Текст книги "Ответственность «элит», или Кто нас довел до жизни такой"

Впрочем, остановить чеченский конфликт до первого тура Ельцину не удалось, хотя он приложил для этого немало усилий. Двадцать седьмого мая 1996 года Борис Ельцин принял в Кремле делегацию «непризнанной республики Ичкерия» во главе с ее вице-президентом Зелимханом Яндарбиевым. Спустя много лет уже в Лондоне мне о той встрече расскажет участник переговоров Ахмед Закаев: «Там напряженность возникла с первых минут. Видно было, что Ельцину все это крайне не нравится и он очень сильно раздражен. Например, они несколько минут буквально препирались с Яндарбиевым по поводу того, кто и где сядет. Зелимхан хотел во время переговоров находиться напротив Бориса Николаевича, чтобы подчеркнуть свой статус равноправного партнера, а Ельцин долго не соглашался, но потом уступил. Однако подписывать документ не стал. Черномырдин подписал договор о перемирии. А на следующий день он вообще вон какой фокус выкинул!..»

Утром 28 мая, пока чеченская делегация отдыхала на одной из подмосковных правительственных дач, Борис Ельцин вылетел в Моздок, а оттуда, пересев на вертолет, отправился в Грозный. В аэропорту «Северный» Борис Николаевич провел встречу с российскими военнослужащими, поздравил их с победой в чеченской войне, потом возле блокпоста переговорил с заранее отобранной группой местных жителей, объявил им, что подписал договор, останавливающий войну, и улетел в Москву. Всё это время чеченская делегация понятия не имела о президентском визите.

Ахмед Закаев: «Мы когда вечером узнали, шокированы были просто. Зелимхан сразу хотел домой лететь. Говорил, что Ельцин нас оскорбил. Его Мовлади уговорил остаться. Удугов тогда призывал не обращать внимания на фортели Ельцина, потому что у него предвыборная кампания… Тут еще важно понимать, что в российской верхушке далеко не всем хотелось замирения с Чечней. Может, против Ельцина работали, а может, просто воевать хотели дальше, но уже на следующий день в прессе появились сообщения о расколе в чеченском руководстве. Якобы, Басаев был недоволен исходом переговоров, считал, что Яндарбиев прогнулся под Ельцина. Может, кстати, из-за позиции московских силовиков мир тогда долго не продержался».

Первая чеченская война завершилась 31 августа 1996 года подписанием Хасавюртовских соглашений. Российскую делегацию на тех переговорах возглавлял секретарь Совета безопасности генерал Лебедь, чеченскую – начальник штаба армии Ичкерии Аслан Масхадов. Было принято решение о немедленном прекращении боевых действий по всей линии соприкосновения войск и о выводе российских формирований из Чечни. Главный вопрос – статус самопровозглашенной республики Ичкерия – был отложен на пять лет. Тогда Александр Лебедь заявил: «Если эту бойню не остановить, мы придем не только к новой кавказской войне… Что касается статуса республики, то считаю разумным отложить данный вопрос».

Далеко не все российские генералы разделяли эту точку зрения. «Убежден: если бы нам дали тогда сомкнуть кольцо, второй чеченской кампании не было бы и тысячи российских парней остались бы живы», – вот что спустя много лет скажет командующий Объединенной группировкой федеральных войск в Чечне Константин Пуликовский.

Впрочем, в 1996 году общественное мнение России было, вне всякого сомнения, на стороне миротворцев. Во-первых, от войны, причины развязывания которой так никто до конца и не понял, все уже порядком устали. Ну а кроме того, осенью того года Борис Ельцин был на коне – он только что выиграл президентские выборы и у него фактически имелся карт-бланш на любые политические шаги. Что же касается позиции «ястребов», то она выглядела совсем не убедительной, а утверждения о том, что «мы бы вот-вот замкнули кольцо», ничего, кроме горькой иронии не вызывали. Спрашивалось: а кто вам полтора года мешал эти кольца замыкать?

