Текст книги "Ревизия"

Александр Рудазов
Ревизия

Мочальников поправил очки и развернул в эль-планшетке еще два окна. Нельзя сказать, что нынешняя проверка доставляла ему удовольствие, но он привык выполнять работу с максимальной скрупулезностью.

Учреждение, с которым предстоит иметь дело сегодня, называется научно-исследовательским институтом «Пандора». Расположилось оно за пределами города, отдельно ото всех, а охраняется почище склада ядерных боеголовок.

Что такое это самое НИИ «Пандора», и для чего конкретно предназначено, Мочальников не имел ни малейшего представления. Как и те, кто его сюда направил. О загадочном институте ходятсамые разные слухи, но в одном они сходятся – ничего хорошего за этим белоснежным забором не происходит.

Некоторые считают, что институт курируется непосредственно президентом. Другие – что это особый отдел ФСБ. Третьи – что всем здесь заправляет военщина…

Кому именно НИИ «Пандора» подотчетен, Мочальников так и не выяснил. Но судя по количеству получаемых дотаций, претензий к своему подопечному у этого кого-то нет, и никаких ревизий он проводить не собирается.

Однако в стране существует еще и Комиссия.

Полное название организации, в котором Петр Захарович Мочальников трудится уже почти два года, звучит несколько длиннее, но все называют ее попросту Комиссией. Учредили ее в качестве третейского судьи – как совершенно независимый орган, обладающий полномочиями в любой момент провести ревизию в ЛЮБОМ учреждении. Частном или государственном – неважно. Причем безо всякого предупреждения. Формально Комиссия может залезть с проверкой хоть в кабинет президента.

Правда, этой возможностью она как-то не очень злоупотребляет.

Надо сказать, Комиссия приносит немалую пользу. За последний год ревизоры этой службы и в самом деле вскрыли несколько вопиющих безобразий. Они суют носы повсюду – от платных туалетов до военных баз – и везде выискивают нарушения и беспорядки. Правда, действуют очень разрозненно, методом случайного тыка – увы, из-за жесточайших требований к сотрудникам Комиссия испытывает сильный кадровый голод.

Будешь набирать кого попало – очень скоро превратишься в очередную коррумпированную шарашку, которых и так предостаточно…

Обычно применяется одна и та же простенькая схема – в учреждение, вызвавшее подозрения, отправляется ревизор Комиссии и проводит беглый осмотр. В зависимости от полученных впечатлений выносит вердикт – оставить в покое или устроить полную проверку.

Полная проверка зачастую заканчивается тем, что руководство провинившегося учреждения в полном составе отправляется на нары.

Надо сказать, Мочальников свою работу очень любит. Приятно, когда перед тобой постоянно заискивают. Приятно чувствовать себя этаким вершителем судеб. Знать, что достаточно одного слова, и твой собеседник кубарем полетит с должности.

На лапу ему тоже совали часто. Точнее, пытались совать – к взяточничеству Комиссия относится беспощадно. Единожды уличенный тут же вылетает с треском – и, как правило, прямиком за решетку. Поэтому служащие Комиссии уже давно прославились двумя качествами – неподкупностью и туповатостью.

Некоторые считают, что первое качество развилось у них именно благодаря второму.

Сейчас перед Мочальниковым стоят двое. Лучезарно улыбающийся старичок с разрастающейся лысиной и подтянутый особист средних лет, меланхолично жующий бутерброд с семгой.

– Так-так… – еще раз заглянул в файл Мочальников. – Так-так… Насколько я понимаю, в вашем НИИ официального главы нет – своего рода анархия… Однако неофициально всем здесь заправляете вы двое… Вы возглавляете ученую часть, а вы – административную… Я все правильно понял?..

– Правильно, батенька, – ласково улыбнулся ему старичок.

– Вы у нас Аристарх Митрофанович Гадюкин, профессор… доктор наук… действительный член академии… ого, какой длинный список…

– Нобелевский лауреат! – важно надул щеки Гадюкин.

– Нобелевский?.. – удивился Мочальников, меняя окна. – Вы уверены?.. У меня про это…

– Шутка! Шутка, батенька!

