Текст книги "Прожи (гая) вая жизни"

Часть вторая
СКАЗ ПРО КАРАУЛ

Мы заступили в очередной караул. Пост номер четыре, состоявший из четырех складских ангаров, порученный мне под охрану и оборону, располагался в углу территории части. Моя задача состояла в том, чтобы совершать обход вдоль забора из колючей проволоки с целью пресечения любой попытки проникновения из вне.

Шла вторая смена моего караула. Глубокая морозная ночь. Чистое звездное небо. Тишина, царившая на территории части, прерывалась скрипом снега под моими мощными валенками. Становилось скучно и хотелось спать. В такие моменты самым опасным для часового могла стать любая остановка в движении, не говоря о том, чтобы присесть или облокотиться на что-нибудь. В этом случае – все, конец. Мозг замыкал и солдат погружался в дрёму, что таило в себе опасность быть обнаруженным за этим постыдным занятием группой проверки или разводящим с караульными пришедшими на смену. Обычно в таких ситуациях никто не спешил будить спящего. Просто похищался его автомат или штык-нож, прятался в караульном помещении, а любитель спать на посту изводился приказом начальника караула найти или родить свой автомат, физическими упражнениями параллельно с зубрежкой устава, а также издевками добрых сослуживцев, которые при случае напоминали о промашке. После же караула такому солдату торжественно вручался смешной и огромный деревянный муляж потерянного оружия, с которым боец ходил примерно неделю везде и всюду, от туалета до столовой и даже спал с ним, пока полное осознание своей вины, меры и глубины не проходило сквозь все его естество.

Я боролся со сном всеми доступными способами. Кусал язык и щеки, умывался снегом. Бегал, приседал, ходил так, что Усэйн Болт просто бы присвистнул от зависти. Любое движение с целью разогнать кровь! Оставался еще час. Через определенный промежуток времени происходил доклад по специальному средству связи с караульным помещением. Таким образом в караулке начальник знал, что солдат не спит и на посту без происшествий. Очередной круг подходил к концу, доклад только что состоялся, и можно было немного передохнуть. Физические упражнения в бронежилете и валенках несколько измотали. Выбрав позицию между ангарами в месте, которое не просматривалось со стороны ворот, я немного присел, уставившись на дорогу между складами. Время остановилось. Последний час тянулся, словно вечность. Посторонний звук заставил насторожиться. Собака или злоумышленник? Шаги послышались отчетливее, точнее, хруст снега под чьими-то ногами. Присмотревшись к углу склада, я не поверил своим глазам. Из-за угла показалась чья-то фигура в длинном тулупе. Я вскинул автомат и крикнул, согласно уставу караульной службы: «Стой, кто идет?!».

Тело продолжало двигаться спиной, и тут я рассмотрел, что в руках у него метла, которой неизвестный подметал дорогу. Кто это, дворник? Как он сюда попал? Ворота?!

– Стой! Стрелять буду! – передернул затвор. Дальше должен последовать выстрел в воздух, затем – на поражение.

Убивать безоружного вовсе не хотелось. Я направился к неизвестному. Теперь все пошло не по уставу.

– Эй, ты кто?

Ответа не последовало, неизвестный продолжал монотонно мести. Между нами оставалось уже около пяти метров. Выставив автомат перед собой, и подойдя вплотную, старший разведчик толкнул неизвестного в спину, готовый в любую секунду выстрелить. Тело остановилось и замерло. Мне стало не по себе, точнее не по себе мне стало уже давно, но тут я вовсе испугался. Попытавшись обойти незнакомца слева, коснулся его плеча и тут… Оно резко обернулось с диким рычанием и оскалом! У него не было лица, точнее, на меня смотрела огромная волчья голова с раскрытой пастью!

