Текст книги "Поэмы"

Домик в Коломне

Поэма написана в 1830 году, в Болдинскую осень, между 5 и 9 октября, и связана своим содержанием с той литературной борьбой, которую приходилось вести Пушкину в эти годы.

К этому времени Пушкин в значительной степени потерял свою былую популярность и у читателей (которые не умели понять глубокого содержания его зрелых произведений), и у критиков.

Критики упрекали Пушкина в мелкости содержания его поэзии, в отсутствии в них серьезной идеи… Это говорилось и о «Полтаве», и о «Евгении Онегине», а позже и о «Борисе Годунове». За этими упреками скрывалось требование реакционного общества (и правительства), чтобы поэт прославлял существующий режим, военные успехи правительства, воспитывал своими стихами общество в духе традиционной казенно-обывательской морали. В этих требованиях морализации и оценках пушкинской поэзии, как легковесной и даже безнравственной, объединялись критики всех направлений.

Пушкин решительно не принимал этих упреков и считал, что он должен делать свое большое дело независимо от того, что «толпа его бранит и плюет на алтарь», где горит его поэтический огонь[150]150
  См. стихотворение «Поэту».


[Закрыть].

Шутливая, издевательская поэма «Домик в Коломне» была ответом на обвинения поэта в безыдейности, на требования моральных поучений в стихах.

Автор самых глубоких по идейному содержанию произведений, Пушкин отстаивал в то же время для поэзии право на несерьезные, легкие, шутливые темы. «Есть люди, – писал он, – которые не признают иной поэзии, кроме страстной или выспренной…»[151]151
  Статья «Путешествие В. Л. П[ушкина]».


[Закрыть] Он считал более правыми «тех, которые любят поэзию не только в ее лирических порывах или в унылом вдохновении элегии, не только в обширных созданиях драмы или эпопеи, но и в игривости шутки, и в забавах ума, вдохновенных ясной веселостию»[152]152
  Там же.


[Закрыть]. Об упреках в безнравственности его поэзии он писал: «Шутка, вдохновенная сердечной веселостию и минутной игрою воображения, может показаться безнравственною только тем, которые о нравственности имеют детское или темное понятие, смешивая ее с нравоучением, и видят в литературе одно педагогическое занятие…»[153]153
  Статья «Опровержение на критики».


[Закрыть]

Рассказав в своей поэме совершенно анекдотический сюжет (о молодом человеке, нанявшемся под видом кухарки в дом к своей возлюбленной), Пушкин в конце поэмы вводит критика, возмущенного ее содержанием:

 
…Завидную ж вы избрали дорогу!
Ужель других предметов не нашли?
Да нет ли хоть у вас нравоученья?
 

«Нет… – отвечает автор, а затем продолжает: – или есть: минуточку терпенья…» – и, перечислив ряд издевательских «моральных выводов» из своей поэмы, заключает:

 
          Больше ничего
Не выжмешь из рассказа моего.
 

Полемический характер носит и непропорционально длинное вступление, где Пушкин рассуждает о технических вопросах стихотворного искусства: о рифмах, о стихотворных размерах, о цезуре, о трудности выбранной им строфической формы – октавы…[154]154
  Октава – строфа в восемь стихов, где первый стих рифмуется с третьим и пятым; второй – с четвертым и шестым; седьмой стих рифмуется с восьмым. Трудность этой строфы состоит в необходимости подбирать каждый раз не по два рифмующихся слова (как обычно), а по три, что по свойству русского языка не так легко.


[Закрыть] Сами по себе эти рассуждения очень интересны, несмотря на их шутливую форму, но вне полемической цели, всерьез, Пушкин никогда не стал бы отдавать им столько места в стихотворном произведении. Известно его отрицательное отношение к писателям, которые «полагают слишком большую важность в форме стиха, в цезуре, в рифме, в употреблении старинных слов, некоторых старинных оборотов и т. п. Все это хорошо, но слишком напоминает пеленки и гремушки младенчества…»[155]155
  Рецензия на французскую книгу «Жизнь, поэзия и мысли Жозефа Делорма».


[Закрыть]

Однако в этом легкомысленно-веселом, с первого взгляда, произведении – «Домике в Коломне» – то и дело неожиданно прорываются ноты глубокой грусти и горечи. Прервав с самого начала свой рассказ о «смиренной лачужке», где жила вдова с дочерью (строфа IX), Пушкин переходит к размышлениям – сначала грустным, затем все более горьким и озлобленным: он должен усыплять или давить в сердце «мгновенно прошипевшую змию»… Поэт мрачной шуткой отбрасывает эти мысли:

 
          Я воды Леты пью,
Мне доктором запрещена унылость;
Оставим это, – сделайте мне милость!..
 

