Текст книги "Тайна похищенной башни"

– Да за борт кинь. Пусть рыбы кушают.

Гора предметов, доставленная волшебством неизвестно откуда, продемонстрировала немалое разнообразие. Диву даешься, гадая – в каком же месте могли собраться настолько разные предметы? Чье-то жилище? Магазин уцененных товаров? Блошиный рынок? Скорее всего, что-то подобное. В обычных магазинах редко соседствуют посудные ершики и старинные канделябры, фотоаппараты и вельветовые джинсы.

Не подлежит сомнению одно – все это происходит с родной Земли. Три мудреца в очередной раз запустили лапу в мир, который некогда покинули.

Копаясь в груде вещей, Колобков наткнулся на занятную штуковину – кожаный пояс с двумя револьверными кобурами. А в них – револьверы с полными патронов барабанами.

Это Колобкова очень заинтересовало. Он примерил пояс и довольно крякнул – тот сошелся на талии так идеально, словно всегда здесь и был. Опираясь на трость левой рукой, Колобков залихватским ковбойским жестом выхватил револьвер и прищурился, целясь в невидимого противника.

– Нравится! – ухмыльнулся он, возвращая оружие в кобуру. – Мое будет!

– Зачем тебе это, Петя? – покачала головой Зинаида Михайловна.

– На всякий пожарный. А то хожу, как чмо, невооруженный.

– Тебе что, Геннадия с Валерием мало?

Телохранители кивнули в унисон, глядя на шефа с некоторой обидой.

– Ну а мало ли что в жизни бывает! – капризно взмахнул ручкой Колобков. – Вон, смотри, что мне негры проклятые с ногой сделали! Оттяпали ведь на хрен, сукины дети! А был бы у меня тогда короткоствол – все могло бы сложиться иначе!

Стефания громко щелкнула хвостом. Колобков только теперь обратил внимание, что чертовка даже не посмотрела на очередное чудачество мудрецов. До сих пор стоит у борта с биноклем. И Чертанов рядом – причем выглядит даже несчастнее обычного.

– Ну?.. – коротко спросил капитан корабля.

– Плывем над Таннином, – спокойно ответила Стефания. – Я решила, что вам следует это знать.

– Надо было сделать крюк, – пробормотал Чертанов, переплетая пальцы. – Надо было все-таки сделать крюк. Ты могла бы и раньше сказать, что такое Таннин…

– Если хочешь, чтобы кто-то регулярно предупреждал тебя об опасности, заведи ангела-хранителя. А я не по этой части. Больше не по этой.

Помогая себе тростью, Колобков проковылял к этой парочке, перегнулся через фальшборт и внимательно посмотрел на воду. Ничего особенного. Вода как вода. Вокруг тоже ничего особенного – только скалистые рифы торчат в нескольких местах.

– Самый малый ход, Василич! – крикнул в сторону рубки Колобков. – На риф не наскочи!

– Не учи кильку плавать, Иваныч! – гаркнул в ответ штурман.

– Ладно, хвостатая, объясняй мне, тупому, – дружелюбно высморкался в воду Колобков. – Что это за байда такая – Таннин?

– Мы сейчас над ним плывем.

– Это я понял. Дальше. Это что – вулкан подводный?

Чертанов нервно засмеялся.

– Серега, хорош над начальством потешаться, – строго посмотрел на него Колобков. – Уволю на хрен. А вы объясняйте уже, гражданка черт. А то я ни хрена вокруг подозрительного не вижу, кроме гребаных островков.

– Эти островки – это и есть Таннин, – усмехнулась Стефания. – Та его часть, которая видна.

– В смысле?

– Таннин – это исполинское чудовище, спящее на дне океана. Он на семь восьмых зарылся в землю, но он так огромен, что его спинные шипы все равно торчат из воды.

– Кххххххх… – отвисла челюсть у Колобкова. – Вот это ж ни хрена себе черепашка!

– Почти сорок километров в высоту. И примерно сто сорок – в длину.

– А в ширину? – зачем-то спросил Колобков.

– Столько же. Таннин круглый. Если смотреть издалека, он действительно похож на огромную черепаху. С лапами и хвостом.