Я вскрикнул от ужаса и, проснувшись, грохнулся с трубы, на которую присел. Сколько я проспал? Пропустил сеанс связи? Выглянув за угол склада, я быстро понял, что предположение оправдалось. Возле ворот охраняемой мной территории стояло два человека. Проверяющие! Можно было не гадать. Что делать? Главное без паники, если это дежурный по части, значит, выход на связь не пропустил и проспал недолго. Буду строить защиту исходя из того, что меня никто не видел. Не пойман – не вор. Дальше все было по инструкции. Грохнувшись в ближайший сугроб, принял положение для стрельбы лежа и громко проорал:

– Стой! Кто идет?

– Кто идиот?? Выходи уже, мы тебя тут минут десять поджидаем.

– Стой! Стрелять буду! – угрожал я, не услышав четкого ответа.

– Дежурный по части! Выходи.

Тут примчался начальник караула с дежурной группой. Узнав своих, смысла скрываться и ломать комедию не было.

– Ну что, старший лейтенант, вы уложились в норматив, – сказал дежурный начальнику караула, пока бойцы занимали позицию для обороны поста. – А вот ваш часовой как-то долго выползал из-за угла. Наверное, спал.

– Что произошло? – спросил меня заместитель командира роты.

– Виноват, товарищ гвардии старший лейтенант. Долго шел вдоль противоположенной стены, с обратной стороны ангара, отрабатывал элементы действий при нападении на пост через внешний забор части.

– Спал ведь? – не унимался дежурный

– Никак нет, – ответил я уверенно, лично поверив в это.

Далее мне была зачитана статья из устава, говорящая, что часовой должен двигаться по территории поста, со скоростью, обеспечивающей максимально эффективное охранение. Поручив выучить наизусть эту статью, дежурный удалился. Больше мой организм не пытался заснуть в эту ночь. После караула этот инцидент был забыт, а я радовался, что никто не похитил мой автомат, пока сознание рисовало дворника-оборотня.

На случай войны надо бы придумать технику дремания посущественнее, хотя там вряд ли будет особое желание поспать в неподходящем месте.

ППЛ

Наконец настал день прыжков с ИЛ-76. Ранний подъем и завтрак. Мы первые в автобусе на пути к аэродрому, первые в очереди перед огромной железной птицей. Если в кукурузнике помещалось порядка десяти солдат, то в этом десантном самолете – больше сотни. Много народу, уже не так страшно, да и опыт прыжка с ИЛ-76 имелся с учебки. Выходили в небо только из боковых дверей, в два потока. Справа и слева. Раньше, еще во времена моего отца прыгали и из дверей, и с рампы, задний огромный люк в районе хвоста, в четыре потока. Но позже в целях безопасности рампу отменили

Самолет набрал высоту. Загорелась желтая лампочка светофора, расположенного на двери, сигнализирующая: «Приготовиться». Оба борта встали, карабины уже пристегнуты, солдаты наизготовку. Открылись двери самолета. Упершись головой в рюкзак парашюта впередистоящего, ждем зеленый сигнал и ужасную по силе звука и мерзости сирену. Если из кукурузника выпрыгивают с интервалом в 3 секунды, то из ИЛ-76 практически без интервала, бегом друг за другом – скорость полета при выброске десанта больше.

Взвыла противная сирена, командир открыл ограничитель с криком: «Пошел». Очередь из солдат начала таять. Мой товарищ помчался за выпрыгнувшим сослуживцем, я за ним. Вот дверь и – небо! Подхваченный потоком воздуха, пролетев под турбиной двигателя, я ощутил легкий воздушный удар. Теперь не было страха, все прекрасно осознавалось. Видно было как самолет уходит вдаль, оставляя за собой след из белых, как одуванчики, парашютов. Полностью отсчитав, и выдернул кольцо, я тряхнулся при раскрытии купола. И вновь ощущение свободы и полета. Только теперь не приходилось расслабляться, так как вокруг кружили товарищи, и любой поток ветра мог направить кого-то из них в мои стропы. А этот момент был крайне неприятен и опасен.

Внизу белым покрывалом лежал снег, горел сигнальный костер, виднелась красная стрелка, лежавшая на поле и указывавшая направление ветра. По дороге неспешно двигались автомобили, неподалеку стояли садовые домики, лесополоса. «Только бы не угодить на дерево», – подумал я и потянул свободные концы, чтобы направить парашют в сторону центра площадки приземления.

