В эпоху междоусобиц, известную многочисленными изменами и мятежами против вышестоящих, этого обычая ещё не было; первый случай произошёл в мирное время, в 1607 году. Тогда трое прямых вассалов Мацудайра Тадаёси, четвёртого сына Токугава Иэясу, покончили с собой после смерти своего господина. Весть об этом акте самурайской верности разнеслась по всей стране и вызвала волну подражаний. Групповые самоубийства вассалов последовали после смерти крупных даймё Датэ Масамунэ (1636 год, пять человек), Хосокава Тадатоси (1641 год, девятнадцать человек), Набэсима Кацусигэ (1657 год, двадцать шесть человек), третьего сёгуна Иэмицу (1651 год, пять человек). Следует отметить, что после смерти Токугава Иэясу ни один из его приближённых не лишил себя жизни – основатель династии этот обычай не одобрял. Узнав о самоубийстве вассалов своего сына, он заметил, что лучше бы они проявили свою верность делами, чем бессмысленной гибелью. В другом эпизоде он выразился ещё резче, назвав такой уход из жизни «собачьей смертью» (Сомада, 2012).

Зарождению обычая цуйси способствовали окончание междоусобных войн и переход к мирной жизни, в ходе которой многим самураям не хватало сильных поступков и героики минувшей эпохи. Воспитанные на воинских традициях, они не понимали, как в условиях мирной жизни можно продемонстрировать свои лучшие качества, чтобы прославить фамилию и обеспечить потомкам достойную жизнь. Ритуальное «самоубийство вослед» такую возможность давало. Руководители бакуфу вслед за основателем династии негативно относились к этому обычаю и при каждом удобном случае напоминали воинскому сословию о его бессмысленности. Говорил об этом и третий сёгун Иэмицу, но после его смерти пять человек всё-таки покончили с собой. Обычай продолжал набирать силу, поэтому правительство решило вмешаться и остановить его прямым запретом.

Основанием для этого стали не гуманные, как можно было бы подумать, а общественно-политические факторы. Во-первых, обычай не совсем вписывался в изменившуюся идеологию воинской верности. Личная преданность господину была очень востребована в годы междоусобиц, но как раз тогда её и не хватало. Токугава Иэясу в период борьбы за власть эту идею поддерживал и всячески пропагандировал, но во второй половине XVII века ситуация в стране изменилась – в мирное время от воинской элиты требовалась лояльность не столько персонально сёгуну, сколько системе власти в целом независимо от того, кто её представляет в данный момент.

Во-вторых, к середине XVII века в полный рост встала проблема молодёжных банд кабукимоно (букв. «странные люди»)[12]12
  От глагола кабуку («отклоняться, отличаться»). К нему же восходит и название театра Кабуки, возникшего в противоположность жанру классического театра Но.


[Закрыть]. Члены этих группировок вызывающе ярко, порой абсурдно одевались, причёсывались и дерзко вели себя на улицах, всячески подчёркивая свою непохожесть на других. Будучи самураями, демонстративно носили большой меч на плече, как коромысло, пришивали к хаори воротники из диковинного голландского бархата, отпускали густые бороды и т. д. Первые кабукимоно возникли в конце XVI века при Тоётоми Хидэёси и по мере утверждения мирной жизни привлекали в свои ряды всё больше молодёжи. Власти боролись с ними почти сто лет, в том числе и при четвёртом сёгуне Иэцуна. Борьба шла по нескольким направлениям, начиная от патрулирования городских кварталов и задержания кабукимоно и кончая запретами всего связанного с их жизнью и привычками. Например, копируя военачальников прошлого, кабукимоно нанимали себе мальчиков-адъютантов, которые носили за ними меч и соломенные сандалии. Указом бакуфу нанимать мальчиков было запрещено. Массовые городские праздники (например, запуск воздушных змеев) давали кабукимоно желанные поводы для стычек, поэтому они активно в этих мероприятиях участвовали. Правительство запретило воинскому сословию запускать воздушных змеев. Кабукимоно ярко и нестандартно одевались – бакуфу издало указ о запрете ярких расцветок и фасонов. Всё это происходило в первой половине 1650-х годов. Череду административных мер увенчал указ 1656 года о запрете на широкополые шляпы с декоративным шнурком, который служил нестандартным и очень модным украшением. Самурайские патрули, с утра до вечера обходившие городские кварталы, задерживали всех нарушителей уличного дресс-кода и доставляли в Городской магистрат.

