Текст книги "Трое в подземелье"

Александр Рыжов
Трое в подземелье
Повесть

Пролог

в котором читатель получает представление обо всех главных и некоторых второстепенных героях повести

Вилли

Теорема Ферма вела себя по-свински – не поддавалась, и всё тут. Вилли сердито куснул зажатую в пальцах авторучку, и передние зубы чуть не въехали в дёсны, ибо в руке была не какая-нибудь дешёвая мазилка с пластмассовым колпачком, а дорогущая папина «Дельта» – подарок партнёра из Гренобля. Золото хоть и считается мягким металлом, но жевать его всё же не рекомендуется.

Вилли провёл языком по занывшим резцам, бросил «Дельту» на стол и вперился взглядом в тетрадный листок, испещрённый формулами. Чегой-то не выходит у тебя каменный цветок, Данила-мастер… Вроде всё учтено, и правильный путь (печёнкой чуял!) отыскался, и ошибок в расчётах нет – но не сходятся концы с концами, хоть тресни. Вилли поправил очки и потянулся к калькулятору – арифметические вычисления перепроверить, – но вспомнил, что перепроверял уже трижды. Поморщился недовольно. Встал из-за стола и пошёл в ванную, где жадно чавкала постельным бельём стиральная машина.

Покамест он идёт, покамест гремит табуреткой, пристраивая её перед крутящимся барабаном, покамест усаживается и подпирает ладонями подбородок, скажем тебе, читатель, что зовут его по-настоящему Виталием, а Вилли – это так, домашнее прозвище, перекочевавшее со временем и в школу, и во двор. Почему Вилли? Потому что Виталик – во-первых, длинно, а во-вторых, есть в этом имени некий элемент сюсюканья. «Одуванчик», «зайчик», «котик» – этих карамельных словечек он наслушался в детстве предостаточно: и от мамы, и от обеих бабушек. Удовольствия мало – наивняк, да и только. Повзрослев, он возненавидел суффикс «-ик» и потребовал, чтобы называли его исключительно Вилли. Пришлось для острастки пару раз удариться в рёв, провести профилактические беседы с родителями (бабушек уже не было в живых), и нужный результат был достигнут. Справедливости ради надо заметить, что родители не сильно-то и возражали: в семье уже был один ребёнок с иностранным именем – старший Виллин брат Люсьен. С ним получилось ещё проще: родители хотели девочку, даже назвали её заранее Люсей, а получился мальчик. Пришлось назвать Люсьеном. А там, где есть французистый Люсьен, отчего ж не быть англичанистому Вилли?

Природа в отношении Вилли оказалась щедрой: она наделила его не только богатым папой, совладельцем одного о-очень крупного холдинга, но и талантом не хуже, чем у его знаменитого тёзки Вильяма Шекспира. Правда, в отличие от автора «Короля Лира», Вилли-Виталик пьес не писал, тяга к сочинительству и парению в облаках у него отсутствовала напрочь. Он, как отец, был закоренелым практиком и все свои умственные способности направил на постижение точных наук. К двенадцати годам во всей школе, включая старшие классы, ему не было равных в алгебре, физике и химии – головоломные задачки решал на раз, а дипломы, полученные на всевозможных конкурсах и олимпиадах, занимали в коридоре целую стену.

И вот, неделю назад Вилли бросил вызов теореме Ферма. Он знал, конечно, что над нею триста пятьдесят лет бились величайшие умы, знал и про доказательство, опубликованное в середине 90-х, но пыл его от этого ничуть не угас. Слишком тягомотное оно и запутанное, решение Уайлса-Тейлора – а у Ферма сказано, что теорема доказывается хоть и длинно, но остроумно. Вот и включим остроумие, во всех смыслах этого слова. Великие великими, но у него, у Вилли, в голове тоже не отруби с опилками. Глядишь, и надумается что-нибудь. Теорему Ферма он выбрал для разминки. Впереди его ждали семь неразрешённых загадок тысячелетия, за каждую из которых Математический институт Клея грозился отвалить по миллиону долларов любому, кто найдёт точный ответ. Это тебе не грамотка, отпечатанная на школьном принтере, и не коврик для мыши в качестве главного приза. Есть, за что побороться.