Земля уже совсем близко. Колени, стопы вместе, натянуть задние свободные концы. Торможение и удар. Купол наполнился ветром, и меня понесло по снегу за парашютом. Не знаю, сколько я проехал на животе, набрав снег за шиворот бушлата, пока не успокоил купол, потянув за стропы.

«Уф, – вырвался выдох, – вроде цел. Ну их, эти прыжки». Теперь и в дальнейшем не было чувства восторга и радости, лишь желание поскорее закончить очередной рискованный маневр. Запихнув купол и ранец в сумку, и выйдя к месту встречи роты, мы погрузили в грузовики парашюты, после чего пешим маршем вернулись в расположение части.

Какое-то время меня тревожила ностальгия по дому. Родному парку, его тропинкам и дороге, ведущей вдоль красного кирпичного забора. Когда уходил в армию, не мог дождаться момента прощания со своим городом, расстраивался, что военкомат откладывает мой призыв. Теперь было все иначе. Каждую ночь я засыпал под воспоминания о дороге, ведущей вдоль парка, представляя, как я шагаю по ней, швыряя осенние листья.

Терпеть не могу ностальгические чувства.

Новый год пролетел. Его празднование по армейским меркам прошло на славу. Сок, компот, много печенья и поздний отбой. Собственно, больше ничего не запомнилось. Мои мысли были поглощены предстоящим полевым выходом. Момент в службе разведчика, когда рота уходила в лес на полтора месяца. Жить в палатках, проводя все время в занятиях по тактике и стрельбам, боевых учениях против других подразделений. Но больше всего мы были наслышаны о ППЛ. Это походно-передвижной лагерь. Когда из палаточного расположения взвода уходили отдельно по группам и выживали в лесу в течение недели, выполняя боевые задачи, друг против друга, ежедневно совершая многокилометровые марши по пересеченной местности. С собой брали только то, что могли унести. Так происходило два раза в год. Зимой и летом. ППЛ в зимний период осложнялся сугробами снега и холодной погодой, что мешало перемещению по лесу и полям. Пока в движении, на марше, холод не ощущался, солдат потел, становилось жарко. Когда же останавливались на привал, тело очень быстро остывало и начинало мерзнуть. Нам предстояло испытать все прелести жизни разведчика на практике.

И вот этот день настал. Грузовики, из которых мы выгрузили все необходимое для оборудования палаточного лагеря, скрылись за лесом. Десять солдат и заместитель командира роты остались наедине с морозом, сугробами по колено, лесом и поляной, на которой уже на следующий день должен был стоять лагерь. Остальная часть роты приедет только через сутки для помощи в последних деталях обустройства. Радовало, что благодаря физической работе замерзнуть нам не грозило. Мы приступили к очищению территории лагеря от снега, постановке палаток, печей и заготовке дров. Командир начал замерзать. Об этом свидетельствовали круги, которые он наматывал, бегая по колее от колес грузовых машин.

Через пару дней лагерь был полностью готов. Прочие разведывательные взвода других подразделений также оборудовали свои палатки, среди которых были офицерские, столовая и для хранения оружия. Полевой выход начался по полной. Свободного времени у нас не было вообще. Утром подъем, зарядка, умывание, бритье, которое происходило на улице у импровизированных умывальников, сделанных из пластиковых бутылок, прибитых к тонкому стволу дерева, расположенному горизонтально. Это была самая мерзкая процедура в зимний период. Далее, пока дежурные наводили порядок в расположении палатки, проходил утренний осмотр. Важно, чтобы даже в полевых условиях на воротнике солдата был пришит чистый подворотничок, на головном уборе присутствовали намотки ниток с иголками, чтобы воин был гладко выбрит и в целом выглядел опрятно. Как будто в условиях нападения закажут его портрет. Потом – завтрак и развод по местам занятий, если необходимо, после получения оружия. На занятиях отрабатывались тактические приемы ведения разведки в поле и лесу, навыки перемещения в группе, минирование, метание боевых гранат, наблюдение за постом противника и снятие часового, организация засад и их поиск.