Другим направлением борьбы с кабукимоно была идеология. Члены молодёжных группировок исповедовали самурайский дух и мораль эпохи междоусобиц. За полвека мирной жизни события далёкого уже прошлого обросли массой легенд и романтических выдумок, которые будоражили воображение молодых самураев, мечтавших о новых сражениях и подвигах. Кабукимоно плотно дружили с оружием, воспевали личный героизм, несгибаемую волю и верность принципам, отличались сплочённостью и презрением ко всем, кто не входил в их ряды. Их кумиром был Отори Иппэй, идеолог движения и главарь крупной банды, арестованный и казнённый в 1612 году. Ярый сторонник самурайского кодекса чести, Иппэй выдержал в тюрьме все пытки и не сдал никого из товарищей, за что заслужил всеобщее уважение и стал легендой. В некоторых бандах кабукимоно поддерживался одиозный самурайский обычай проверять только что полученный от оружейника новый меч на первом попавшемся прохожем (это называлось цудзигири). За такое убийство приговаривали к смерти, но тем выше ценилась готовность отнять чужую жизнь и рискнуть своей собственной ради верности принципам групповой морали. Вандализм и преступления молодёжных банд создавали в обществе напряжение и требовали принятия мер. Одной из таких мер, направленных на снижение привлекательности идеологии кабукимоно, и должен был стать отказ от идеи самурайской преданности непосредственному господину. Полностью с движением кабукимоно удалось справиться только к концу XVII века, при пятом сёгуне Цунаёси.

Городской патруль

Исполнителя ритуального самоубийства цуйси или его умершего господина наказать уже было невозможно, поэтому указ бакуфу был рассчитан на их потомков. Первый случай произошёл через шесть лет, в феврале 1668 года. В провинции Симоса от болезни умер даймё Окудайра Тадамаса, и его вассал Сугиура Уэмонхэй покончил с собой, проявив традиционную верность и проигнорировав указ бакуфу. Реакция была суровой. В августе того же года сын умершего Окудайра был наказан сокращением дохода на двадцать тысяч коку риса и переведён в удалённую провинцию Дэва. Что касается покончившего с собой Сугиура, то два его сына были казнены, а два зятя лишены имущества и вместе с семьями отправлены в ссылку. После этого «самоубийства вослед» прекратились.

Кабукимоно среди горожан (гравюра)

В апреле 1663 года двадцатидвухлетний Иэцуна совершил паломничество в Никко. Последним здесь был его отец Иэмицу пятнадцать лет назад. Почтив память основателя династии, четвёртый сёгун продемонстрировал, что время его наставников подходит к концу и теперь он будет править самостоятельно. Эта неформальная инаугурация была отмечена выходом следующей редакции воинского кодекса с двумя новыми и тремя видоизменёнными статьями. Впрочем, внесённые изменения не имели большого значения.

С апреля по август 1664 года все даймё с доходом более десяти тысяч коку риса получили от сёгуна двести девятнадцать грамот, подтверждающих их земельное право, в том числе сто шестьдесят восемь грамот – на земли с доходом от десяти до ста тысяч коку и пятьдесят одну грамоту – на доход более ста тысяч. Обновление грамот, символизировавшее собой перезаключение вассальных договоров между сёгуном и крупнейшими феодальными домами, служило важным условием стабильности в системе власти. Через год такие же грамоты были пожалованы императорскому дому, высшей аристократии и крупнейшим храмам.

В том же 1664 году правительство сделало первый шаг к созданию системы регистрации населения, хотя изначально преследовало совсем другую цель. В стране уже несколько десятилетий действовал закон, по которому всех японцев, отрёкшихся от христианства, полагалось регистрировать в буддийских храмах, однако выполнялся он плохо, поэтому правительство постоянно к нему возвращалось. В ноябре 1664 года землевладельцы и наместники бакуфу в очередной раз получили предписание провести регистрацию всех крестьян и указать храмы, к которым они приписаны. Несмотря на то что работа была выполнена с большими огрехами, впоследствии на её основе удалось определить примерную численность и состав населения в XVII веке. Ещё через несколько лет были унифицированы меры веса и объёма, отличавшиеся на востоке и на западе страны. Сёгун Иэцуна ко всем этим преобразованиям отношения не имел – ими занимались чиновники.

В апреле 1665 года в замке отмечали пятидесятилетие со дня смерти основателя династии[13]13
  Токугава Иэясу умер в 1616 году, поэтому по западному календарю годовщина должна была отмечаться в 1666 году, однако в японской системе летосчисления первый год новой эпохи правления заканчивался одновременно с календарным, даже если длился менее шести месяцев, поэтому следующий календарный год становился вторым в данной эпохе правления. Эта традиция существует в Японии и сегодня. Например, компания, основанная в сентябре 2000 года, будет отмечать свой тридцатилетний юбилей не в 2030 году, а в сентябре 2029 года, поскольку это тридцатый год её существования.


[Закрыть]. В связи с этим правительство в июле того же года объявило о смягчении режима содержания семей даймё в городе Эдо. Первых заложников здесь приняли в 1599 году, после того как был раскрыт заговор против Токугава Иэясу. За прошедшие шестьдесят шесть лет их число многократно возросло – под надзором Тайной службы в Эдо жили семьи не только самих удельных князей, но и их ближайших вассалов в ранге старейшин (каро). Это должно было удержать даймё от участия в заговорах против правительства, а старейшин – от заговоров против даймё. Всего на положении заложников в тот момент в Эдо жили двадцать девять семей тодзама даймё и шесть семей дальних родственников Токугава, вызывавших подозрения бакуфу. До 1665 года они могли выезжать из города только с личного разрешения сёгуна, теперь же его можно было получить у одного из начальников магистратов (бугё). Инициатива смягчения правил принадлежала пятидесятичетырёхлетнему дяде четвёртого сёгуна Хосина Масаюки. Запрет обычая цуйси и смягчение режима содержания заложников стали самыми крупными изменениями в жизни воинской элиты во второй половине XVII века; в японской истории их именуют «двумя великими благодеяниями годов Камбун» (камбун но нидайбидзи).

