Текст книги "Магия Африки. Приключения. Чудеса. Размышления"

Основная часть территории страны – холмистое плоскогорье, с высотами от 600 до 1 300 м. В климатической карте выделяют три сезона: сухой и прохладный в мае – июле, сухой и жаркий в августе – октябре и дождьливый и теплый в ноябре – апреле. В сезон дождей широкие разливы рек Замбези, Кафуе, Луангва приводят к образованию больших заболоченных территорий и размыванию местных красно-коричневых и красно– бурых почв. На саванных редколесьях с акациями и баобабами расположены три обширных заповедника. Все они лежат в долинах рек Кафуе и Луангвы, а потому дороги туда большую часть года залиты водой. Здесь раздолье для мухи це-це и шистоматоза. Но ведь чем недоступнее места, тем естественней природа, а потому тысячи людей стремятся побывать здесь, не считаясь с трудностями и опасностями…

С 1890 года Замбия являлась протекторатом Великобритании и получила независимость только в 1964 году. Эта страна известна как крупнейший в мире производитель и экспортер меди. Даже цоколь здания Национальной ассамблеи в миллионной Лусаке облицован большими листами этого металла – как символ основы экономики страны. Кроме меди, в горах добываются также цинк, свинец, кобальт, серебро, золото, марганцевая и железная руда.

Однако несмотря на природные богатства подавляющая часть населения чрезвычайно бедна, так как вынуждена довольствоваться нехитрыми плодами, выращенными на клочках своей земли. К тому же местные крестьяне, как и жители деревень ЮАР, Ботсваны, Зимбабве, нередко становятся жертвами еще одного страшного африканского бича – саранчи.

В этих местах встречается несколько видов данного насекомого. «Спрингам» – прыгунки, как голландцы когда-то прозвали перелетную саранчу, своей родиной выбрали пустыню Калахари. Именно там в сухой сезон они откладывают свои яички в пыль и песок. Пойдут дожди, и из земли полезет сочная зеленая трава. Из яичек тут же вылупливаются личинки. От взрослых насекомых они отличаются только отсутствием крыльев. С неимоверной жадностью пешая саранча набрасывается на молодую траву, сжирая все под корень. Когда корм заканчивается, миллионы личинок плотными рядами выступают в поход на поиски еды…

Они идут на своих тоненьких лапках или прыгают, как кузнечики, сотни километров строго выдерживая изначально выбранное направление. Непонятно почему, но эта армада никогда и никуда не сворачивает с пути и ничего не обходит. Саранча влезает на дома и заборы попавшихся на ее пути деревень, а спустившись, вновь продолжает движение прежним курсом, уничтожая все съестное на своем пути. А не ест она только камень, железо и синтетику. Остановить это неукротимое движение может только большая водная преграда – река или море. Небольшие реки саранча легко переплывает, а в больших тонет в неисчислимых количествах и сносится в море. Даже если попытаться остановить ее стеной огня, то миллионы насекомых бесстрашно поползут в пекло, погибнут и своими мертвыми телами погасят пламя. Остальные неумолимо ползут по трупам, наводя ужас на каждого, кто видел эту жуткую картину…

Но если движение полчищ личинок происходит не так уж быстро и направление его известно, то стоит саранче подняться на крыло, как опасность от нее резко возрастает. В воздухе она летит по направлению ветра, и только одному Богу известно, где эта туча окажется завтра. Стая крылатой саранчи издали действительно напоминает рыжее облако, похожее то ли на дым большого пожара, то ли на огромные клубы пыли. Приближаясь, она даже может заслонить собой солнце, зловеще знаменуя гибель всего растительного мира. Как будто почетным эскортом туча насекомых сопровождается множеством птиц разнообразных пород. Расправив большие крылья, рядом с ней реют бурые Орику – самые крупные африканские грифы; между ними парят бородатые коршуны; молниями проносятся желтые стервятники-ястребы Кольбе и всевозможные соколы; клекочут большие кафрские орлы, разгоняя воронов и ворон. В передвижной воздушной столовой на лету идет пир на весь птичий мир. Но больше всех здесь маленьких рябеньких птичек, чем-то напоминающих ласточек. Это так называемые саранчовые грифы. Они, конечно, никакие не грифы, а просто очень любят лакомиться саранчой, и живут только там, где она есть. Тысячи этих птичек сопровождают насекомых во всех перелетах, свивая гнезда и выводя птенцов поблизости от своей пищи.

