Текст книги "Очередной конец света (сборник)"

Гений места

Всего-то – набрать телефон и сказать стандартное… Почему-то Кириллу всегда казалось важным поздравить без слов уже обтрепанных, ставших почти незаметными и точно неважными. Обычно спасало чувство юмора и то, что он затягивал процесс – звонил последним, иногда на следующий день.

Так было бы и в этот раз, если бы не его кроссовки. Кирилл мог себе позволить хорошую обувь, но ходил в одной и той же паре, пока она не разваливалась в каком-нибудь не самом подходящем для этого месте. В последний раз это была лента эскалатора в аэропорту Бангкока. Кирилл с эскалатора сошел, а подошва одной из кроссовок осталась.

На этот раз до отрыва подметок дело не дошло, но шнурки уже давали сбой. Правый порвался, и Кирилл остановился в микроскопическом коридоре в метре от дверей собственного кабинета. Господин директор пытался сделать выбор – так и ходить или все же попробовать как-то увязать два обрывка. Так ничего не придумав, Кирилл сделал шаг. И почувствовал. Что-то поменялось. На шаг назад ему было иначе. Лучше, сильнее, правильнее. Кирилл вернулся в место… он никак не мог подобрать название для него. Наконец, нашел – «место силы», не иначе.

Уже пять лет он ходил по этому коридору, и ему даже в голову не могло прийти, что на нем есть место, чем-то отличающееся от других. Такой же вытертый ковролин, каждую ночь попадающий под пылесос и каждый день снова собирающий грязь. Вероятно, в этом месте он все же был не совсем таким же, иначе с какой стати Кирилл именно здесь решился набрать номер именинника. Он не стал ничего выдумывать, он сказал именно то, что говорили все и что он сам говорить никак не мог решиться: «Счастья, здоровья и удачи, она ведь не помешает?» Наверное, ему просто показалось. Этого ведь не может быть, но Кирилл почувствовал, как Семену Аркадьевичу, отмечавшему свои шестьдесят три года на больничной койке, стало лучше. Как-то особенно подобрел голос, будто и впрямь вот-вот должно было стать счастья больше обычного.

Кирилл еще минут пять все не решался сдвинуться с места. Стоял, не обращая внимания на проходящих сотрудников, любовавшихся спиной застывшего в не самой удобной позе начальника. Наконец сделал шаг вперед. Стало хуже, серее. Просто никак.

Весь день Кирилл тихо гордился своей тайной. Обходил место, будто подозревал, что где-то под ковролином притаился ров с крокодилами. Вечером, засыпая под телевизор в холостяцкой квартире, удивился собственной гордости. В сущности, это действительно было странно. Спал крепко, не проснулся даже в три часа ночи, когда, как и много ночей до того, мимо дома проехал ревущий спорткар.

Утро началось с телефонного звонка. Звонил Семен Аркадьевич, и у него был для этого повод. Вчера, во время вечернего обхода, дежурный врач с удивлением обнаружил своего пациента полным сил и на всякий случай заставил того дыхнуть. Сердце, в последние годы только мешавшее пациенту жить, вдруг, словно помолодев, активно принялось гонять кровь по жилам, без сбоев и перерывов. До выписки, по словам врача, было еще далеко, но Семен Аркадьевич сбежал из больницы, о чем и сообщил Кириллу. Кирилл приказал больному отсиживаться дома, чтобы тот не вздумал выходить на работу раньше следующей недели. Во всем этом не было ничего странного. Такое случается каждый день. Удивительно было только то, что Семен Аркадьевич позвонил Кириллу первым.