– А головы что, нет?

– Есть. И пасть тоже есть. Такая огромная, что поместится целый остров.

Колобков невольно сглотнул, уже совершенно иначе глядя на скалистые рифы, медленно плывущие мимо бортов. Шипы панциря колоссального чудовища. Чудовища, способного уничтожить всю Москву, просто усевшись на нее задницей.

– А он… не очень злой? – как-то очень жалобно спросил Колобков.

– Не бойся, – с легким презрением посмотрела на него Стефания. – У Таннина сейчас период спячки. Он девять тысяч лет спит, а потом девять тысяч лет бодрствует. Вот когда он проснется, то выкопается и…

– Уплывет?..

– Улетит.

– Такая громадина?! У него что, и крылья есть?!

– Нету.

– Тогда как…

– Таннин – хтоническое чудовище. Из самых крупных. Ты даже не представляешь, что это такое, смертный. Даже не представляешь, на что эти монстры способны…

– И мне это все равно, – перебил ее Колобков. – Когда эта Тортилла проснется?

– Таннин спит уже семь тысяч лет. Осталось еще две тысячи.

– И не раньше? У него будильник точный?

– Ну, плюс минус несколько сотен. Но в ближайшее тысячелетие точно не проснется.

– А он не заворочается во сне? Не захрапит?

– Последний раз Таннин ворочался сто пятьдесят лет назад. Это породило колоссальную волну цунами, обрушившуюся на близлежащие острова и снесшую все прибрежные поселения. Кстати, именно из-за Таннина на всех ближайших островах почти никто не живет. Исключение – У-л’тра-лет, но л’тра умеют защищаться от стихийных бедствий.

– Нет, надо было все-таки сделать крюк… – пробормотал Чертанов, глядя вокруг несчастным взглядом.

– Поздно пить боржоми, когда почки отвалились, – угрюмо произнес Колобков.

«Чайка» взяла самый малый ход. Вода здесь довольно мутная, и никто не мог сказать, как много ее лежит между корабельным днищем и спиной исполинского чудовища.

Сесть на мель в таком месте – хуже и не придумаешь.

За бортом проплывали все новые скалистые островки. Одни совсем небольшие – так, рифы, едва торчащие из воды. Другие довольно крупные.

Спинные шипы Таннина неодинаковы по размеру.

И невольно задумываешься – а нет ли у него и других шипов, еще меньше? Не напорется ли «Чайка» на один из таких рифов, скрытых под водой?

Колобков беспокойно курсировал взад-вперед, от борта к борту, помогая себе тростью. У правого борта его неизменно встречали разнесчастный Чертанов и ехидно скалящаяся Стефания. У левого – побледневшая до полусмерти супруга и что-то бормочущий на родном языке Грюнлау. По пятам за шефом чеканили шаг телохранители, а следом за ними семенил здоровенный беркут.

Спокойными остались только дети, которые пока просто не знали, что происходит. Все четверо сейчас где-то в недрах яхты, занимаются своими делами. Кажется, в куче добра, наколдованного мудрецами, они нашли нечто очень для себя ценное. Видеоприставку или что-то наподобие – Колобков не вглядывался.

И, конечно же, Каспар, Бальтазар и Мельхиор тоже не проявляли волнения. Им никто ничего не сказал. Но даже если сказать – вряд ли эта троица хоть чуть-чуть обеспокоится по такому пустячному поводу.

Ведь это же не Таннин украл их бесценную башню – так чего же о нем тревожиться?

– Я не знаю, что вы делаете, но вы делаете это неправильно, – брюзгливо заявил Бальтазар, глядя на снующего туда-сюда Колобкова.

– А?! Что?! – встрепенулся Каспар. – Я требую немедленно объяснить мне, что здесь… хррр-пс-пс-пс…

– Под нами большая черепаха, – неожиданно заявил Мельхиор.

Колобков напряженно замер. С каким удовольствием он бы сейчас шарахнул этого старого негра палкой!

Останавливает лишь то, что Мельхиор этого даже не почувствует. В него можно смело стрелять хоть из пушки.

