Текст книги "Паргоронские байки. Том 6"

Они спустились по склону – там оказались их палатки. Там действительно нашлась огромная птичья клетка, куда меня и запихали. После этого они налили чаю из термоса, а бородатый закурил. Пальцы у него дрожали.

– Должно быть какое-то разумное объяснение, – сказал он. – Ну вот попугаи, например… Вполне умеют копировать голоса других птиц… и людей. Это общеизвестный факт.

– Как он вяжется с умением писать? – саркастично осведомился лысоватый.

– Это не умение писать!.. Нет!.. – отмахнулся бородатый. – Это невозможно! Ты знаешь, какого размера мозг олуши? На нем практически нет извилин! Он просто скопировал… возможно, видел где-то… запомнил…

– Слушай, это была довольно четкая надпись. Он явно не случайно написал именно это.

– Причем каллиграфическим почерком… – вздохнул бородатый, снова отхлебывая из фляжечки. – Но в дьявола я не верю.

Когда они сказали о каллиграфическом почерке, я слегка заважничал. Ну да, у меня были отличные оценки по каллиграфии. Я очень способный олух… олуша.

Насчет мозга без извилин тоже правда, видимо. В этом теле мне все сложнее ясно мыслить.

И мне нельзя здесь долго оставаться. Я ведь попал сюда ненамеренно, я не стабилизировал ментальную оболочку чарами, удерживающими от деградации. А значит, рано или поздно она подстроится под когнитивные способности этой птицы. Уже начала подстраиваться, я ощутимо тупею.

Хм, прутья… Достаточно широко расставлены, чтобы протиснуть голову, но если я ее поверну, они будут меня душить.

Эта гипотеза увлекла меня… и нуждалась в немедленной проверке.

Стараясь не привлекать к себе внимание и не издавать звуков, я принялся тихонько умирать. Но люди, хоть и обсуждали свое, не выпускали меня из поля зрения. Лысоватый при виде новой попытки суицида поперхнулся, явно обжег нёбо и подбежал, принялся освобождать мне голову.

– Слушай, он хочет умереть, – опасливо сказал бородатый, пытаясь вытрясти из фляжки еще хоть каплю. – Может, просто позволим ему? Будет хороший кадр…

– Если он умирает в нашей клетке, это не хороший кадр, а наша эта… безалаберность. А кроме того… что если оно умрет и просто… освободится?!

– Ты что городишь? – сглотнул бородатый. – Это просто птица. Не анирник же.

– Что такое «анирник»?

– Ну… инуитский злой дух. Когда он освобождается смертью, то волен отомстить.

– Отомстить кому?!

Люди уставились на меня. Они тоже были растеряны и напуганы. Даже сильнее, чем я. Мне очень хотелось донести до них, что я не анирник и не собираюсь никому мстить за свою смерть. Наоборот, я бы охотно чем-то их вознаградил… я все-таки волшебник, наверняка я могу что-то для них сделать.

Но пол клетки был деревянным. Я попытался на нем что-то написать, но у меня ничего не вышло, конечно. Однако люди жадно на это смотрели, напряженно размышляли и в конце концов… дали мне бумагу и чернила.

Я решил, что хуже уже не будет, обмакнул в чернильницу клюв и написал: «Дайте мне сдохнуть, или я вас убью».

Возможно, это было не очень разумно. Но они ведь уже решили, что если я умру, то выйду злым духом и отомщу им… не знаю уж, правда ли в их мире такое водится или это просто легенда. В любом случае я решил донести до них, что все наоборот.

До них не дошло.

– Это осмысленное предложение, – изумленно произнес бородатый. – Я обязан показать специалистам. Разумная олуша!

– Но он… оно обещало нас убить! – нервно выкрикнул лысоватый.

– Что ты говоришь «оно»? Это просто олуша.

Они принялись спорить. Из их слов я сумрачно понял, что на этой «странице» магии нет вообще, она числится детской сказкой… так что я реально совершил худшее, что только мог. Пишущая олуша их буквально оглушила, они запаниковали и не знали, что с этим делать.