На работе настала очередь удивляться сотрудникам. Директор сошел с ума. Кирилл пытался найти «место силы». Безуспешно. То ли уборщица слишком яростно прошлась пылесосом, то ли просто сегодня было не вчера. Это не было разочарование. Так Кирилл себя чувствовал когда-то давно, на втором курсе института, когда во сне стал космонавтом и остро радовался выходу на орбиту, а проснувшись, не менее остро открывал для себя тот простой факт, что сон это сон и к реальной жизни не имеет никакого отношения. Он жалел только о том, что вчера так старательно обходил эти квадратные сантиметры. Он мог сделать что-то еще. Откуда в нем взялась эта осторожность? Скорее всего, он догадывался, что больше ничего не почувствует, просто не хотел узнать об этом вчера.

Добравшись все-таки до кабинета, Кирилл просидел за своим огромным столом, не отвечая на звонки, так и не включив компьютер, до конца рабочего дня. Идти домой не хотелось, не хотелось вообще ничего, но ноги затекли, и нужно было встать. К тому же Кирилл понадеялся, что «место силы» вдруг снова отзовется. Он вышел из кабинета и попытался повторить все, как это было в первый и единственный раз. Даже наступил на шнурок. Ничего. Только противно кольнуло в груди. Потянуло, тоненько и противно. Вероятно, так ведет себя какой-нибудь локатор на большом противолодочном корабле. Крутится по сторонам, находит цель и застывает неподвижно, вцепившись в сигнал объекта, подозреваемого в том, что он цель.

Другое место и как-то совершенно иначе. Вчера он чувствовал некую правильность своего места и своего желания. Как гимнаст, идеально выполнивший подход к снаряду, выгнувший тело на точный градус, задержавшийся в воздухе и вросший после прыжка в землю – не шелохнется, не вздрогнет. Любой судья даст первое место – не сможет не дать. Здесь было другое. Его тянуло к настольной лампе в углу менеджерского зала. Красная уродливая членистая укрепилась на столешнице, ждала прикосновения. Он уже почти коснулся, уже почувствовал холод металла, но все же отдернул руку. Просто опыт. Кирилл знал, к чему так тянет. Нужно просто не торопиться, быть медленным и неповоротливым, как океанский лайнер. Только так можно сделать правильный выбор. Очень захотелось послушать пластинку «Али-Баба и сорок разбойников». Наверное, из-за лампы. Кириллу показалось, что там, в любимой сказке, есть какой-то рецепт, надо просто внимательно послушать.

Стоило ему отказаться от лампы, от места-ловушки, места-приманки, как он почувствовал, угадал целую россыпь других мест силы. Одни тянули к себе, другие светили, ничего не обещая, просто обозначая путь. Его путь.

Он оставил машину и пошел из офиса пешком. Шел по Невскому, потом свернул, миновал большую клумбу, которая числилась по питерским меркам небольшим парком, потом еще квартал, остановился на перекрестке. За три квартала до главной улицы города было пусто и тихо. Вымершие офисы, замершие в ожидании покупателей ночные магазины с мутными стеклами. Одинокий троллейбус пройдет по парным непересекающимся линиям, замрет на остановке и, так никого не впустив и не выпустив, укатится прочь.

Здесь. На перекрестке улицы и переулка, не знающего светофора. Кирилл остановился на краю асфальтовой заплатки, потянулся, расставил ноги, будто ожидая удара. Это было не просто место силы – место СИЛИЩИ! Кирилл не гадал, не придумывал, всё уже сделано до него. Оставалось пожелать как следует, чтоб сбылось.

Этот звук отражался от домов ржавой пилой по стеклу, приближался, постанывал, кашлял, замирал на миг и снова бил… На этот раз водитель спорткара решил не дожидаться трех часов ночи. Кирилл был уверен, что это тот самый спорткар.

Одинокая фигура на перекрестке, кажется, стала тоньше и выше, Кирилл все тянулся, все загадывал – для всех, даром, и чтобы никто не ушел обиженный…

Переулок в три дома, выпрыгнувшая из-за угла низкая широкая машина не успела затормозить. Чтобы совершить чудо, Кириллу не хватило мгновения. Он успел удивиться – это был первый «Лотус», который он видел в Питере. Он умер в момент удара.