– Откуда ты знаешь, что под нами большая черепаха? – усомнился Бальтазар, поворачиваясь к Мельхиору.

– Я слышу, как она говорит со мной.

– Да? И что она говорит?

– Не знаю. Я не понимаю черепашьего языка.

– Другого я от тебя и не ожидал. Тогда сам ей что-нибудь скажи.

– Что?

– Что-нибудь.

– Скажите, что я не отказался бы попробовать черепашьего супчика! – встрепенулся Каспар.

– Ладно, – добродушно кивнул Мельхиор, закрывая глаза и начиная утробно мычать.

Колобков схватился за сердце. Не находя слов, он вскинул трость, сам не зная, что собирается сделать – наорать ли на мудрецов или просто запустить в них чем-нибудь тяжелым.

Но в следующую секунду он думать об этом забыл. Потому что палуба резко ушла из-под ног, отшвыривая собственного владельца к борту.

Чертанов тоже не удержался в вертикальном положении, кубарем покатившись куда-то вниз. Зинаида Михайловна тонко закричала, вцепившись в поручни. Гена и Валера тревожно загудели, широко расставив ноги, стоя спиной к спине. Угрюмченко забил крыльями, взмывая высоко в воздух.

– Доигрались, дурачье?! – взвыла Стефания, усаживаясь на фальшборт, как кошка на забор. – Таннин разозлился! Он пробуждается!!!

Глава 7

Море на глазах чернело. При полном отсутствии ветра волны ходили ходуном, превращаясь в огромные буруны. Дикое зрелище – в воде шторм, в воздухе штиль. Сорокаметровую яхту крутило и подбрасывало, как крошечную скорлупку. Через борта переливались целые потоки, палубу захлестывало.

А скалистые рифы вокруг дрожали и тряслись, как при сильнейшем землетрясении. Под водой началось какое-то движение, там шевелилась туша колоссальных размеров…

– Деды!!! – взмолился Колобков, безуспешно пытаясь подняться на ноги. – Деды, мать вашу, ну скажите вы этой Тортилле, что пошутили! Что ж вы вечно творите-то?!!

– Петр Иваныч, если он вынырнет, нас можно будет намазывать на стенку! – страдальчески воскликнул Чертанов, ползя по палубе. – Что делать-то?!

– Не знаю! Фанька, у тебя идеи есть?!

– Целая куча, – пожала плечами чертовка. – Но все идиотские.

Очередной вал поднял яхту на высоту двадцатиэтажного дома. Воздух прорезал дикий крик Зинаиды Михайловны. К нему присоединились вопли выбравшихся на палубу детей. Снизу слышался стук и грохот – незакрепленные предметы в каютах летали от стены к стене.

В Колобкова врезалось что-то тяжелое и пушистое. Гигантский хомяк Рикардо, не удержавшись на накренившейся палубе, проехал вдоль всей яхты – от кормы к носу.

Однако не хомяк стал последней каплей. Гораздо больше Колобкова взбесило отношение ко всему происходящему мудрецов. Они даже не потрудились встревожиться. Их тоже прокатило по ходящей ходуном палубе – сейчас у одного из бортов шевелился настоящий клубок рук, ног и голов.

Но этот клубок совершенно спокойно вел очередную философскую беседу. Судя по доносящимся обрывкам, мудрецы обсуждали, сколько ложечек сахара нужно положить в бочку чая, чтобы стало сладко.

– Учитель Фугодаши! – постучала Бальтазара по плечу Стефания. – Учитель Фугодаши!

Старый китаец повернул к ней голову и презрительно скривил губы.

– Учитель Фугодаши, вы тут не видели толстую книгу?

– Словарь этого старого дурака, что ли? – брюзгливо спросил Бальтазар. – Я на нем сижу. И он жесткий. Мне неудобно.

– Тогда отдайте его мне, пожалуйста.

– А на чем же я буду сидеть?

– Учитель Фугодаши, пожалуйста, отдайте мне книгу, – настойчиво попросила Стефания.

– Если я это сделаю, ты оставишь меня в покое?

– Обещаю вам.

– Тогда забирай. И убирайся.