Теорема, однако, заупрямилась. Вилли и так и эдак к ней подступался – не давалась, проклятая. И тогда он решил прибегнуть к испытанному средству – пойти в ванную и сесть перед работающей стиральной машиной. Вид тряпично-мыльного круговорота приводил мысли в порядок и погружал в своеобразный транс, в котором, как юркая рыба в воде, могла мелькнуть долгожданная догадка. Тут главное – не проворонить, ухватить её за хвост и выдернуть на поверхность. Вилли эту методу использовал часто и небезуспешно. Авось поможет и теперь.

Он сидел на табуретке перед плотоядно урчавшей машиной, не отрывая глаз от пёстрого круга центрифуги, как вдруг из комнаты донеслись звуки финской польки. Вилли насупился. Сейчас не до болтовни по мобильнику, мировая проблема на кону. Не вставая с табуретки, он протянул руку и плотнее прикрыл дверь ванной. Однако финская полька пробралась сквозь щели и снова стала назойливой мошкарой жужжать над ухом. Вилли с минуту отмахивался от неё, но она всё жужжала и жужжала. Поняв, что все старания сосредоточиться пошли насмарку, он поднялся с табуретки и побрёл в комнату.

Ему было известно, кто потревожил его в столь неподходящий момент. Специально поставил для братца самую дурацкую мелодию. Вот и скажи после этого, что зря.

– Да! – буркнул в трубку.

– Вил, это я, – ответила та голосом Люсьена.

– Понял. Чего надо?

– От отца привет. Сейчас такое скажу – закачаешься!

Люсьен

Минут за десять до описанных выше событий Люсьен Румянцев был занят важным делом – отрабатывал в спортзале «черепашку». Если кто не в курсе, так называется элемент брейка (один из самых сложных), когда би-бой, то есть брейкер, топчется на согнутых и упёртых в пресс руках. Кажется, нет в этом трюке ничего эффектного, но если ты не освоил «черепашку», то и сами брейкеры тебя запозорят, и зритель не поймёт.

Брейк-дансом Люсьен заболел, когда ему едва исполнилось одиннадцать. Отец тогда потащил их с Вилли в какой-то клуб, и там давали жару шарнирные ребята в кроссовках, широких штанах и мешковатых футболках длиною чуть ли не до колен. Они с размаху падали на пол и крутились бешеными волчками, потом вскакивали, будто подброшенные пружиной, вихлялись, как развинченные роботы, снова падали и снова крутились, натирая пол до блеска. Люсьен увидел – и запал. До этого он долго искал свою жизненную стезю: поигрывал в хоккей, занимался айкидо и самбо, но делал это без особого энтузиазма, просто для общего физического развития, как любил говаривать отец. А тут вдруг появился такой энтузиазм, что держите меня семеро! Люсьен сдружился с командой би-боев и принялся упоённо овладевать азами брейка. В свои нынешние тринадцать лет он был наделён рельефной мускулатурой, от недостатка ловкости тоже не страдал, поэтому разные пауэрмувы и фризы (проще говоря, силовые и полусиловые элементы) давались ему достаточно легко. Год спустя он уже без стеснения выходил на танцпол вместе со своими новыми друзьями, облачённый в такие же, как у них, широкие штанцы и футболку, и под ликующий визг девчонок юлой крутился на полу.

Но «черепашка», или по-иностранному тартл, не осваивалась никак. Силы в руках хватало – не хватало равновесия: приподнятое над полом тело норовило перевалиться то вперёд, то назад, и Люсьен стукался о спортзальные доски то лбом, то пальцами ног. Что за напасть!

Сегодня он упражнялся уже два часа, взмок весь, но зато начало получаться что-то более-менее путное. Пусть неуклюже, но пол-оборота он совершить мог. Продолжал бы и дальше, да отец помешал – приоткрыл дверь зала и громко позвал:

– Люсьен!

Незнакомые пацаны, тягавшие неподалёку гири, захихикали. Люсьен сдвинул брови, что означало не самое лучшее расположение духа. Он не любил, когда при посторонних его называли по имени. Смех один, а не имя… Мама утверждала, что так звали героя одного французского романа. Люсьен, когда выучился читать бегло, нашёл в библиотеке этот роман и за три месяца с трудом прогрызся сквозь нудный текст, но мало что понял. Тот Люсьен показался ему размазнёй – такой же, как брат Вилли, который с утра до ночи корпел над книжками и даже простую зарядку ленился делать. Ничего героического в этом образе не было, и любви к своему аристократическому имени у Люсьена Румянцева не прибавилось.