Но время назад не воротишь, память им не сотрешь. Я мог попытаться изложить свою ситуацию с самого начала, но что-то подсказывало, что тогда станет еще хуже. Если они узнают, что у них в руках волшебник, который заперт в теле птицы… что они сделают тогда? Если они узнают, что в случае смерти этого вместилища я просто испарюсь, исчезну… понравится ли это увлеченным исследователям?

Я представил себя на их месте. Что бы сделал я?.. Так, нет, ни в коем случае нельзя сообщать им ничего лишнего. Я бы вцепился в такую находку руками и ногами. Честно говоря, я уже сделал достаточно, чтобы они именно так и поступили.

И я перестал писать, замкнулся и просто угрюмо пялился. Может, если я прекращу вести себя разумно, они решат, что анирник ушел, что я теперь снова просто олуша. А сдохнуть… что ж, в крайнем случае просто уморю себя голодом. Я в теле птенца, ему надо есть много и часто.

– …Снежок, Майно дома?

– Нет, он за Кромкой, – сказал истинную правду Снежок.

Вератор его, конечно, не понял. Никто не понимал мяуканья Снежка, кроме его человека. Но он был уже степенным, видавшим виды котом, ему недавно исполнилось пять лет, и он прекрасно умел изъясняться жестами. Просто помотать головой из стороны в сторону – и люди понимают, что это «нет», да еще и умиляются милому котику.

Оккупированное птицей тело сидело на балконе. Снежок заманил его туда рыбой и велел сидеть тихо и не пытаться сдохнуть.

Это оказалось серьезной проблемой – следить, чтобы тот не сдох. Птенец чайки или что там за птица все время карабкался на перила и жадно пялился на остатки рыбы, украденной рыжим мародером. У него не получалось, он с трудом мог передвигаться даже на четвереньках.

Но если получится – он свалится с седьмого этажа.

А еще птенец все время норовил подавиться рыбьей костью, то и дело запинался о неуклюжие человечьи ноги и падал, а один раз едва не разбил башку о дверной косяк. Тупорылое создание. Причем его смерть означает, что умрет родное тело Дегатти… а значит, ему некуда будет возвращаться.

Как это скажется на Снежке, фамиллиар предпочитал не думать.

А тут еще и Вератор. Снежок уже жалел, что открыл ему. Молодой эльфорк завалился, как к себе домой, плюхнулся в единственное кресло и без спроса закурил.

– Майно скоро придет? – спросил он. – Раз он ушел без тебя, значит, скоро. Я его подожду, хорошо?

Снежок отчаянно замотал головой, но в этот раз Вератор сделал вид, что не понимает. Кот запрыгнул на подлокотник и раздраженно принялся объяснять, что человек не дома, что он придет нескоро, что сегодня вообще вряд ли придет, так что незваному гостю лучше бы убраться куда подальше… но Вератор только ухмылялся и почесывал Снежку шейку. Тот машинально мурчал, но все раздраженнее.

– Слушай, а где тут у Майно мини-бар? – полюбопытствовал Вератор. – Или не мини… лучше не мини. Я же его знаю, наверняка погребок имеется.

Погребок у Дегатти имелся, и Вератор быстро его нашел. Снежок гневно зашипел. Он терпеть не мог, когда его человек напивался, особенно в одиночестве, но уж точно не собирался позволять кому попало распоряжаться их общими запасами.

– Извини, Снежок, – снова плюхнулся в кресло Вератор, но теперь со стаканом и бутылкой. – Твой папаня то и дело приходит ко мне в гости и выдувает все запасы. Вот в прошлый раз, помню, купил я копченых рябчиков к бочонку пива, а тут Майно стучит. Сердцем почувствовал. Да ты помнишь, ты с ним был.

Снежок помнил. Рябчики были неплохие, он признавал. Конечно, они тоже вредные, но тут есть принципиальное различие. Копченые рябчики Снежку нравились, и он позволял себя ими баловать… в отличие от рыбы. Рыба приятно пахнет, очень приятно… но это обман. Вкус у нее гадкий, совсем не как у мяса. В природе коты рыбу не едят, а вот рябчиков едят… возможно… возможно, даже копченых.