– Понимаю, – осторожно кивнул Мочальников, с опаской глядя на профессора. Шуток и розыгрышей он не любил с детства. – Так-так… А вы у нас, значит, Эдуард Степанович… а как фамилия?.. Фамилии у меня почему-то не написано…

– Засекречено, – спокойно ответил главбез НИИ «Пандора».

Мочальников хотел было спросить, не очередная ли это шутка, но тут же передумал. Вопреки обыкновению, ему неожиданно захотелось побыстрее все закончить и удалиться восвояси. Местная атмосфера вызывает нервозность – тревожно как-то, неспокойно… Пару раз он поймал себя на чувстве дежа-вю – вроде бы уже видел раньше и эти ворота, и этого странного профессора…

Да еще и хлоркой все время пахнет…

– Профессор, а почему у вас везде пахнет хлоркой? – спросил он, обращаясь к более дружелюбному из здешних руководителей. Каменноликий особист без фамилии смотрит очень уж неприветливо.

– Загадка природы, батенька! – весело закивал Гадюкин. – Сами гадаем! Мы в этом здании уже двадцать лет – и все двадцать лет в нем пахнет хлоркой! Как уж только ни бились, как уж ни вытравляли…

– Ну… ладно. Давайте начнем осмотр. С чего лучше начать?..

– С вестибюля, батенька, – ухватил ревизора под локоток профессор. – Сюда, сюда. Вот, смотрите. Это – наш вестибюль. Это – лестница. Это – лифт. Это – коридор. Это – мексиканский кактус, только на той неделе привезли. Это уборщик – дед Митя.

– Здоров, Митрофаныч! – махнул рукой морщинистый старичок, оторвавшись от пульта автоуборщиков.

– Ну а чем вы вообще здесь занимаетесь? – вежливо спросил Мочальников, делая какую-то отметку в окне эль-планшетки. – На чем ваш НИИ… специализируется?

– Да на всем, батенька! Совершенно на всем! И военные заказы выполняем, и частные, и даже от президента, бывает, поступает что-нибудь эдакое…

– Кхем!.. – кашлянул в кулак Эдуард Степанович.

– Ах да, конечно, все понимаю – строгий секрет, государственная тайна! – прижал палец к губам Гадюкин. – Хотя вам-то, батенька, можно, вы же из Комиссии! Ну что, давайте посмотрим мое хозяйство?..

Персональный комплекс профессора Гадюкина занял половину четвертого этажа. При входе устроилась миловидная секретарша – рыженькая, в изящных очках. Создается впечатление, что ее лицо не знает других выражений, кроме безграничной скуки и презрения ко всему окружающему. Челюсти девушки непрерывно работают, пережевывая жвачку с опытностью умудренной жизнью буренки.

– Доброго утречка, Мила! – радостно улыбнулся ей Гадюкин.

– Доброе утро, профессор, – с неожиданной приветливостью проворковала секретарша, кокетливо хлопая ресницами.

– Ко мне никого не пускать, мы с товарищем ревизором чай будем пить!

– Да мне некогда… – запротестовал Мочальников.

– Бу-дем! – подтолкнул его в спину Гадюкин. – И не возражайте, батенька, и не возражайте, отказа я не приемлю! Чай у меня сегодня замечательный, эвкалиптовый!

Личная территория профессора оказалась несколько… сумбурной. Лаборатории, мастерские и просто жилые комнаты переплетаются и пересекаются, образуя самые необычные комбинации. Как и многие другие сотрудники, Гадюкин квартирует прямо здесь, в институте, поэтому не покидает рабочего места даже ночью.

Сложнейшие приборы и лабораторные столы, сплошь заставленные химикалиями, соседствуют с мирными диванами и кофейными столиками. На одном из них в самом деле исходит эвкалиптовым ароматом заварочный чайничек. Мочальников устало вздохнул, понимая, что от чаепития не отвертеться. Ласковый взгляд профессора буквально вдавил его в кресло.

– Лелик, принеси-ка нам сахарку! – крикнул в приоткрытую дверь Гадюкин.

– У-гу… – невнятно пробурчали оттуда.

В следующую секунду Мочальников еще глубже втиснулся в кресло, чувствуя, как глаза вылезают из орбит. Существо, поставившее на стол маленькую фарфоровую сахарницу, выглядит так, будто сбежало из малобюджетного фильма ужасов. Двух с половиной метров росту, горбатый, лоб скошенный, ноздри вывернутые, челюсти выдаются вперед, все мышцы чудовищно гипертрофированы…

– Знакомьтесь, батенька, это мой ассистент, – как ни в чем не бывало улыбнулся Гадюкин. – Лелик, поздоровайся!