Так и летит эта сборная воздушная армада, пока саранча не выберет себе зеленую жертву. Вообще-то она не гнушается ничем: ест сладкую зеленую кукурузу и горькие жесткие листья табака; съедает хлопчатобумажную и фланелевую одежду человека и продукты его питания; но, конечно же, предпочитает культурные посадки сельскохозяйственных растений. Саранчовая стая налетает на поля волнами. Вслед за первыми отрядами садятся следующие и следующие. Те, кто все уже съел, взлетают и перемещаются вперед, и этот накат длится до тех пор, пока «уборка урожая» полностью не закончится. Стоящий в воздухе шум крыльев напоминает шелест листвы в лесу при сильном ветре.

Печальное зрелище предстает перед глазами после того, как саранча улетит. Черная пустыня или пепелище после пожарища: ни травинки, ни листика – исчез зеленый цвет. Съедена даже кора на деревьях, и поэтому они тоже погибнут. И все это за один-два часа… Хорошо, хоть ночью она не летает. С заходом солнца и наступлением холода саранча садится и замирает, словно мертвая. Вся равнина, деревья и кусты того места, куда опустилась на ночевку ее стая, становится черной, как погасшие угли, покрытая толстым, в несколько сантиметров, слоем неподвижных насекомых.

Но саранча не только ест сама, но, как я уже говорил, является хорошей пищей и для других. Не одни только птицы любят этот богатый протеином корм. Почти все виды африканских животных едят саранчу. С жадностью ее пожирают антилопы, зебры, жирафы. Даже слоны и львы любят полакомиться хрустящим деликатесом. Кстати, саранча и сама съедает своих раненых и больных сородичей. С удовольствием ее поглощают и домашние животные: лошади, коровы, овцы, быки и собаки.

Человек тоже не остается в стороне: африканцы варят, жарят или сушат этих насекомых. Если уж прилетела стая саранчи, вся деревня собирает ее в мешки и сваливает затем в большие горы. Насекомых толкут в муку, замешивают затем на воде и варят вкусный и питательный суп. Запасая еду впрок, саранчу вялят на солнце, после чего она может храниться до полугода. Это хороший запас пищи, особенно для бушменов, странствующих по пустыне.

В последние годы в борьбе с саранчой человек стал применять эффективные химические средства, и ее набеги стали более редкими. Но до сих пор африканские крестьяне с тревогой посматривают на горизонт в сторону пустыни Калахари: а не приближается ли темно-рыжая туча, несущая голод и смерть. До сих пор армады саранчи, как Божья кара, внезапно появляются оттуда, опустошительным вихрем проносятся над Африкой и, сносимые ветром, гибнут в водах Индийского океана. Равнодушные волны его прибивают к берегам миллионы маленьких трупов, образуя из них на отмелях многометровой высоты горы. Запах разлагающегося белка разносится на сто пятьдесят – двести километров окрест, привлекая голодных падальщиков, и круговорот жизни продолжается…

А за окном нашего трака уже потянулись холмы, поросшие лесом, а скоро показались и горы. По дороге повстречалась машина с туристами, ехавшая из заповедника Южная Луангва. Водитель, оказавшийся приятелем Брендона, сообщил, что им не удалось пробиться в заповедник из-за раскисших доpoг. Повезет ли нам? Хочется в это верить, ведь в запасе есть несколько дней и авось подсохнет…

А мы уже едем по горной дороге. Ее крутой серпантин ведет машину все выше и выше к перевалу. Наконец, где-то на высоте полутора тысяч метров, дорога пошла вниз. Однако на одном из поворотов мы неожиданно уперлись в пробку. Ванесса побежала вперед, узнавать причину. Минут через десять, не дождавшись ее, пошли туда и мы все.

