Текст книги "Последняя победа"

– Вы можете принять новую веру, сир-тя, – спешно пояснила она, – стать нашими братьями во Христе, нашими друзьями, нашими соратниками, частью нашей большой семьи. Или отринуть силу молодого бога и назвать себя нашим врагом. Смотрите на меня. Вот как возносится молитва молодому бога… – Ведьма размашисто перекрестилась: – Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа!

– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа! – эхом отозвались воины и осенили себя знамением.

– На колени, сир-тя! – неожиданно громогласно потребовал Нахнат-хайд. – Вы выбираете нового бога или смерть?!

Вздрогнув, первыми упали на колени ближние к нему женщины, стали неуклюже водить руками от головы к животу, из стороны в стороны. От них падение покатилось дальше, и вскоре первую свою христианскую молитву произносили все жители деревеньки, кроме самых малых несмышленышей.

– Радуйтесь, сир-тя Верхнего Варанхая! – с облегчением вскинула руки Митаюки. – Господь принимает вас! Отныне вы наши друзья и родственники! Отныне мы будем оборонять вас от любого врага, а вы сможете ходить в походы вместе с нами! Отныне болезни больше не затронут ваше селение, а жизнь ваша станет сытой и богатой! Да будет праздник, братья и сестры! Отныне все мы вместе!

Она подошла к новообращенным, стала поднимать их с колен и крепко обнимать. Так же повел себя и Нахнат-хайд, и часть его воинов. Тарсай-няр колебался, продолжая стоять живой стеной между христианами и возможной опасностью.

И правильно делал!

Обняв с два десятка сир-тя, убедившись, что все они перевели дух и уже не боятся, а радуются случившейся перемене, чародейка отошла к тархатцам и тихо распорядилась:

– Проверьте Дом Воинов. Если кого-то там найдете, приглашайте к березе – принимать истинную веру и праздновать. Отказавшихся… – Митаюки-нэ многозначительно промолчала.

– Да, белая госпожа, – понял намек вождь, взмахнул рукой, и его полусотня скрылась в перелеске.

По счастью, сила не потребовалась. Дом оказался пуст. И вскоре пришедшие на Варанхай воины и местные жители перемешались в одной общей пирушке, запивая хмельной бражкой недавнее напряжение. Особой популярностью среди местных красавиц и парней пользовались тархадцы. Ведь они уже успели сходить с белыми иноземцами в военный поход, сразиться с драконами и огромными армиями – и победить! И взять огромную добычу!

От сих рассказов у местных мальчишек загорались глаза и разворачивались плечи. Мысленно они уже метали смертоносные громы в огромных двуногов и шипоносов, сминали ряды врагов, собирали плащи и украшения в поверженных городах, чтобы бросить их потом к ногам своих избранниц.

Черная ведьма могла быть довольна. Отныне Верхний Варанхай принадлежал ей душой и телом. А его воины уже сейчас горели желанием примкнуть к маленькой армии чародейки. Их порыв приходилось сдерживать – тем самым лишь сильнее разжигая мечту стать доблестным христианским воином.

Ганс Штраубе возник на берегу, как всегда, тихо и незаметно. Натянул штаны – реку он перешел вброд, – скинул сумку, прислонил пищаль к священной березе. Сладко потянулся, прежде чем встать рядом с девушкой:

– Ты напрасно потратила отличный заряд, узкоглазая кудесница. Отдай пистоль, я снаряжу ее снова.

– Мы получили еще одного золотого идола, – ответила Митаюки. – Неужели он не стоил горсти пороха и кусочка свинца? Кстати, прикопай истукана под берегом, пока сир-тя заняты пирушкой. Не хочу привлекать их к этому делу. Чем позже они догадаются, насколько вы цените золото, тем меньше у нас будет хлопот с будущей добычей. Только сам не забудь, где прячешь. А то придется потом в острог с пустыми руками возвертаться.

– Хорошо, девочка, сделаю, – пообещал наемник, наклонился ближе и прошептал: – Если честно, я все гадал, как ты управишься с местным драконом. Ведь змеюги и чудища охраняют здесь каждую деревню. Теперь испытываю страшное разочарование.

