Текст книги "Прожи (гая) вая жизни"

Часть четвертая
ВСЕМУ СВОЕ ВРЕМЯ ПОД СОЛНЦЕМ (КАК БЫ ЦИТАТА ОТ СОЛОМОНА ДАВИДОВИЧА УЖЕ БЫЛА, НО Я СИЛЬНО УВАЖАЮ ЭТОГО ПАРНЯ)

В июле армейские будни превратились в праздник. Тяготы и лишения военной службы обернулись ежедневными тренировками в бригаде с утра до обеда и в городе вечером. Когда мои сослуживцы возвращались с занятия по тактике, все потные и грязные после рытья окопов, я пробегал мимо в чистом спортивном костюме в составе сборной по боксу. Солдаты имели возможность мыться раз в неделю в душе, называемым баней, а члены сборной могли мыться по нескольку раз в день и посещать сауну. Походы в город были самым большим счастьем. Глотком свободы в ежедневном ощущении нахождения в закрытой зоне. А мне, ненавидящему любое ограничение свободы, это было бальзамом на душу.

Заслуженный тренер, который занимался с нами в городе семи ветров, дал много новых знаний и навыков. А работа в паре с разными мастеровитыми партнерами повышало мой класс как боксера. Там я увидел вживую и имел возможность побоксировать с членом сборной России, чемпионом Европы, Алексеем Лезеным, которого раньше видел лишь по телевизору.

Я был в лучшей своей форме. Мизинец постепенно проходил. Я чувствовал, что на чемпионате России среди Воздушно-Десантных войск меня ждал успех.

Время отправки. В пути мы должны провести двое суток в поезде. Отличная возможность выспаться и наесться сухого пайка. Тут появились первые опасения за свой вес. Уже в конце сборов, чтобы уложиться в весовую категорию до 67 кг, приходилось сгонять лишний килограмм. Проблема заключалась в том, что на первых месяцах службы от стресса, недоедания, недосыпа и физических нагрузок происходит резкое похудение молодого организма. Если на гражданке я весил 69 кг, то после первого месяца службы – уже 64—65. Да, я был гибок и строен, как наследный принц английского престола, но радости мне это не прибавляло.

К тому же как только организм начал привыкать к режиму, потерянные килограммов вернулись, прихватив с собой и пару-тройку новых. В моем случае привыкание к режиму было быстрее. Сказались комфортные условия тренировок и дополнительное питание, которое полагалось членам сборной. Таким образом я начинал переживать за эти пару дней без движения в поезде.

Южный город-порт встретил нас влажным воздухом и очень теплой погодой. Я был в восторге от вида величественных гор и бескрайнего моря. Все это видел впервые в жизни. Поразила растительность и возможность есть виноград, срывая с лозы прямо на улице. Месяц назад здесь прошел ливень и случился оползень, о чем трубили все каналы телевидения, но несмотря на разрушенные дороги и только частично восстановленную инфраструктуру, город восхищал красотой своих пейзажей. Эйфория от увиденного была омрачена фактом моего веса. Весы показали 70 кг. Нужно было срочно избавляться от трех килограммов, причем уже к завтрашнему утру. Начальник физподготовки был расстроен не меньше меня этим фактом. Что делать? Один из служивших в разведроте, товарищ по сборной, предложил нехитрый выход:

– Вот возьми. Это мочегонные таблетки, примешь две сразу.

– Это не опасно для здоровья? – беспокоился я.

– Не опасно, будет легкая усталость, зато к утру сбросишь лишние килограммы.

Этими таблетками был фуросемид. Сильное мочегонное средство, позволяющее вывести значительное количество влаги из организма естественным путем. Выбора особо не было, да и времени тоже. Приняв пару таблеток, я принялся ждать эффекта. Эффект беспокоил всю ночь. К моему удивлению, жидкости в организме, которую из меня гнали таблетки, было ккрайне много.

Утреннее взвешивание на соревнованиях показало прекрасные результаты. 66 кг. Спасибо Амиру, так звали товарища, давшего дельный совет. Чувствовал я себя прекрасно. Однако уже во время разминки начал уставать. Что со мной? Странно. В первом бою соревнований меня ждал мастер спорта из Пскова. Я был готов морально и физически. Полный зал народа в Доме Культуры мореплавателей ожидал жарких боев. Теперь меня не беспокоила толпа. Соревновательного опыта было достаточно.