– Джу-гу! – прорычал монстр.

– Что… кто это?!

– Говорю же – мой ассистент, – скучающе ответил профессор. Судя по равнодушным лицам его самого, главбеза и непосредственного предмета обсуждения, все они давно привыкли к подобной реакции. – Зовут – Лелик. Просто Лелик, без фамилии.

– И откуда он такой взялся?.. – сглотнул Мочальников, делая еще одну отметку в эль-планшетке.

– Из Эстонии, – ни на миг не задумался Гадюкин.

– Хотите сказать, что он эстонец?

– Ну да. Чистокровный. Лелик, подтверди.

– Га-ху, – подтвердил Лелик.

– Хотите сказать, что это он говорит по-эстонски?..

– Нет, это он говорит по-русски. Но эстонский он тоже знает. Лелик, скажи что-нибудь по-эстонски.

– Ру-пу-гу! – прорычал великан.

Мочальников нервно посмотрел в его крошечные глазки и решил пока что оставить вопрос с происхождением гадюкинского ассистента. Но пометку в эль-планшетке сделал.

– Лелик, ты чем был занят, пока мы тебя не побеспокоили?

– Агуг, джага-Га!

– А-а-а, понятно… И кто кого?

– Ры-гы!

– Ну ты бы поддался, что ли… Он же слабей тебя!

– Бра-а…

Ревизор бросил быстрый взгляд в сторону Эдуарда Степановича. Главбез спокойно прихлебывал из чашечки с цветочками, явно считая, что все в полном порядке.

А если что-то и не в порядке, то это временное явление.

– Профессор, может, перейдем к делу? – жалобно попросил Мочальников, когда ему налили четвертую чашку.

– Давайте, – неожиданно согласился Гадюкин, вставая из-за стола. – Вот, батенька, сейчас я вам покажу свои коллекции!.. Идемте!

– Может, что-нибудь более… ну, значительное?..

– Вот, пожалуйте! – совершенно не слушая, открыл просторный шифоньер профессор. – Смотрите, это моя коллекция головных уборов! Мне их отовсюду привозят, все дарят! Вот, смотрите, какое сомбреро! Из Мексики! А вот этот беретик – из Франции! А вот это из Штатов – ковбойская шляпа! Турецкий тюрбан! Английский цилиндр!

– Профессор…

– Но вот это – самое мое любимое! – умиленно прищурился Гадюкин. – Смотрите, батенька, какая кепочка! Правда, замечательная кепочка?

– Да, замечательная, но…

– Давайте теперь другую коллекцию посмотрим! – открыл соседний шифоньер профессор. – Тут у меня маски! Смотрите, сколько! Их мне тоже отовсюду привозят! Гляньте – тут и японские, и китайские, и из Сингапура! Вот эту страшную мне коллега из Индонезии подарил! У, какая рожа! Вам нравится, батенька?

– Очень, но…

– Да-да, вы правы, не будем терять времени, посмотрим другую коллекцию! – перебежал к другому шифоньеру Гадюкин. – Здесь у меня… мозги!

Мочальников, до сего момента еще сохранявший стоическое выражение лица, почувствовал, как выпитый чай пытается выбраться наружу. Шифоньер оказался морозильной камерой, облицованной красным деревом. На полочках исходят морозным паром контейнеры, заполненные зеленоватой жидкостью.

И в каждом контейнере плавает человеческий мозг.

– Профессор, они что – настоящие? – недоверчиво спросил Мочальников.

– Само собой, батенька, – добродушно посмотрел на него Гадюкин. – Каждый своими руками вынимал… Между прочим, все потенциально живые – каждый можно разморозить и… ну, чего-нибудь с ним сделать.

– И что это за люди… были?.. – с трудом выговорил ревизор.

– Да всякие… Вот этот – коллега один, из-за границы… Вот этот – мой предыдущий ассистент… Вот этот гладенький, почти без извилин – наш предыдущий директор… у нас в НИИ раньше тоже директор был, как у всех. А вот этот – настоящая жемчужина коллекции! Самый настоящий серийный убийца! Маньяк-убийца! Кучу людей прирезал!