Второй тур президентских выборов состоялся 3 июля 1996 года. Борис Ельцин одержал более чем убедительную победу. Он набрал почти 54 % от всех голосов избирателей, а его соперник Геннадий Зюганов – чуть более сорока. Что привело к такому результату? Думаю, последовательность точных и выверенных шагов. Усилия по нормализации ситуации в Чечне, военная реформа, по-настоящему креативная избирательная кампания. Рекрутирование генерала Лебедя, героя Приднестровья, было, несомненно, очень сильным ходом. Но основным залогом той ельцинской победы стал альянс между крупным бизнесом и либеральным блоком правительства Виктора Черномырдина. Перед угрозой коммунистического реванша они в первый и последний раз сплотились и протащили на высший государственный пост страны уже тяжело больного Бориса Ельцина.

Здоровье Ельцина как фактор большой политики

Операция по аортокоронарному шунтированию была сделана президенту Ельцину 5 ноября. Бригадой хирургов руководил Ренат Акчурин. Операция продолжалась шесть часов и, судя по всему, прошла очень успешно. По крайней мере, именно так через несколько лет ее охарактеризуют врачи из берлинского кардиологического центра «Шарите», куда Борис Ельцин приедет на обследование.

А уже через два дня после операции в «обращении к россиянам» президент Ельцин скажет:

«Рад сообщить вам, что операция прошла успешно. Я вновь вернулся к работе. Как я вам и обещал, ситуация в стране была под контролем».

Однако в дальнейшем похвастаться крепким здоровьем Борис Николаевич уже не мог. В самом начале 1997 года у него случилось сильнейшее воспаление легких, после которого былая работоспособность к нему уже не вернулась. Замглавы кремлевской администрации Евгений Савостьянов вспоминает: «Весь второй срок Ельцина – это непрерывная болезнь. Он отсутствовал на рабочем месте и практически не работал. Задачей администрации в значительной степени было создать образ работающего президента и там, где это возможно, заменить его».

Очевидно, что пошатнувшееся здоровье Ельцина вкупе с его вредными привычками порождало тревогу во всех сегментах правящего класса. К тому моменту на российском политическом пространстве можно было уже довольно четко выделить три наиболее влиятельные группы игроков. Это, так называемые «младореформаторы», олигархи и «семья». В середине марта либеральное крыло правительства резко усиливается: своим указом президент возвращает на пост 1-го вице-премьера Анатолия Чубайса, и на такую же должность назначает нижегородского губернатора Бориса Немцова.

Спустя два месяца в «Российской газете» публикуется фактически манифест либерального крыла, в котором младореформаторы презентуют свою программу первоочередных шагов по стабилизации экономической ситуации. Программа эта включает в себя обязательства взыскать налоговые задолженности с монополистов; снизить тарифы на электроэнергию, газ и железнодорожные перевозки; изменить налоговую систему таким образом, чтобы предприятия платили налоги по месту реального расположения, а не по месту дислокации головных офисов (то есть в Москве); резко снизить численность госаппарата; установить жесткий контроль над бюджетными расходами, а социальную помощь населению сделать исключительно адресной. Тогда общество с большим энтузиазмом восприняло эту революционную программу реформ, многие пункты которой до сих пор не реализованы.

Вообще, первая половина 1997 года (если бы не физическое состояние Ельцина) – это время больших надежд на светлое будущее. Консолидация правящего класса состоялась, необратимость либеральных реформ уже практически не подвергается сомнению, а они, как считалось, в свою очередь, должны привести к постепенному улучшению социально-экономической ситуации. Казалось, победа Ельцина на выборах заложила основу для прорыва. Все же довольны и готовы без устали работать!.. Либералы у власти и имеют возможность реализовывать свои планы, крупный бизнес или получил уже что хотел, или вот-вот получит, «семья» в глазах ее формального главы приобрела реальный политический вес. Враги повержены, до следующего избирательного цикла еще жить и жить. То есть достигнута победа, о которой год назад никто еще не мечтал. А потом грянул «Связьинвест»…