Но даже воспоминание о вкусных рябчиках не заставило Снежка смилостивиться. Он все равно вскочил на спинку кресла и зашипел еще громче. Вератора нужно выпроводить, пока он не сунул нос на балкон.

– Снежок, прекрати, – уже недовольно сказал дружбомаг. – У меня к Майно важное дело. Хотя… раз его нет… а ты не хочешь стать моим другом, Снежок?

Фамиллиар сумрачно на него уставился. Знал он это важное дело. Будучи адептом Субрегуля, института общения, Вератор повсюду собирал аурические слепки. Обменивался ими с животными, разумными, духами и вообще всеми, кого встречал. Заключал союзы, искал тех, кто хотел с ним дружить.

И вокруг человека Снежка он давно наворачивал круги. С тех пор, как тот вернулся в Мистерию, Вератор не переставал забрасывать удочку. Хотя казалось бы – что ему до того Майно Дегатти? Волшебник как волшебник, ничем не примечательный и даже заурядный…

– Разбаловал я тебя, Снежок, – поджал губы Дегатти. – Уважать меня перестал. Это от жирности, думаю. Надо тебе паек сократить.

– Снежок, а ты чего так суетишься? – с интересом спросил Вератор. – Случилось чего?

И тут на балконе что-то загрохотало. То птица в теле человека попала ногой в жестяное ведро, ударила им о стену, от шума испугалась, начала орать, метаться, еще сильнее шуметь и еще сильнее от того паниковать.

– Типичный Майно, – сказал Вератор, открывая дверь. – Снежок, ты скрывал от меня его белую горячку?

Птенец олуши дико заверещал. Человеческая гортань не подходила для привычных ему криков, и звуки получались душераздирающие. Вератор поморщился, пригляделся к ауре и немного осунулся.

Он все понял.

– Типичный Майно, – повторил он, хватая бечевку.

…Меня привезли в какое-то учреждение. Я не думаю, что это был жилой дом – в таких местах редко живут. Скорее уж это напоминало один из корпусов Клеверного Ансамбля – а особенно Доктринатоса, с его мастерскими и лабораториями.

Ну да, один из моих похитителей упоминал университет.

Я уже понял, что на этой «странице» люди не слишком балованы магией, зато у них развитые технологии. Везли меня на необычном устройстве, похожем на большой колесный конструкт. Всю дорогу опасливо косились, но я сидел молча, прикидывался обычной олушей, и постепенно мои похитители успокоились.

Я решил усыпить их бдительность и дождаться удобного момента, чтобы убить себя. Он наверняка будет, надо надеяться на лучшее. Даже Снежок, когда был котенком, пару раз едва не отправился в Шиасс, а у меня-то уж тем более получится.

В университете мне выделили отдельную клетку. К сожалению, прутья там были слишком частыми, и зазоры между ними не позволяли провернуть тот же трюк, что в прошлый раз. К тому же за мной все время наблюдал похожий на студента юноша, а бородатый то и дело меня навещал.

Кажется, я оказался в виварии. Тут были и другие клетки – в них сидели крысы, морские свинки, пара собак и обезьян. Все – обычные животные, это я установил в первые же часы. Надеюсь, эти натуралисты не собираются меня вскрывать… хотя что я говорю? Надеюсь, они это сделают!

Но они этого не делали. По крайней мере в первый день. Когда студент смотрел в другую сторону, я расшатывал клювом прутья, чтобы добраться до задвижки.

Мои попытки привлекли внимание соседа по несчастью – крупного разноцветного попугая. Он смотрел на меня то одним глазом, то другим, заинтересованно крутил башкой, а потом начал подражать.

Попугаи – очень сообразительные птицы, должен вам сказать. Их нельзя недооценивать. Они почти так же умны, как гоблины, и частенько ухитряются вырываться из клеток. У одного из моих сокурсников был фамиллиар-попугай – он демонстрировал высокий интеллект и до того, как стать фамиллиаром.

Студент тем временем куда-то отлучился. Бородатый приказал ему особенно тщательно следить за мной, но не сказал, что я собой представляю. А я всего лишь птенец олуши, так что студент не очень серьезно к этому отнесся.