– Змеюги и чудища, капитан, давно полегли под стенами Троицкого острога. – Митаюки легонько стукнула наемника кончиком пальца по носу. – Ты что, думаешь, они тут бесчисленными стадами гуляют? Так тогда они уже давно сожрали бы на Ямале все леса, а потом сдохли с голоду. Нет, Ганс. Настоящий, большой дракон растет, как вековой дуб, лет сто. И всех их вы за минувшие годы повыбили. Теперь если где они и остались, то только на юге, войной не затронутом.

– Об этом я не подумал, – честно признал немец. – А ты куда умнее, чем кажешься, красотка!

– Ты же всегда хвалил мой разум, льстец! – усмехнулась ведьмочка.

– Но ты оказалась еще умнее, – развел руками Штраубе. – Только теперь понимаю, отчего ты отказалась от кулеврин. И все равно! Рискнула пойти одна, без настоящего оружия, полагаясь лишь на свои догадки… Преклоняюсь.

Немец действительно склонился перед властной туземкой. Пусть лишь слегка, приложив руку к груди и только обозначив склонение головы, но на этот раз капитан сделал это всерьез, а не шутливо. Чародейка, поняв это, взяла его за руку, крепко сжала.

– Всегда к вашим услугам, ваше величество, – так же серьезно сказал Штраубе. – Надеюсь, теперь мы станем понимать друг друга лучше.

Пока Митаюки колебалась: стоит пообещать наемнику что-нибудь серьезное или лучше напомнить о муже – от толпы пирующих сир-тя отделился покрытый татуировками мужчина, решительно пересек площадь и опустился на колено:

– Прими мое восхищение, белая госпожа! Впервые в жизни я увидел, что можно повергнуть врага, не пролив ни капли крови! Я верю в мудрость твою, великая шаманка Господа Иисуса Христа, и отныне вручаю тебе свою жизнь, свою верность и палицу!

– Я принимаю твое восхищение и твою клятву, воин, – заверила бывшего шамана чародейка. – Но тебе придется их подтвердить.

– В любой день и час, белая госпожа!

Немец кашлянул:

– Я так понимаю, у меня уже появились конкуренты?

– Иди, спрячь идола. А я отвлеку местных, – по-русски ответила Митаюки и перешла на язык сир-тя: – Встань, храбрый воин. Не забывай, сегодня мы обратили в истинную веру многих братьев и сестер. Пойдем к ним. Нам нужно поведать им о молодом боге!

Глава V

Осень 1585 г. П-ов Ямал

Троицкий острог

В жарко натопленных покоях воеводы пахло свежим деревом и пирогами. Но если едковато-смоляной аромат древесины распространяли свежеколотые дрова, грудой сваленные у печи, то запах пирогов являлся чистым обманом. Не было муки в остроге, ни единой горсточки! Посланцы в Пустозерск привезли порох, свинец, топоры и клинки, прочий ратный припас, но закупиться мукой никому из казаков и в голову не пришло.

Да и зачем мужикам мука? Мясо есть – сыты будут. Выпечкой в ватаге заниматься некому.

Только теперь, когда хозяйственная Настена хлопотала у печи, переворачивая на вытянутой из топки сковороде куски рыбы, атаман понял, как соскучился по пирогам, калачам, бубликам и даже простому русскому хлебу. Но готовить все это в землях сир-тя было, увы, не из чего. Освобожденные из татарского плена девушки кое-как выкрутились, навострившись молоть муку из семян здешних плодов, похожих на тыкву. Но годилась она лишь на то, чтобы при жарке кусочки мяса или рыбы для вкуса лучшего обвалять. Ну и блины еще получались. Но только непрочные: сразу рвались, коли взять неловко.

Малой тихо почивал в постели за циновкой, с основными хлопотами атаман управился еще до обеда, а любимая женушка была столь фигуриста, даже если смотреть только со спины, что Иван Егоров тихо расстегнул пояс, положив тяжелый набор из сабли, поясной сумки, двух ножей и ложки в кожаном футляре на лавку, бросил сверху кафтан, подкрался к Насте и обнял за живот, прижавшись губами к шее.

– Не надо, Ванечка, – передернув плечами, простонала женщина. – Еда же вся подгорит.

– А ты вытяни сковородку-то, – предложил атаман, опуская ладони ей на бедра.