Стефания сцапала Орто Матезис Сцентию и принялась бешено листать страницы. К ней кое-как подполз Колобков, одной рукой опирающийся на трость, а другой – на Валеру.

– Рецепт динамита ищешь? – срывающимся голосом спросил Колобков, заглядывая чертовке через плечо. – Или чертежи баллистической установки?

– Я ищу статью про Таннина, – процедила Стефания. – Она обязательно должна здесь быть. И там обязательно должен быть способ его успокоить.

Колобков уронил голову на грудь, надувая щеки. Ему стало плохо. Вообще, глава семейства Колобковых еще ни разу не жаловался на вестибулярный аппарат… но и посреди моретрясения он еще ни разу не оказывался.

– Валерыч, помоги, – с трудом выговорил Колобков, перегибаясь через борт.

Телохранитель бережно придержал шефа под локоть. В бушующий океан низвергнулся поток дурно пахнущей жижицы. Колобков посмотрел на пенные буруны мутным взглядом и подумал, что еще немного – и яхта перевернется вверх тормашками. Или наконец-то врежется в один из бесчисленных рифов-шипов.

– Нашла! – радостно воскликнула Стефания, перегибая книгу об колено. – Таннин! Тэк-с, тэк-с… ага! Слабости и уязвимости! Я знала, что что-нибудь здесь найдется!

– Колись быстрей, – прохрипел Колобков, едва держась на ногах.

Стефания бегло просмотрела страницу, испещренную мелким текстом, громко прищелкнула хвостом и воскликнула:

– Тащите сюда бензин, быстро! И лейте его в море!

– Это нафига еще?! – заморгал Колобков.

– Слышь, девчурка, а откуда у нас тут бензин-то? – присоединился парящий над палубой Угрюмченко. – Это те не «жигуль»! У нас тут дизель! И горючка вся дизельная!

– Она из нефти?

– Что?..

– Я спрашиваю, дизельное топливо делают из нефти?

– Ну дык… Из чего ж его еще делать?

– Тогда тоже годится. Хоть бензин, хоть керосин, хоть мазут, хоть дизельное топливо. Любой нефтепродукт подойдет.

– Геныч, Валерыч, тащите! – скомандовал Колобков. – А для чего оно нам, кстати?

– Пленка! Нефтяная пленка на воде! Для Таннина пары нефти или ее производных – как для людей валерьянка! Он успокоится и перестанет ворочаться!

– Дак сколько ж ему той горючки надо?! – возмутился Угрюмченко. – Он же с Крым размером!

– Хватит совсем чуть-чуть! Пары тысяч литров будет достаточно!

– Ни фуя ж себе чуть-чуть! Это ж половина бензобака!

– Да выливай хоть весь, Петрович, на жизнях не экономят! – взмолился Колобков.

– К тому же из-за эффекта поверхностного натяжения волны станут более пологими, – добавила Стефания. – Море немного успокоится, и мы сможем сбежать, пока Таннин не опомнится и не поймет, что его обманули.

– А он вдогонку не бросится?

– Не должен.

Под руководством седоперого беркута от топливных танков были протянуты шланги. При виде горючки, хлещущей в океан, сердце пожилого механика болезненно екнуло. Трудно даже представить горе сильнее этого.

Разбитая бутылка водки разве что.

– Все не выливайте! – тревожно просил Угрюмченко, глядя на орудующих шлангами телохранителей. – Ребятки, вы только все не выливайте! На чем же мы потом идти-то будем, а?!

Колобков угрюмо кивнул, думая о том же самом. Неизвестно, сколько еще предстоит ходить по эйкрийским водам. А раздобыть на этих дикарских островах дизельное топливо или его аналог…

Одно утешает – Таннин действительно успокаивается. Рифы перестают дрожать, замирают неподвижно. Волны на глазах уменьшаются, яхту уже не швыряет туда-сюда, как на бешеном быке. Шторм стихает.

Говорят, что капля никотина убивает лошадь. Двух тысяч литров высококачественного нефтепродукта хватило, чтобы утихомирить хтоническое чудовище колоссальных размеров.