– А где вы его взяли?!

– Да был один случай… – отвел глаза Гадюкин. – Помните Снегохода?

– Того, что зимой на женщин охотился? Конечно, помню… так это что, он?!! Вы уверены?!

– Ну что ж я, батенька, дурной какой? Конечно, уверен! Своими руками аутопсию делал… кстати, если хотите, тело тоже можно посмотреть. Оно внизу, в хранилище.

Мочальников почувствовал, что ему снова становится нехорошо. Седенький профессор, ласково поглаживающий замороженный мозг серийного убийцы… да, выглядит это жутковато.

– И что вы собираетесь с ним делать?

– Пока не решил, – равнодушно вернул мозг Снегохода на полочку Гадюкин. – Подумываю пересадить в какое-нибудь животное… только с выбором затрудняюсь. Очень уж, знаете ли, у хомо сапиенса мозг крупный – аж полтора килограмма! Из всех сухопутных животных больше только у слона… Но не в слона же мне его пересаживать, верно? К тому же у слона черепная коробка в три раза больше человеческой – там болтаться будет… А жаль – интересный был бы опыт! Пересадить человеческий мозг медведю или, скажем, тигру…

– Профессор, вы что…

– Шутка! – захлопал в ладоши Гадюкин. – Шутка, батенька!

Правда, глаза у него остались убийственно серьезными.

– Ладно, пойдемте, покажу вам свое хозяйство, – наконец сжалился профессор. – Вот, смотрите, здесь у меня прозекторская… здесь химлаборатория… здесь конструкторский цех… здесь мой личный синхрофазотрон… тут я выращиваю нанокристаллы… а вот тут у меня Лелик!

Мочальников снова почувствовал, что ему как-то не по себе. Горбатый великан, скрючившийся в три погибели за шахматным столиком, что-то пробухтел, но не шевельнулся. Не двинулся с места и его оппонент – лишь приветственно взмахнул манипулятором.

– Профессор, это кто… что?.. – спросил ревизор, не отрывая взгляда от прозрачного ящичка, в котором бултыхался комок студенистого геля.

– А это, батенька, мое последнее творение – Альберт, – ухмыльнулся Гадюкин. – Он – искусственный мозг!

– И… зачем он нужен?..

– Ну, практического значения пока что не имеет, – согласился профессор. – Мы пока не придумали, к чему его можно пристроить. Он, знаете ли, был создан в качестве этакого «слова престижа»… Сам президент заказец подкинул – утереть нос американским вра… друзьям.

– И что – утерли?

– Даже немного слишком сильно, – противно хихикнул Гадюкин. – Ну что, Альберт, опять проигрываешь?

– Проигрываю, профессор, – грустно ответил студень в ящике.

– Лелика у нас еще никто не обыгрывал, – заговорщицки наклонился к ревизору Гадюкин. – Хотите попробовать?

Мочальников скорчил страдальческую гримасу. Профессор снова противно хихикнул.

– Ладно, давайте пойдем смотреть наши проекты…

Да, НИИ «Пандора» не может пожаловаться на тесноту. Помещений хватает, а вот сотрудников оказалось маловато. Судя по всему, людей сюда отбирают тщательнее, чем в Звездный Городок.

– Тэк-с, тэк-с, с чего бы нам начать?.. – задал риторический вопрос Гадюкин, входя в обширную лабораторию. – О! Вот это очень интересно! Проект «Титан»!

В самом центре возвышается огромный прозрачный контейнер, заполненный бледно-желтой пузырящей жидкостью. От него отходят десятки шлангов и проводов, вокруг мерцают голоэкраны, за пультом восседает худощавый старик в белом халате.

А в контейнере плавает обнаженный мужчина – рослый, мускулистый, обритый наголо, сплошь усеянный сизыми шрамами.

– Позвольте представить вам Георгия Павловича Ефремова! – махнул рукой Гадюкин.

– Здравствуйте, Георгий Павлович, – кивнул старику за пультом Мочальников.

– Нет-нет, батенька, вы не поняли, – замахал руками Гадюкин. – Это – профессор Снергиенко, наш ведущий генетик. Добрый день, Владимир Васильевич.