Скандал вокруг «Связьинвеста» – первая весточка скорого краха

Аукцион по продаже государственного пакета акций крупнейшей на тот момент телекоммуникационной компании «Связьинвест», фактически делающий его приобретателя полноценным собственником, состоялся 25 июля 1997 года. Залоговая схема в данном случае не применялась, это был прямой аукцион. Другими словами, кто больше дал, тот и взял. Победителем стал холдинг Mustcom, в состав учредителей которого входила финансовая группа ОНЭКСИМ-МФК Владимира Потанина. А проиграли в этом финансовом соревновании Борис Березовский и Владимир Гусинский.

Тут сразу надо отметить, что речь идет о цене по тем временам совершенно заоблачной. Гусинский с Березовским вместе со своими западными партнерами готовы были выложить за блокирующий пакет (25 % + 1 акция) «Связьинвеста» 1,2 млрд долларов, но позже подняли свое предложение еще на 500 миллионов долларов. Этого не хватило. В итоге компания «Связьинвест», холдинг, созданный государством с помощью слияния активов 85 фирм, ушел с молотка почти за 1,9 млрд долларов.

Деньги эти поступили в бюджет Российской Федерации, а вся процедура была провозглашена ее организатором, либеральным крылом правительства Черномырдина, важнейшим этапом приватизационной кампании. И проведена она была открыто, честно и абсолютно прозрачно. Именно поэтому младореформаторы рассчитывали, что общественное мнение однозначно встанет на их сторону. Их позиция казалось безупречной – кто больше отгрузил денег в бюджет, тот и выиграл. Какие претензии? Но претензии были высказаны. Причем настолько громко и аргументировано, что многим они уже и тогда показались вполне убедительными…

И тут, перед тем как перейти к детальному рассмотрению этой истории и версиям фигурантов, я вынужден сделать небольшое и совсем не лирическое отступление. Коли вы уже дочитали до этого момента, то, надо думать, поинтересовались биографией автора, но я ничего и не собираюсь скрывать. Дело в том, что моя биография автоматически ставит под сомнение мою способность объективно оценить всю коллизию с приватизацией «Связьинвеста». Я двадцать лет являлся сотрудником компании «Медиа-Мост», а десять лет – ее топ-менеджером. Так что я вроде бы в этой ситуации человек почти автоматически ангажированный. Но, с другой стороны, я почти десять лет дружил с Борисом Немцовым, что должно в некоторой степени реабилитировать меня в глазах апологетов версии «во всем виноваты проклятые олигархи».

В любом случае я принял следующее решение. Описывая этот важнейший в посткоммунистической истории России эпизод, я постараюсь как можно реже высказывать свою собственную точку зрения на те или иные нюансы этой приватизационной коллизии, а буду опираться лишь на факты и мнения других людей. Но для начала расскажу одну историю.

Сажусь я однажды в Домодедове в самолет, который летит в Тель-Авив, и первым, кого я вижу, оказывается Борис Немцов. Это было в первой половине нулевых годов. Мы оба удивились неожиданной встрече, потом он спрашивает:

– Ты в какой гостинице живешь?

Объясняю ему, где живу.

Немцов говорит:

– О, это клевая гостиница, а у меня какая-то фиговая, я хочу в твоей жить. Можно устроить?

– Ну, – отвечаю, – попробуем. Как сядем, позвоню.

– А ты сейчас позвони, мы еще час взлетать будем.

Немцову когда что-то нужно было, он мертвого мог замучить.

Потом мы выпили, он уснул, я стал смотреть какое-то кино, а где-то в середине полета Немцов проснулся и вдруг говорит:

– Слушай, я хочу с Гусинским встретиться. Он там сейчас?

(С этой просьбой Немцов обратился ко мне неслучайно, знал, что мы общаемся.)

Надо сказать, я тогда сильно удивился.