Спорткар остановился метрах в десяти, черные полосы тянулись по асфальту двумя траурными полосами. Водитель, парень лет двадцати пяти, невысокий, сухой, в приталенном кургузом пиджачке, наклонился над Кириллом. Они были даже чем-то похожи – мертвый и живой, даже кроссовки одного бренда. Водитель случайно шагнул на то самое место. Он почувствовал, он все понял, хотя, скажи ему кто-то о магии места, он бы даже не рассмеялся. Водитель спрятал мобильный телефон и сосредоточился. До того, как через перекресток проедет троллейбус, оставалось еще минут пять. Он успеет.

Тридцать пять градусов по Цельсию

Слишком жарко. С точки зрения проекта, это была даже не ошибка – погрешность. Температура в жилом блоке держалась на железобетонных тридцати пяти. Не смертельно. Половина человечества живет примерно так же, но у них есть ночь. У некоторых особенно везучих – сезон дождей. У везучих и богатых – кондиционеры. Тридцать пять. Условным днем и условной ночью, без шансов на хотя бы тридцать четыре с половиной.

Ляля все сделала первой. Её не остановили десятки камер и датчиков, она не думала о спецах, которые будут изучать эти записи годами. Ей было жарко уже два месяца. Она решила, что это слишком.

Когда она вышла из санблока лысая и голая, Кирилл не почувствовал ничего, кроме зависти. Через двадцать минут он был таким же безволосым и обнаженным. Так было легче. Зависть осталась. Так двигаться он не будет никогда, и никто не будет смотреть на него таким взглядом. А иначе на Лялю, идеально сложенную еще не так давно брюнетку, было смотреть невозможно.

У них был холодильник. И очередь. Сегодня был её день налить очередную порцию воды и ровно через шесть минут высыпать кубики льда в раскаленные стаканы. Шел третий месяц полета, два голых человека не чувствовали ничего, кроме жары, в которой, кажется, сварилось и умерло само время.

В начале полета казалось, что эти два с лишним года – счастливый лотерейный билет. Свадебный круиз, так и не состоявшийся за три года их супружества.

Круиз, в котором Кирилл полюбил считать. Каждый день добавлял к их счету сумму, ради которой можно было бы вытерпеть и кое-что похуже тридцати пяти градусов.

Гамма Змея – чуть больше тридцати шести световых лет. Двигатель Ковальского и две подопытные зверушки Кирилл и Ляля. Они не должны были делать ничего. Просто жить год туда, полгода там и год обратно. Остальное было за автоматами, за которыми не нужно было присматривать, они присматривали за парой разнополых представителей вида человека разумного.

Раз в неделю они должны были заниматься сексом. Это было прописано в контракте. Тридцать пять градусов. С точки зрения обнаружения обитаемой планеты в системе Гаммы Змеи градусы не имели никакого значения. Было каждый раз все труднее получать бонус за элементарные возвратно-поступательные движения.

Ляля не умела двигаться иначе, она шла к холодильнику так, как могли только мечтать профессиональные покорительницы сердец на всех многокилометровых путешествиях с подиумом и без.

Может быть, ему это казалось, несмотря на плюс тридцать пять, несмотря на график обязательной близости, Кирилл все еще был влюблен…

Ляля как раз протянула руку, чтобы открыть дверцу холодильника, когда стенка жилого отсека вспучилась жадным ртом. Автоматика среагировала мгновенно. Переборки опустились, отсекая поврежденный сегмент.

Кто-то талантливый решил, что переборки должны быть прозрачными, и Кирилл видел. Перепад давления в одну атмосферу – это немного. Падение температуры в вакууме происходит очень долго. Если бы не переборки, она бы спаслась. Через пятнадцать секунд она умерла. От удушья. В вакууме легкие очищаются быстро. Чуткие приборы зафиксировали каждое мгновение.