В результате внутренней реформы правительства 1666–1667 годов было упорядочено штатное расписание и определены ставки рисового обеспечения должностей в новых единицах (хё), отличных от тех, которыми оценивался рисовый урожай на корню. Словом хё в то время называли соломенный мешок с рисом, туго перевязанный верёвками. Мешки служили для перевозки и хранения риса, ими же измерялся и его объём, хотя в разных провинциях вес мешка мог варьировать от тридцати до шестидесяти килограммов. Принятым на правительственную службу даймё и хатамото в дополнение к прежнему доходу назначалось рисовое содержание от пятидесяти хё (руководителю группы младших адъютантов) до двух тысяч хё (начальнику охраны замка).

Хосина Масаюки

В финансовом отношении правление Иэцуна оказалось чрезвычайно затратным. Отец оставил ему казну с шестью миллионами рё золотом, а к 1680 году запас сократился до одного миллиона. Наибольший ущерб благосостоянию династии нанёс пожар 1657 года: только на восстановление Главной усадьбы замка ушло около миллиона рё, и ещё столько же было выдано в виде материальной помощи родственникам и крупным храмам. В 1661 году из шести миллионов рё в казне оставалось три с половиной. Между тем рудники давали всё меньше драгоценных металлов, и они продолжали вывозиться из страны иностранными торговцами. При четвёртом сёгуне экономические проблемы понемногу накапливались, но в полную силу не проявились – их пришлось решать его преемнику.

Рисовая мера хё

В 1667 году на окраине страны вспыхнул вооружённый конфликт, не имевший прямого отношения к центральной власти. В то время большая часть острова Хоккайдо принадлежала племенам айну, далёким потомкам первых переселенцев с материка. Юго-западную оконечность острова контролировала семья Мацумаэ, в 1604 году получившая от Токугава Иэясу монопольное право на торговлю с местными племенами. Раздавая своим вассалам соседние земли, дом Мацумаэ постепенно продвигался в глубь острова и оттеснял племена айну на север, а монопольное положение позволяло ему диктовать цены на скупаемые у аборигенов мех и рыбу. Всё это служило источником напряжения в отношениях с местным населением. Во второй половине 1660-х годов на острове произошёл вооружённый конфликт, вынудивший главу Мацумаэ обратиться за помощью к правительству. Получив подкрепление, он сначала нанёс поражение местным племенам, а затем пригласил их вождей в свой замок на подписание мирного договора и вероломно всех убил. В 1671 году жители острова были вынуждены признать зависимость от Мацумаэ и стали его вассалами.

* * *

В годы правления четвёртого сёгуна появились первые работы по истории японского общества. Правда, руководство страны не имело к этому никакого отношения; в 1657 году инициативу проявил Токугава Мицукуни (1628–1701), глава дома Мито и внук Иэясу. Под влиянием китайских хроник он заинтересовался отечественной историей и в 1657 году загорелся идеей составить полное её описание. В то время Мицукуни шёл тридцатый год, и он не был ещё главой дома, но тем не менее нанял на службу четверых конфуцианских учёных и создал для них отдел исторических изысканий. Главная работа началась через четыре года, когда Мицукуни сменил отца на посту главы княжества Мито. Пожар годов Мэйрэки уничтожил большую часть источников, хранившихся в столичной усадьбе княжества, поэтому дело продвигалось крайне медленно. Многотомный труд, известный под названием «История великой Японии» (дайнихонси), составлялся в течение всей жизни Мицукуни и ещё почти двести лет после его смерти; работа была закончена только в 1906 году. Таким образом, внук Токугава Иэясу положил начало историческому направлению в отечественной научной школе (кокугаку).

Токугава Мицукуни

В годы правления четвёртого сёгуна зародился новый жанр в национальном изобразительном искусстве укиёэ (букв. «образы изменчивого мира»). Если до XVII века на картинах изображали только людей, облечённых властью, то новый жанр сделал своими героями простых горожан в их повседневной жизни. В начале XVII века в стиле укиёэ рисовали малоизвестные художники двух школ – Кано и Тоса. Их вклад в развитие жанра был невелик и лишь обозначил новое направление. Гораздо больше сделали художники следующих поколений, особенно учившийся у первопроходцев Хисикава Моронобу (1618–1694), которого считают подлинным основателем этого жанра. Однако прославился он не картинами, а книжными иллюстрациями. Пожалуй, самая известная его книга – это иллюстрированный путеводитель Эдо.