Текст книги "Литература XVIII века"

Ода торжественная Ея Императорскому Величеству Всепресветлейшей Державнейшей великой Государыне Императрице Екатерине Алексеевне, самодержице всероссийской на преславное Ея восшествие на Всероссийский Императорский престол июня 28 дня 1762 года

Внемлите все пределы света

И ведайте, что может Бог!

Воскресла нам Елисавета:

Ликует церьковь и чертог.

Она! или Екатерина!

Она из обоих едина!

Ее и бодрость и восход

Златой наукам век восставит

И от презрения избавит

Возлюбленный Российский род.

Российский род, коль ты ужасен

В полях против своих врагов,

Толь дом твой в недрах безопасен:

Ты вне гроза, ты внутрь покров.

Полки сражая, вне воюешь;

Но внутрь без крови торжествуешь.

Ты буря там, здесь тишина.

Умеренность тебе в кровь бранну,

В главу, победами венчанну,

От трех в сей век Богинь дана.

Петра Великого Супруга,

Взведенная самим на Трон,

Краса и честь земного круга

И слава скиптров и корон,

Прехраброму сему Герою

Среди пылающего строю

Дает спасительный совет,

Военно сердце умягчает;

И, мир прияв, облобызает

Разжженный яростью Магмет.

Елисавета царством мирным

Российские мягчит сердца

И как дыханием зефирным

Взираньем кроткого лица

Вливает благосклонность в нравы,

В войнах не умаляя славы.

Возложенный себе венец

Победой, миром украшает,

Трофеями превозвышает

Державы своея конец.

В сии прискорбны дни природным

Российским истинным сынам

Ослабу духом благородным

Дает Екатерина нам.

Мы, кротости Богинь навыкнув

И в счастье, ими данно, вникнув,

Судьбину тщимся отвратить.

Уже для обществу покрова

Согласно всех душа готова

В Ней Дщерь Петрову возвратить.

Слыхал ли кто из в свет рожденных,

Чтоб торжествующий народ

Предался в руки побежденных? –

О стыд, о странный оборот! –

Чтоб кровью купленны Трофеи

И победителей злодеи

Приобрели в напрасный дар

И данную залогом веру?

В тебе, Россия, нет примеру;

И ныне отвращен удар.

Любовь Твоя к Екатерине,

Екатеринина к Тебе

Победу даровала ныне;

И Небо верной сей Рабе

Без раздробляющего звуку

Крепит благословенну руку

На наших буйных сопостат.

О коль видение прекрасно!

О коль мечтание ужасно!

Что смотрит сей, что слышит град?

Не мрак ли в облаках развился?

Или открылся гроб Петров?

Он взором смутен пробудился

И произносит глас таков:

«Я мертв терплю несносну рану!

На то ли вселюбезну Анну

В супружество Я поручил,

Дабы чрез то Моя Россия

Под игом области чужия

Лишилась власти, славы, сил?

На то ль, чтоб все, труды несчетны

И приобретенны плоды

Разрушились и были тщетны

И новы возросли беды?

На то ль воздвиг Я град священный,

Дабы, врагами населенный,

Россиянам ужасен был

И вместо радостной столицы

Тревожил дальные границы,

Которы Я распространил?»

О Тень великая, спокойся:

Мы помним тьмы Твоих заслуг;

Безмолвна в вечности устройся:

Твой труд меж нами жив вокруг.

Не предадим Твоей любови,

Не пощадим последней крови:

Спешим Отечество покрыть

Вослед премудрой Героине,

Любезной всем Екатерине,

Любезны Ей и верны быть.

Что чаяли вы, Невски Музы,

В великий оный громкий час?

«Согласны мыслей всех союзы

Веселый возвышали глас!»

Как звали ревностну присягу?

«Благословенную отвагу!»

Что зрели, как закрылся день?

«Нам здешние брега и волны

Величества, приятства полны

Сквозь тонкую казались тень!

Среди избраннейших Героев

Между блистающим ружьем,

Среди непобедимых строев

Сверкает Красота мечем

И нежность пола уважает,

И тою храбрость украшает,

Обеими сердца влечет.

Всяк видя, следуя за Нею,

Гласит устами и душею:

Так шла на Трон Елисавет!»