– Добрый день, Аристарх Митрофанович, – кивнул Снергиенко.

– А Ефремов – тот, что в репликаторе… – погладил гладкую поверхность Гадюкин. – Майор Ефремов! Лет двадцать назад был лучшим нашим суперагентом – русский Джеймс Бонд, если хотите… Правда, сейчас ему уже под шестьдесят, так что в последние годы у него было не так много заданий… Очень храбрый человек – риск эксперимента чрезвычайно высок, шансы на успех всего несколько процентов, но он все равно вызвался добровольцем!

– А в чем конкретно состоит… эксперимент? – осторожно спросил Мочальников.

– Первая стадия – хирургическая, она уже закончена. В мозг Георгию Павловичу мы вживили золотые электроды, полностью блокирующие болевые ощущения, все кости до единой заменили титановыми протезами, а под кожу вживили тончайшую сеть из дюрасплава. А теперь вот работаем с его генной структурой. В данный момент – омолаживаем. Как видите, на шестьдесят лет он уже не выглядит – от силы на сорок. Потом будем наращивать резервы мозга и нервов, улучшать рефлексы, ускорять метаболизм, уплотнять мышцы… По нашим расчетам, когда Георгий Павлович выйдет из этого контейнера, он сможет одной рукой поднять двухсоткилограммовую штангу, без разбега перепрыгнуть трехметровый забор, задержать дыхание на десять минут, регенерировать поврежденные органы, увернуться от летящей пули… или даже поймать ее голой рукой!

– И что потом?

– А это уже решать правительству – для чего его будут применять, – развел руками Гадюкин. – Думаю, опытный суперагент с такими способностями для чего-нибудь да пригодится… но это все ерунда! За мной, батенька, сейчас я вам покажу кое-что гораздо более замечательное!

Не дав Мочальникову опомниться, Гадюкин рванул по коридору – к большой белой двери. С каждым шагом все слышнее становилось постукивание, шорох, писк… пока ревизор не увидел своими глазами, что их издает.

– Глядите, батенька, какая прелесть! – умиленно сложил руки Гадюкин.

В помещении размером со школьный спортзал разместилось диковинное устройство, похожее на исполинское беличье колесо с десятками колес поменьше. И в каждом колесе со всех лап бегут, все равно оставаясь на одном месте, какие-то пушистые зверьки с коротенькими хвостиками…

– Это, батенька, мое хомяковое динамо! – громко похвастался профессор, перекрикивая шум. – Замечательно, правда? Четыреста восемьдесят хомяков! Они все время бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, крутят свое колесо… и вырабатывают электроэнергию! Не очень много, правда.

Мочальников набрал в рот воздуха и принялся ожесточенно выстукивать что-то в эль-планшетке. Писк и шорох сотен лапок совершенно не давали сосредоточиться. К тому же в затылок постоянно дул вентилятор…

– Галочка, Галочка, а почему вы халтурите?! – сердито воскликнул Гадюкин. – Время уже три минуты третьего, хомякам кушать пора!

– Сейчас, сейчас, Аристарх Митрофанович! – крикнули из-за динамо.

Оттуда вышла полная краснощекая женщина – она опустила большой рубильник, и раскрутившееся колесо начало медленно останавливаться. Усталые хомяки по очереди выбрались наружу и привычно устремились к выстроившимся вдоль стены ящичкам.

Мочальников изо всех сил старался не шевелиться – ноги затопил живой шевелящийся ковер. Но через несколько секунд хомяковое цунами схлынуло. Из ящичков единым хором зазвучал мощный хруст – наступило время обеденного перерыва.

Ревизору показалось, что с остановкой динамо в зале изменилось что-то еще. Потом он понял – выключился вентилятор, до этого непрерывно дувший в затылок. Недоверчиво повернувшись к профессору, Мочальников спросил:

– Это динамо… его что, хватает только на этот вентилятор?!

– Ну да, батенька, – счастливо кивнул Гадюкин. – Все-таки хомяки – это вам не Ниагарский водопад, целый город осветить не смогут…

– И… каково же тогда практическое значение этого… эксперимента?..

– Практическое?.. – не понял Гадюкин.

– Ладно, забудьте…

– А что такое? – забеспокоился Гадюкин. – Думаете, мало хомяков?.. Может, стоит еще добавить, а?..