Клюв попугая справился с задачей быстрее моего. Но я отстал ненамного. Понимаете, эти запоры рассчитывались на всего лишь птиц. Никаких замков с ключами, паролей и уж тем более печатей. Просто дверцы с рычажками – немного заковыристыми, чтобы нельзя было открыть случайно, но и только-то.

– Кр-ра-а!.. – гордо сказал попугай, выходя наружу.

Следом вывалился и я, с завистью глядя, как он расправляет крылья. Если бы я угодил в тело попугая, было бы куда проще. Мое вместилище тоже крылато, но летать пока не умеет и в ближайшие дни явно не научится.

Впрочем, мне и не нужно. Что это за ящичек?.. Ага, конструкт для приготовления пищи. Ну да, студент ставил внутрь тарелку с каким-то месивом, нажимал рычажок, ждал пару минут, а потом ел.

Интересно, насколько мучительно будет жариться заживо?.. Или эта штука варит?.. Неважно, сейчас узнаю.

Немного тесновато, но я помещаюсь. Теперь только закрыться… так, у нас затруднение. Дверца не предусматривает возможности закрыться изнутри. Логично, конечно… но мне-то что делать?

И даже если я ухитрюсь – рычажок для активации тоже снаружи. Было бы ужасно глупо помещать его внутрь, не так ли?

Я попытался донести до попугая, чтобы он сначала надавил на дверцу, а потом на рычажок. Попытался объяснить, что хочу сделать его своим сообщником. Но тот не изъявил желания помочь мне покончить с собой – его заинтересовал стакан с разноцветными палочками. Попугай опрокинул его и внимательно наблюдал, как палочки раскатываются по столу.

Я забеспокоился. Попугай не волновался о конспирации – он шумел, хлопал крыльями, все осматривал и издавал разные звуки. Кажется, он подражал человеческой речи, но на каком-то другом языке – не том, что я освоил при пересечении Кромки.

А проклятая дверца не сдавалась. Я тщетно пытался ее захлопнуть, одновременно размышляя, как мне изнутри нажать рычажок и нет ли других способов убиться.

Спрыгнуть со стола?.. Слишком низко, я максимум сломаю лапку – а это сделает только хуже. Надо умереть сразу, надежно и быстро.

Воды нигде нет. Полное ведро меня бы выручило. Даже черпака бы хватило, наверное. Просто погрузить голову и ждать.

Есть окно, но оно закрыто, и щеколды там более тугие. К тому же я не смогу туда взобраться… я помахал на пробу крыльями, но убедился лишь, что я очень юный птенец. До полетов еще минимум месяц.

Тогда… что же делать тогда? Думать мешает какофония звуков. Наша с попугаем выходка взбаламутила всех узников. Обезьяны в большой клетке орали и верещали, обсуждая происходящее. Щенки в вольерах носились и тявкали, не отрывая взглядов от попугая.

Время поджимает. Из средств самоубийства у меня только…

– Ты что делаешь?! – прервал мои раздумья испуганный крик. – Ты же мог умереть!

– Я именно это и пытаюсь сделать! – огрызнулся я.

Конечно, студент услышал только писк и клекот. Он вытащил меня из пищевого ящика, посадил обратно в клетку и принялся ловить попугая.

Что ж, вернулись к тому, с чего начали. Испечься не удалось, возвращаемся к голодовке.

Увы, и этого мне позволять не собирались. Когда мои надсмотрщики убедились, что я отказываюсь от еды, то принялись кормить насильно.

– У птицы стресс, – сказал один из них. – Конечно, это же дикий птенец.

– Честно говоря, я так и не понял, зачем доктор Бергман его притащил.

– А он тебе разве не сказал? Я думал, он тебе сказал.

– Он объяснял, но я ничего не понял.

Кормление рыбной пастой из шприца мне не понравилось, так что я все же начал послушно есть. Честно говоря, смерть от голода мне вообще не нравилась, потому что подразумевала долгие страдания. Если я планирую умереть побыстрее, мне нужны силы для активных действий.