Гряди, Российская отрада,

Гряди, желание сердец,

И буди от врагов ограда,

Поставь опасностям конец;

И оправдай Елисавету,

Всему доказывая свету,

Что полная Триумфов брань

Постыждена поносным миром,

И сопостат, почтен Кумиром,

От нас приемлет в жертву дань.

Уже нам дневное светило

Свое пресветлое лице

Всерадостным очам явило

Лучей прекрасных во венце.

Туманы, мраки разгоняя

И радость нашу предваряя,

Поля, леса, брега живит;

В росе, в струях себя являет.

Ему подобный к нам сияет

Избавившей Богини вид.

В удвоенном Петрополь блеске

Торжественный подъемлет шум,

При громком восхищаясь плеске

Отрадой возвышает ум;

Взирая на свою избаву,

На мысль приводит прежню славу.

В церьквах, по стогнам, по домам

Несчетно множество народу

Гремящу представляет воду,

Что глас возносит к небесам.

Теперь злаумышленье в яме,

За гордость свержено, лежит:

Екатерина в Божьем храме

С благоговением стоит,

Хвалу на Небо воссылает

И купно сердце всех пылает

О целости Ея и нас;

Что Вышний крепкою десницей,

Богиню нам подав Царицей,

От гибели невинных спас.

Услышьте, Судии земные

И все державные главы:

Законы нарушать святые

От буйности блюдитесь вы

И подданных не презирайте,

Но их пороки исправляйте

Ученьем, милостью, трудом.

Вместите с правдою щедроту,

Народну наблюдайте льготу,

То Бог благословит ваш дом.

О коль велико, как прославят

Монарха верные раби!

О коль опасно, как оставят,

От тесноты своей, в скорби!

Внимайте нашему примеру,

Любите их, любите веру:

Она – свирепости узда,

Сердца народов сопрягает

И вам их верно покоряет,

Твердее всякого щита.

А вы, которым здесь Россия

Дает уже от древних лет

Довольство вольности златыя,

Какой в других державах нет,

Храня к своим соседам дружбу,

Позволила по вере службу

Беспреткновенно приносить;

На то ль склонились к вам Монархи

И согласились Иерархи,

Чтоб древний наш закон вредить,

И вместо, чтоб вам быть меж нами

В пределах должности своей,

Считать нас вашими рабами

В противность истины вещей?

Искусство нынешне доводом,

Что было над Российским родом

Умышлено от ваших глав

К попранью нашего закона,

Российского к паденью Трона,

К рушению народных прав.

Обширность наших стран измерьте,

Прочтите книги славных дел

И чувствам собственным поверьте:

Не вам подвергнуть наш предел.

Исчислите тьму сильных боев,

Исчислите у нас Героев

От земледельца до Царя

В суде, в полках, в морях и в селах,

В своих и на чужих пределах

И у святого олтаря.

О коль Монарх благополучен,

Кто знает Россами владеть!

Он будет в свете славой звучен

И всех сердца в руке иметь.

Тебя толь счастливу считаем,

Богиня, в коей признаваем

В единой все доброты вдруг:

Щедроты, веру, справедливость,

И с постоянством прозорливость,

И истинный Геройский дух.

Осмнадцать лет Ты украшала

Благословенный дом Петров,

Елисавете подражала

В Монарших высоте даров,

Освобождая утесненных

И ободряя оскорбленных,

Склонила высоту небес

От злой судьбы Тебя избавить,

Над нами царствовать поставить

И отереть нам токи слез.

Науки, ныне торжествуйте:

Взошла Минерва на Престол.

Пермесски воды, ликовствуйте,

Шумя крутитесь в злачный дол.

Вы в реки и в моря спешите

И нашу радость возвестите

Лугам, горам и островам;

Скажите, что для просвешенья

Повсюду утвердит ученья,

Создав прекрасны храмы вам.

А Ты, о Отрасль вожделенна,

Спасенная от сильных рук,

Будь жизнь Твоя благословенна,

Прекрасна посреде наук;

Дражайший Павел наш, мужайся,

В объятьях Рождьшей утешайся

И бывши скорби забывай.