– Дело есть, – сказал отец. – Попутешествовать хочешь? Денька четыре.

Румянцев-старший был подтянут и крепок. Разумеется, сорок лет – не возраст, но многие к этим годам выглядят уже развалинами. А Денис Александрович всегда бодрячком, регулярно в бассейн ходит, на тренажёрах качается, опять же походы любит в свободное от работы время. Времени такого бывает с гулькин нос, поэтому отцовское предложение Люсьена обрадовало. Раз сказал «попутешествовать», да ещё и денька четыре, значит, не в лесопарк на барбекю собрался. Куда же?

– Куда, пап?

– Маршрут сложный.

Отец поманил его в пустую раздевалку и негромко конкретизировал:

– Руслан в горы приглашает, на Урал. Программа следующая: прибываем на место основного базирования, ночь проводим в отеле, затем – в горы. В первый день совершаем восхождение, ночуем на уступе, на высоте птичьего полёта. Во второй день гуляем по хребту и спускаемся. В третий лезем в пещеру, ночуем в ней, а утром – домой. Как тебе?

– Зашибись!

– Я так и думал, что тебе понравится, – отец похлопал Люсьена по упругому плечу.

– Сколько нас будет?

– Немного. Руслан, подруга его, я её не знаю, и мы с тобой. Да, ещё хочу Вилли взять.

– Ну его! – запротестовал Люсьен. – Он жирный, будет, как улитка, плестись. Всю малину нам испортит.

Младшего брата Люсьен не уважал. Подумаешь, вундер! Толстый, неповоротливый, два шага сделает, и уже дыхалка сбивается, пыхтит, как паровоз. Куда с таким в горы…

– Ничего, – возразил Денис Александрович, – пусть развеется. А то засиделся, того и гляди геморрой себе раньше срока наживёт. Короче, – он посмотрел на наручные часы, – мне в офис пора, а ты звякни ему, предупреди. Пусть морально готовится, вылетаем послезавтра.

– А мама?

– Ей не вырваться, будет ждать нас дома. Ну, бывай!

Он ещё раз хлопнул сына по плечу и, развернувшись, вышел из раздевалки. Люсьен постоял чуток, обдумывая услышанное, затем открыл свой шкафчик и полез в карман куртки за мобильником.

Ульяна

Котёнок настырно мяукал – просил есть. Беда с этим зверьём… Ульяна отложила книжку Макса Вербера, которую не могла осилить уже пятые сутки, и поискала глазами источник звуков, сколь настойчивых, столь же и жалобных. Вон он, на диване, рядом с валиком лежит. Сам ведь, паршивец, ничего для себя не сделает.

Ульяна из удобного плюшевого кресла перебазировалась на диван. Котёнок мявкал на одной и той же высокой ноте. Зачем, спрашивается, он нужен и какая от него в доме польза? Никакой, морока одна. Парочка несложных движений – и не будет больше доставать своим нытьём… Ульяна подумала, вздохнула и протянула руку. Нет, не сможет она от него избавиться. Как говорил классик, которого она прочла ещё в детсаду, «мы в ответе за тех, кого приручили». Даже если всё это понарошку.

Она взяла с дивана сотовый и нажатием кнопки покормила оголодавшего электронного зверёныша. Кошачья мордашка на экране расплылась в довольной гримаске, а жалобный писк сменился сытым урчанием. Как ему мало надо для счастья! Всем бы так… Ульяна вздохнула и отложила телефон. А вот у неё самой со счастьем в жизни как-то не заладилось. Пять лет прошло с того дня, когда в автокатастрофе погибли родители и её взял на воспитание дядя Потап. Пять лет. Слишком маленький срок, чтобы залечить столь тяжёлую душевную рану. Ульяна была оптимисткой, каких поискать, да и жилось ей у дяди, чего скрывать, неплохо, но всё-таки, всё-таки… «Сирота» – это клеймо на веки вечные, никуда от него не денешься. Потому и тянуло её о ком-нибудь позаботиться – хотя бы даже о бездушной игрушке, упрятанной в мобилу. Пусть другим достанется то, чего недополучила в детстве она сама: ласку, внимание, нежность, любовь…

Ульяна встала с дивана, подошла к зеркалу и посмотрела на себя задумчиво и серьёзно.