– Зачем тебе это надо? – спрашиваю. – Вы, если я правильно помню, не лучшими друзьями расстались. Ваша бригада его со «Связьинвестом» прокинула, а он тебя из правительства вывел.

– Ой, да ладно, – замахал руками Немцов, – когда это было! Да и не всё там так однозначно. А Гусинский – умный, мне интересно с ним поговорить. Он обрадуется, я тебя уверяю!

Вот в этом я как раз сильно сомневался, но прав оказался Борис Ефимович. Гусинский, когда я ему позвонил, прямо встрепенулся:

– Боря тут?! Так, это же прекрасно! Веди его вечером ко мне, а потом ужинать поедем.

При встрече они обнялись, как ближайшие друзья после долгой разлуки.

Тут уж я не выдержал.

– Вы бы, – говорю, – так обнимались лет десять назад. Может, мы бы все сегодня в другой стране жили.

Они проговорили весь вечер, а на пятидесятилетие я привез Немцову из Израиля подарок от Гусинского. Боря, помню, обрадовался и сразу начал ему звонить. Но в 1997 году они оказались по разные стороны баррикад.

Почему конфликт вокруг приватизации «Связьинвеста» столь важен? Потому что многие обозреватели и комментаторы сходятся во мнении, что он ключевым образом повлиял на всё дальнейшее развитие России и фактически предопределил в 1999 году выбор преемника Бориса Ельцина. По итогам этого громкого скандала младореформаторское крыло правительства оказалось фактически разгромленным и утратило бóльшую часть своего влияния, а «семья», которая к тому времени окончательно сформировалась как самостоятельный политический субъект, начала делать ставку на совсем иную элитную группу.

Итак, позиция Бориса Березовского и Владимира Гусинского проста и абсолютно прозрачна. У нас с государством в лице Анатолия Чубайса были договоренности. Кампания «Связьинвест» должна была достаться нам. Но нас обманули. Позиция Чубайса тоже проста и прозрачна. Никаких жестких обязательств мы на себя не брали, аукцион прошел честно, Потанин заплатил больше и выиграл. Уже сегодня в разговоре со мной Альфред Кох, бывший тогда вице-премьером правительства и главой «Госкомимущества» и технически проводивший в то время все приватизационные сделки, позицию Анатолия Борисовича несколько уточняет: «Договоренность какая была – вы там, миллионеры и олигархи, решайте между собой, кому что достанется, мы вмешиваться не будем. И если Владимир Потанин в итоге кинул Березовского и Гусинского, то мы-то здесь причем? Вот какое я могу иметь отношение к ситуации, когда ОНЭКСИМ дал на столько-то больше? Я, что, ссудил банку эти деньги или создал для него какие-то специальные условия? Нет же! Я просто честно провел торги и зафиксировал результат. Если бы Гусинский дал больше Потанина, "Связьинвест", безусловно, уже принадлежал бы ему…»

Однако тезис об отсутствии предварительных договоренностей у многих комментаторов вызывает серьезные сомнения. Все крупные магнаты, принявшие активное участие в предвыборной кампании Бориса Ельцина (та самая «семибанкирщина»), по итогам приватизации 1996–1997 годов оказались обладателями серьезных активов, но Владимир Гусинский не получил вообще ничего, хотя его вклад в эту победу, несомненно, огромен. И дело не только в частичном финансировании кампании: вся медийная империя Владимира Александровича работала на победу Ельцина. Гусинский – человек, конечно, широкой души, но представить себе, что в условиях, когда все его коллеги по олигархическому цеху вышли из этих выборов не с пустыми руками (тот же Борис Березовский – с «Сибнефтью»), а он заранее не обговорил свой собственный интерес, мне довольно сложно. Тем более что есть и формальные свидетельства…