Она все бури успокоит,

Щедротой, ревностью устроит

Тебе и нам прекрасный рай.

Герои храбры и усерды,

Которым промысл положил

Приять намерения тверды

Противу беззаконных сил

В защиту нашей Героине,

Красуйтесь, веселитесь ныне:

На вас лавровые венцы

В несчетны веки не увянут,

Доколе Россы не престанут

Греметь в подсолнечной концы.

Я знак бессмертия себе воздвигнул

Я знак бессмертия себе воздвигнул

Превыше пирамид и крепче меди,

Что бурный аквилон сотреть не может,

Ни множество веков, ни едка древность.

Не вовсе я умру; но смерть оставит

Велику часть мою, как жизнь скончаю.

Я буду возрастать повсюду славой,

Пока великий Рим владеет светом.

Где быстрыми шумит струями Авфид,

Где Давнус царствовал в простом народе,

Отечество мое молчать не будет,

Что мне беззнатный род препятством не был,

Чтоб внесть в Италию стихи эольски

И первому звенеть Алцейской лирой.

Взгордися праведной заслугой, муза,

И увенчай главу дельфийским лавром.

Случились вместе два Астро́нома в пиру

Случились вместе два Астро́нома в пиру

И спорили весьма между собой в жару.

Один твердил: земля, вертясь, круг Солнца ходит;

Другой, что Солнце все с собой планеты водит:

Один Коперник был, другой слыл Птолемей.

Тут повар спор решил усмешкою своей.

Хозяин спрашивал: «Ты звезд теченье знаешь?

Скажи, как ты о сем сомненье рассуждаешь?»

Он дал такой ответ: «Что в том Коперник прав,

Я правду докажу, на Солнце не бывав.

Кто видел простака из поваров такова,

Который бы вертел очаг кругом жаркова?»

* * *

Богиня, дщерь божеств, науки основавших

И приращенье их тебе в наследство давших,

Ты шествуешь по их божественным стопам,

Распростираючи щедроты светлость нам.

Мы, признаваясь, что едва того достойны,

Остались бы всегда в трудах своих спокойны;

Но только к славе сей того недостает,

Чтоб милость к нам твою увидел ясно свет.

Дабы признали все народы и языки,

Коль мирные твои дела в войну велики.

Дабы украшенный твоей рукой Парнас

Любителей наук призвать возвысил глас

И, славным именем гремя Елисаветы,

При лике их расторг завистников наветы.

Теперь Германия войной возмущена,

Рыдания, и слез, и ужаса полна;

За собственных сынов с парнасскими цветами

Питает сопостат с кровавыми мечами.

Любитель тишины, собор драгих наук,

Защиты крепкия от бранных ищет рук.

О коль велики им отрады и утехи:

Восследуют и нам в учениях успехи

И славной слух, когда твой университет

О имени твоем под солнцем процветет,

Тобою данными красуясь вечно правы

Для истинной красы Российския державы.

И юношество к нам отвсюду притекут

К наукам прилагать в Петрове граде труд.

Петрова ревность к ним, любовь Екатерины,

И щедрости твои воздвигнут здесь Афины.

Приемлемые в них учены пришлецы

Расширят о тебе в подсолнечной концы,

Коль милосерда ты, коль счастлива Россия,

Что царствуют с тобой в ней времена златыя!

Рушитель знания, свирепой брани звук

Под скипетром твоим защитник стал наук,

Что выше мнения сквозь дым, сквозь прах восходят,

Их к удивлению, нас к радости приводят.

Мы соружим похвал тебе, Минерве, храм,

В приличность по твоим божественным делам;

В российски древности, в Натуры тайны вникнем

И тьмами уст твои достоинства воскликнем.

Коль счастлив оной день, коль счастлив буду я,

Когда я, середи российских муз стоя,

Благодеяние твое представлю ново.

Великостью его о как возвышу слово!

Тогда мой средственной в российской речи дар

В благодарении сугубой примет жар.

Когда внимания сей глас мой удостоишь

И искренних сердец желанья успокоишь,

Ты новы силы нам, богиня, подаришь,

Драгое Отчество сугубо просветишь.