– Не прожарятся… – фыркнула Настя, водя плечами и бедрами, но сильно не протестуя, якобы слишком занятая рыбой. Воевода потянул вверх зеленую с красной вышивкой юбку и…

И в этот момент хлопнула входная дверь.

– Черт! – вырвалось у воеводы, отскочившего от жены. Он быстро перекрестил рот после богохульства.

Распахнулась внутренняя дверь, в горницу вошел молодой казак Тошка Егумнов, у которого вместо бороды и усов еще только курчавился длинный пушок. Однако, увидев воеводу в одной рубахе и грохочущую сковородой атаманшу, даже он сообразил, что явился не вовремя, закашлялся, опустил голову.

– Сказывай, чего пришел? – взял с лавки кафтан Егоров.

– Дык, это… – почесал в затылке паренек. – Того…

– Да чего?! Сказывай ужо, хватит мямлить!

– Посыльный там, на берегу… Этот… Который на драконе.

– Пойдем посмотрим, – снова опоясался атаман, накинул поверх кафтана кожаный плащ, выделанный из шкуры какого-то местного ящера, первым вышел из дома, взбежал по лестнице на стену.

В лицо тут же жестко ударил ветер, несущий множество мелких капелек, секущих кожу, словно маленькие стрелы. После жаркой избы уличный холод показался особенно нестерпимым, и воевода плотнее закутался в епанчу.

Море тяжело раскачивалось, на гребнях темно-коричневых волн белела пена, перемешанная с ледяной шугой. С востока ледяные поля подступали к острогу почти на версту, по проливу между островом и берегом во множестве плавали отколовшиеся льдины и медленно таяли, выброшенные на галечный пляж.

Колдовское солнце сияло слишком далеко от острога, чтобы подарить казакам вечное лето Ямала. Поэтому на острове царила затянувшаяся осень. Иногда менее холодная – без близких торосов и обжигающих ветров. Иногда, как сейчас – противная и безжизненная, когда никому из обитателей крепости не хотелось и носа на улицу высовывать.

– Где колдун? – поинтересовался у дозорного воевода.

– Я за ним лодку отправил, атаман, – поднялся на боевой помост Кольша Огнев, командующий сегодня караулом. – Дракона своего язычник отпустил, посему и не различить его. От ветра где-то таится.

Пролив практически штормило, однако казаки были опытными мореходами и высоких волн с ледяной шугой ничуть не испугались. Широкая плоскодонка с шестью гребцами уверенно пробилась до суши, приняла единственного пассажира, отправилась обратно.

– Отогрей путников, как причалят, – велел атаман, когда лодка вошла на гладкую воду, прикрытую от ветра махиной острога. – А колдуна ко мне веди. Сам тоже приходи, и Кондрата покличь.

Иван Егоров вернулся в избу, встал перед печью, положив ладони на горячие камни.

– Замерз, милый? – участливо спросила супруга.

– Ничто, – покачал головой воевода. – На Руси ныне морозы куда как крепче. Чай, Рождество на носу. А здесь и снега нет. Просто ветер… Выдувает. У тебя сбитень есть?

– Как же без него, милый? – полезла куда-то за печь женщина.

– Налей… – Услышав стук у двери, атаман отступил от печи и торопливо задернул полотнище, отделявшее горницу от хозяйственной половины избы.

– Добра и богатства дому сему! – хлопнув входной дверью, громко произнес Кондрат Чугреев, потоптался в сенях, то ли отряхивая грязь с сапог, то ли из вежливости, затем толкнул вторую створку и, стягивая шапку, шагнул в горницу, пригладил темную курчавую бороду, перекрестился на красный угол. Следом ужом скользнул желтолицый и узкоглазый чародей Енко Малныче, с ног до шеи затянутый в блестящую, словно лакированную, змеиную кожу, с собранными на затылке черными волосами. Последним вошел Кольша, тоже перекрестился и без приглашения присел в уголке на лавку, всем своим видом выражая готовность сорваться с места и выскочить наружу.