Спустившись по дороге мимо десятков двух автомашин, мы увидели причину затора. Авария – трагедия на горной дороге. Глазам открылась жуткая картина: два большегрузных грузовика на одном из поворотов столкнулись лоб в лоб. Один из них, груженный асбестовыми трубами, сразу улетел в стометровую пропасть и там сгорел. Смрадный черный дым, с запахом соляра и жженной резины, клубами поднимался в уже темнеющее небо. Другой грузовик, рассыпав по дороге какие-то ящики и тюки, развернулся поперек ее, зависнув кабиной над пропастью. Вернее, не кабиной, а тем, что осталось от нее: грудой смятого в комок металла, с капающей вниз кровью. Десятки автомашин скопились с обеих сторон аварии. Многие из них пытались проскочить между скалой и развернувшимся грузовиком, но застряли в узком пространстве, усугубив этим ситуацию. Сотни людей сбежались из автомашин и сверху и снизу…

Гвалт, ругань, отчаянная жестикуляция и никакого порядка. Все понимают, что еще несколько часов и наступит кромешная тьма. Никого не устраивает ситуация застрять ночью на узкой дороге горного перевала. К нашему счастью, где-то через час к месту аварии откуда-то добрался полицейский. Он принял единственно верное решение – столкнуть и эту машину в пропасть. Для этого не потребовалось большого труда, грузовик и так уже почти наполовину висел над ней. Одна из соседних машин подтолкнула его, и, под вопли разбегающихся в стороны людей, большегрузник с грохотом рухнул вниз. Спустя минуту раздался мощный взрыв, и многометровое пламя выплеснулось из ущелья вверх, обдав мне жаром лицо, осветив окрестности и всю толчею на дороге. Это жутко напоминало кадры из какого-то голливудского боевика с бомбежкой автокаравана, но чье– то горе заставляло стоять молча.

Еще час потребовался, чтобы развести пробку, и спускались мы вниз уже при свете фар. Затем машина съехала на грунтовую дорогу, и еще долго мы тряслись по пыльным рытвинам и ухабам, пока не оказались на берегу небольшой речушки, притока Замбези. Из-за вынужденной задержки наша экспедиция опоздала на маленький местный паром, но мы разыскали хижину паромщика. Старый беззубый негр согласился на переправу с условием двойного тарифа и того, что мы сами будем крутить ручную лебедку. Хорошо, что это не тот пограничный паром Казангула, а то куковать бы нам здесь до утра, выбиваясь из графика. При свете звезд и под скрип лебедки, вращаемой нами поочередно, переправа прошла благополучно. Еще пять километров ухабов, и мы стали лагерем на довольно крутом берегу нашей старой знакомой – реки Замбези. Завтра начинается наш сплав на каное, вниз по её течению.

Глава 7. Сплав по Замбези
Бедовое каноэ №13. Нападение гиппопотамов. В деревне народности тонга. СПИД не спит и ВИРУС не дремлет. Оргия культа Кандомбле. О христианах и язычниках Африки. Мать – Земля и человек

«Из-за острова на стрежень, на простор речной волны выплывают расписные африканские челны!» – этой песней Паша разбудил русскую бригаду в половине шестого утра. Нам крупно «повезло», так как по графику выпала честь дежурить два первых дня речного похода по реке Замбези. Посовещавшись, мы решили работать не по двое в день, как обычно, а вчетвером – до упора и показать иностранцам высший класс. В темноте приготовили плотный завтрак и когда рассвело, все в лагере уже были накормлены, а посуда перемыта…