– Я думаю – слишком много.

– Нет, батенька, вот тут-то мы вас и поправим! – хитро прищурился Гадюкин. – Хомяков слишком много не бывает!

– Ясно. Скажите, профессор, а почему именно хомяки? Почему не обычные лабораторные крысы?..

– У хомяков КПД больше.

Увидев хомяковое динамо, Мочальников решил, что больше его уже ничто не удивит. Однако ошибся.

Его вывели во двор, больше похожий на обычную свалку. Кучи ржавых обломков непонятного происхождения, ветхие вагончики, антикварные механизмы всех сортов… даже горнопроходческий комбайн!

Но не это так удивило Мочальникова. Его удивила бронзовая статуя, возвышающаяся в самом центре. Лысый человечек невеликого роста указывает куда-то вдаль и хитро щурится.

– Это, батенька, наш памятник Ленину! – послышался голос Гадюкина. – Симпатичный, правда?

– А откуда он у вас?

– Да случайно. Понимаете, заказали мы статую металлическую… любую, лишь бы не слишком маленькую! Ну а там, видно, люди с юмором работают – прислали нам Ленина списанного…

– А зачем вам металлическая статуя?

– А это у нас, батенька, семь лет назад был проект «Талос»! – горделиво сообщил Гадюкин. – Замечательный проект, интереснейший!

– И в чем же он заключался?

– А я вот вам сейчас покажу! – оживился профессор, извлекая из кармана сложный многофункциональный пульт. – Тэк-с… ага… вот, глядите!

Вот тут-то Мочальников и понял, что для безумного гения Гадюкина хомяковое динамо – это еще далеко не предел…

Памятник Ленину вздрогнул, зашевелился и… сошел с пьедестала! Вождь мирового пролетариата согнул руки в локтях и обратил на людей взор неживых глаз. В них загорелись тусклые огоньки – похоже, памятник плотно начинили электронной требухой, превратив его в самого настоящего робота.

Повинуясь создателю, бронзовый Ильич с легкостью поднял остов древнего автомобиля и отнес его к огромному прессу. Удар, шлепок – и по конвейеру едет железный блин. А памятник разворачивается к следующему авто, взваливает его на плечи и вновь тащит к прессу…

– Мы его в прошлом году на лесопилку напрокат сдавали! – похвастался Гадюкин. – Знаете, как он замечательно бревна таскает! Залюбуешься!

– И что же стало с этим проектом? Его развили?

– Нет, закрыли, – лениво отмахнулся профессор. – Очень уж дорого такой грузчик обходится – как дюжина подъемных кранов… Не окупается, знаете ли. Выглядит, конечно, эффектно… но эффектность и эффективность – это, батенька мой, две большие разницы…

Следующим на очереди стало приземистое здание из серебристо-белого металла, поблескивающего в лучах солнца. У входа курят двое неприметных мужчин. На Гадюкина и Эдуарда Степановича они глянули лишь мельком, а вот Мочальников словно попал под рентген – так пристально на него уставились.

– Здесь, батенька, мы испытываем заказы министерства обороны, – оживленно сообщил Гадюкин, заводя ревизора в ближайшую дверь. – Вот, глядите – здесь мы держим образцы ручного оружия. Музей своего рода.

Мочальникову показалось, что он попал в инопланетный арсенал – столько смертоносных железяк разместилось на полках.

– И все они разработаны вами? – ужаснулся он.

– Ну, не только мной лично… – Гадюкин скромно поковырял пол носком ноги. – Но я приложил к этому руку, батенька, еще как приложил! Вот, смотрите, это мое давнишнее – акустиган…

Мочальников посмотрел без особого интереса – в милиции и частных охранных структурах акустиганы широко используются уже лет пять.

– Принцип действия знаете?..

– Примерно…

– Понятно. Ну, здесь у нас упрощенная модель – только для оглушающего режима, – пояснил Гадюкин. – Издает воющий звук высокой частоты и нарушает у жертвы чувство равновесия. От этого та, само собой, валится с ног или даже теряет сознание… Удобная штука! Для дезориентации и обезвреживания – лучше и не придумаешь… А вот, смотрите, это наш проект «Зевс»!