Оставшиеся два с лишним года Кирилл провел один. На следующий день после метеоритной атаки он залатал дыру размером с теннисный мяч. Остальное сделала вездесущая автоматика. Холодильник уцелел. Единственной потерей стал подопытный женского пола по имени Ляля. Останки Кирилл переложил в скафандр и поместил в негерметичный отсек. Иногда ему казалось, что все еще поправимо. Надо будет только медленно разморозить тело любимой. Иногда он проклинал ученых, которые изобрели двигатель Ковальского и не смогли сделать стенки корабля достаточно прочными.

У Кирилла выработалась особая походка и чутье. Теперь единственным его спутником остался кот, и выхода не было, оба приспособились. Кирилл ходил особенно – почти не отрывая ног от пола, чтобы не наступить в темноте, но при свете переставлял ноги все так же. Кот мурчал в разных тональностях, чтобы Кирилл точно знал, когда он хочет есть, а когда ему просто одиноко.

Тот факт, что корабль достиг Гаммы Змея, прошел мимо Кирилла и мимо кота. Искусственная гравитация справилась с ускорением и торможением, зонды сделали свое дело, и корабль отправился в обратный путь. Кот все так же ел и пил. Кирилл все так же угадывал его простые желания.

Кирилл никогда не называл кота своим. Кот был явно сам по себе, и тот факт, что без человека он бы просто умер от голода, почему-то не значило ничего. Кот был единственным объектом корабля, которого обслуживал человек. На корабле даже не было корма для четвероногого члена команды. Кирилл несколько раз отправлял рапорты на Землю, но, так и не дождавшись вразумительного ответа, продолжал кормить его мясом из собственного рациона, еды на корабле было более чем достаточно для двух людей и с лихвой для одного человека и кота.

Ежедневный ритуал: покормить, напоить, убрать. Иногда кот целый день мог просидеть на верхней полке этажерки – под самым потолком отсека. Кирилл специально убрал оттуда всякую ненужную мелочовку, чтобы не вздрагивать каждый раз, когда кот свалит оттуда что-нибудь бьющееся.

Иногда, всегда непредсказуемо, кот приходил, просто чтобы пообщаться. Это могло быть днем, могло быть ночью, Кирилл не отказывал ему никогда. Только сегодня кот пришел к нему не из-за этого. Он рычал, но как-то совершенно безобидно, не в лад.

В эту ночь Кирилл так и не заснул. Кота трясло в лихорадке, он с трудом рвал, с таким звуком, будто вот-вот выплюнет собственные кишки. Под утро он уснул.

Дежурный в ЦУПе в котах не разбирался совершенно и, вместо того чтобы привести кого-то знающего, живо интересовался самочувствием Кирилла. Чувствовал Кирилл себя плохо и впервые прервал сеанс связи до срока. Кот лежал, подрагивая лапами отдельно, животом отдельно, с совершенно неподвижной головой, и Кириллу стало страшно, что сделать он не может совершенно ничего. Еще хуже было от того, что единственной причиной болезни, которая приходила ему в голову, было отравление. И отравить кота мог только он сам.

Кирилл пролежал рядом с котом всю ночь и утром даже немного удивился, что тот все еще жив. Уже даже не пытаясь придумать чего-то особенного кошачьего, приготовил бульон и по капле влил в больного. Три дня кот принимал только бульон и практически не двигался, если не считать движением судороги. Еще кот плакал. И было невозможно поверить, что это просто физиологический процесс. Коту было плохо.

На четвертый день кот встал на ноги и проковылял к тарелке, где, по его мнению, должна была находиться еда. Кирилл проковылял следом, и еда появилась.

В их отношениях не изменилось ничего. Кирилл так и не узнал, что свалило кота, но это было и неважно. Он снова кормил, поил, убирал и вычесывал существо, которое относилось к нему ровно настолько хорошо, сколько того стоит послушный и надежный прибор по уходу.