Только вот повторно сбежать из клетки не получалось. Тюремщики дополнительно укрепили задвижки у меня и попугая. Теперь им самим стало трудно их открывать, но для меня это и вовсе сделалось невозможным.

Попугай воспринял это как вызов. Это оказалась воистину гордая и умная птица. Своими когтистыми лапами он теперь не переставал ковырять задвижку, пытаясь размотать проволоку.

Я же призадумался. Теперь они более бдительны и знают, что я склонен к побегу. С щеколдой я рано или поздно справлюсь, но за пределы вивария выбраться будет трудно. Не в этом теле.

Так что нужно искать способы прямо тут.

На пищевой конструкт я больше не надеялся. Слишком трудно реализовать. В самом виварии я вообще не видел никаких способов. Однако… если показать попугаю, как открыть окно… но сначала мне нужно туда добраться. И освободить попугая.

Размотать проволоку клювом не получалось. Зато я постепенно смог раздвинуть два прута и просунуть сквозь них клюв. А уже снаружи подхватить одну из тех разноцветных палочек, что разбросал попугай. Большую часть студенты собрали обратно в стакан, но одну не заметили.

Представляете, это оказалась писчая принадлежность! Она оставляла чернильный след! В другое время я бы заинтересовался таким занятным изобретением, но сейчас меня волновало другое. Я спрятал палочку под собственной задницей и терпеливо дождался ночи.

Можно было попытаться проглотить эту палочку. На ятрохимии я преподавал в том числе ветеринарный курс, и лучше всех знал, насколько легко детеныш может погибнуть, сожрав что-нибудь несъедобное. Когда Снежок был еще несмышленым котенком, он однажды был на грани смерти, схомячив длинный кусок бечевки.

Но это, увы, не дает гарантированного результата. Я вряд ли умру сразу, скорее буду долго мучиться. Мои тюремщики это заметят – а они явно тоже знают толк в ветеринарии. Меня спасут. Возможно, даже прооперируют. Тогда я минимум несколько дней буду в недееспособном состоянии и все станет только хуже.

Побег я планировал осуществить ночью – но у меня ничего не вышло. Вернулся бородатый. Он выгнал студентов, уселся напротив меня – и принялся сверлить взглядом.

Похоже, пришло время для очной ставки.

– Слушай, ну я же знаю, что ты не просто олуша, – просительно сказал он. – Мы с Хадсоном все видели.

Он развернул смятый лист бумаги… ну да, тот самый, на котором я написал свое неосторожное послание.

– Я не сумасшедший, – сказал бородатый, убедившись, что слова по-прежнему тут. – Знаешь, я после нашей встречи даже терапевта навестил. Это написал ты, не отрицай. И еще там, на земле… это осталось на записи камеры. Как видишь, доказательств полно. Нет смысла отпираться.

Я издал противный вопль. Я просто тупая олуша. Я хочу кушать. Я сейчас сренькну в поилку и почищу перья. Отстань от меня.

Бородатый не отстал. И, видимо, за день он выспался, потому что эту ночь посвятил мне полностью. Ходил по виварию и рассуждал вслух, строил гипотезы, пытался наладить контакт. Он, похоже, был настоящим ученым, и мне даже стало его жалко. Возможно, мое появление в его жизни навсегда ее изменит, и он до конца дней будет искать разгадку.

Я прекрасно знал, как часто сходят с ума волшебники, и насколько мало порой для этого нужно. Ученые не так подвержены безумию, на их мозги не воздействуют мана, эфир, духи и закромочные явления, но и с ними тоже случается.

Такое вот необъяснимое событие вполне может стать толчком.

– Если ты просто олуша – что это был за феномен?! – уже с явным раздражением потряс листком бородатый. – Слушай, я бы прибег к угрозам, но…

Он перечитал мое послание. Да, сложно чем-то угрожать тому, кто требует себя убить.

Бородатый никак не мог угомониться. Он начал проводить со мной тесты на интеллект. Показывать какие-то карточки, какие-то головоломки с шариками… я все это подчеркнуто игнорировал. Сидел и крякал. Я надеялся, что смогу достаточно разозлить своего мучителя, чтобы он меня придушил.