– Радуйтесь, что это Таннин, а не Варрох, – вздохнула Стефания, глядя вдаль. – Варроха нефть, наоборот, раздражает. Если бы тут был Варрох, он бы так взбесился, что сокрушил бы всю Юберию.

– Про Варроха не рассказывай, – потребовал Чертанов. – Каждый раз, когда ты рассказываешь про что-то плохое, оно тут же и происходит.

– Это когда такое было?

Чертанов ничего не ответил – только поежился. В глазах отразился первобытный ужас. Меж стихающих волн на миг промелькнуло… Чертанов в страхе прикрыл глаза ладонью.

Когда он ее убрал, там уже ничего не было.

За ужином царило молчание. Все сидели подавленные, до сих пор прокручивая в головах ужасную картину вставшего на дыбы океана. Исполинское чудовище Таннин благополучно осталось за кормой, но забудется оно еще очень не скоро.

– Да уж… – вздохнул Колобков, накладывая на блин черную икру. – Да уж…

– Это точно… – присоединился Чертанов, дрожа всем телом.

– И горючки с гулькин нос осталось… – заметил Угрюмченко, безуспешно пытаясь есть икру орлиным клювом. – Да что ж за чертовщина такая, чего ж мне неудобно-то так?!

– Чертовщина здесь ни при чем, – огрызнулась Стефания. – А с топливом… вы что, уже забыли про остров с цетановыми деревьями?

На нее воззрились с явным недоумением.

– Ну я же вам только позавчера рассказывала! – всплеснула руками чертовка. – На пути к Порт-Вариусу есть остров, на нем растут деревья, в которых течет цетан! Отличное дизельное топливо!

– А-а-а! – хлопнул себя по лбу Колобков. – Эх ты, память дырявая! И вправду забыл! Слышь, Петрович, не кисни! Все нормально у нас будет, оказывается! Заправим баки!

– Это березовым соком, что ли? – усомнился механик. – Эх, Иваныч, сомнительно мне что-то… Не верится что-то в такой ералаш…

– Петрович, ты в зеркало посмотрись. У тебя крылья и клюв. И тебе еще во что-то не верится?

Угрюмченко встопорщил перья на затылке и с силой ударил клювом по блину. Фарфоровая тарелка издала жалобный звук и треснула.

– Замечательно, – сухо произнесла Зинаида Михайловна. – Еще одна тарелка.

– Звиняй, хозяйка, – смущенно вжал голову в плечи Угрюмченко. – Не нарочно.

Мадам Колобкова только махнула рукой. Она уже смирилась с постоянной гибелью посуды. Те же мудрецы бьют чашки и блюдца чуть ли не ежедневно. Бальтазар однажды откусил от тарелки кусок. Каспар запихал десяток чашек в свой колпак, и те бесследно испарились. Мельхиор вообще в последнее время взял моду швырять посуду за борт. Просто так – послушать, как булькает.

Бальтазар тем временем извлек из банки маринованный огурчик. Брезгливо его понюхал. Вынул из кармана кривой нож, высунул язык набок и принялся мелко-мелко строгать огурец. Нарезав, ссыпал зеленые кубики в свернутый кульком блин. Несколько секунд подозрительно смотрел на него, а потом торопливо запихал в рот и принялся озираться, бросая туда-сюда параноидальные взгляды.

– Ешьте спокойнее, дедушка, – устало произнесла Зинаида Михайловна. – Не бойтесь, не отнимут.

– Как называется эта еда? – спросил Бальтазар, утирая масленые губы.

– Блины.

– В следующий раз приготовь оладьи.

– А вы любите оладьи, дедушка?

– Ненавижу.

– Тогда чем же они лучше блинов?

– Блины я ненавижу еще сильнее.

– А вы хоть что-нибудь любите?

– Себя.

– А из еды?

– Я не ем себя.

– А зря, кстати! – воскликнул Мельхиор, жадно грызя ногти на ноге. – Ты попробуй!

– Хррр-пс-пс-пс… – громко произнес Каспар, роняя голову на грудь. Недоеденный блинчик вывалился у него изо рта.

Бальтазар и Мельхиор внимательно посмотрели на соседа по столу. А потом, не сговариваясь, схватили с его тарелки последний блин.