Евгений Киселев: «Правда состоит в том, что гарантии были, они обсуждались в открытую, я тому – непосредственный свидетель. В январе 97-го, в моем присутствии, в Давосе, во время ужина Чубайс с Гусинским обо всем договорились. Чубайс абсолютно точно гарантировал, что „Связьинвест“ достанется Владимиру Александровичу. Причем мне в какой-то момент даже стало неловко, что я присутствую при столь приватном разговоре. Я ушел из ресторана часов в 9 вечера, делать было нечего, и я отправился к ребятам с НТВ, которые сидели компанией в другом месте. Мы разошлись часов в 12 ночи, и я пешком добрался до своей гостиницы, где жил и Чубайс. И я был совершенно потрясен, когда увидел, что у входа вокруг клумбы гуляют и ласково разговаривают друг с другом Анатолий Борисович и Владимир Александрович. У них тогда была любовь, ты не представляешь себе, какая! Ты же с Володей знаком, ты знаешь, что он человек, который склонен влюбляться в людей. Вот он был тогда абсолютно влюблен в Чубайса. Абсолютно. Он говорил, что он такой замечательный, такой гениальный, такой друг настоящий! Тогда он был главой администрации, а первым вице-премьером его назначили в марте… Март 97-го – это была точка отсчета, когда правительство вдруг во всех своих делах стало брать очевидный крен в сторону Потанина и ОНЭКСИМ-Банка. Вот тут любовь дала трещину».

А вот что вспоминает о том конфликте Леонид Невзлин: «История со "Связьинвестом" – очень яркий эпизод. Хочу тебе сказать, что все были просто потрясены: это выглядело тогда совершенно невозможным, неприличным. Правда была не на стороне тех, кто победил. Я имею в виду человеческие договоренности, обязательства и вообще атмосферу всей предвыборной кампании. Все было порушено. То, что они обещали и потом не сделали, – это полностью на совести Чубайса, который продает это как равные условия для всех, но мы же не идиоты. Случайно так получилось, что Потанин, человек с огромными ресурсами, обласканный властью, вдруг дает на 50 миллионов больше, чем заявка группы, которую составляли Гусинский и Березовский? Кто же в такое поверит? Это очень плохо пахло. Что называется "для будущих трибуналов". Это был обман, причем примитивный обман для такого уровня и таких людей…

Инвестиционный конкурс по "Связьинвесту" стоял особняком, его готовили отдельно, сразу инвестиционным, а не залоговым. И этот конкурс надо было провести "формально прозрачно", типа, как его и провели. Но тогда не надо было обещать, а Чубайс обещал – это факт. Есть свидетели. Чубайс гарантировал, что Березовский с Гусинским заберут актив, это было условие их сделок. Понятно, что эти два парня, которые владели основными телевизионными каналами – ОРТ и НТВ, – хотели получить и ресурс, связанный с "Телекомом". Понятно, что многие будут против их такого усиления. И Чубайс в этом случае, конечно, политически использовал правительство и Потанина, чтобы эта группа не смогла усилиться.

И мы позже уже поняли: Анатолий Чубайс не из тех людей, которые мир предпочитают войне. Когда у него появляется возможность какую-нибудь политическую группу замочить, он больше ни в какие переговоры не вступает. Вот, он ровно так поступил с Березовским и Гусинским, посчитав, что у него хватит ресурса их задавить. И мы с Мишей тогда стразу поняли – Чубайсу нельзя доверять. Никогда и не при каких обстоятельствах. Это плохо, но нормально, если ты данный фактор учитываешь. А если не учтешь – проиграешь. Но изначально-то наши отношения подразумевали определенный уровень доверия!.. Однако на "Связьинвесте" вся эта схема окончательно рухнула».