Последнее, кстати, не так легко сделать: хоть река и рядом, но пользоваться водой оттуда нельзя. Все водоемы Африки, в том числе и самые крупные ее реки, и озера, заражены шистоматозом. Мелкие гельминты-шистосомы из воды легко проникают в организм человека через кожу и слизистые оболочки, вызывая сыпь, зуд, боли в животе, рези при мочеиспускании и еще массу других неприятных ощущений. Лечение дает переменный успех, а потому ни купаться, ни пить эту воду, даже кипяченую, – нельзя. Водяной танк нашего трака периодически заполняется из артезианских колодцев, и только этой водой мы и пользуемся в хозяйственных целях, экономя каждый ее литр.

У крутого берега реки нас уже ожидали восемь каноэ, предварительно заброшенные сюда организаторами тура. Это двухместные узкие пластиковые лодки с высоко загнутыми носом и кормой. Каждому гребцу полагалось по одному короткому веслу и по небольшому герметичному бачку для самых необходимых вещей. Палатки, спальные принадлежности и все лагерное имущество – поплывут на большой моторной лодке…

По нашим меркам, это полный комфорт: в многочисленных байдарочных походах нам приходилось все это буквально утрамбовывать между собой и тонким брезентом корпуса лодки. Нам – это мне и Паше, ведь Юрик с Володей опыта водных походов не имеют. Тем не менее, мы все четверо надели тельняшки и выглядели бывалыми моряками. Загрузив походное снаряжение и распределившись по каноэ, наша кавалькада тронулась в путь. На носу лодки – новичок, а на корме для управления – более опытный гребец, он же и капитан судна.

Паше с Володей достался борт №13, и все много шутили на этот счет. Но кому же, как не бывшему капитану первого ранга российского флота, справится с бедовым каноэ? По крайней мере, мы с Юриком верили, что наши полковники не осрамятся и в Африке. За неимением шампанского, Паша по морской традиции окропил нос своего каное баночным пивом и произнес какую-то флотскую абракадабру на специфическом матросском слэнге, от которого вянут уши у всех сухопутных жителей планеты. Как я понял, на литературном языке это прозвучало бы так: «Пусть каждое погружение закончится всплытием»!.. Смысл сказанного Пашей как-то сразу насторожил меня…

Река Замбези в этих местах достигает до пятисот метров в ширину. Течение ее довольно быстрое, вода мутная, с множеством мелких водоворотов. Чувствуется, что большая вода еще не сошла, так как сезон дождей закончился совсем недавно. Река несет поваленные стволы банановых деревьев, какие-то бревна и коряги, плавучие острова из осоки и тростника. Любой удар такого плавучего тарана в борт наших вертких каное однозначно мог закончится оверкилем – переворотом судна, по сухопутному.

Кстати, скажу, что уровень африканских рек поднимается и спадает гораздо быстрее, чем в регионах с умеренным климатом, потому что их питают, в основном, не озера и ручьи, как у нас, а облака. Резкий подъем воды обусловлен ее огромным количеством, обрушивающимся с неба в дождливый сезон. А в сухой сезон рекам нечем питаться, и жгучее солнце и сухая почва быстро расправляются с ними. Поэтому большинство рек в Африке зимой полностью пересыхают и напоминают гравийные автодороги. Только большие реки Замбези доживают до следующего сезона дождей.

Тем временем наши каноэ кильватерным строем идут по ее середине. Впереди – темнокожий местный рейнджер с карабином, который будет адмиралом экспедиции на время сплава, а замыкает колонну каноэ Брендона и Ванессы. На предварительном инструктаже нам всем было велено идти группой и держаться подальше от берегов, кишащих крокодилами и гиппопотамами. В общем – куда ни кинь – везде клин: в середине реки, на быстринах легко можно получить катастрофический удар бревном, а у берега мы – непрошенные тут гости, можем раздразнить хозяев мест – крокодилов и бегемотов, которые крайне опасны при атаках из воды…