– Отдай, я первый взял, – потребовал Бальтазар.

– Нет, я первый.

– Да, но ты его украл. Это не считается.

– А ты разве не украл?

– Я имею на это право.

– Не имеешь. Никто не имеет право красть у других.

– Я имею. К тому же он умер, еда ему больше не нужна.

– Он еще жив.

– Жаль. Ты уверен?

– Он храпит.

– А кто сказал, что мертвые не храпят?

– Я никогда не видел храпящего мертвеца.

– Это не доказательство.

– А ты что, видел?

– Нет, не видел. Но это тоже не доказательство.

– А по-моему, доказательство. По-моему, если какую-то вещь не видел никто на свете, то ее и не существует.

– А твои мозги кто-нибудь видел?

– Заткнитесь немедленно, молокососы! – рявкнул проснувшийся Каспар. – И уберите руки от моих блинов!

– Вот видишь, чего ты добился? – зло прищурился Бальтазар. – Он из-за тебя воскрес. Из-за тебя.

– Я и не умирал, идиот!

– А жаль.

Мельхиор растянул улыбку до ушей и снова принялся грызть ногти.

– Прекрати это! – прорычал вконец обозленный Бальтазар. – Прекрати сейчас же, не доводи меня!

Мельхиор обиженно надулся.

– За что ты на него так злишься? – пропыхтел Каспар, снимая колпак и надевая вместо него тарелку.

– Он грыз ногти!

– Ну и что? Это некультурно, конечно, но зачем же так злиться?

– Он грыз МОИ ногти!

– Свои я уже все сгрыз, – обиженно сказал Мельхиор.

– Тогда грызи у него! – ткнул в Каспара Бальтазар.

– У него я тоже уже все сгрыз.

– Что?! – всполошился Каспар, шевеля босыми пальцами ног. – Когда ты успел?!

– Сегодня утром.

– Но я этого не видел! Как я мог этого не заметить?

– Ты спал.

– А-а-а… Тогда понятно… Вечно я пропускаю все самое интересное…

Колобков весело гыгыкнул, намазывая икру на очередной блин. Все-таки есть в этой троице и положительные моменты. Вполне успешно заменяют телевизор, например.

– Как думаешь, Серега, они сегодня подерутся или как? – подтолкнул Чертанова локтем начальник.

Чертанов ничего не ответил. Он уже битый час водил ложечкой по часовой стрелке. Сахар давным-давно растаял, а чай остыл, но Чертанов этого не замечал.

Перед его глазами по-прежнему стояла спина Таннина, на секунду показавшаяся между волнами. Бурая осклизлая поверхность, похожая на китовую шкуру. Ужасные шипы, способные протаранить линкор, задев его одним краешком. И то темное поблескивающее пятно, в котором Чертанов увидел свое отражение…

Это не мог быть глаз. Не мог. Глаза не растут прямо посреди панциря.

Но что же тогда это было такое?

– Откуда эта громадная черепаха вообще взялась? – спросил он в никуда.

– Таннин?.. – переспросила Стефания. – Оттуда же, откуда и все хтонические чудовища.

– И откуда?

– Родился, ясное дело. Очень-очень давно.

– А это кто ж его родил? – заинтересовался Колобков. – Другая Тортилла?

– Хтонические чудовища рождаются в процессе Творения, смертный. Когда демиург создает новый мир, на относительно небольшом пространстве кипит огромная, фантастическая мощь. Громадный слой Хаоса плещется и бурлит, обретая упорядоченность в руках демиурга и постепенно становясь новым миром. Но часть хаотической энергии всегда «уходит в осадок». Как стружка при производстве мебели. Вот из этой «стружки» и появляются на свет исполинские монстры колоссальной мощи – хтонические чудовища. Иногда демиург сразу же их и уничтожает, но чаще на них просто не обращают внимания. Нередко хтонические чудовища становятся первыми владыками новорожденного мира – некоторые даже обретают «дикую» божественность…

– Уй-йё-мм!.. – прервал ее болезненный вскрик. Стефания мгновенно замолчала, возвращаясь к еде.