Сие исполнится немногими чертами,

Когда рука твоя ущедрится над нами:

Для славы твоея, для общего плода,

Не могут милости быть рано никогда.

Кузнечик

Кузнечик дорогой, коль много ты блажен,

Коль больше пред людьми ты счастьем одарен!

Препровождаешь жизнь меж мягкою травою

И наслаждаешься медвяною росою.

Хотя у многих ты в глазах презренна тварь,

Но в самой истине ты перед нами царь;

Ты ангел во плоти, иль, лучше, ты бесплотен!

Ты скачешь и поешь, свободен, беззаботен,

Что видишь, всё твое; везде в своем дому,

Не просишь ни о чем, не должен никому.

К статуе Петра Великого

Се образ изваян премудрого героя,

Что, ради подданных лишив себя покоя,

Последний принял чин и царствуя служил,

Свои законы сам примером утвердил,

Рожденны к скипетру, простер в работу руки,

Монаршу власть скрывал, чтоб нам открыть науки.

Когда он строил град, сносил труды в войнах,

В землях далеких был и странствовал в морях,

Художников сбирал и обучал солдатов,

Домашних побеждал и внешних сопостатов;

И словом, се есть Петр, отечества Отец;

Земное божество Россия почитает,

И столько алтарей пред зраком сим пылает,

Коль много есть ему обязанных сердец.

Разговор с Анакреоном

Анакреон

Ода I

Мне петь было о Трое,

О Кадме мне бы петь,

Да гусли мне в покое

Любовь велят звенеть.

Я гусли со струна́ми

Вчера переменил

И славными делами

Алкида возносил;

Да гусли поневоле

Любовь мне петь велят,

О вас, герои, боле,

Прощайте, не хотят.

Ломоносов

Ответ

Мне петь было о нежной,

Анакреон, любви;

Я чувствовал жар прежней

В согревшейся крови,

Я бегать стал перстами

По тоненьким струнам

И сладкими словами

Последовать стопам.

Мне струны поневоле

Звучат геройский шум.

Не возмущайте боле,

Любовны мысли, ум;

Хоть нежности сердечной

В любви я не лишен,

Героев славой вечной

Я больше восхищен.

Анакреон

Ода XXIII

Когда бы нам возможно

Жизнь было продолжи́ть,

То стал бы я не ложно

Сокровища копить,

Чтоб смерть в мою годину,

Взяв деньги, отошла

И, за отку́п кончину

Отсрочив, жить дала;

Когда же я то знаю,

Что жить положен срок,

На что крушусь, вздыхаю,

Что мзды скопить не мог;

Не лучше ль без терзанья

С приятельми гулять

И нежны воздыханья

К любезной посылать.

Ломоносов

Ответ

Анакреон, ты верно

Великой философ,

Ты делом равномерно

Своих держался слов.

Ты жил по тем законам,

Которые писал,

Смеялся забобонам,

Ты петь любил, плясал;

Хоть в вечность ты глубоку

Не чаял больше быть,

Но славой после року

Ты мог до нас дожить;

Возьмите прочь Сенеку,

Он правила сложил

Не в силу человеку,

И кто по оным жил?

Анакреон

Ода XI

Мне девушки сказали:

«Ты дожил старых лет»,

И зеркало мне дали:

«Смотри, ты лыс и сед».

Я не тужу ни мало,

Еще ль мой волос цел.

Иль темя гладко стало,

И весь я побелел;

Лишь в том могу божиться,

Что должен старичок

Тем больше веселиться,

Чем ближе видит рок.

Ломоносов

Ответ

От зеркала сюда взгляни, Анакреон,

И слушай, что ворчит, нахмурившись, Катон:

«Какую вижу я седую обезьяну?

Не злость ли адская, такой оставя шум,

От ревности на смех склонить мой хочет ум?

Однако я за Рим, за вольность твердо стану,

Мечтаниями я такими не смущусь

И сим от Кесаря кинжалом свобожусь».