Поправила растрепавшуюся пламенно-рыжую чёлку, стёрла пальцем пятнышко помады на щеке. Детство кончилось, в тринадцать лет она ощущала себя вполне взрослой и самостоятельной. А дядя твердит: учись, учись. Чему учиться, если и так всё уже знаешь? Школьную лямку она тянула покорно, но без удовольствия. По русскому и литературе её никто не мог переплюнуть. Уже к пятому классу она перечитала всё, что полагалось по школьной программе вплоть до одиннадцатого, и вдобавок кучу всяких книжек сверх плана. Сочинения писала в стихах, училка сравнивала её стиль со стилем Мирры Лохвицкой. Одноклассники в большинстве своём, слыша это, ржали: думали, остолопы, что Лохвицкая – производное от «лоха». Но Ульяна знала, кто такая Мирра Лохвицкая. Поэтесса Серебряного века, её сам Брюсов хвалил.

Единственное, что не давалось – алгебра и геометрия. Тоскливое это было занятие – вычитать-делить-перемножать. Никакого полёта фантазии! Ульяну, впрочем, такой расклад не расстраивал: пускай себе будут по математическим дисциплинам четвёрки с тройками (ниже троек никогда не опускалась), она же не на физмат поступать готовится. А запирать мозги в тесную арифметическую клетку, где нет места воображению, только ради того, чтобы, как выражается класрук Платон Степаныч, «не портить себе дневник», она не намерена. Не такой у неё нрав.

Оставленный на диване мобильник с присмиревшим котёнком вдруг разразился арией из «Князя Игоря». Ульяна терпеть не могла пустопорожней попсы и напичкала телефон сплошной нетленкой: Моцарт, Шуберт, Скрябин, Бородин… На дядином номере у неё стояло любимое: «Улета-а-ай на крыльях ветра-а…»

– Слушаю.

– Ульяш! – Мембрана аж запузырилась от трубного баса Потапа Васильевича. – Ты ведь на каникулах сейчас?

– Июль, дядечка, – удивилась Ульяна тому, что он мог позабыть такую очевидную вещь.

– Да, помню. Это я так, уточнил на всякий случай… Ты не могла бы подсобить мне в одном дельце?

– Опять текст для рекламного ролика навалять?

– Нет, поинтереснее. Это связано с одним нашим проектом.

Ульяна чуть не подскочила от радости. Поучаствовать в дядином проекте? Сколько она прежде ни упрашивала дядю, он ни разу не соглашался, всё бубнил, что дело, мол, непростое, дилетантов не любит. А тут – сам предлагает!

– Ты не шутишь, дядечка?

– Какие шутки? Дело, сама понимаешь, непростое, дилетантов не любит. Кому другому ни за что не доверил бы, но на тебя полагаюсь: знаю, что не подведёшь.

– Я ведь тоже дилетант…

– Не скромничай. Работу мою изучила, разбираешься. Я тебе задачу изложу, а по ходу сама поймёшь, как её лучше выполнить. Согласна?

– Конечно, дядечка! Что делать надо?

– Во-первых, послезавтра полетишь на Урал.

– Куда?

– На Урал. Там всё и состоится.

Ульяна размышляла секунду, не дольше. На Урал так на Урал. Ни разу восточнее Казани не ездила, будет, о чём осенью сочинение написать на тему «Как я провела лето». В стихах, Мирре Лохвицкой на зависть.

– Можешь отказаться, – подковырнул Потап Васильевич, уловив заминку.

– Дядечка!

– Ладно, ладно, это я так, уточнил на всякий случай. Рад, что поездка тебя не смущает. Тем более не одна будешь, за тобой Рада присмотрит.

– Не надо за мной присматривать, сама справлюсь!

– Не гоношись! – осадил племянницу Потап Васильевич. – Она тоже не на прогулку едет. Смекаешь?

– Смекаю. Какая же у нас задача, дядечка?

– Не по телефону, Ульяш. Не забывай: в нашей работе главное – абсолютная секретность.

Если произойдёт утечка информации – пиши пропало.

– Помню, – проговорила Ульяна и внутренне вся поджалась.