Глупая надежда, конечно. Я сам по роду деятельности часто имею дело с животными – мне ли не знать, какую бездну терпения проявляют те, кто с ними работает? Даже когда бородатый достал меня из клетки, и я первым делом сренькнул ему на руки, он остался спокоен. Только вытерся и продолжил свои эксперименты.

И когда он подключил к моей голове какой-то конструкт с присосками, я решил попробовать еще раз. Перестав корчить из себя тупую тварь, я издал три коротких крика и пристально уставился на бумагу.

Бородатый сразу догадался и радостно сунул мне чернильницу. Я обмакнул туда клюв и вывел каллиграфическим почерком: «Я не олуша. Я застрял в этом теле. Я волшебник. Если освободишь, исполню желание».

Подумав, я приписал еще: «Я открыт для торга».

Конечно, я не так уж много мог исполнить. На тот момент я был всего лишь лиценциатом. Но что-то я все-таки мог. У меня были отличные ятрохимические навыки и специфический фамиллиар, так что я умел лечить самые разные болезни – а это часто бывает заветным желанием. Я не мог дать бессмертие, но мог улучшить внешность и здоровье.

В других областях у меня тоже имелись некоторые возможности. А в крайнем случае я мог попросить о помощи друзей. В Мистерии действует принцип взаимовыручки, знаете ли. Волшебники одалживают друг другу способности с большими скидками и даже в кредит. У нас очень развита профессиональная солидарность, это заложено еще отцами-основателями, которые сплотились для победы над Бельзедором, а потом поняли, что в единстве – сила.

– «Хрестоматия для юных волшебников», – ухмыльнулся Бельзедор. – Читал, как же.

Прочитав мою записку, бородач долго сидел в ступоре. Он явно перечитал ее несколько раз, пока не убедился: написано именно это, глаза его не обманывают. Отложив бумажку, он слегка растерянно сказал:

– Зловредный ты какой-то волшебник. Все руки мне обосрал.

– Птицы не контролируют клоаку, – попытался оправдаться я.

Конечно, из моего горла донеслись только писк и клекот.

Бородатый снова принялся ходить из угла в угол, раздражая обезьян. Он о чем-то напряженно думал. В конце концов уселся на стул… почему-то задом наперед, положив руки на спинку… уставился на меня и заговорил:

– А может, ты все-таки анирник? Почему я должен тебе верить? Ну вот умрешь ты – и что?

Я снова сунул клюв в чернильницу. Процедура неприятная, вообще-то, у чернил отвратительный вкус. Уже с досадой я вывел на бумаге: «Вернусь в свое тело».

– Ерунда какая-то, – растерянно сказал бородатый. – Желание какое-то… почему всего одно? И где у меня гарантии, что ты потом сюда вернешься и что-то для меня сделаешь? Может, никакой ты не волшебник, а… не знаю, нечистый дух, злой джинн из сказки?.. Раз уж мы дошли до антинаучной чуши, то что мешает тебе быть самим сатаной?

Хороший вопрос. Мой пленитель оказался здравомыслящим человеком, рассматривающим все варианты. И я, кажется, зря вообще упомянул исполнение желаний. Надо было давить на жалость, но я боялся, что не дожму, и он предпочтет оставить себе разумную птицу.

А теперь вот в нем, похоже, пробуждается алчность. Он уже размышляет, почему желание всего одно. Начинает понимать, что положение-то у меня безвыходное, так что можно получить и побольше.

Я сам себе делаю все хуже и хуже. Блеваные птичьи мозги. Тупая олуша. Надо как можно скорее вернуться в свое тело, а то придется обращаться к психозрителям.

Впрочем, бородатый все же оказался не настолько меркантильным. Он не сосредоточился на желаниях, куда больше его волновало то, что я могу не вернуться. Сейчас у него в руках уже было нечто потрясающее – разумная птица. Птица, которая умеет писать и называет себя волшебником.

А если он меня убьет… на этом все может закончиться. Он останется с дохлой птицей и никогда не узнает, что же такое нашел на том утесе.