Кирилл снова начал считать дни и деньги и даже прикидывать, на что их можно потратить, уже на подлете к Солнечной системе. Он мечтал о домике где-то в Норвегии, где прохладно всегда, и ветер, и море. Он привык быть один и нервничал, когда ЦУП выходил на связь. Кирилл хотел стоять на берегу Баренцева моря, на острове Серейа, и смотреть на замерзшие льды. Кирилл знал, что кот не пропустит такого зрелища и непременно будет рядом.

ЦУП вышел на связь ночью, и, вместо уже давно привычного диспетчера, в центре связи было полно незнакомых людей. Впервые за все время полета Кириллу стало неловко, что он не одет и не застегнут на все пуговицы.

Человек в синей фуражке, весь пропитанный синим и металлическим – и глаза, и китель, и даже оттенок рук, – тоскливо рассматривал тело Кирилла, и тело это его не радовало. Спрашивал он, казалось, тоже не Кирилла, а его руки, ноги и туловище и сильно удивился, когда ответ пришел из головы.

– На борту есть оружие?

– Нет.

Еще раз осмотрев Кирилла, вынес вердикт:

– Может, оно и к лучшему.

Кириллу соболезновали. Но неубедительно и вскользь. Им было важно другое. Чтобы он повел себя правильно. Чтобы смерть его, а смерть его, как оказалось, была неизбежна, была максимально полезной.

Пока Земля ждала возвращения корабля с Гаммы Змея, к ним самим пожаловали гости. Тысячи огромных кораблей зависли на орбите. Кирилл посмотрел на запись камеры со спутника, и ему они не понравились. Коту тоже. Он смотрел на запись, и его челюсти будто бы сами по себе сжимались и разжимались, получалось почти по-собачьи – ав-ав…

Пришельцы не вступали в переговоры. Они просто сообщили, что через трое суток все вооруженные силы должны быть уничтожены. Вежливо предупредили, что если какой объект подлетит к их группировке раньше, то он будет уничтожен вне зависимости от назначения данного объекта.

У военных выбор был, а у Кирилла – нет. Его корабль уже не мог развернуться, просто не был на это рассчитан. Через несколько часов так или иначе ему придется пролететь слишком близко от флота пришельцев.

Страшно не было. Просто вдруг Кирилл почувствовал время. Кожей, дыханием. Почистил зубы, принял душ, оделся. Страшно переживал, что потеет, и все время смотрел на часы.

Через час начал обшаривать отсеки в поисках оружия. Остановился на инструментах для шпаклевки пробоин. По крайней мере он знал, как этим пользоваться. Уже только потом вспомнил про скафандр, долго и тщательно застегивал на себе многочисленные кнопки и крючки.

Он был готов. И казалось, только этого и ждали. Не было выстрелов из лучевых пушек, не было залпов космических торпед.

Пришельцы пробрались на борт, вошли в жилой отсек с деликатностью квартирного вора, поджидающего от хозяина любой подлости – от ружья до сигнализации. Мягкими тенями расползлись по отсеку. Было странно смотреть, как чудища за два метра ростом крадутся вдоль стен. Кирилл пытался рассмотреть их, получалось плохо. Слишком чужие, сознание отказывалось верить глазам, упорно не фиксируя форму.

Единственное, на чем удалось остановиться взгляду, – это хвосты. Отвратительные розовые хвосты, живущие будто бы отдельной жизнью, пульсирующие, липнущие то к стене, то к полу…

В небольшом отсеке собралось уже точно больше десятка тварей, точно Кирилл бы не определил, пришельцы темной волной растекались вдоль стен, прижимаясь, карабкаясь друг на друга, казалось, они ждут, когда просто своей массой смогут удавить Кирилла.

Кирилл подумал, что непременно должен быть отвратительный запах, и как здорово, что он в скафандре.