Она действительно помнила: секретность, секретность и ещё раз секретность. Работа у дяди щекотливая – что называется, на грани. Неловкое движение сделаешь, грань переступишь – и кранты. А клиенты у него те ещё, спуску не дадут.

– Рассчитываю на тебя, Ульяш. Не подведи.

– Не подведу, дядечка. Не под-ве-ду. Водилась за ней такая привычка: ключевые слова повторять и раскладывать их на слоги – для убедительности.

– Ты, кстати, одна сейчас? Посторонних нет?

– Я дома, дядечка. Тут нет посторонних.

– Это я так, на всякий случай уточнил… Можешь подъехать ко мне на Мясницкую? Там всё и обговорим.

– Конечно!

– Хорошо. Пришлю Жору с машиной, жди.

– Не надо, дядечка. Я на метро доберусь.

– Зачем же на метро-то?

– Для секретности, – ответила она и подмигнула своему отражению в зеркале.

Часть 1
Вверх!

Глава 1

в которой начинают происходить необъяснимые и невозможные события

Люсьена и Вилли Ульяна невзлюбила сразу. С первого же вопроса, заданного старшим из братьев, как только вся компания перезнакомилась и уселась в самолёт:

– Ты кто? Тебя в списке не было.

Ульяна, которую угораздило сесть рядом с ними, неприязненно покосилась на Люсьена. Таких людей она оценивала мгновенно. Качок, рубаха от бицепсов по швам расходится, а в котелке не больше одной извилины.

– Я вне списка, – процедила она, взирая на него сверху вниз (благо рост позволял). И замолчала, давая понять, что общение с подобными особями считает ниже своего достоинства.

Очкарик Вилли не понравился ей по другой причине: он вовсе не обратил внимания на её присутствие – скукожился себе возле иллюминатора и давай долбить по клавиатуре ноутбука, как дятел по сосне. Ульяна решила поначалу, что в какую-нибудь дебильную «Кваку» рубится, но потом, осторожно вытянув шею, увидела на дисплее вереницы непонятных цифирей. Ясно – ботаник. Грызун гранита, будущий Эйнштейн.

Ульяну кольнула игла ревности. Надобно тебе сказать, читатель, что в отдалённых планах девочки значилось получение Нобелевской премии по литературе. А что? Её давно уже никому из россиян не давали. Последним был Бродский в 1987-м, да и тот эмигрант. Нобелевские премии нашим вообще очень туго дают, и каждый раз это такое событие, что вся страна гудит. В себе Ульяна не сомневалась – получит обязательно, но, как показывает история, не раньше пятидесяти, то есть ещё лет тридцать семь подождать придётся. А вдруг этот ходячий арифмометр раньше неё престижную награду отхватит? Весь эффект тогда пропадёт. Математикам, правда, Нобелевскую премию не присуждают, но он ведь может не в математики, а в физики-ядерщики податься…

Настроение у Ульяны испортилось, и, чтобы отвлечься, она стала думать о дядином поручении. Не провалить бы! Она уже чуть не опростоволосилась перед посадкой: углядела в толпе пассажиров Раду, шагнула к ней, чтобы поздороваться, но вовремя пришёл на память наказ Потапа Васильевича: «Вы не знакомы». Дядиных сотрудников она знала как облупленных, но состроила равнодушную мину, и только когда Рада сама окликнула её («Девочка! Рыженькая! Ты с Денисом Александровичем? Значит, в одной команде будем, очень приятно…»), соизволила коротко кивнуть и назвать своё имя. Ещё и губы надула – в знак обиды на «рыженькую».

Денис Александрович Румянцев, отец Вилли и Люсьена, не произвёл на неё никакого впечатления. Толстосум, но не жмот – вот и всё, что можно было сказать о нём по первым минутам знакомства. Дядя советовал: «Понаблюдай за ним». Ладно, понаблюдаем. Затесался ещё в их компанию какой-то Руслан – лет тридцати, живчик с уловимым кавказским акцентом. На его счёт никаких инструкций у Ульяны не имелось.

Когда через полчаса после взлёта она пошла прогуляться в хвост салона, Люсьен пихнул локтём погружённого в мудрёные вычисления брата.

– Вил, как тебе эта дылда?

Вилли оторвался от ноутбука, задрал очки на лоб.

– Какая дылда?