Первый раунд. Противник был ростом ниже меня, поэтому моя тактика и стиль Марио Кинделана делали свое дело. Сайд-стэп, удар, серия, уход. Я легко переигрывал его первые полраунда. Внезапна нахлынула волна невероятной усталости. Ноги отказывались слушаться. Пропала легкость в движении, руки летели не так резко и точно. Все же я выиграл раунд легко. Рухнув в углу на табурет, я посетовал:

– Что-то мне паршиво. Усталость очень сильная.

– Все нормально, ты выигрываешь, соберись, еще пара раундов.

Обезвоживание организма было критичным. Тем не менее, майор приказал продолжать.

Второй раунд ноги еле таскали меня по рингу, получалось все больше пропускать ударов и меньше наносить в ответ. Я был готов просто лечь на ринг и уснуть. Еле достояв до спасительного гонга, чуть доплелся до угла.

– Все теперь точно нет смысла продолжать. Это предел моих сил.

– Забудь об усталости, все отдать для победы. Давай, только вперед!

Я понял, что апеллировать к здравомыслию майора бесполезно. Поднявшись со стула лишь с помощью секундантов, я кое-как оперся спиной на канаты, поднял руки, закрывшись от ударов и просто встал. Рефери понимая, что мое самочувствие оставляет желать лучшего, остановил бой.

Фиаско. Фуросемид сыграл злую шутку. Зато я увидел море. Но это было слабое утешение, и уныние, нахлынувшее в тот момент, еще долго не отпускало меня.

Тренировки были заброшены. Сезон армейского бокса был закончен. Я вернулся в казарму к своим товарищам, рытью окопов, марш-броскам, прыжкам с парашютом, занятиям по тактике и стрельбам. К боксу я вернулся только через полгода, будучи курсантом военного училища. Истории поступления туда я коснусь подробнее позже – поверьте, в ней будет много занимательного. И там при серьезных нагрузках, всплыли все мои травмы, к которым начали добавляться новые. Теперь постоянно беспокоила переносица. Нос перестал держать удары, начиная кровоточить от слабых касаний. Усиливались головные боли. Приходило осознание, что эра бокса в моей жизни подходит к концу.

Позже, будучи на гражданке, было несколько попыток вернуться в большой спорт. Но все безрезультатно. Томография головного мозга показала наличие кисты.

– Насколько это опасно? – поинтересовался я у врача.

– В общем-то опасности нет, но надо понаблюдать. Через какое-то время повторить осмотр.

– А из-за чего это бывает?

– Подобные вещи бывают чаще врождёнными, а не следствием занятия боксом.

Тем не менее пришло понимание, что совокупность травм моего организма не позволит осуществить мечту, зародившуюся в 9 классе.

Так очередная жизнь, а именно – вторая, – жизнь чемпиона мира, была прожита и сожжена в пламени прошлого! На этом пафосе пора перейти к следующей, более занимательной части, хотя куда уже более.

Жизнь третья

РЕЙНДЖЕР

Если не попал служить в ВДВ – радуйся,

А если попал, то гордись!

Армейская мудрость

Часть первая
СТАРШИЙ РАЗВЕДЧИК

– Здрасьте, рейнджеры! – выпалил громко и четко командир разведывательной роты. Он пользовался безоговорочным авторитетом и всегда целыми носками. Его любили, как отца. Герой боевых действий на Кавказе, имевший ранение и не раз выходивший со своей группой из тыла противника без потерь.

– Здравия желаю, товарищ гвардии капитан! – в один голос бодро ответили 48 лучших солдат отдельной воздушно-десантной бригады. Почему лучших? Потому что из тысячи человек личного состава бригады в разведывательную роту попадали только самые достойные. Служба в этом подразделении была безумно сложна, но вроде как почетна.

Среди этой элиты неким чудом был и я.

Наверное, звезды расположились таким образом, что так случилось. Изначально мое присутствие здесь ничего не предвещало. В учебном батальоне, где мое место было во взводе связи, а это предполагало, в худшем случае, дальнейшую службу в роте связи, я даже подумать не мог о разведроте. В лучшем случае мне было приготовлено место сержанта в том же учебном батальоне. Именно это обещал мне командир, разумеется, после победы на чемпионате бригады по боксу. Но сам того, не ведая этой победой я подписал себе путевку в разведывательную роту. Ибо один из командиров взвода разведки следил за моими успехами. И после поездки в Новороссийск, где он сопровождал нашу делегацию, за его подписью легла бумага на стол начальника разведки с фамилиями кандидатов в разведывательную роту.