Оно и понятно – кормчий был в остроге самым занятым казаком. У него получалось не только править стругами, но и шить их из здешнего грубого теса, оклеивая драконьими шкурами. А стругов, знамо, лишних не бывает. Потому и жил воин в вечных трудах и заботах. Сегодня же ему вкруг еще и караулить выпало…

– Доброго вам дня, гости дорогие! – откинув полог, вышла к мужчинам Настя, неся в руках вырезанный в виде уточки с длинным хвостом ковш. – Вот, испейте сбитеня горячего с дороги.

Она успела накинуть на голову платок, заколоть на затылке косу, накинуть поверх домашнего сарафана длинное суконное платье и теперь выплыла, словно пава: румяная, горячая, глаз не отвести.

– Благодарствую, хозяюшка, – принял ковш Кондрат, сделал несколько глотков, довольно крякнул, передал емкость колдуну. Тот с удовольствием осушил почти половину непривычного, едко-пряного напитка и, подражая казаку, кивнул:

– Благодарствую, красивая Настя… – покрутился в поисках третьего гостя, но Кольша Огнев смотрел в другую сторону.

– Вы садитесь к столу, располагайтесь, – забрала у него ковш хозяйка. – Сейчас я перекусить вынесу, чем бог послал.

– Не замерз, Енко? – с сомнением осмотрел воевода тощую одежонку колдуна.

– Ничто, – отмахнулся тот, хотя и поежился.

– Как съездил?

– Обрадовались казаки приозерские твоему замыслу, – кивнул желтолицый гонец. – Поили меня, полоскали, хвалили. Порешили не медля силу сбирать и встречь тебе с ратями идти, очищать реку от племен враждебных. Я через лес восемь дней оттуда шел. Вестимо, ныне ужо собрались и выступили. Очень уж хотели воедино поскорее соединиться.

– Это добрая весть, – в задумчивости потер шрам у виска воевода.

Больше всего Иван Егоров опасался, что ушедшие с Матвеем ватажники отринут его, отделятся. Наособицу пожелают жить и добычу копить для себя одних. Уж очень старательно обхаживала их хитрая здешняя чародейка. Даром что молода да смазлива, однако же своего добиваться умела. Но, похоже, тревога была напрасной. Мужская дружба оказалась сильнее подарков и крепче колдовства.

– Вот, отпробуйте свеженькой, мужики. – Настя вынесла большой деревянный поднос с грудой обжаренной до румяной корочки рыбы. – Сейчас еще зелени и репы вынесу. И соль, соль, Ваня, подай!

– И сбитеня еще зачерпни, – попросил Егоров. Ему промочить горло по возвращении так и не удалось.

– Славная у тебя женушка, атаман, – степенно похвалил женщину Кондрат. – Красивая и рукастая. Повезло.

– Садись, в ногах правды нет, – указал на лавку у стола воевода. – Ты что скажешь?

– Амбары полны, порох и пищали в достатке, – пожал плечами казак. – Отчего и не гульнуть ватаге нашей? Тем паче сотоварищи наши встречь пробиваются. Грешно не поддержать.

Воевода думал точно так же.

Острогу повезло с недавним нападением колдунов. Сир-тя нагнали драконов, надеясь использовать их огромные туши вместо штурмовых помостов, однако прорваться на стены не смогли, отступили. Оставшихся на берегу мертвых зверей обитатели острога быстро порубили на куски и перетаскали мясо на ледник, забив его под потолок. Так что съестных припасов крепости теперь хватит года на два, коли лишних ртов в большом числе не прибавится. Дров мужчины тоже заготовили преизрядно. Не на год, конечно, но на несколько месяцев для общего очага и пары малых печей хватит.

Коли так – чего за стенами отсиживаться? Они ведь сюда не бока пролеживать приплыли, а за добычей! Добыча сама в острог не придет – собирать надобно. Оставить малый гарнизон, дабы баб и детишек без защиты не бросать, а самим – в поход. Путь через Ямал пробить, святилища разорить, золотишка и бивней слоновьих собрать. Да и погреться заодно под жарким солнышком…

Иван Егоров был уверен в своем решении, однако все же спросил:

– А ты, Кольша, как думаешь?

– Три струга могу дать, – хозяйственно ответил кормчий. – По паре пушек на каждый поставите – никакие драконы не одолеют. Осмь гребцов на каждый посадить, управятся. Тогда и для припаса место останется, и для добычи.