В один из таких учебных моментов мы шли по лесу в боевом порядке. Задача была – найти и уничтожить засаду противника, роль которой исполняла другая группа разведчиков. Я шел в замыкании группы. Приблизившись к району поиска, мы отправили холостые патроны в ствол автоматов, передернув затвор, и, поставив на предохранитель, двинулись дальше. Напряжение росло. Где-то впереди за деревьями и сугробами находился противник. Кто-то наступил на ветку, которая, сломавшись, издала громкий хруст. Группа остановилась. Командир показал явным жестом свое крайнее недовольство виновнику шума. Тишина. Я старался дышать через раз, чтобы в этой тиши, прерываемой порывами ветра услышать звук, который выдаст засаду врага.

Но услышали мы нечто иное. Виной этому стал ваш покорный слуга, и данный сюжет можно было бы занести в серию картинок с названием «Не ждали». Двигаясь дальше, осторожно ступая, обходя кусты и ветки, внезапно, в мертвой тишине леса и непосредственной близи к засаде противника произошел «БаБах». Выстрел из моего автомата, который я в спешке забыл поставить на предохранитель, а указательный палец на всякий случай находился на спусковом крючке.

Надо было видеть лица моих сослуживцев и командира, которые, испугавшись, видимо, атаки с тыла, оглянулись на меня и осознали, что это не был огонь из засады, а нелепая оплошность их замыкающего. Я готов был провалиться сквозь землю, упасть в припадке эпилепсии и трястись, обильно пуская пену или разыграть вид больного параличом и шизофренией одновременно, если бы это помогло оправдаться за столь безумный поступок. И уже было, зажмурившись, приготовился понести заслуженное наказание на месте. Как вдруг прежняя тишина прервала мой пессимистичный ход мыслей. Открыв глаза, я увидел перед собой командира, который дал четкий приказ остаться здесь, прикрывая тыл группы и ждать, пока они вернуться. Я выдохнул, когда они скрылись за деревьями. Может быть, это и было мое наказание.

Через пару минут послышались выстрелы, одиночные и очередями. Видимо засаду обнаружили, или засада обнаружила нас. Еще через какое-то время группа вернулась без потерь, и мы бегом вернулись в расположение. Позже выяснилось, что мой случайный выстрел заставил одного из сидевших в засаде начать перемещение, так как он подумал, что обнаружен группой поиска. Другой воин начал его учить жизни на месте, собственно, за этим занятием они были замечены дозором нашей группы, и их засада через короткий промежуток времени была условно уничтожена. Благодаря положительному исходу этой истории я, собственно, и избежал наказания.

Учебный процесс продолжался до обеда. Обед происходил в палатке, громко именуемый «столовая». Пищу принимали стоя, на импровизированных высоких деревянных столах шириной в одну доску. Посудой служил собственный набор, состоявший из котелка вместо тарелки, фляги и подкотельника вместо чашки. Ложки так же всегда носились при себе. Столовый набор всегда сопровождал разведчика и постоянно находился в чистоте.

Отдыхать после обеда не приходилось, потому что процесс заготовки дров, на которых пыхтели печи внутри всех палаток, был практически бесперебойным. Дров требовалось много и постоянно. Их заготовке и было посвящено все свободное от учебы, приема пищи и сна время. Лес был рядом, но дрова почему-то извлекали из оврага. Там находились в сломанном состоянии довольно добротные с точки зрения дров березы. Часть бойцов поставляла бревна из оврага, часть пилила их двуручной пилой, третья часть колола дрова и таскала в палатку. Так продолжалось до вечерних занятий.