В прошлом году, когда мы с Пашей также сплавлялись в Лаосе по Меконгу с целью увидеть величайший в мире водопад Кхон, любимым развлечением для всех было полоскание натруженных рук и ног в забортной воде. Сейчас же подобное удовольствие стопроцентно закончится плачевным исходом: если даже крокодил не утащит, то шистоматоз наверняка обеспечен. Поэтому гребем аккуратно, не забывая внимательно осматривать берега, поросшие тростником, осокой и плакучими ивами. Небольшие по размерам, с низко склоненными над водой ветвями и копьевидными серебристыми листьями эти деревья растут во многих уголках нашей планеты и называются вавилонскими ивами. По библейскому преданию, уведенные в плен евреи увивали ее ветвями свои арфы, когда плакали на реках вавилонских. Будем надеяться, что нам некого будет оплакивать в этом походе. Да и арфы нет, чтобы сыграть отходную…

Осторожно плывем по течению, маневрируя между островками осоки и теми корягами, что несет река. Довольно часто нам попадаются долбленые пироги туземных рыбаков. Решив дать нам возможность немного отдохнуть, Спайк, как горделиво назвал себя наш рейнджер, дал команду причалить к берегу неподалеку от одного из них, и мы смогли внимательно изучить устройство местной пироги – мокоро.

Такая лодка выдалбливается из цельного ствола большого дерева и напоминает длинный, заостренный с обеих сторон цилиндр с узкой продольной щелью. Гребец с коротким веслом сидит на маленькой кормовой площадке каноэ, опустив через щель ноги на ее дно. Там же лежат верши для ловли рыбы и большой камень – балансир для устойчивости. Верши, сплетенные из ивовых прутьев, рыбак длинным шестом пришпиливает ко дну реки в тихих заводях, и качающийся шест как поплавок дает ему знать о попавшей в нехитрую снасть рыбе.

Брендон, как профессиональный орнитолог, обращает наше внимание на одну из ив, склонившихся над рекой. На каждом кончике ее веток, почти касаясь воды, висели какие-то штуки, напоминающие по форме перевернутые вверх дном водочные графинчики с длинным горлышком, заканчивающимся отверстием. Зеленоватого цвета, сплетенные из жесткой травы, они достигали в длину до двадцати сантиметров. Это гнезда одной из разновидностей птиц-ткачиков. Их, оказывается, существует множество видов, и у каждого из них своя манера постройки гнезда, своя форма его и используемый для строительства материал. То, что мы видим, – гнездо ткачика висячего, и не зная, их можно запросто принять за зеленые плоды дерева. Брендон рассказал, что в записях первых путешественников по Африке описывались виденные там чудесные деревья с замечательными плодами: если их разломить, то внутри увидишь птичьи яйца или даже птенцов. Посмеявшись, мы пожелали рыбаку удачи и тронулись в дальнейшее плавание.

Довольно скоро, справа по борту мы заметили несколько голов гиппопотамов, торчащих из воды неподалеку от берега. Звери внимательно смотрели в нашу сторону, но пока что не проявляли видимых признаков беспокойства. Нас предупреждали, что животные эти довольно агрессивны. Находясь на берегу, очень опасно оказаться между гиппопотамом и рекой, так как он решит, что его хотят отсечь от воды, и будет вас атаковать. Находясь же в каноэ на реке, ни в коем случае не следует приближаться к ним, иначе они кинутся защищать свою лежку и перевернут лодку, с непредсказуемыми последствиями для жизни людей, оказавшихся в воде. И особенно агрессивны одиночные особи, которые посчитают вашу лодку конкурентом на брачное ложе.