Надо сказать, что Гусинский с Березовским бились до конца и пытались договориться до последнего момента. За несколько дней до аукциона по «Связьинвесту» они на самолете главы «Медиа-Моста» прилетели вместе с Владимиром Потаниным во Францию к Анатолию Чубайсу, который в то время там отдыхал. Причем, к Чубайсу они зашли с уже согласованным решением. Березовский с Гусинским предложили Потанину, в случае, если он откажется от борьбы за «Связьинвест», создать совместный консорциум по управлению госпакетом акций РАО «ЕЭС России», в котором будут учитываться интересы всех троих, но ключевую роль будет играть глава «ОНЭКСИМ-Банка». И Владимир Потанин с такой схемой согласился. А вот Анатолий Чубайс ее категорически отверг. (Что, кстати, отчасти опровергает слова Альфреда Коха, когда он говорит, что единственное, что правительство обещало олигархам, – не вмешиваться в их, что называется, «терки». Но в этом случае налицо прямое вмешательство в договоренности между бизнесменами.)

Мне представляется, что это весьма показательный эпизод. Отказ акцептировать договоренности между Березовским, Гусинским и Потаниным мог означать две вещи. Возможно, вся эта встреча «в верхах» была заранее срежиссирована, и об ее исходе Чубайс с Потаниным договорились загодя. То есть глава ОНЭКСИМА с себя всю ответственность за происходящее снял, а Анатолий Чубайс наоборот – взвалил ее исключительно на свои плечи. (Зачем он так поступил, мы можем только догадываться.)

Но есть и другой вариант. Государственник Чубайс использовал имеющийся у него в руках ресурс, чтобы нанести удар по медийным империям Гусинского-Березовского, не дать им усилиться. Потому что Анатолий Борисович, как человек умный, прекрасно понимал, какую угрозу для власти несет сосредоточение влиятельнейших медийных ресурсов в руках бизнесменов, чья лояльность этой власти носит ситуативный характер. То есть сегодня они с нами по одну сторону баррикад, а завтра уже договорились с нашими противниками. И в этом смысле пример телекомпании НТВ, которая в целом жестко критиковала войну в Чечне, был более чем показательным и наглядным. Но Владимиру Гусинскому в те годы эти нападки еще удавалось успешно парировать.

Игорь Малашенко, тогдашний президент телекомпании НТВ, однажды, когда мы обсуждали события того времени, рассказал мне: «Наша позиция была практически неатакуема. Гусинский просто разводил руками и говорил: "А что вы от меня хотите? Они – независимые журналисты, я им не диктую, какие сюжеты снимать, какие статьи писать, и про что делать радиорепортажи. А знаете, почему я им не диктую? Потому что давно убедился в том, что такая система взаимоотношений между редакциями и акционерами наиболее рентабельна. Вы не вмешиваетесь в дела главных редакторов, чей профессионализм не вызывает у вас сомнений, ваша прибыль от рекламных контрактов растет. Начинаете вмешиваться – сразу падает". Тогда такие аргументы еще работали. У нас бизнес, ребята. Извините. К тому же не будем забывать, что Ельцин вообще очень чувствительно относился к проблеме свободы слова. Для него этот был священный принцип».

Однако укоренение телекомпании НТВ на российском рынке проходило вовсе не в тепличных условиях. Вот, что по этому поводу вспоминает Евгений Киселев: «Там же была смешная история. Когда только началась чеченская война, прошло совещание у Сосковца в Белом доме. Туда были приглашены, в том числе, руководители практически всех средств массовой информации, и мы, естественно, там сидели с Малашенко и Добродеевым. И Сосковец так демонстративно, грозя пальцем в нашу сторону, сказал: "С компанией НТВ мы отдельно разберемся – хочу напомнить, что вы вещаете на основании указа президента и лицензии у вас нет". И это была вполне реальная угроза, никакая не шутка. Декабрь 94-го года – одно из самых ярких моих воспоминаний…

А потом нам очень помог покойный Александр Николаевич Яковлев. Он как раз в 95-м, в самом начале, занял ненадолго пост руководителя Федеральной службы телевидения и радиовещания. И взял и выдал нам лицензию. Я думаю, что это произошло неслучайно, думаю, его просил Малашенко об этом – они были тогда в особых, близких, доверительных отношениях… Я точно это знаю с его слов. Александр Николаевич мне потом об этом рассказывал незадолго до своей смерти.