Этого он боялся сильнее, чем того, что я окажусь демоном или еще какой-нибудь пакостью. А значит, нечисти, как и магии, у них нет… на виду, во всяком случае. Всерьез он в такую возможность все еще не верит и не понимает, что ему со всей этой новой информацией делать.

Могу его понять. Наверняка у них тут тоже есть сказки, легенды. Я в детстве читал «Старые сказки» – там есть истории про всяких фей, манитари и сальванских воздателей, которые испытывают героя, просят помочь, а потом вознаграждают. Но есть там истории и про паргоронских демонов, которые обманывают доброхота, пытаются его убить или сожрать.

Нет, конечно, герой в конце все равно побеждает, но то в сказках.

– А, у тебя была цензурная версия, – улыбнулся Янгфанхофен. – Как-нибудь напомни при случае – я охотно поведаю оригинальные истории. Все ваши «Старые сказки», знаешь ли, основаны на реальных событиях… только в реальности заканчивались не так радужно.

– Что, даже «Дурак в Паргороне» основан на реальных событиях? – с иронией спросил Дегатти.

– Особенно он.

В итоге мы ни до чего не договорились. Уже под утро бородатый, утомленный и вымотанный, снова ушел. Меня он не убил и не выпустил.

А ближе к полудню пришел лысоватый – и на меня он смотрел с каким-то диким, лихорадочным интересом. За эти два дня он оправился от сверхъестественного ужаса, зато пришел к выводу, что говорящая… пишущая олуша может иметь ценность. Бородатый явно рассказал ему про ночной разговор, потому что он сходу сказал:

– Ты, значит, волшебник… никогда бы не подумал…

Я молчал. Говорить-то по-прежнему не получалось, а предложить мне бумагу и чернила лысоватый не догадался.

– Никогда бы не подумал… – повторил он. – А вот это твое волшебство… что ты можешь, кроме как превращаться в олушу?

Кажется, бородатый ему рассказал не все. О том, что я предложил за свое освобождение желание, умолчал. Логично, я бы тоже умолчал. Но лысоватый и сам додумался, что если помочь волшебнику, то можно рассчитывать на награду, и стал выяснять, насколько большую.

Мне не было жалко. Я готов был посулить все что угодно в пределах моих возможностей, лишь бы мне наконец раскроили башку или прикончили иным образом.

Собственно, я охотно бы посулил и больше своих возможностей. Все сокровища земные и небесные. Если не клясться определенными клятвами, ложное обещание – не такая уж беда для мага. Мы не демоны, мы можем нарушать слово.

– Поэтому мы вас и не уважаем, – заметил Янгфанхофен.

Но лысоватому тоже пришло в голову, что если меня убить – это еще неизвестно, что получится. У них есть только мои слова – а если я вру? Если я вовсе не вернусь к ним с дарами? Если из моей разбитой башки вылезет какая-нибудь тварь и сожрет их? Лысоватого терзала жадность – но он боялся остаться на бобах или вообще стать жертвой нечистой силы.

А еще он боялся выпасть за пределы этой истории. Главным в их тандеме был бородатый – явно крупная шишка в этом университете. Лысоватый же, кажется, был просто наемным работником. Кем-то вроде чародея Типогримагики – умельцем узкого профиля, оператором конструкта для движущихся картинок.

И если бородатый прикажет не пускать его в виварий – его и не пустят.

На него вообще косились, он не мог нормально со мной общаться. Видимо, бородатый дал своим студентам нагоняй, потому что один из них все время оставался в помещении. И в конце концов лысоватый убрался, потому что его разговоры с олушей стали выглядеть совсем уже странно.

До вечера я терпеливо ждал. Поел, попил. Страдать от голода и жажды смысла не было, меня бы все равно покормили насильно. С заходом солнца один студент ушел, а вот второй, к моему ужасу, остался на ночное дежурство. Он долго читал книжку, но в конце концов, видимо, решил, что ему не настолько много платят за эту работу, и прикорнул на кушетке.

Благослови Кто-То-Там ленивых школяров – он уснул мгновенно. Убедившись, что спит он крепко, я вооружился пишущей палочкой и стал разматывать проволоку.