Профессор сунул Мочальникову легкую изящную штуковину, похожую на автомат с телевизионной антенной вместо дула. Тот замер, с опаской глядя на загадочное оружие.

– Я называю это фулминатором, – поделился профессор. – Он стреляет мощными пучками электроэнергии… да вы сами попробуйте! Вон мишень на стене – пальните, батенька!

Мочальников было запротестовал, но профессор так умоляюще скривил губы… Ревизор очень неохотно ухватил фулминатор поудобнее и надавил спусковой крючок.

Пальнул он впечатляюще, что и говорить! Ослепительный белый сноп шарахнул так, что Мочальников на миг ослеп. Доска для игры в дартс, которую Гадюкин назначил в качестве мишени, осыпалась на пол кучкой пепла.

Проморгавшись, ревизор обнаружил, что профессор и главбез успели надеть темные очки и явно удивлены, отчего он не сделал того же. Гадюкин наклонился к своему детищу и въедливо спросил:

– Не гудит? Не вибрирует?

– Нет, ничего такого…

– Очень хорошо, батенька. Понимаете, проект «Зевс» мы пока что закрыли до лучших времен. Никак не можем преодолеть один маленький дефект. Там внутри – очень мощный генератор… и он очень легко перегревается. А когда он перегревается – он взрывается. Примерно в десяти процентах случаев. Выстрелишь… и сразу отшвыривай подальше, а то без рук останешься! Конечно, в массовое производство такое выпускать нельзя…

– Профессор, вы… вы это серьезно?! – торопливо выпустил из рук опасную штуковину Мочальников.

– Шутка! – осклабился Гадюкин. – Шутка, батенька!

– Ф-фу…

– Не в десяти, а в пятнадцати процентах.

– И вы позволили мне?.. мне?.. мне?..

– Что-то вы, батенька, заикаться начали, вам бы водички выпить, – заботливо предложил Гадюкин. – Да вы не волнуйтесь – не взорвался же? У меня, знаете, недавно родилась идея, как этот дефект преодолеть. Хочу вставить туда охлаждающий предохранитель. Весить, правда, будет тяжелее, но зато риск частично устраним.

– Частично?!

– Снизим на три процента.

Мочальников покачал головой, вздохнул, а потом очень тихо сказал:

– Профессор… но я же мог погибнуть.

– Ага, мог! – радостно закивал Гадюкин.

Ревизор посмотрел на его счастливую улыбку и особенно ожесточенно застрочил в эль-планшетке.

– А это что такое? – спросил он, переводя взгляд на соседнюю полку. – Чайник?

– Бомба. Не трогайте, батенька, она не терпит неверного обращения.

– А почему она в виде чайника?

– А почему бы ей не быть в виде чайника? – пожал плечами Гадюкин. – Мне нравятся чайники.

Мочальников задумался. Сказанное звучало вполне логично, и он не нашелся, что ответить.

У профессора Гадюкина все всегда звучало вполне логично.

– Хорошо, а что вы здесь разрабатываете сейчас? – спросил он, выходя из музея.

– А вот это, батенька, – открыл дверь Гадюкин. – Добрый день, Семен Макарович.

– Добрый день, Аристарх Митрофанович, – кивнул маленький полный профессор, возящийся с приборной панелью.

Четверть комнаты занимает матово-черная коробка с бесчисленным множеством крохотных экранчиков и одним-единственным здоровенным рубильником. От нее ощутимо пахнет озоном.

– Что это такое? – подозрительно сощурился Мочальников.

– Наша новейшая разработка, – сообщил Гадюкин. – Оружие массового уничтожения. Правда, уничтожает оно не всех подряд, а только некоторых. Оно, знаете ли, испускает такое специальное излучение, влияющее лишь на небольшой процент живых существ… довольно специфический процент…

– А в действии можно увидеть?..

– Лучше не стоит. На меня это излучение не подействует, я проверял. И на Эдуарда Степановича не подействует. И на Семена Макаровича. А вот насчет вас я уверен не полностью… – задумался Гадюкин. – Да, лучше не рисковать…

– Ясно, – открыл эль-планшетку Мочальников. – И как же этот прибор называется?

– Официального названия у него пока нет – не придумали пока что. А неофициально мы его называем «Антиахтунг». Правительственный заказ, батенька. Сейчас мы его совершенствуем – президент лично просил увеличить мощность и радиус действия. Чтоб единым ударом можно было охватить целый город.