– Ну эта… Ульяна. Которая с нами летит.

– Не знаю. Не разглядывал.

– Воображает много. Вымахала под два метра и думает, что всё можно.

Ульяна и впрямь была высоковата для своих лет, но Люсьен, который считал себя недостаточно рослым, малость преувеличивал.

– Да? – Вилли подумал, потом опустил очки на нос. – Не заметил.

И опять уткнулся в свои интегралы с логарифмами.

– Ничего ты не замечаешь, – проворчал Люсьен. – Слепошарый.

В Челябинск прилетели днём и успели дотемна на двух такси добраться до расположенного в предгорье городка, который Денис Александрович назвал местом основного базирования. Базой послужила городская гостиница – с виду невзрачная, но по условиям вполне сносная. Вилли с Люсьеном, привыкшие к отелям высокого класса, раза два просыпались ночью, опасаясь клопов и прочих тварей, могущих водиться в плинтусах и матрасах. В итоге, понятное дело, не выспались, за завтраком наперебой зевали и хохлились над чашками с кофе. Ульяна же, как менее избалованная, спала до утра сном праведницы и встала свежей и розовощёкой, как только что выдернутая из грядки морковка.

После завтрака её отозвала в сторонку Рада, жизнерадостная девушка лет двадцати пяти. На миниатюрной гостиничной терраске они прикинулись, что любуются солнцем, которое перекатывалось по уральским отрогам, как шар по рукам и плечам ловкача-эквилибриста, и Рада спросила вполголоса:

– Всё помнишь?

Ульяна кивнула и сглотнула слюну.

– Что, мандраж?

– Есть немного.

– Ты, главное, не напрягайся, – подбодрила её Рада. – И лишнего не делай. Как Потап Василия велел – так и поступай. Ни больше, ни меньше.

Слова Рады не снимали напряжение, а, наоборот, нагнетали. Ульяна почувствовала, как затряслись поджилки. Дело непростое… Чем оно закончится, это дело? Любой прокол с её стороны может завершиться для Рады, для неё и, конечно, для дяди большими неприятностями. На карту поставлены и профессиональная репутация, и деньги, и много чего ещё.

– Расслабься! – Рада шлёпнула её по спине, согнутой на манер вопросительного знака. – Ты ведь отдохнуть сюда приехала, вот и отдыхай. И не разговаривай с ними, как Штирлиц с Мюллером. – Она кивнула назад, откуда доносился невнятный бубнёж остальных участников экспедиции. – Будь проще.

Ага, подумала Ульяна, будешь тут проще, когда такая ответственность на тебе лежит. Под влиянием нахлынувшего порыва захотелось поплакаться Раде в жилетку, то бишь в стильный, надетый нарочно для похода в горы комбинезончик гламурной расцветки, выплеснуть накопившиеся эмоции, сказать, что дядя погорячился с выбором племянницы на такую сложную роль, – но Рада уже покинула террасу, и до Ульяны донеслось издалека её игривое:

– Русланчик! Ты где?

– Здэсь, мая красавыца! – с готовностью откликнулся Руслан, и Ульяна поняла, что Раде уже не до неё.

Тем временем Вилли, который расправился с утренними сосисками одним из первых, решил для активизации серого вещества немного пройтись. Городок был лилипутским: центральная площадь-пятачок, с десяток отходивших от неё улочек да маленький парк с фонтаном и памятником оленю. Вилли как раз стоял возле постамента и разглядывал наполовину отбитые неведомыми вандалами оленьи рога, как вдруг уловил позади себя обрывок разговора.

– … Это те, которые в гостинице вчера остановились? С ними ещё детишек трое…

– Они. Артур не говорил, но я сразу понял: они. Больше некому.

Вилли повернул голову влево, словно привлечённый пичугой, которая перепархивала с ветки на ветку, и увидел двоих мужчин, шедших через парк. Занятые беседой друг с другом, они не смотрели по сторонам. Чувство тревоги торкнуло Вилли. Что за Артур и какое отношение имеет он и эти двое к их безобидной ватаге? Желая получить ответ на свой отнюдь не праздный вопрос, Вилли пропустил незнакомцев мимо, а потом тихонько двинулся следом за ними, стараясь держаться на таком расстоянии, чтобы слышно было всё, о чём они говорили.