Анакреон, ты был роскошен, весел, сладок,

Катон старался ввесть в республику порядок;

Ты век в забавах жил и взял свое с собой,

Его угрюмством в Рим не возвращен покой;

Ты жизнь употреблял как временну утеху,

Он жизнь пренебрегал к республики успеху;

Зерном твой отнял дух приятной виноград,

Ножем он сам, себе был смертный супостат;

Беззлобно роскошь в том была тебе причина,

Упрямка славная была ему судьбина;

Несходства чудны вдруг и сходства понял я,

Умнее кто из вас, другой будь в том судья.

Анакреон

Ода XXVIII

Мастер в живопистве первой,

Первой в Родской стороне,

Мастер, научен Минервой,

Напиши любезну мне.

Напиши ей кудри черны,

Без искусных рук уборны,

С благовонием духов,

Буде способ есть таков.

Дай из роз в лице ей крови

И как снег представь белу,

Проведи дугами брови

По высокому челу,

Не сведи одну с другою.

Не расставь их меж собою,

Сделай хитростью своей,

Как у девушки моей;

Цвет в очах ея небесной,

Как Минервин, покажи

И Венерин взор прелестной

С тихим пламенем вложи,

Чтоб уста без слов вещали

И приятством привлекали

И чтоб их безгласна речь

Показалась медом течь;

Всех приятностей затеи

В подбородок умести

И кругом прекрасной шеи

Дай лилеям расцвести,

В коих нежности дыхают,

В коих прелести играют

И по множеству отрад

Водят усумненной взгляд;

Надевай же платье ало

И не тщись всю грудь закрыть,

Чтоб, ее увидев мало,

И о прочем рассудить.

Коль изображенье мочно.

Вижу здесь тебя заочно,

Вижу здесь тебя, мой свет;

Молви ж, дорогой портрет.

Ломоносов

Ответ

Ты счастлив сею красотою

И мастером, Анакреон,

Но счастливей ты собою

Чрез приятной лиры звон;

Тебе я ныне подражаю

И живописца избираю.

Дабы потщился написать

Мою возлюбленную Мать.

О мастер в живопистве первой,

Ты первой в нашей стороне,

Достоин быть рожден Минервой,

Изобрази Россию мне,

Изобрази ей возраст зрелой

И вид в довольствии веселой,

Отрады ясность по челу

И вознесенную главу;

Потщись представить члены здравы,

Как до́лжны у богини быть,

По пле́чам волосы кудрявы

Признаком бодрости завить,

Огонь вложи в небесны очи

Горящих звезд в средине ночи,

И брови выведи дугой,

Что кажет после туч покой;

Возвысь сосцы, млеком обильны,

И чтоб созревша красота

Являла мышцы, руки сильны,

И полны живости уста

В беседе важность обещали

И так бы слух наш ободряли,

Как чистой голос лебедей,

Коль можно хитростью твоей;

Одень, одень ее в порфиру,

Дай скипетр, возложи венец,

Как должно ей законы миру

И распрям предписать конец;

О коль изображенье сходно,

Красно, любезно, благородно,

Великая промолви Мать,

И повели войнам престать.

Гавриил Романович Державин

(1743–1816)

Властителям и судиям

Восстал всевышний бог, да судит

Земных богов во сонме их;

Доколе, рек, доколь вам будет

Щадить неправедных и злых?

Ваш долг есть: сохранять законы,

На лица сильных не взирать,

Без помощи, без обороны

Сирот и вдов не оставлять.

Ваш долг: спасать от бед невинных,

Несчастливым подать покров;

От сильных защищать бессильных,

Исторгнуть бедных из оков.

Не внемлют! видят – и не знают!

Покрыты мздою очеса:

Злодействы землю потрясают,

Неправда зыблет небеса.

Цари! Я мнил, вы боги властны,

Никто над вами не судья,

Но вы, как я подобно, страстны,

И так же смертны, как и я.

И вы подобно так падете,

Как с древ увядший лист падет!

И вы подобно так умрете,

Как ваш последний раб умрет!

Воскресни, боже! боже правых!

И их молению внемли:

Приди, суди, карай лукавых,

И будь един царем земли!

Памятник

Я памятник себе воздвиг чудесный, вечный,

Металлов тверже он и выше пирамид;

Ни вихрь его, ни гром не сломит быстротечный,

И времени полет его не сокрушит.