– До завтра управимся, Кондрат? – перевел взгляд на опытного помощника Егоров.

– А чего тянуть? Управимся и до завтра, – согласно кивнул казак. – День еще в разгаре. К темноте снарядим лодки, атаман, дело привычное. Перед ужином охотников выкрикнем для вылазки новой. Токмо на воду столкнуть и останется.

– Быть по сему, – хлопнул ладонью по столу, подводя итог, воевода. – С рассветом выступаем. Енко, ты готов выступать али Маюни в проводники кликнуть?

– Этого маленького дикаря? – презрительно скривился родовитый колдун. – Он вас заведет, как же… Сам подходы покажу. Туда через поселки шел, обратно шел. Все амулеты рассмотрел, все тропинки знаю. Никто из варанхайцев и охнуть не успеет!

Енко Малныче не испытывал особого почтения к белокожим иноземцам, не то что не имеющим колдовских способностей, но даже и не верящим в искусство повелевать природой и недоразвитыми существами, и раньше не стремился особо им помогать. Так, отдохнуть иногда приходил, развлекался. Однако слова малолетней чародейки, наложницы казачьего десятника, неожиданно крепко запали ему в душу. Она, дескать, целое царство себе выкроила, а он только пиво портить умеет. И проклятый Великим Седэем изгнанник решил хорошенько «шумнуть».

Не то чтобы Енко хотел что-то доказать худородной хвастунье – что ему за дело до мнения глупой бабы? Однако же идея напугать, разозлить, заставить побегать, напомнить о себе и вызвать новую волну ярости пришлась ему по вкусу. Пусть узнают, каков бывает во гневе настоящий чародей рода Малныче!

И, разумеется – что может быть лучше для осуществления этого плана, как не белокожие дикари с их смертоносными грохочущими железками?

Так что в немалой степени внезапный азарт и торопливость казаков были вызваны тем, что умелый колдун слегка подстегнул своими чарами их воинственность и жадность.

– Раз выступаем утром, – широко зевнул Енко Малныче, – я бы прикорнул где-нибудь в теплом уголке. Отоспаться хочу разом за все дни походные, и завтра опять бодрее бодрых стану.

– Коли тебя запахи не смутят, можешь на кухне устроиться, – предложил Кольша Огнев. – Она у нас просторная, места хватит. И очаги, почитай, вообще никогда не гаснут.

– А если еще и покормят, – широко и добродушно улыбнулся колдун, – то и вовсе цены не будет такому ночлегу.

– Пойдем провожу, – поднялся кормчий. – Заодно и струги осмотрю, оснастку да борта. Не рассохлись бы. Конопатить тогда придется, а это дня два, не менее.

– Они же шкурой крыты? – не понял тревоги казака Енко.

– Когда доски ведет, кожа отрывается, – пожаловался Кольша, но сам же отмахнулся: – Ладно… Если что не так где выйдет, чего-нибудь придумаем.

Кормчий не подвел ни колдуна, ни воеводу – к рассвету на берегу под стенами, у спокойной воды, стояли три струга, лишь самыми носами слегка вытащенные на пляж. Мореходные лодки русских походили на пузатеньких осенних сусликов – при длине в пятнадцать шагов ширину имели почти пять и покатые, уходящие под воду бока. В каждом на дне было приготовлено несколько бочонков с огненным зельем, с дробью и ядрами, корзины с солониной и вяленой рыбой, запасные копья, топоры, бердыши, а на носах, на широких лавках, смотрели вперед вправо и влево от бушприта по две кулеврины – хитрые бронзовые пушечки на поворотной подставке, каждая размером с человеческую ногу.

Еще на стругах имелись бесполезные на реке мачты и паруса, три пары весел и несколько малых пищалей. И, разумеется, гребцы. Как обратил внимание Енко Малныче – совсем молодые парни. Из бывалых, опытных казаков воевода взял токмо бородача Кондрата да плечистого Михейко Ослопа. Да и тех, похоже, из нужды: помимо воеводского, еще на два струга требовались кормчие. Безусого воина править судном и командовать экипажем не поставишь.