По этим причинам наш караван стал прижиматься к противоположному берегу. Но тут мы увидели целое стадо бегемотов: одни из них лежали на небольшой песчаной косе, а вот три головы, торчащие из воды ближе всего к нам, незамедлительно и решительно двинулись в нашу сторону. Каноэ, ломая строй, шарахнулись опять на середину реки, и мы все отчаянно заработали веслами, стараясь побыстрее уйти из опасного места. Или звери поняли наши намерения, или им было лень, но отпугнув от стада, преследовать нас они не стали. А мы, встревоженно сбившись в кучу, еще долго не могли прийти в себя и восстановить строй. Перестав грести, все пустили лодки по течению и бурно обсуждали случившееся: насколько реальной была опасность?.. какие повадки у этих речных громил?.. и что ждет нас дальше?

Еще Геродот, Аристотель и Плиний в своих трудах описали гиппопотама, называя его речной лошадью, или водной коровой. Первого живого бегемота привезли в Рим за 58 лет до нашей эры, и затем в цирках гладиаторы сражались с этими исполинами. Просвещенная Европа увидела гиппопотама в 1851 году, на Всемирной выставке в Лондонском Риджент – парке, и с тех пор им занялись ученые-зоологи.

Эти крупные животные ведут полу-наземный, полуводный образ жизни и считаются очень опасными. Они хорошо плавают, быстро бегают по суше, вооружены грозными клыками и часто нападают на потенциального противника. В основном, конечно, гиппо живут в воде, стадами от трех до пятидесяти голов. Каждое из них имеет свой водоем, от небольшого болотца до огромного озера, или отрезок реки, с частью прилегающей суши. Свои владения гиппопотамы метят весьма оригинальным способом: крутя хвостом, как пропеллером, они разбрызгивают во все стороны выделяющийся кал, и горе чужаку из другого стада, нарушившему эти пахучие границы.

В воде эти животные предпочитают глубины до полутора метров, расхаживая по дну и вырывая с корнем большие подводные растения. Тем самым они чистят русла, предупреждая широкие разливы рек и затопление суши. В небольших водоемах гиппопотамы любят почти весь день стоять стадом, прижавшись друг к другу. Их ноздри, глаза и уши находятся на одной плоскости и поэтому видны одновременно, как торчащие перископы, а при нырянии они плотно закрываются. Однако под водой эти гиганты могут находится не более пяти– шести минут. А вот пловцы они отменные: известно, что гиппопотамы могут переплывать по океану тридцать километров от материка до острова Занзибар.

На сушу эти водные коровы выходят только для того, чтобы пастись. В поисках зеленой травы, они могут уходить на несколько километров от своего водоема, безошибочно находя дорогу назад. Делают это гиппопотамы в основном ночью, но могут и днем попастись недалеко от берега. Ведь у них несколько желудков, а длина кишечника – в два раза длиннее, чем у слона; как набить едой такое пузо? Вот и приходится им поглощать до шестидесяти килограммов пищи в сутки. А в сухой сезон эти звери едят даже тростник и сено, так как их желудочно-кишечный тракт способен усваивать сухую целлюлозу. Никаким другим животным не удается нагуливать такой огромный вес на столь скудных кормах. Последний может достигать трех с половиной тонн. Такой гигант имеет длину до четырех и высоту в холке – до полутора метров.

А рождается он пятидесятикилограммовым малышом. Беременность длится восемь месяцев, а роды происходят под водой. Там же детеныши сосут материнское молоко, при этом самка лежит на дне на боку, почти как свиноматка. Принято считать, что молоко гиппопотамов имеет розовый цвет, но это не совсем так. У них слишком много сальных желез, выделяющих маслянистый секрет, который спасает кожные покровы животного от палящего солнца. И эти выделения действительно имеют красный цвет. Кормление маленького бегемота мамой, в свою очередь, происходит на суше. И, конечно, же, в это самое время из сальных желез выделяется описанный выше красный секрет, и смешивается с обычным белым молоком. А при смешивании белого и красного получается нежно-розовый цвет. По той же причине и сами малыши гиппо имеют розовый цвет и потому являются лакомой едой для крокодилов и львов. Но взрослые члены стада бесстрашно защищают молодняк. Их крупные нижние клыки, которые растут всю жизнь, могут достигать в длину шестидесяти сантиметров и являются грозным оружием.