Так! – весь я не умру, но часть меня большая,

От тлена убежав, по смерти станет жить,

И слава возрастет моя, не увядая,

Доколь славянов род вселенна будет чтить.

Слух пройдет обо мне от Белых вод до Черных,

Где Волга, Дон, Нева, с Рифея льет Урал;

Всяк будет помнить то в народах неисчетных,

Как из безвестности я тем известен стал,

Что первый я дерзнул в забавном русском слоге

О добродетелях Фелицы возгласить,

В сердечной простоте беседовать о Боге

И истину царям с улыбкой говорить.

О муза! возгордись заслугой справедливой,

И презрит кто тебя, сама тех презирай;

Непринужденною рукой неторопливой

Чело твое зарей бессмертия венчай.

Евгению. Жизнь Званская

Блажен, кто менее зависит от людей,

Свободен от долгов и от хлопот приказных,

Не ищет при дворе ни злата, ни честей

И чужд сует разнообразных!

Зачем же в Петрополь на вольну ехать страсть,

С пространства в тесноту, с свободы за затворы,

Под бремя роскоши, богатств, сирен под власть

И пред вельможей пышны взоры?

Возможно ли сравнять что с вольностью златой,

С уединением и тишиной на Зваике?

Довольство, здравие, согласие с женой,

Покой мне нужен – дней в останке.

Восстав от сна, взвожу на небо скромный взор;

Мой утренюет дух правителю вселенной;

Благодарю, что вновь чудес, красот позор

Открыл мне в жизни толь блаженной.

Пройдя минувшую и не нашедши в ней,

Чтоб черная змия мне сердце угрызала,

О! коль доволен я, оставил что людей

И честолюбия избег от жала!

Дыша невинностью, пью воздух, влагу рос,

Зрю на багрянец зарь, на солнце восходяще,

Ищу красивых мест между лилей и роз,

Средь сада храм жезлом чертяще.

Иль, накорми моих пшеницей голубей,

Смотрю над чашей вод, как вьют под небом круги;

На разноперых птиц, поющих средь сетей,

На кроющих, как снегом, луги.

Пастушьего вблизи внимаю рога зов,

Вдали тетеревей глухое токованье,

Барашков в воздухе, в кустах свист соловьев,

Рев крав, гром жолн и коней ржанье.

На кровле ж зазвенит как ласточка, и пар

Повеет с дома мне манжурской иль левантской,

Иду за круглый стол: и тут-то раздобар

О снах, молве градской, крестьянской;

О славных подвигах великих тех мужей,

Чьи в рамах по стенам златых блистают лицы.

Для вспоминанья их деяний, славных дней,

И для прикрас моей светлицы,

В которой поутру иль ввечеру порой

Дивлюся в Вестнике, в газетах иль журналах,

Россиян храбрости, как всяк из них герой,

Где есть Суворов в генералах;

В которой к госпоже, для похвалы гостей,

Приносят разные полотна, сукна, ткани,

Узорны образцы салфеток, скатертей,

Ковров, и кружев, и вязани;

Где с скотен, пчельников, и с птичен, и прудов

То в масле, то в сотах зрю злато под ветвями,

То пурпур в ягодах, то бархат-пух грибов,

Сребро, трепещуще лещами;

В которой, обозрев больных в больнице, врач

Приходит доносить о их вреде, здоровье,

Прося на пищу им: тем с поливкой калач,

А тем лекарствица, в подспорье;

Где также иногда по биркам, по костям,

Усастый староста, иль скопидом брюхатой,

Дает отчет казне, и хлебу, и вещам,

С улыбкой часто плутоватой.

И где, случается, гудожники млады

Работы кажут их на древе, на холстине

И получают в дар подачи за труды,

А в час и денег по полтине.

И где до ужина, чтобы прогнать как сон,

В задоре иногда в игры зело горячи

Играем в карты мы, в ерошки, в фараон,

По грошу в долг и без отдачи.

Оттуда прихожу в святилище я муз

И с Флакком, Пиндаром, богов воседши в пире,

К царям, к друзьям моим иль к небу возношусь

Иль славлю сельску жизнь на лире;

Иль в зеркало времен, качая головой,

На страсти, на дела зрю древних, новых веков,

Не видя ничего, кроме любви одной

К себе, – и драки человеков.