Году в 2004-м заехал я к Яковлеву в дачный поселок Дарьино, где у него была уютная маленькая дачка, и мы с ним долго разговаривали и как-то вырулили на эту тему. Он мне тогда рассказал, что когда он выдал по просьбе Малашенко полноценную лицензию НТВ сроком на пять лет, ему позвонил совершенно разъяренный Черномырдин и начал на повышенных тонах выговаривать, что он, дескать, совершил недопустимую вещь. "Я тогда ему говорю, – рассказывал Яковлев: – «Виктор Степанович, попрошу вас в таком тоне со мной не разговаривать. И потом, помните, пожалуйста, что в прошлом я член Политбюро ЦК КПСС, а вы только член ЦК». И положил трубку. Он перезвонил и начал уже общаться другим тоном, и я тогда объяснил, что просто обязан был выдать лицензию вещателю, который де-факто существует, ничего не нарушает и вещает в точном соответствии с условиями, на которых получил соответствующую частоту". Вот такая случилась смешная история».

Но к тому моменту это уже были дела минувших дней, а в начале 1997 года, когда здоровье Бориса Ельцина серьезно пошатнулось, Анатолий Чубайс – лидер провластной группировки. Это он устанавливает правила, проводит границы и диктует условия. Рассказывает Леонид Невзлин: «То, что условия меняются, стало ясно уже на первой тусовке после победы во втором туре. Меня, кстати, на тусовке не было, мне Ходорковский рассказал, что был неприятно поражен выступлением Чубайса, который сразу недвусмысленно дал понять, что схема ломается. Дескать, дальше никакой кооперации между властью и крупным бизнесом не будет.

Главное правило теперь такое – все правила диктует власть, а вам придется подчиняться».

Ну, на первый взгляд кажется, что этот тезис довольно сложно оспорить и общественное мнение вроде бы должны быть на стороне Чубайса. А с какой, собственно говоря, стати магнаты позволяют себе вмешиваться в проблемы государственного управления? Зачем же нам строить в России «олигархический капитализм»? Всё так, но тут важно учитывать, что к тому моменту по большому счету еще никакого капитализма в России не было, а до президентских выборов и особенно в момент их проведения российская власть функционировала по совсем другим законам и голос крупного бизнеса не просто учитывался, но и имел существенный вес. К тому же с этической точки зрения такое переформатирование отношений на верхних этажах российской власти выглядело не очень прилично. То есть когда Кремлю нужны были олигархические деньги и прочие ресурсы, с лидерами бизнес-сообщества заигрывали, а как только цель оказалась достигнута, их попросили удалиться из хозяйской гостиной в помещения для прислуги.

Вспоминает Леонид Невзлин: «Ну, мы всегда понимали, что этот альянс не на века, просто не думали, что разрыв будет оформлен столь быстро и в такой неуважительной и неприличной форме. Мы же для младореформаторов всегда были такими жуликами, которые пекутся исключительно о собственных карманах. Ни в какой "ответственный" крупный бизнес ни Гайдар, ни Чубайс никогда не верили. И как только Чубайс почувствовал, что нагулял достаточный политический вес, сразу ощетинился. И это была грубейшая политическая и, я бы даже сказал, менеджерская ошибка. Очень скоро выяснилось, что Анатолий Борисович не учел всех рисков, неправильно оценил возможности своих оппонентов, не рассчитал силу ответного удара и, как следствие, – сражение проиграл. Но как показало будущее, это было такое сражение, в котором победителей вообще не оказалось. Все проиграли».

Впрочем, есть участники тех событий, которые считают, что их влияние существенно преувеличено. Евгений Киселев: «Я думаю, что вообще вся эта история про то, что эта была "эпохальная схватка", которая потом привела к тому, что страна двинулась в каком-то неправильном направлении, – в значительной мере плод усилий мемуаристов, которые сочиняли свои мемуары и по горячим следам, и впоследствии. Которые просто никак не могут успокоиться по поводу того, что тогда их карьеры и судьбы пошли не тем путем, каким могли бы пойти.