Поистрепалась русская ватага, поредела, ослабела. Самых лучших своих бойцов потеряла. Кого – убитыми. Кого – женившимися. Вроде и есть женатый казак в наличии, а вроде и нет его более. На смерть бесшабашно не лезет, в дальние походы не рвется, с друзьями беспробудно не пьянствует. Жену норовит каждую ночь обнимать, детей растить, дом обустраивать. Покой предпочитает веселой сече. И какой это теперь мужчина?

Вот так и получилось, что остепенившиеся ватажники остались с Кольшей Огневым острог охранять, а за добычей и приключениями вызвались те, у кого молоко на губах, считай, не обсохло.

– Впрочем, там и воевать-то будет не с кем, – пробормотал колдун. – Несколько захудалых деревень разорить, и все. Работа для новичков.

Зато прощание получилось кратким: воевода негромко дал Кольше несколько последних распоряжений, обнял, поцеловал жену – и путники столкнули струги на воду.

Поначалу несколько часов казаки плыли вдоль берега на юг, за развалины старого, самого первого острога, к Драконьим болотам. Там повернули прямо в топи и легко преодолели их по прямому, как тетива луки, руслу, аккуратно разрезающему рыхлые и колышашиеся морошковые поля. Где-то через полверсты на берегах появились сперва кривые низкие березы, а затем и сосны с елями. Это означало, что под травяным покровом находится уже настоящая, твердая суша. И словно в подтверждение этого факта река начала петлять, выискивая между отмелями наиболее удобное русло.

– Когда-то здесь было столько нуеров и длинношеев, – припомнил колдун, – что весло невозможно было в воду опустить. Обязательно в кого-нибудь ударялось. А теперь, кроме рыбы, никого не видно. Уму непостижимо, всего за два года всех извели! Теперь это уже не Драконьи, а Бездраконьи омута получаются.

Енко никто не ответил. Казаки, тяжело дыша, гребли, а сидящий на руле Михейко болтливостью никогда не отличался. Чародей пожал плечами, но все же закончил свою мысль:

– Из-за опасного соседства сир-тя тут никогда не селились. Не всякому шаману по силам за таким множеством зверей уследить. Так что раньше завтрашнего дня нам до первой деревни не добраться. Спешить некуда.

– Атаману виднее, – лаконично ответил Михейко и снова устремил взгляд вперед.

Енко снова пожал плечами и подставил лицо колдовскому солнцу. Оно уже начинало ощутимо греть – не то что на острове.

Казаки пробивались против течения до позднего вечера, но даже в темноте приставать к берегу не стали. Зацепились носовым канатом за свисающее над водой дерево, перекусили всухомятку и улеглись прямо в струге, на сложенном парусе. Видимо, как раз для этого его с собой и катали. А едва солнце начало разгораться, белокожие иноземцы снова отправились в путь.

К полудню припекать начало в полную силу. Колдуну в его тонкой облегающей кухлянке наконец-то стало хорошо, казаки же начали раздеваться, скидывая кафтаны и стеганки и оставаясь в одних рубахах.

– Воевода! Атаман! – окликнул Егорова чародей. – Отсель до ближнего селения часа два пути, не более. Вам бы переждать, а я вперед сбегаю, гляну, как и что?

– Давай, – согласился тот.

Енко Малныче шагнул со струга за борт, заставив казаков охнуть от неожиданности, по грудь в воде быстро выбрался на берег и исчез среди молодой ивовой поросли.

В снаряжении колдуна не было ничего, боящегося воды. Бронзовый нож не ржавел, метательная дубинка – тоже. В поясной сумке лежала лишь горсть гадательных костей да кресало; одежда из мягкой змеиной кожи намокала медленно, а высыхала быстро. Так что опытный бродяга мог позволить себе купание в одежде. Не прошло и получаса, как он уже обсох и даже немного сожалел об утраченной свежести.

Два часа до деревни сир-тя было грести на веслах против течения. Пешком же – меньше часа пути. Тем более что вдоль берега тянулась нахоженная тропинка. И, разумеется, именно по ней местный шаман ходил проверять обереги – так что найти их труда не составляло.