Это не заняло много времени. Да, клювом было неудобно… но они по-прежнему не рассчитывали запоры на разумное существо. Не знаю уж, что этим юношам наговорил бородатый, но правды точно не рассказал.

Неважно. Выбравшись из клетки, я первым делом освободил попугая. Мой сообщник переминался на жердочке и бормотал что-то нечленораздельное, но как только дверца открылась – выбрался наружу.

Обезьяны в клетках тихонько гомонили. Я задумался, не освободить ли и их, но побоялся, что меня и не убьют, и не освободят, а вот бестолковый переполох поднимут.

Зато попугай сразу сообразил, что делать. Я подтащил свое неуклюжее тело к окну, привлек его внимание к задвижке – и умная птица принялась ее теребить. Он явно сопоставил задвижку на дверце клетки и эту, смекнул, что делают они одно и то же – и заинтересовался открывающимися перспективами.

Это заняло много времени. Он все-таки был только птицей, а даже самый ловкий клюв уступает человеческим пальцам. Но в конце концов попугай справился, и уже я всунул в щель клюв, навалившись всем весом.

Окно начало открываться!..

Увы, именно в этот момент открылась и дверь. Темноту прочертил луч света… кстати, я упоминал, что у жителей той «страницы» есть искусственное освещение? Не обычные факелы и лампы, а что-то вроде магических светильников, только, понятно, не магические. Вот один такой источник света и держал лысоватый… и при виде моей открытой клетки он ахнул, и его взгляд заметался.

Окно открылось, попугай издал довольный вопль и вылетел. Увы, после этого лысоватый сразу меня заметил – и метнулся вперед.

Но я оказался быстрее. Моя нелепая тушка еле переваливалась, но мне всего-то и нужно было, что… перевалиться. Перевалиться через подоконник – и выпасть из окна.

Увы, полет длился недолго. Виварий был на первом этаже. Я шмякнулся и затрепыхался, а из окна таращился лысоватый. Он даже дернулся было следом, но потом все-таки передумал и побежал в обход.

Ну да, с таким телом я точно не убегу далеко…

Я освободился. Выбрался из здания. Но это не решило мою проблему – я все еще жив и даже не пострадал. И у меня всего минута или две, прежде чем сюда прибежит лысоватый.

Увы, рядом ничего смертельного не было. Я оказался на… на каком-то пустыре. Покрытом гладким серым камнем, расчерченным меловыми полосами. Вдали стояли два больших колесных конструкта.

На другом конце пустыря сидел попугай. Его явно охватили смешанные чувства. С одной стороны он был очень горд собой, его разбирало любопытство перед неизвестным, но в то же время он был разочарован. Судя по яркой окраске, он тропическая птица, а вокруг явно не сальванские кущи.

Всем своим видом попугай словно говорил: и вот это все?.. Вот ради этого все было?..

Я бы ему посочувствовал, но у меня хватало своих проблем. Я должен был освободиться… освободиться по-настоящему!

Из-за угла показался лысоватый. Он не бежал, а шел быстрым шагом – но у меня не было шансов его опередить. Однако именно в этот момент на пустырь въехал еще один колесный конструкт – и я засеменил к нему, не веря своему счастью!

Я почти преуспел! Меня почти сбила многокоровная масса металла! Сидящий внутри не замечал меня в темноте… пока я не оказался прямо перед ним.

Впереди этого конструкта тоже были мощные фонари. Меня ослепил их свет, в ночной тишине раздался вскрик – и конструкт круто развернулся. Почти коснувшись меня, он с визгом крутанулся и влетел в деревянный забор. Сломалось несколько досок, конструкт замер, и из него вылез бородатый.

С другой стороны ко мне уже подбегал лысоватый – но бородатый гневно закричал и бросился наперерез.

– Ах ты, мерзавец!.. – воскликнул он.

– Мы вместе его нашли! – огрызнулся лысоватый. – Не пытайся меня отодвинуть!

– Отодвинуть в чем?! Ты даже не научный сотрудник!

– Здесь наукой и не пахнет!