– У меня к тебе предложение, – сказал тот лейтенант-разведчик, когда мы вышли в тамбур поезда, направляясь на неудачные для меня соревнования на юге страны.

– Какое? – почуял я подвох.

– После учебного батальона переходи к нам, в разведку.

– Но я во взводе связи, – пытался отмазываться рядовой Бельмондо, понимая весь почет и всю сложность службы в роте разведчиков. Короче, просто ответственности не хотелось.

– Это не проблема. Нам тоже связисты нужны, – не догонял мой порыв лейтенант.

– Пока не могу сказать определенно, возможно меня оставят в учебном батальоне обучать новый призыв, – продолжал намекать я.

– Подумай. Осенью переводишься к нам, в ноябре едем в командировку на Кавказ. Через полгода обратно. Повоюем! – не унимался он, совсем лишив меня желания двигать к ним в роту с перспективой оказаться на войне.

– Хорошо, я подумаю, – не решившись сказать твердое, как кремень, «нет», подвел я итог.

К счастью (или наоборот), в списке разведроты стояла и моя фамилия. Когда оглашали распределение после окончания учебного батальона, я потирал руки в предвкушении, что сейчас скажут, мол рядовой Бельмондо остается сержантом для обучения вновь призванных. И тут я не поверил своим ушам. Как разведывательная рота? Видимо тот лейтенант воспринял мою неуверенность как украшающую солдата скромность и внес в список кандидатов.

– За тебя слишком сильно уцепились в штабе разведки. «Наш начальник связи ничего не мог сделать», – сказал командир взвода учебного батальона в ответ на взгляд глубочайшего недоумения в его адрес.

Моя судьба была решена. Один лишь факт меня радовал. Я знал почти всех дембелей роты – благодаря боксу, – что не предвещало мне существенных проблем. В роте связи же я не знал никого. Итак, пять солдат из учебки вошли в расположение разведывательной роты. Подразделение, которое было покрыто аурой загадки, гордости и страха перед неизведанным. Стена, в которую упирался центральный проход, была увенчана картой боевой славы роты. От Афганистана до Чечни – имена героев, погибших в боях за свою Родину. Взвод разведки 91-го батальона, трагически погибшего в горах Ичкерии, поименно находился там же. По левую и правую сторону центрального прохода стояли кровати солдат. Если во всех подразделениях они были в два яруса, то у разведчиков только в один. Здесь же был спортуголок, штанги, гантели, боксерские мешки, перчатки. Минутка ликбеза: сама рота была меньше чем любое подразделение парашютно-десантного полка и относилась к так называемым спецам, т.е. специальным подразделениям.

Первый же день пребывания, а это была суббота, ибо пхд (парково-хозяйственный день, по просту, генеральная уборка) застал новичков врасплох, лично моего настроения не омрачил. Главный дембель роты, старшина Королев по прозвищу Король, мой знакомый с соревнований бригады, пригласил меня в отдельную комнату, где мы просто говорили о жизни и службе.

– Здесь, как и везде, главное – быть собой, – говорил старшина. – По большому счету, каждый сам за себя. Как поставишь свой авторитет изначально, так к тебе и будут относиться. Но у тебя с этих проблем быть не должно.

– А Валишин, скоро из отпуска вернется? – поинтересовался я о товарище по сборной, прослужившем полтора года. Как бы с перспективой на поддержку старослужащего товарища, после увольнения всех нынешних дембелей.

– На него не рассчитывай, – уловил мой намек Король. – Это в сборной вы были друзья. Теперь он дембель, а ты слон. Если твой косяк, то дембель не впишется за тебя, отвечать будешь сам. Если дашь слабину, опять расхлебывать самому. Так что забудь о нем, как о товарище и друге.

– Т.е. после вашего ухода, нужно будет вновь завоевывать авторитет? – взгрустнулось вдруг мне.

– Конечно. Все как в джунглях. Кто уснул – того и съели. Кто первый встал – того и тапки. Это жизнь.

– Что будет, если дать дембелю в челюсть?

– Все зависит от ситуации. Если он не прав и пошел по беспределу, например, унизить хотел. Тогда ничего не будет. Тут без вопросов надо пресекать сразу и жестко. Другим будет урок. А если просто из-за твоей дурости, то это уже твой косяк – тут могут и замесить. Никакой бокс не поможет.

Эти слова старшины я запомнил на всю жизнь. Благо применять не пришлось.