Клыки бегемотов ценятся у людей выше, чем слоновые бивни, так как не желтеют от времени, в отличие от последних. Когда-то из клыков гиппо делали вставные зубные челюсти и протезы. Короткие, но сильные ноги этого зверя имеют четыре пальца без когтей и небольшие копыта. С их помощью он может карабкаться вверх даже по крутым беретам рек и долго гнаться за нарушителем его спокойствия. Серо– коричневая кожа этого живого танка достигает толщины пяти сантиметров, и по прочности ей нет равных. Буры дубили ее не менее шести лет. Твердая, как камень, она использовалась бушменами для изготовления копий и щитов, а старатели даже шлифовали на ней алмазы!

Принято считать, что гиппопотамы нападают только в ответ на внешнюю угрозу. Но кто может знать, как он расценит любого постороннего, появившегося в его владениях? Еще Д. Ливингстон описал случай нападения самки гиппо на его лодку на той же реке Замбези, где мы сейчас сплавляемся. А известный немецкий исследователь Б. Гржимек сообщил о двух случаях, приключившихся с ним. На его железную лодку на озере Эдуард в Конго напал матерый самец этого животного. От сильного удара негр слуга вылетел из лодки, описал в воздухе круг и шлепнулся прямо на клык, торчавший из широко раскрытой пасти разъяренного зверя. Несчастный сильно поранил себе ягодицу, но кусать его гиппопотам почему-то не стал и уплыл к берегу. В другой раз гиппо напал на его машину-амфибию и пробил клыком ее обшивку. Путешественник только чудом не утонул. Не боятся гиппопотамы и огня. Известны случаи, когда они не раз без всякой на то причины нападали на рыбаков и носильщиков, дремавших ночью у костра, и убивали их… Вот в таком опасном окружении продолжается наше путешествие по великой реке. Человека здесь царем природы не считают и правильно делают… Учтем и будем вести себя скромнее.

Еще часа через три мы причалили к берегу у довольно большой, по здешним меркам, деревни народности тонга. Прямо в прибрежной воде растут высокие деревья с раскидистыми кронами. Это так называемые сосисочные деревья. На их крепких ветвях, как на длинных веревках, висят большие плоды, по форме напоминающие земляные орехи, длиной более полуметра. К сожалению, они являются съедобными только для бабуинов, шныряющих вокруг в немалом количестве.

У берега пришвартована целая флотилия уже знакомых нам долбленых каноэ. Немало таких посудин, уже отслуживших свой век, валяются догнивать на прибрежном откосе. Быстро зачерпнув воды из реки в деревянные корыта, местные женщины отходят от нее подальше и стирают нехитрую одежду. Мы тоже, не дожидаясь крокодилов, быстренько выскакиваем на песок, вытаскивая туда свои лодки, и идем в деревню. В центре ее – артезианский колодец, изготовленный японской благотворительной организацией. Чернокожие ребятишки, которых кругом великое множество, с большим удовольствием, по очереди, качают ручку колонки, наполняя прохладной водой наши опустевшие фляги. Утолив жажду и ополоснув лица, мы осматриваемся…

Вокруг колодца стоят три главных деревенских здания: больница, школа и церковь. Зданиями их, конечно, можно назвать с натяжкой, но староста поселка, который нас сопровождает, говорит о них с большой гордостью. Площадь каждого не более двадцати квадратных метров, но сложены они из необожженного кирпича и даже оштукатурены. Правда, вместо окон и дверей просто проемы в стенах, а жерди крыш покрыты тростником.