Начитав защитные заклинания, Енко Малныче изменил все амулеты. Заглушил на время сплетенным из сосновых корешков кольцом, расчерченным нитями-рунами и смоченным парной кровью, ощущение опасности, после чего поменял знаки «большого крика» на «малую песню». Полностью снимать или портить обереги не стоило – поставивший их чародей мог забеспокоиться и отправиться с воинами на проверку. Или просто насторожиться, заставить вождя вооружить мужчин. А так – они вроде как действуют, умелый шаман это чувствует. Но сигнал об опасности подадут такой слабый, что в селении его не расслышат.

То, что амулеты ненадолго «ослепли», колдун тоже не может не заметить. Но тут изгнанник полагался на неизменную человеческую лень. Работали – «ослепли» – снова работают. Надо ли тащиться за две версты смотреть, что случилось, если все в порядке? Проще отложить это дело на потом, когда время обхода наступит.

Здешние шаманы, из-за близости русского острога, еще были внимательны. Чародеи внутренних селений, стоящих неподалеку от столицы и никогда в жизни не знавших войн, не обращали внимания даже на исчезнувшие амулеты или поданные ими сигналы тревоги, многие свои порубежные знаки просто забросили. Бродить там для Енко было одно удовольствие. Порубежные обитатели отличались куда большей внимательностью. Но вездесущая лень имела свою власть и над ними.

Пока лазутчик возился с оберегами, его слух уловил доносящийся откуда-то с юга равномерный треск и вой.

– Неужели охота? – обрадовался Енко Малныче. – Это будет весьма к месту.

Он быстрым шагом помчался по тропе, пока не оказался вблизи Дома Воинов, здесь затаился, старательно прислушиваясь. Убедился, что в огромном строении тихо, сделав еще одну перебежку, осмотрел из зарослей главную площадь. Там было тесно от женщин и детей, там уже разгорались костры, там стояли воины с охотничьими копьями, отличающимися узким граненым наконечником, чтобы легко пробивать толстую шкуру драконов и погружаться глубоко в тело, поражая сердце или печень.

– Повезло… – выдохнул чародей, развернулся и, больше не таясь, побежал обратно.

Казаки, раз уж все равно стояли, решили размяться, высадились на берег. Кто до ветру пошел, кто земляникой отъедался, кто просто по прогалине бродил. Енко Малныче, не ожидавший этого, на всем ходу выскочил из зарослей прямо на Кондрата Чугреева, едва не сбив того с ног.

– Быстро ты обернулся, – буркнул бородач, вгоняя саблю обратно в ножны. Когда дикарь успел ее выхватить, колдун даже не заметил. – Чего ломишься через кусты как оглашенный?

– В деревне сегодня охотничий день, – тяжело дыша, ответил Енко. – Местные колдуны ходили в лес, нашли там крупных зверей, овладели их сознанием и теперь гонят к священной березе. А может, уже пригнали. На площади воины добычу забьют, будут разделывать, тут же жарить… В общем, праздник там сейчас и работа важная. Шаманам не до амулетов, вождям не до ратных хлопот. И все аккурат в одном месте собрались. Туда бы из кулеврин ваших шарахнуть… И все, сопротивляться будет некому.

– Отправляемся! – оценил важность сообщения Иван Егоров, и казаки устремились к стругам. Огромные лодки отвалили от берега, весла вспенили воду.

Колдун, сидя между гребцами, привалился спиной к мачте и полуприкрыл глаза, развеивая свое сознание на белокожих воинов и внушая им всем одно и то же желание: вперед, на врага! Бить, крушить, громить, уничтожать. Вперед, к кровавому веселью!

Енко Малныче, даже не видя, отлично знал, что сейчас, в эти самые минуты, творится в деревне. Там местные шаманы, выбрав среди обитателей леса самого крупного трехрога, спинокрыла или двунога, вцепились в разум несчастного существа, как сейчас он сам подавляет разум казаков, вынудили его прийти в селение, на утоптанную главную площадь, и там воины несчастного быстро заколят. Больших драконов в лесах уже нет, война сожрала. Так что на мясо пойдет какой-нибудь трехлеток, до его сердца первым ударом пробиться несложно.