Гадюкин немного подумал и сказал:

– В принципе, мы уже неплохо в этом направлении продвинулись… Если его сейчас включить, так мы треть Москвы разом зачистим… Может, попробовать?..

– Без команды сверху нельзя, – напомнил Эдуард Степанович.

– Ладно, подождем официальной команды… – потер ладошки профессор. – Ну что, батенька, достаточно посмотрели?

– Да, думаю, достаточно, – сделал последнюю отметку Мочальников. – Вполне насмотрелся. Проводите меня к выходу.

– Конечно, батенька, конечно… Давайте обратно пройдем цокольным этажом – так быстрей будет…

Оказалось, что под НИИ «Пандора» скрывается целый подземный комплекс. Скупо освещенные коридоры потянулись нескончаемой вереницей, время от времени образуя ответвления или заканчиваясь непроницаемыми металлическими дверьми. Профессор Гадюкин вышагивал неторопливо, время от времени взмахивая руками и комментируя:

– Там у нас виварий… а там ядерный реактор… а там сборочный цех…

– А здесь что? – остановился перед неприметной дверью Мочальников. Возле нее стоял хмурый детина с автоматом, а это обычно сразу привлекает внимание.

– Это наш проект «Центавр», – взял его под локоток Гадюкин. – Но вам, батенька, туда нельзя, высокий уровень секретности…

– Профессор, у меня шестой допуск, мне везде можно!

– А сюда нужен седьмой допуск, батенька, – ласково пропел Гадюкин, указывая на маленькую табличку.

– Седьмой?! Да что у вас там такое – инопланетяне?!

– Угадали, батенька, инопланетяне! – радостно закивал Гадюкин.

– Все шутите, профессор… – вздохнул Мочальников, позволяя увести себя от загадочной двери, но все же делая очередную пометку в эль-планшетке.

– Шучу, шучу, батенька! – еще радостнее закивал Гадюкин.

Просторный белый вестибюль, насквозь пропахший хлоркой, был встречен с великим облегчением. Мочальников уже не мог смотреть на каменное лицо особиста без фамилии и неизменный ласковый прищур профессора Гадюкина.

Ревизор сделал последнюю отметку в эль-планшетке и шагнул к выходу.

– Так что, батенька, вам у нас понравилось? – встал на пути Гадюкин.

– Нет, не понравилось. У вас, профессор, уж простите, здесь самый настоящий сумасшедший дом. К тому же вы проводите эксперименты… весьма сомнительные эксперименты…

– И вы представите Комиссии доклад об этом, да?..

– Непременно, – пообещал Мочальников. – Самый подробный и беспристрастный.

– Замечательно! – сложил руки на животе профессор. – Грандиозно! Ну, не буду вас задерживать, ступайте, ступайте… хотя подождите! Задержитесь-ка, батенька, мы вам самое интересное показать забыли!

– Ну что там еще? – страдальчески посмотрел на него Мочальников.

– А вот, смотрите! – Гадюкин заговорщицки улыбнулся и жестом фокусника выдернул из-за спины нечто вроде пистолета с присоской. – Это, батенька, наш проект «Мнемозина»! Вообще-то, он закончился неудачей, но один интересный побочный эффект все же был воплощен в жизнь…

– Профессор, побыстрее можно? – взглянул на часы Мочальников.

– Конечно, батенька! Проект «Мнемозина» имел конечной целью дать человеку возможность читать мысли ближнего своего! Мы рассчитывали соорудить такой своего рода мозговой сканер… но увы, увы! К сожалению, выяснилось, что телепатия полностью и совершенно антинаучна! Зато мы соорудили вот это! Мемокорректор!

– И что же он делает? – устало спросил ревизор, не особо и вслушиваясь в объяснения профессора.

– О, батенька, вы будете поражены! Мемокорректор полностью вычищает из мозга кратковременную память, начиная с последнего периода сна… ну, это как у компьютера очистить оперативную память, понимаете?.. А затем, после очистки, подопытному можно внушить какие угодно ложные воспоминания… однако они, увы, держатся очень недолго. Ровно до следующего периода сна – после этого подопытный забывает обо всем напрочь. Понимаете?..