Внутри церкви устроены два ряда глиняных тумб для сидения и центральная тумба, побольше, для проповедника. На торцевой глиняной стене белой краской написано: «Африканская апостольская миссия в Замбии». В церкви никого нет, и на наш вопрос, когда проводится служба, староста говорит, что кто хочет и когда хочет, тот сам и молится, о чем хочет. Нательных крестиков ни у одного из жителей деревни мы не увидели, и в церковь за все время, что мы были там – никто не заходил. В хижинах также отсутствовали какие-либо символы христианской веры, но почти в каждой из них стояли уже знакомые нам деревянные идолы усопших родственников. Делаем логичный вывод: искусственно насаждаемое западными миссионерами христианство здесь так и не прижилось настоящим образом…

В помещении больницы, а точнее амбулатории шел прием педиатра, периодически приезжающего сюда из города. Это был чернокожий мужчина лет сорока, в светлых брюках и рубашке. Он взвешивал грудных детей в брезентовой люльке, привязанной к большому торговому безмену и выдавал всем по какому-то порошку. Несколько молодых мамаш, дожидающихся своей очереди, оживленно болтали, хвастаясь друг перед другом своими малышами, которых они носят в платках за спиной, почти так, как это делают цыгане. Рейнджер Спайк пояснил нам, что данная деревня – это районный центр и женщины прибыли к врачу из соседних деревень, пройдя немало километров по бушу. Как мы поняли, дети постарше, те, кто уже может ходить, обходятся в своей жизни без советов врача. Десятки босоногих галдящих чернокожих детишек толпами бегали за каждым из нас, протягивая ладошки за сувенирами. Маленькие – голышом, дети постарше – в коротких рваных штанишках, а подростки – в ношеных импортных майках, подаренных туристами.

Практически у всех ребятишек имеется резко выраженное плоскостопие, при виде которого наши доктора схватились бы за голову и стали бы назначать лечение. А дети, знай себе, бегают босиком десятки километров каждый день, и ноги у них, судя по всему, не болят. Не менее примечателен и другой факт: и у детей, и у взрослых прекрасные ровные белоснежные зубы, несмотря на то, что ни щеток, ни «блендамедов» в деревне нет. А может быть, именно поэтому зубы и не испортились, что не стирают они эмаль различными фирменными абразивами? Вероятно, главный доктор здесь – естественный отбор, и результаты его работы лучше, чем у многих ученых мужей от медицины. Представляю, в какие гримасы скорчатся их физиономии при этих словах, но факт налицо: дети, выжившие в подобных суровых условиях, физически крепче и здоровее «уняньканных» сверстников: они прошли фильтры природы и заслужили право жить…

Невольно задумываешься: а не потому ли наша цивилизация явно вырождается, что доктора упорно заставляют жить тех, кому на роду, механизмами естественного отбора, это не написано? Звучит довольно жестко, но не губим ли мы, в принципе, всю человеческую популяцию планеты, вырывая из законов естественного отбора отдельные, поврежденные от роду особи?..

Вот и с актуальнейшим СПИДом не все понятно. Что это: болезнь, Божья кара или «зачистка» человеческой породы? Ведь в мире уже под сорок миллионов человек являются вич – инфицированными. Ежегодно с таким диагнозом умирают три миллиона мужчин и женщин. И подавляющее большинство их – жители Африки. Так, например, в Замбии, где мы сейчас находимся, до восьми – десяти процентов всех больничных коек занято пациентами со СПИДом. Но такая избирательность вовсе не потому, что данная болезнь «предназначена» для африканцев. Археологическими находками в ущелье Олдувай, где нам еще предстоит побывать, доказано, что человечество зародилось на этом материке. Вероятно, здесь же вышло на волю то, что должно спасти или уничтожить нынешнюю цивилизацию людей.

Многие читали об обнаружении таинственной пещеры «Китум» на границе Кении и Уганды. Все, кто рискнул ее посетить, быстро умирают от ужасных внутренних кровотечений. Вирусы, обнаруживаемые у погибших, пока что не известны современной науке. Было лишь доказано, что пещера эта является своеобразным реактором, порождающим новые смертоносные виды вирусов. Некоторые ученые подозревают, что и СПИД – родом из этой щели. И ползет он оттуда на все континенты, выборочно поражая определенную категорию людей…