– Что-то уж больно грандиозное затеяли, – пожаловался один, поёживаясь от знобкого ветра. – Ящиков штук пятьдесят привезли, вертолёт гоняли за ними… Представь, во сколько это удовольствие влетело!

– Представляю, – сипло ответствовал другой. – Сам и пилоту отсчитывал, и работягам. Они ещё сверх договорённого потребовали – за конспирацию.

– Не проболтаются?

– Не должны. Работяг мы нездешних привезли, из Миасса, а вертолётчик – наш человек, проверенный.

– Монтаж закончили уже?

– Заканчиваем. Опять же за срочность пришлось отстегнуть… Работы, сам понимаешь, на неделю, не меньше, а Артур сказал: кровь из носу, но чтобы к послезавтрашнему утру было готово.

– Сколько же он сам-то отхватит?

– Не знаю. Много… За копейки не взялся бы такое провернуть.

– ЭТИ не догадываются?

– Нет. Мы вроде всё учли.

Вилли невольно ускорил шаг, боясь пропустить хоть слово, и как назло наступил на валявшуюся поперёк дорожки пластиковую бутылку. Наступил и едва не пропахал носом гравий. В последний момент выставил перед собой руки, упал на них и, понимая, что те, за кем следил, сейчас обернутся на шум, по-собачьи ретировался в кусты. Двое незнакомцев обернулись, но заметить им удалось разве что некое упитанное существо в полосатом свитерке и голубых джинсах, стремительно скрывшееся в зарослях. Там, под защитой разросшегося ивняка, Вилли просидел минут пять, дожидаясь, пока незнакомцы покинут парк, и кляня на чём свет стоит свою неуклюжесть. Затем он выбрался на дорожку, отряхнулся, ополоснул в фонтанной чаше кровоточившие царапины на руках и отправился назад в гостиницу. В голове вспыхивало: Артур… ящики… конспирация… огромные деньги… Догадки выстраивались одна страшнее другой, но поскольку к определённому выводу Вилли так и не пришёл, он решил никому о виденном и слышанном в парке не говорить. Пока.

В районе полудня вместительный джип доставил всех шестерых к подножию высокой коричневой горы. Люсьену она показалась величиной с Эверест, который он, правда, видел только по телевизору.

– Мы туда залезем? – усомнилась Ульяна.

Люсьен взглянул на неё снисходительно: что она понимает в скалолазании! Зачем её только взяли? Начнёт ныть по дороге, а то и расплачется – возни не оберёшься…

– Залэзем! – энергично заверил Руслан. – Нэ на такые залэзали!

Руслану можно было верить: папин давний компаньон, и огонь и воду вместе прошли. Люсьен знал, что Руслан в ранней молодости увлекался альпинизмом и спелеологией, даже звания какие-то имеет, да и нынче отпуска проводит то в горах, то в пещерах. Давно звал с собой, но отцу всё некогда – вот теперь наконец срослось, чему Люсьен был несказанно рад.

Вилли сидел на вещмешке, придавив его всей своей немаленькой массой, и вычерчивал в блокноте непонятные загогулины. Ноутбук в поход взять не разрешили, приходилось довольствоваться примитивным бумажным носителем и карандашом.

– Эй, Вил! – окликнул его Люсьен. – Кончай свою писанину, сейчас в горы полезем.

– О?кей, – меланхолично пробурчал Вилли, не прекращая выводить замысловатые иероглифы. – Когда полезем, скажешь.

– Уже сейчас и полезем.

Но прежде Руслан провёл подробный инструктаж: как себя вести во время восхождения и что делать в тех или иных экстремальных ситуациях.

– Надэюсь, что они нэ возникнут, но всё же мух нэ ловыте, будьтэ внимательны, – подытожил он своё выступление.

– Дядь Руслан, – подал голос Люсьен, – а это сложный подъём?

– Нэт! – рассмеялся Руслан. – Для новычков. Был бы сложный, я бы вас нэ взял.