Однако даже у дракона-трехлетка шкура – настоящая броня в три-четыре пальца толщиной, ножом ее не возьмешь. Поэтому вскрывать тушу будут вожди, пробиваясь до мяса и жира, а потом подрезая кожу и оттаскивая ее в стороны. Во вскрытых участках мужчины будут срезать мясо длинными тонкими ломтями. Ведь толстый – и не прожарится, и не просолится, и не прокоптится. Шаманы и ведьмы, толкаясь с воинами, будут набивать горшки жиром, из которого потом состряпают лечебные зелья, целительные мази, горючее масло для светильников и кучу всяких иных полезных вещей.

Прочие женщины станут пересыпать мясные ломти солью и специями и укладывать что-то в кадки для засолки, что-то в горшки, чтобы закоптить или зажарить спустя три-четыре дня, что-то в корзины для завяливания.

Но главными героями, как обычно, станут дети. В этот вечер именно они будут жарить кусочки парного мяса у костров и не только наедаться им от пуза, но и кормить своих родителей. Ведь ни мужчинам, ни женщинам в такой день не до стряпни, и каждый ест лишь то, что ему принесут его малые дочери и сыновья.

Такой вот получался праздник труда и обжорства.

Да, в такой день все всегда заняты. Слишком заняты, чтобы обращать внимание на поведение оберегов или присматривать за рекой.

Когда впереди послышались голоса, Енко Малныче, внешне даже не шелохнувшись, отпустил невидимую хватку, каковой разгорячал перед боем разумы белокожих дикарей, и перекинул чародейский аркан на сознание обитателей селения сир-тя.

– Самое интересное – это мясо и костры. Самое важное – это костры и мясо. Не отвлекаться! От важной работы нельзя отвлекаться. Смотреть по сторонам, смотреть на реку совершенно незачем…

Его воздействие не противоречило желаниям и мыслям самих сир-тя, а только усиливало их и потому не встречало в сознании несчастных сопротивления. Они были заняты, очень заняты…

– Помните все! – негромко предупредил Иван Егоров. – Шаманы язычников и их вожди носят на шее золотые медальоны! Всех, кто с украшениями, разить во первую голову!

Река сделала петлю, и три струга выкатились на тихий плес, раскинувшийся перед священной березой язычников. На поляне звенел смех, перекрикивались мужчины и женщины, тюкали топоры, расползался в стороны запах жареного мяса. Лодки же, словно невидимые, подкрались ближе, на удаление всего в сотню шагов, втянули весла. Самые глазастые казаки прильнули к кулевринам, выбирая жерлами стволов сверкающие, как маленькие солнышки, золотые диски.

Атаман поднял руку, помощники стрелков приготовили фитили.

Взмах!

Огонь опустился к запальным отверстиям, и в тот же миг шесть пушек оглушительно жахнули, выплюнув каждая по две горсти крупнокалиберной свинцовой картечи.

Особой точностью кулеврины не отличались. Но когда из ствола вырываются три десятка шариков и устремляются к цели, расходясь широким снопом, – шансов уцелеть практически нет. А когда таких снопов сразу шесть – они сливаются в единую волну и сносят на своем пути все живое и неживое.

Грохот залпа еще гулял над рекой затухающим эхом, а вся площадь уже кричала от боли и ужаса – и вместе с ними закричал Енко Малныче, отскочив от палубы и покатившись по днищу, сжимая ладонями виски. Смертная мука, пронзившая тела десятков людей, сознание которых он контролировал, отдалась обратно ему в разум удесятеренной болью.

Казаки опять ударили веслами, подгребая к берегу, и, обнажив сабли, один за другим стали выпрыгивать на берег.

Рыча от ненависти, на Кондрата ринулся сир-тя с окровавленным копьем, но бывалый бородач с некоторой даже легкостью подбил наконечник вверх, поднырнул под него, сближаясь, и с проворотом рубанул язычника поперек живота. В лопоухого Ферапонта другой язычник метнул палицу, угодив точно в грудь, но его тут же изрубили Ухтымка и Игумнов Тошка. Атаман застрелил из пищали оказавшегося в стороне от остального племени язычника с золотым диском на груди – и на этом сопротивление было сломлено. Молодые казаки кинулись ловить растерявшихся девок, Михейко Ослоп принялся хозяйственно вытягивать струги на берег – могучий казак вполне справлялся с этим в одиночку; Иван Егоров и Конрат Чугреев, держа наготове оружие, вошли под полог святилища.