Камеры снимали все: пришельцы сверху, снизу, в анфас и в профиль, – в центре управления полетом должны были быть довольны. Камеры зафиксировали и тот момент, когда один из чужаков вылетел и по касательной пролетел мимо Кирилла, стараясь цепануть того за ногу. Каким-то чудом Кирилл увернулся, отшатнувшись от челюстей, полных каких-то крюков, шипов, наростов… Кирилл решил, что это были челюсти. Прежде чем пришельцы сделали что-то еще, раздалось уже знакомое Кириллу «ав-ав», и сверху со своего любимого места с полки из-под потолка прямо в центр отсека спрыгнул кот.

Он месяцами только ел, пил и требовал, чтобы его гладили. Все это было нужно только для этого мига, когда воин увидел свою добычу.

Все произошло слишком быстро, надежда была только на камеры, те должны были успеть. Кирилл понял только одно: вот только что чужаки были, а вот их уже нет. Он слишком долго ждал, что вот-вот что-то случится, он должен был сделать хоть что-то. Он нажал тумблер аварийной герметизации. Как бы чужаки не попали на борт, сейчас корабль снова был абсолютно непроницаем.

Кирилла встречали как героя.

Пришельцы убрались не только с его корабля, они убрались вообще. Весь флот исчез.

Его допрашивали лучшие специалисты, которым, вероятно, забыли сказать, что Кирилл герой. Камеры отключились как раз в тот момент, когда чужаки окружили Кирилла. Включились, когда Кирилл остался на корабле один. Специалисты точно знали, что с момента гибели Ляли Кирилл был единственным живым существом на борту. Десятки камер, годы записей подтверждали: у единственного члена экипажа на нервной почве появился вымышленный кот.

Кирилл даже не сразу понял, что он под стражей и что его допрашивают. Он привык находиться в тесных помещениях. Мучило только то, что было около двадцати по Цельсию, ему было все время холодно, из-за насморка он перестал чувствовать запахи, и куда-то делся кот.

Через двадцать дней, ничего не добившись, его отпустили. Даже если бы Кирилл захотел, он не смог бы одновременно вывести из строя, а потом снова запустить все камеры и датчики корабля. Что-то напугало пришельцев, и, судя по всему, это был не Кирилл. Судя по всему, пугать было больше некого.

Кириллу сказали, что это был карантин. И вправду, последние несколько дней с ним общались только врачи. Эти смотрели на него с жалостью и пониманием. Один, два с лишним года, при постоянных тридцати пяти градусах жары, без шансов на самый маленький сквозняк, да еще и смерть жены… Это хорошо, что Кирилл сошел с ума так тихо и безопасно для окружающих. Всего лишь кот.

Кирилл купил домик в Норвегии и много теплой одежды. Самой дорогой. Теперь он мог себе позволить – не мерзнуть даже при солидном минусе. Он любил гулять по берегу Баренцева моря, любуясь границей между льдами и открытым морем. Часто вместе с ним был кот. Кирилл не называл его своим, хотя никогда не забывал подсыпать ему корма. В последние дни Кирилл все чаще вспоминал Лялю. Почему-то он понял, что здесь, на острове Серейа, – они снова встретятся. Она придет оттуда – от самой кромки студеных вод.

В пятистах метрах под землей, в лаборатории, где двадцать дней продержали Кирилла, хранится самый ценный артефакт, который когда-либо попадал в руки земным ученым. Фрагмент хвоста пришельца. При аварийной герметизации один из чужаков оказался недостаточно быстрым. Ученые исследовали его вдоль и поперек. Двухсантиметровый кусочек хвоста породил десятки институтов и сотни докторов наук. В семи странах было зафиксировано появление адептов секты утраченного хвоста. Понадобился всего лишь год, чтобы ученые смогли узнать о частице чужака почти все.

Они так и не узнали, чего испугались пришельцы. И откуда на тщательно охраняемом чужепланетном артефакте рана и частицы ДНК, которые могло оставить только одно оружие во Вселенной. Коготь передней лапы felis domesticus – кота домашнего.