Потому что, если ты говоришь про лето 97-го, я отлично помню, что был в отпуске – это был конец июля, я был в американской глуши и путешествовал по провинциальной Америке от одного маленького городка до другого и наслаждался, как говорится, "собой, своим обедом и женой". И вдруг мне звонят и говорят: "Ой, тут такое-такое, возвращайся скорее!!!" Звонил мне, кстати, то ли Малашенко, то ли Добродеев. Ну куда деваться – я возвращаюсь.

И вот мы втроем – я, покойный Малашенко и здравствующий Добродеев – убедили Владимира Александровича Гусинского в том, что не надо никакой паники поднимать. Потому что изначально была идея палить из всех орудий. То есть программа "Итоги" прерывает отпуск и всем рассказывает про чудовищную несправедливость, которая была совершена. Но Владимира Александровича мы общими усилиями как-то тихо-спокойно угомонили, сказали, что не надо вот этого делать, потому что это очень дурно скажется на нашей репутации. И вот, собственно, "Итоги" тогда из отпуска не вернулись.

И по поводу "Связьинвеста", например, ваш покорный слуга ни единого слова тогда по горячим следам не сказал, хотя почему-то все уверены в обратном. Березовский тогда решил иначе и выдернул-таки из отпуска Сергея Доренко. Который действительно начал рвать и метать с экрана, а заодно прилетело и мне, потому что память людей – она такая иногда неизбирательная: ну раз Доренко там чего-то говорил, то и Киселев, наверное, тоже…» Впрочем, отсутствие сиюминутной реакции со стороны Гусинского не означало, что ее не последует вовсе. И долго ждать не пришлось.

Всё так называемое «писательское дело» уложилось в несколько месяцев. Двенадцатого мая 1997 года (то есть еще до аукциона по «Связьинвесту») председатель «Госкомимущества» Альфред Кох и двое заместителей главы АП Александр Казаков и Максим Бойко подписывают договор с издательством «Сегодня-Пресс» на написание книги «История российской приватизации». Спустя три недели подобный же договор подписывает вице-премьер правительства России Анатолий Чубайс. Последним в конце сентября к коллективу авторов присоединился руководитель Федерального управления по делам о банкротстве Петр Мостовой.

А 18 ноября 1997 года Анатолия Чубайса освобождают от должности министра финансов, сохраняя за ним при этом пост вице-премьера. За три дня до этого в отставку ушли Кох и Мостовой. В тот же день ведущий программы «Время» Сергей Доренко произнесет в прямом эфире следующие слова: «Чубайс, Бойко, Казаков, Кох и Мостовой <…> слились в творческой гармонии и написали книгу о приватизации в России <…> Теперь Чубайс сдал всю команду подельщиков, а сам старается выкрутиться. Сколько и каких взяток надеется еще получить Чубайс?»

Из воспоминаний Сергея Доренко: «Без объявления войны потанинские люди, заранее зная оговоренную сумму, которую назовут люди Гусинского, взяли и перебили сотней с небольшим миллионов долларов – чтобы уж не совсем цинично, могли ведь и пятью миллионами перебить. И началась война. "Писательское дело" прямо вытекает из этой войны. Оно было не спонтанным, а вполне запланированным, как мне кажется. Как я теперь думаю, бумаги на Чубайса с соавторами собирала служба безопасности группы "Мост", самая совершенная служба безопасности в Москве в то время. Что деньги у Чубайса есть, было известно. Что они за рубежом, догадывались те, кто за рубеж их перечислял. Что Чубайсу тут нужны какие-то легальные деньги на карманные расходы, предполагалось. В отличие от многих других чиновников и бизнесменов, Чубайс не мог жить на "черный нал". Могу с уверенностью сказать, что за ним охотились наши спецслужбы, а не только люди из "Моста".