«Всё суета сует! – я, воздыхая, мню;

Но, бросив взор на блеск светила полудневна, —

О, коль прекрасен мир! Что ж дух мой бременю?

Творцом содержится вселенна.

Да будет на земли и в небесах его

Единого во всем вседействующа воля!

Он видит глубину всю сердца моего,

И строится моя им доля».

Дворовых между тем, крестьянских рой детей

Сбирается ко мне не для какой науки,

А взять по нескольку баранок, кренделей,

Чтобы во мне не зрели буки.

Письмоводитель мой тут должен на моих

Бумагах мараных, пастух как на овечках,

Репейник вычищать, – хоть мыслей нет больших,

Блестят и жучки в епанечках.

Бьет полдня час, рабы служить к столу бегут;

Идет за трапезу гостей хозяйка с хором.

Я озреваю стол – и вижу разных блюд

Цветник, поставленный узором.

Багряна ветчина, зелены щи с желтком,

Румяно-желт пирог, сыр белый, раки красны,

Что смоль, янтарь – икра, и с голубым пером

Там щука пестрая – прекрасны!

Прекрасны потому, что взор манят мой, вкус;

Но не обилием иль чуждых стран приправой:

А что опрятно всё и представляет Русь,

Припас домашний, свежий, здравой.

Когда же мы донских и крымских кубки вин,

И липца, воронка и чернопенна пива

Запустим несколько в румяный лоб хмелин, —

Беседа за сластьми шутлива.

Но молча вдруг встаем – бьет, искрами горя,

Древ русских сладкий сок до подвенечных бревен:

За здравье с громом пьем любезного царя.

Цариц, царевичей, царевен.

Тут кофе два глотка; схрапну минут пяток;

Там в шахматы, в шары иль из лука стрелами,

Пернатый к потолку лаптой мечу леток

И тешусь разными играми.

Иль из кристальных вод, купален, между древ,

От солнца, от людей под скромным осененьем,

Там внемлю юношей, а здесь плесканье дев,

С душевным неким восхищеньем.

Иль в стекла оптики картинные места

Смотрю моих усадьб; на свитках грады, царства,

Моря, леса, – лежит вся мира красота

В глазах, искусств через коварства.

Иль в мрачном фонаре любуюсь, звезды зря

Бегущи в тишине по синю волн стремленью:

Так солнцы в воздухе, я мню, текут горя,

Премудрости ко прославленью.

Иль смотрим, как вода с плотины с ревом льет

И, движа машину, древа на доски делит;

Как сквозь чугунных пар столпов на воздух бьет,

Клокоча огнь, толчет и мелет.

Иль любопытны, как бумажны руны волн

В лотки сквозь игл, колес, подобно снегу, льются

В пушистых локонах, и тьмы вдруг веретен

Марииной рукой прядутся.

Иль как на лен, на шелк цвет, пестрота и лоск,

Все прелести, красы, берутся с поль царицы;

Сталь жесткая, глядим, как мягкий, алый воск,

Куется в бердыши милицы.

И сельски ратники как, царства став щитом,

Бегут с стремленьем в строй во рыцарском убранстве:

«За веру, за царя мы, – говорят, – помрем,

Чем у французов быть в подданстве».

Иль в лодке вдоль реки, по брегу пеш, верхом,

Качусь на дрожках я соседей с вереницей;

То рыбу удами, то дичь громим свинцом,

То зайцев ловим псов станицей.

Иль стоя внемлем шум зеленых, черных волн,

Как дерн бугрит соха, злак трав падет косами,

Серпами злато нив, – и ароматов полн

Порхает ветр меж нимф рядами.

Иль смотрим, как бежит под черной тучей тень

По копнам, по снопам, коврам желто-зеленым

И сходит солнышко на нижнюю степень

К холмам и рощам сине-темным.

Иль, утомясь, идем скирдов, дубов под сень:

На бреге Волхова разводим огнь дымистый;

Глядим, как на воду ложится красный день,

И пьем под небом чай душистый.

Забавно! в тьме челнов с сетьми как рыбаки,

Ленивым строем плыв, страшат тварь влаги стуком;

Как парусы суда и лямкой бурлаки

Влекут одним под песнью духом.