Комната досуга или ленинская комната, в которой мы мило беседовали, представляла собой собрание столов-парт и телевизора с видеомагнитофоном на главной стене. На остальных стенах находились стенгазеты, отрывки из устава и прочее идеологическое убранство времен славного советского периода.

Прошло несколько дней, и «Король» уволился на гражданку. Его сменил старшина Захода, с которым мы так же сдружились и даже ходили в самоволку, что для солдат моего возраста, отслужившим полгода, было просто невероятно! Командиром моего взвода оказался тот самый лейтенант, сопровождавший нас в поезде на юг, за подписью которого легла бумага о моем переводе на стол начальника разведки бригады.

Через месяц не осталось ни одного дембеля в роте. Все уволились в запас. На их место пришли солдаты, отслужившие полтора года. И теперь они были полноправными хозяевами роты, что полагалось по сроку службы. Благо в подразделении царила правильная дедовщина и не было никакого беспредела. Виновные наказывались после разовых устных объяснений, неуспевающие тренировались успевать, в основном, по ночам вместо сна. Отличившиеся поощрялись физическими упражнениями, дабы впредь были скромнее.

Наступили будни. Наряды по роте, занятия по тактике и стрельбе, марш-броски, прыжки с парашютом. Караулы. В караулы рота ходила часто, это было ее основным нарядом по бригаде. Зато в наряды по столовой мы не ходили. Это была участь обычных подразделений. Рейнджеры, как нас называл командир роты, были особенными, нас боялись и уважали. Мы первыми совершали прыжки с парашютом, остальные прыгали за нами, первыми заходили в банный день в душевую, первыми заходили в столовую. Только мы могли петь наши песни, и только мы могли носить берет под погоном. Если в этом был уличен кто-то из другого подразделения, то ему популярно объяснялось, что воин заблудился в своих убеждениях.

Однажды в поезде по пути в один из городов нашей страны, где я намеревался поступать в военное училище, в сопровождении заместителя командира роты и еще пары солдатиков из учебки, мною в вагоне был замечен дембель. Солдат, уволенный в запас из нашей бригады, ехал домой в дембельской форме, разукрашенной стропами от парашюта, нашивками и прочими атрибутами. Но в глаза бросилось, что парень держал берет под погоном. Он не был представителем нашей роты, а значит, нарушил неписаный закон. С разрешения командира, который понимал важность всех этих правил, я подсел к служивому. Узнав кто он и откуда, я популярно разъяснил, что даже за пределами бригады, но в присутствии представителей разведки, коим я и мой командир являлись, так делать не стоит. Авторитет разведывательной роты был настолько велик, что дембель без лишних слов и движений послушался солдата младше себя на год службы. Но это было гораздо позже. Весной. А сейчас наступала зима.

Декабрь обозначил свое присутствие сильными морозами. Через месяц мы должны были ехать на полевой выход. В перерывах между занятиями по воздушно-десантной подготовке и укладке парашютов, за казармой нас тренировали собирать и разбирать большие армейские палатки, вместимостью на 50 человек. На следующей неделе планировались прыжки из АН-2 (по-человечески, «кукурузник»). Это был мой четвертый прыжок. До этого, еще в учебке, удалось совершить два прыжка из АН-2 и один из ИЛ-76. Десантная мудрость гласит, если прыгал из АН-2, то ты парашютист. А если прыгал из ИЛ-76, то десантник. Свой первый прыжок я помню до сих пор очень ярко, во всех подробностях.

Ранний подъем в 3 ночи. Тогда мне казалось непонятным, зачем поднимать учебный батальон в 3 ночи, если прыгать он будет в районе обеда. Позже я понял, что это и есть часть тягот и лишений военной службы, о которых написано в уставе. Мы были в предвкушении своего первого прыжка.

Пролетело полтора месяца подготовки. Тренировки по укладке парашюта, отделения от самолета, висения на стапелях, как бы в небе, на стропах раскрытого парашюта. Солдат выпрыгивает из импровизированного АН-2, сооруженного из металла, группируется, как во время реального прыжка, сгибая ноги в коленях, держа их плотно вместе, и скрестив руки на груди. Левая рука на ремне запасного парашюта, правая на кольце основного. И пролетев полтора метра, при касании земли, громко считает: «501, 502, 503, кольцо». Импровизирует выдергивание кольца, «504, 505, купол».

Зачем вам это знать? Вдруг пригодится, никогда не знаешь, куда тебя забросит.