Такое заявление слегка поумерило героический Люсьенов пыл, но начавшийся вскоре путь наверх оказался весьма и весьма трудоёмким и вовсе не был похож на лёгкий променад. Шли в связке: первым Руслан, за ним Рада, за нею – гуськом – Ульяна, Вилли и Люсьен, а замыкал шествие и одновременно страховал всю группу Денис Александрович. Двигались почти безостановочно, делая лишь короткие перерывы, чтобы отдышаться и хлебнуть воды из фляжек. К концу восхождения даже выносливый Люсьен чувствовал себя утомлённым. Что уж говорить о толстяке Вилли, который совсем выбился из сил и хватал воздух ртом, как окунь, вытащенный из воды.

К удивлению Люсьена, заносчивая Ульяна после изнурительного вышагивания по крутым склонам не походила на выжатый лимон: невозмутимо скинула с себя компактный рюкзачок, устроилась на нём и стала поправлять растрепавшиеся рыжие кудри. Будто на танцы пришла, модница.

– Прывал, господа, – объявил Руслан, прислонив к скале длинный альпеншток. – Здэсь и расположимся на ночёвку.

Место, которое должно было стать промежуточным пунктом их путешествия, представляло собой ровную и просторную площадку, располагавшуюся на довольно-таки приличной высоте и с двух сторон защищённую каменными стенами. Здесь почти не дуло, а вид на окрестности открывался роскошный.

– Симпатичное местечко! – одобрил Денис Александрович, расстёгивая бесчисленные ремешки у себя на куртке и освобождаясь от походной амуниции, которой был увешан буквально с головы до ног. – Как думаешь, Руслан, где лучше палатку поставить?

– Под стэной. – Руслан показал на укромный закуток. – Здэсь будэт удобнэе.

– А если обвал?

– Обвалов нэ бываэт. Это прочные горы.

– Как скажешь, – не стал перечить Денис Александрович. – Ты у нас спец, тебе виднее.

Люсьен вызвался помочь отцу и Руслану поставить палатку. Вилли велели сторожить сложенное в кучу имущество экспедиции (хотя кто бы на него здесь позарился?), а Рада с Ульяной отправились за водой. Ключ, по словам Руслана, бил прямо из скалы метрах в двадцати от стоянки – надо было только свернуть за выступ.

– Осторожнэе! – предостерёг он их, развязывая палаточную скатку. – Нэ сорвытесь!

Сорваться было сложно: площадка не обрывалась отвесно, а уходила вниз поросшим кое-где травою и деревцами скатом, на котором мог бы удержаться даже малый ребёнок.

– Котелок прихвати, – велела Рада Ульяне, а сама взяла изрядно полегчавшие за время пути фляги.

– Здорово тут! – восхитилась Ульяна, когда они вдвоём подошли к тугой водяной струе, вырывавшейся из трещины. – Как у Майн Рида. Помните, про хижину в Гималаях?

– Не читала, – тряхнула Рада золотистыми локонами и передала ей наполненную флягу.

Прочитайте. Суперская книжка.

– Как только, так сразу, – пообещала Рада, плеснула водой себе в лицо и содрогнулась от холода. – Не хочешь освежиться?

– Как-нибудь после, – замялась Ульяна. – А вам нравится?

– В горах? Конечно! Я же в Карпатах выросла. Там невысоко, но всё равно – горы…

Рада говорила непринуждённо, но Ульяна отметила в её голосе едва угадываемую нервозность. Значит, тоже волнуется. Почему? Ей же не впервой, она не дилетант. Поколебавшись и убедившись, что их никто не подслушивает, Ульяна спросила об этом вслух.

– Волнуюсь, – призналась Рада. – А отчего, сама не знаю. Такое ощущение, будто мы здесь не одни.

– Но мы и должны быть не одни.

– Нет, это-то понятно… Но мне кажется, что рядом что-то чужое. И из-за этого чужого всё наперекосяк пойдёт.

– Чужое? Что именно?

– Знать бы… – Рада огляделась. – Может, блажь всё, почудилось. Не бери в голову.

– Не могу, – нахмурилась Ульяна. – Мне ведь тоже так кажется.

– Глупышка! – Рада подставила под струю котелок. – Да и я дура набитая. Самой что-то приглючилось, теперь и тебя застращала.

Когда они вернулись к стоянке, процесс установки брезентового шатра был в самом разгаре: Люсьен расправлял полотнище, Румянцев-старший натягивал верёвки, Руслан размашистыми плечевыми ударами вбивал в площадку клинья, к которым крепил растяжки. Вилли сидел перед грудой вещей и, уставясь на неё, медитировал.