Прекрасно! тихие, отлогие брега

И редки холмики, селений мелких полны,

Как, полосаты их клоня поля, луга,

Стоят над током струй безмолвны.

Приятно! как вдали сверкает луч с косы

И эхо за лесом под мглой гамит народа,

Жнецов поющих, жниц полк идет с полосы,

Когда мы едем из похода.

Стекл заревом горит мой храмовидный дом.

На гору желтый всход меж роз осиявая,

Где встречу водомет шумит лучей дождем,

Звучит музыка духовая.

Из жерл чугунных гром по праздникам ревет;

Под звездной молнией, под светлыми древами

Толпа крестьян, их жен вино и пиво пьет,

Поет и пляшет под гудками.

Но скучит как сия забава сельска нам,

Внутрь дома тешимся столиц увеселеньем;

Велим талантами родных своих детям

Блистать: музыкой, пляской, пеньем.

Амурчиков, харит плетень иль хоровод,

Заняв у Талии игру и Терпсихоры,

Цветочные венки пастух пастушке вьет, —

А мы на них и пялим взоры.

Там с арфы звучный порывный в души гром,

Здесь тихогрома с струн смягченны, плавны тоны

Бегут, – и в естестве согласия во всем

Дают нам чувствовать законы.

Но нет как праздника, и в будни я один,

На возвышении сидя столпов перильных,

При гуслях под вечер, челом моих седин

Склонясь, ношусь в мечтах умильных, —

Чего в мой дремлющий тогда не входит ум?

Мимолетящи суть все времени мечтаньи:

Проходят годы, дни, рев морь и бурей шум

И всех зефиров повеваньи.

Ах! где ж, ищу я вкруг, минувший красный день?

Победы слава где, лучи Екатерины?

Где Павловы дела? – Сокрылось солнце, – тень!..

Кто весть и впредь полет орлиный?

Вид лета красного нам Александров век;

Он сердцем нежных лир удобен двигать струны;

Блаженствовал под ним в спокойстве человек,

Но мещет днесь и он перуны.

Умолкнут ли они? – Сие лишь знает тот,

Который к одному концу все правит сферы;

Он перстом их своим как строй какой ведет,

Ко благу общему склоняя меры.

Он корни помыслов, он зрит полет всех мечт

И поглумляется безумству человеков:

Тех освещает мрак, тех помрачает свет,

И днешних, и грядущих веков.

Грудь россов утвердил, как стену, он в отпор

Темиру новому под Пултуском, Прейсш-Лау;

Младых вождей расцвел победами там взор,

И скрыл орла седого славу.

Так самых светлых звезд блеск меркнет от нощей.

Что жизнь ничтожная? Моя скудельна лира!

Увы! и даже прах спахнет моих костей

Сатурн крылами с тленна мира.

Разрушится сей дом, засохнет бор и сад,

Не воспомянется нигде и имя Званки;

Но сов, сычей из дупл огнезеленый взгляд

И разве дым сверкнет с землянки.

Иль нет, Евгений! ты, быв некогда моих

Свидетель песен здесь, взойдешь на холм тот страшный,

Который тощих недр и сводов внутрь своих

Вождя, волхва, гроб кроет мрачный,

От коего как гром катается над иим

С булатных ржавых врат, и сбруи медной гулы

Так слышны под землей, как грохотом глухим

В лесах трясясь, звучат стрел тулы.

Так, разве ты, отец! святым твоим жезлом

Ударив об доски, заросши мхом, железны,

И свитых вкруг моей могилы змей гнездом

Прогонишь – бледну зависть – в бездны;

Не зря на колесо веселых, мрачных дней,

На возвышение, на пониженье счастья,

Единой правдою меня в умах людей

Чрез Клии воскресишь согласья.

Так, в мраке вечности она своей трубой

Удобна лишь явить то место, где отзывы

От лиры моея шумящею рекой

Неслись чрез холмы, долы, нивы.

Ты слышал их, – и ты, будя твоим пером

Потомков ото сна, близ Севера столицы,

Шепнешь в слух страннику, в дали как тихий гром:

«Здесь бога жил певец, Фелицы».