Главное – держать ноги плотно вместе, как при отделении от самолета, так и при приземлении. При выходе из АН-2 это нужно, чтобы стабилизационный парашют, полтора метра в диаметре, выходящий первым и вытаскивающий за собой основной купол, не запутался между ног солдата. А при приземлении колени и стопы должны быть вместе, дабы избежать травм.

Все эти мысли повторялись в голове, пока мы ехали на автобусе в сторону аэродрома. Опасения, что придется идти пешком из расположения части, не подтвердились. Больше всего волнения были связаны с тем, насколько правильно уложен парашют. Укладкой своего парашюта каждый солдат занимается сам, в паре с товарищем, которому так же вдвоем укладывают его парашют. Конечно, все под присмотром офицерского состава, в несколько этапов и тщательных проверок. Так что все должно быть в порядке. Прибыв на аэродром и разгрузив парашюты из грузовиков, мы принялись одевать эти единственные средства спасения на себя. Чем ближе приближался момент посадки в самолет, тем учащеннее становилось сердцебиение, дыхание – и обильнее потоотделение.

Самолеты взлетали и садились, где-то вдалеке в небе виднелись раскрытые парашюты бойцов других подразделений. Погода была что надо. Чистое голубое небо. Безветренно и безоблачно. Мы сидели на земле рядами по 10 человек, опираясь на рюкзак парашюта. Постепенно наш ряд приближался в очереди к взлетной полосе. Волнение усиливалось. Я вспоминал моменты из фильма «В зоне особого внимания», который стал культовым в нашей стране и после просмотра, которого многие мечтали о службе в ВДВ. Я пытался напевать главную музыкальную тему из фильма. Помогало слабо. Думаю, моя физиономия не внушала энтузиазма окружающим. Судя по их испуганным лицам, сослуживцы, как и я, уже начинали немного сожалеть о выборе этого рода войск. Данный момент напомнил мне волнение перед первым боем на соревнованиях по боксу. Лишь бы здесь закончилось благополучнее. Надо успокоиться. Так еще раз, «лишь недавно учились, вы в классе десятом и часы проверяли по школьным звонкам, а теперь привыкайте, ребята, к десантным, продуваемым всеми ветрами войскам…», – напевал я себе под нос.

Привыкнешь тут.

Тем временем наш самолет сел на полосу и направился к нам.

– Борт! Встать! – Скомандовал командир взвода. Тот самый, что чуть позже будет радоваться моим победам на чемпионате бригады.

Мы друг за другом обошли самолет сзади, ветер от его винта, еще больше нагнетал обстановку. Теперь стало не просто страшно, а жутко, как при первом просмотре «Чужого».

Заняв места в самолете по весу, так как первыми выпрыгивали самые тяжелые, а последними выходили самые легкие, мы взмыли над землей. Я прыгал вторым. Теперь вроде волнение и страх отступили или просто привык к ним. Когда мы были на высоте 600 метров (именно такова высота выброски), командир прошел по самолету, осмотрел каждого. Стукнув меня по голове спросил:

– Все нормально?

Видимо, выражение моего лица вызывало у него недоверие.

– Все просто отлично! – соврал я, сотворив как бы уверенную гримасу.

Мимо прошел бортмеханик, оставив за собой смачный шлейф перегара. Надеюсь, хотя бы пилот трезвый, подумал я вдруг. Теперь захотелось скорее покинуть эту адскую машину. Чем скорее, тем лучше. Механик открыл дверь, предварительно пристегнувшись к крюку, и выглянул наружу. «Боже, зачем он это сделал?» – вспомнил я Создателя.

Шум ветра и двигателя оглушил меня. Посмотрев в проем двери, я увидел мелкие дороги, поля, разбитые на квадраты, крошечные деревья и сильно пожалел об этом. Лучше бы не смотрел. Механик закрыл дверь. Отлегло. Пройдя обратно в кабину пилота, он вновь щедро одарил нас перегаром.