Второй раз прерывается рассказ грустным отступлением после XX строфы, где рассказывается о прекрасной, молодой и богатой графине и о том, что скрывалось за ее гордостью и величавостью:

 
…Но сквозь надменность эту я читал
Иную повесть: долгие печали,
Смиренье жалоб…
 

Этот эпизод никак не связан с сюжетом «Домика в Коломне», но он, как и предыдущий, приоткрывает подлинный характер с виду «легкомысленной» повести Пушкина, за веселым, шутливым рассказом которой чувствуется грустная, огорченная и озлобленная душа поэта… Описания Коломны (так называлось тогда одно из предместий Петербурга), образы ее жителей и их мещанского быта, несмотря на шутливый сюжет, даны с необыкновенной реалистической верностью, наблюдательностью и поэтичностью. Они пополняют ту обширную картину русской жизни, которую создал в своих реалистических произведениях Пушкин.

Медный всадник

Поэма написана в 1833 году и представляет собою одно из самых глубоких, смелых и совершенных в художественном отношении произведений Пушкина. Поэт в нем с небывалой силой и смелостью показывает противоречия общественной жизни во всей их наготе, не стараясь их искусственно примирять там, где они непримиримы в самой действительности. В «Медном всаднике» в обобщенной образной форме противопоставлены две силы: государство, олицетворенное в образе Петра I (а затем в символическом образе ожившего памятника, «Медного всадника», и простой человек в его личных, частных интересах и переживаниях. В поэме вдохновенными стихами прославляются «великие думы» Петра, его творенье – «град Петров» (Петербург), новая столица русского государства, выстроенная в устье Невы, «под морем», «на мшистых, топких берегах», из соображений военно-стратегических («отсель грозить мы будем шведу»), экономических («сюда по новым им волнам все флаги в гости будут к нам») и для установления культурной связи с Европой («природой здесь нам суждено в Европу прорубить окно»). Поэт без всяких оговорок восхваляет великое государственное дело Петра, созданный им прекрасный город, «полнощных[156]156
  То есть северных.


[Закрыть] стран красу и диво».

Но эти государственные соображения Петра оказываются причиной гибели ни в чем не повинного Евгения, простого, обыкновенного человека. Он не герой, но он умеет и хочет трудиться («…я молод и здоров, трудиться день и ночь готов»). Он смел во время наводнения. «Он страшился, бедный, не за себя»: он «дерзко» плывет в лодке по «едва смирившейся» Неве, чтобы узнать о судьбе своей невесты. Несмотря на бедность, Евгению дороже всего «независимость и честь». Он мечтает о простом человеческом счастье: жениться на любимой девушке и скромно жить своим трудом.

Наводнение, показанное в поэме, как бунт покоренной, завоеванной стихии против Петра, губит его жизнь: Параша погибает, а он сходит с ума. Петр в своих великих государственных заботах не думал о беззащитных маленьких людях, принужденных жить под угрозой гибели от наводнения.

Трагическая судьба Евгения и глубокое горестное сочувствие ей поэта выражены в «Медном всаднике» с громадной силой и поэтичностью. А в сцене столкновения безумного Евгения с Медным всадником, его пламенного, мрачного протеста, злобной угрозы «чудотворному строителю» от лица жертв этого строительства язык поэта становится таким же высокопатетическим, как в торжественном «Вступлении» к поэме.

Заканчивается «Медный всадник» скупым, сдержанным, нарочито прозаическим сообщением о гибели Евгения:

 
     Наводненье
Туда, играя, занесло
Домишко ветхий.
…
Его прошедшею весною
Свезли на барке. Был он пуст
И весь разрушен. У порога
Нашли безумца моего,
И тут же хладный труп его
Похоронили ради Бога.
 

Никакого эпилога, возвращающего нас к первоначальной теме величественного Петербурга, – эпилога, примиряющего нас с исторически оправданной трагедией Евгения, Пушкин не дает. Противоречие между полным признанием правоты Петра I, не могущего считаться в своих государственных «великих думах» и делах с интересами отдельного человека, и полным же признанием правоты всякого человека, требующего, чтобы с его интересами считались, – это явное противоречие остается неразрешенным в поэме…

Пушкин был вполне прав и проявил большую смелость, не боясь открыто демонстрировать это противоречие. Ведь оно заключалось не в его мыслях, не в его неумении разрешить его, а в самой жизни. Это – противоречие между благом государства и счастьем отдельной личности, противоречие, которое в той или иной форме неизбежно, пока существует государство…

В художественном отношении «Медный всадник» представляет собою чудо искусства. В предельно ограниченном объеме (в поэме всего 481 стих) заключено множество ярких, живых и высокопоэтических картин. Таковы отдельные образы (во «Вступлении»), из которых составляется цельный, величественный образ Петербурга; насыщенное силой и динамикой, из ряда частных картин слагающееся описание наводнения; удивительное по поэтичности и яркости изображение бреда безумного Евгения.

Отличают «Медного всадника» от других пушкинских поэм необычайная гибкость и разнообразие его стиха, то торжественного и слегка архаизированного, то предельно простого, разговорного, но всегда поэтичного.

Особый характер придает поэме применение приемов почти музыкального строения образов: повторение с некоторыми вариациями одних и тех же слов и выражений (сторожевые львы над крыльцом дома, образ памятника Петру, «кумира на бронзовом коне»); проведение через всю поэму в разных изменениях одного и того же тематического мотива – дождя и ветра, Невы (в бесчисленных ее аспектах и т. п.), не говоря уже о прославленной звукописи этой удивительной поэмы.

С. Бонди