Гешка, младший из близнецов Колобковых, уронил вилку и схватился за щеку. Проклятый зуб ныл уже второй день, но до этого боль была умеренной, и он никому не говорил. А теперь вот хлебнул горячего чая, и в дупло словно вонзили раскаленную иглу.

Старший брат покровительственно хлопнул его по плечу. Конечно, пятнадцать минут – очень небольшая разница в возрасте, но Вадик никогда о ней не забывал.

Хотя и внимание тоже не акцентировал – Колобков-старший этого не одобрял.

В семье все равны.

Отец – самый главный, но остальные равны.

Кроме матери, конечно. Мать – на втором месте после отца. А остальные все равны.

Правда, теща тоже не в счет – ее место где-то в районе домашних животных, рядом с кусачим хомяком.

Колобков так и не решил окончательно, кто из этих двоих раздражает его сильнее.

– Что с тобой, мальчик? – заинтересовался Бальтазар, бочком пододвигаясь к держащемуся за щеку Гешке.

– Жуб болит… – страдальчески ответил мальчишка.

– Надо содой пополоскать, – сказал Зинаида Михайловна, тревожно заглядывая сыну в лицо. – Света, разведешь соду?..

– Да нет, вырвать надо просто, – хмыкнул Колобков.

– Ыым!.. – испуганно отшатнулся Гешка.

– Позвольте я помогу! – потер руки Бальтазар. – Не нужно ничего вырывать, можно поступить гораздо проще! Специально на такой случай у меня есть замечательная настойка! Один глоток – и зубная боль моментально проходит!

– Серьезно? – заинтересовался Колобков. – Евгений, ты как, рискнешь попробовать?

Гешка часто закивал, впервые глядя на дряхлого китайца с некоторой симпатией.

– Правда, есть один небольшой побочный эффект… – задумчиво произнес Бальтазар, доставая из кармана флакончик пузырящейся вишневой жидкости. – Но это уже мелочь. Пей, мальчик.

– Какой побочный эффект? – подозрительно прищурился Колобков, отодвигая сына себе за спину.

– Ослепнешь. Пей, мальчик. На здоровье.

– Ы-ы!.. – в ужасе отшатнулся Гешка.

Симпатия из взгляда бесследно испарилась.

Птичьи глаза Угрюмченко заволокло белесой пленкой. Он стал прикидывать, что хуже – ослепнуть или превратиться в беркута.

По зрелому размышлению механик решил, что лучше быть зрячим орлом, чем слепым человеком, и на этом успокоился.

Петр Иванович Колобков никогда ничего не откладывал в долгий ящик. Мысль пришла – решение принято – дело сделано. Недолго думая, он усадил болящего отпрыска на стул и распорядился держать пациента за руки. Не обращая внимания на протестующий вой и плотно зажатый рот, Колобков навострил толстую вощеную нитку, сделал петлю и примерился надеть ее на больной зуб.

Гешка отвернул голову, совершенно прекратив выть, но зато сжав губы так, что рот превратился в тончайшую линию. Колобков строго нахмурился, легонько хлопнул сына по щеке и приказал:

– Так, ты мне тут не дуркуй. Сам себе хуже делаешь. И без зуба люди живут. Мне вон, глянь, ногу оттяпали – а я ничего, жив-здоров.

– Так новый-то уже не вырастет! – запротестовал Гешка, стараясь говорить, не разжимая челюстей. – Это ж коренной!

– Ну и фигли, что коренной? У меня в пасти, глянь, два стальных и золотой. Вот этот еще по молодости в драке выбили, вот этот дантист-сука вырвал, а этот…

– Пап, да ты уж сто раз рассказывал, – буркнул Вадик, глядящий на брата с искренним сочувствием.

– И в сто первый расскажу. Слушайтесь папку, если не хотите с голоду помереть.

– А чего это мы с голоду помрем?

– Ну так я ж вас обеда лишу. И ужина. И вообще крутитесь сами, как знаете. Раз уж такие умные выросли, что батька вам теперь не указ.

– Рвите! – отчаянно выпалил Гешка, зажмуривая глаза и раскрывая рот.

Лучше уж лишиться зуба, чем выслушивать получасовую нотацию.