Командир скомандовал пристегнуть карабины, стабилизационной системы. Загорелась красная лампочка, благо звук сирены не работал. Тут нас встряхнуло благодаря воздушной яме. Теперь очень сильно захотелось выпрыгнуть. Взводный открыл дверь. Движением руки показал нашему борту встать. Мы встали. Первым прыгал рядовой Ярославцев, мы звали его Ярик. Уроженец Сибири, здоровенный детина, с мощным басом и интересной манерой разговора. Он стоял передо мной у открытой двери, лишь шаг разделял его и бездну. Стараясь не глазеть в дверной проем, я смотрел на командира. Тот коснулся плеча Ярика, и только что стоявший передо мной двухметровый здоровяк, сделав шаг, исчез где-то под самолетом. Моя физиономия исказилась в удивлении и ужасе, рот искривился, глаза широко раскрылись. На моих глазах человека просто сдуло ветром, и он испарился под брюхом огромной машины. Ощутив хлопок по левому плечу и четко расслышав команду: «Пошел!», – я, сделав нетвердых два шага, третьим последовал за своим товарищем куда-то в неизвестность под пузо АН-2. Далее – словно дежавю. Кто-то выключил свет или мне показалось?

Месяц упорных тренировок, часы, проведенные на воздушно-десантной подготовке, этот отсчет «501, 502, 503, кольцо», который порой снился, – все выпарилось из памяти. Кажется, что если бы меня посадили в самолет прямо из поезда, на котором мы прибыли в часть месяц назад и толкнули бы в дверь на высоте 600 метров, произошло бы то же самое. Все забыто. Память отсутствует, мысли и интеллект тоже. Запасной парашют был лишним балластом, я бы все равно не успел его открыть, если что-то произошло бы с основным. Видимо именно для таких случаев умные люди придумали прибор автоматического открытия парашюта. Он срабатывает, через те же три секунды, через которые солдат должен выдернуть кольцо. Конечно, я забыл не только об отсчете, но и о существовании кольца и о необходимости открыть парашют. Спасибо прибору, он не забыл.

Очнулся я в момент толчка, означавшего открытие основного купола. По-прежнему находясь в сгруппированном положении, поймал себя на мысли, что в беспамятстве бормочу с детства заученную молитву. Вот и подсознание дало о себе знать. Посмотрел вверх, открытый парашют меня порадовал в этот момент, как ничто другое. Словно заново родился. Теперь память вернулась, и новоиспеченный парашютист начал выполнять все согласно инструкции. Осмотрел купол, стропы, – разрывы не обнаружены. Осмотрелся вокруг, опасности в виде другого парашютиста, летящего на меня, нет. Вот и отлично.

На каком-то расстоянии я увидел своих товарищей, которые так же успешно совершили отделение от самолета. Кто-то кричал от волны эмоций: «За ВДВ!!!». Мной с радостью был подхвачен этот клич. Лицо выражало полный восторг. Я висел посреди синего неба, кроме криков не было слышно ничего. Когда голоса стихли, казалось, можно оглохнуть от абсолютной тишины. Непередаваемое чувство восторга, что остался жив и гордости за совершенный подвиг. Земля не приближалась, ветра не было, время остановилось. Внизу виднелись маленькие человечки, белые купола, лежавшие на траве, белый сигнальный дым, указывавший место сбора.

Через минуту стало заметно снижение, земля словно с ускорением становилась все ближе. Главное – держать ноги вместе, колени чуть согнуты, прижаты друг к другу. Еще немного – и земля. В этот момент я со всей силы потянул задние свободные концы системы, чтобы часть купола натянулась, максимально снизив скорость приземления. Удар о землю, падение. Приземление можно сравнить с прыжком без парашюта со второго этажа жилого дома. Но ни грамма боли, все скрал адреналин. Купол, наполненный воздухом, не собирался смиряться с окончанием полета, тащил куда-то вперед. Применив усилие к стропам, оказавшимся внизу, я заставил парашют сдаться, покрыв своей белизной часть зеленого поля, которое радушно встретило своих героев. Потом были сборы и пеший марш в часть. Стертые с непривычки ноги, мозоли, кровоподтеки на пальцах ног и стопах -следствие неправильного наматывания портянок, – ничто не могло омрачить полученные в этот день впечатления. После пережитого первого прыжка, я был не согласен с десантной мудростью, гласящей, что первый прыжок – это не страшно, потому что не знаешь, что тебя ждет. Страшен же второй, потому что я уже понимаю, что это такое. Я бы перефразировал. На самом деле страшно прыгать первые раз десять, а потом привыкаешь.

Таков был первый прыжок в июле. Теперь же трещал мороз и стоял декабрь. Ваш покорный слуга, по присвоенной ему воинской должности – старший разведчик – жил в предвкушении четвертого прыжка, в этот раз с ИЛ-76. Уже был разовый опыт отделения от этого огромного самолета. И в этом есть своя прелесть и свои отличия в сравнении с АН-2. Оставались считанные дни.