В темное время суток отрабатывались приемы ведения разведывательной деятельности либо стрельбы. После бойцов ждал ужин, а затем уже знакомая и нелюбимая заготовка дров. Так продолжалось до отбоя. Несмотря на отсутствие свободного времени, никого не интересовало, когда и как солдат будет подшиваться и готовить свой внешний вид к следующему утру. Но уже к утреннему осмотру все всегда были готовы. Ночью у печи дежурили посменно, чтобы она не успела потухнуть, и палатка не превратилась в вытрезвитель. Так случалось неоднократно, когда дежурный у печки засыпал, разморенный теплом огня и уставший после тяжелого дня. Поступление дров прерывалось, следующий дежурный не будился, а огонь, сожрав все дерево, находившееся внутри буржуйки, угасал. Через какое-то время тепло улетучивалось и замерзший, недовольный дембель брал чей-то сапог и, запуская его в сонного солдата, орал: «Дежурный!!!». Обычно этого было достаточно для пробуждения и мотивации вновь нагнать тепло.

Так продолжалось день за днем, ночь за ночью, неделя за неделей. Порой казалось, что этот полевой никогда не закончится. Стоя в карауле, глядя в звездное небо, я вспоминал уже не родную тропинку домой, а дорогие сердцу бригаду и казарму. Вера, что все ушедшее сможет вернуться, становилась слабее. Что касается воспоминаний о доме, то эти мысли начинали и вовсе покидать. Как будто все, что было до армии, было не со мной и не в этой жизни.

Начинался ППЛ. Наша группа во главе с заместителем командира роты, состоявшая из десяти человек, стояла перед начальником разведки. Дав последние напутствия и план задания командиру, он пожелал удачи и скрылся в офицерской палатке. А мы, надев армейские деревянные лыжи, направились в лес.

Первые сутки просто шли. Леса, поля, однотипные пейзажи, светлая часть дня, за ней темная. Тяжелее всего идти первому, так как нужно прокладывать лыжню, по которой идет остальная часть группы. Первыми шли опытные разведчики, в середине – молодые, и в конце – дембеля, которые не давали молодым отставать, используя различные способы поощрения к быстрому передвижению. В основном таким средством были тычки и удары лыжными палками, которые через какое-то время деформировались. Таким образом по форме палок можно было определить, кто сколько прослужил.

День подходил к концу, нужно было устраиваться на ночлег. Устроившись в лесу посреди деревьев, мы набросали лапы ельника на снег, накрыв брезентовыми костюмами химической защиты и плащ-палатками, соорудили место для сна. По периметру этого места натянули брезент, а рядом с лежкой выкопали яму для разведения огня, для обогрева и приема пищи в виде сухпайка – чтобы противник не мог нас обнаружить.

Так место для сна и обогрева было готово. На расстоянии нескольких десятков метров оборудовали четыре пункта наблюдения. Каждые два часа меняли друг друга на местах охраны, сна и у костра. Итого проспав за ночь не больше трех-четырех часов, мы, слегка позавтракав консервированной кашей, двинулись в путь, тщательно скрыв следы нашего пребывания.

Через пару дней я начал жалеть о том, что в учебке проходил службу во взводе связи, потому что именно я был назначен радистом группы, и на мои плечи взвалили радиостанцию Р-159, общим весом вместе с запасными аккумуляторами порядка 14 кг. То ли этот факт, утяжеливший мой общий вес, то ли неправильная постановка лыжи между двух сугробов в какой-то момент сослужила медвежью услугу. Хруст под ногой, и как итог – сломанная лыжа.

Какое-то время я пытался идти вовсе без лыж, но постоянно проваливаясь то по колено, то по пояс в снег, заметно отстал от группы. В итоге на привале общими усилиями лыжа была прикручена с помощью подручных средств. Однако это помогло лишь на пару километров – и вновь перелом лыжи в том же месте. С тех пор я ненавижу все, что связано с лыжами.

Связались по радиостанции со штабом, так что в точке передачи очередных разведывательных данных была передана и запасная лыжа, торжественно врученная мне. Радиостанция перекочевала на плечи моего товарища, во избежание очередных сюрпризов. Шли третьи сутки. Мы все шли, прерываясь лишь на короткие привалы с целью приема пищи и ночлега.

Через трое суток такого дикого марша, невольно закрадывались мысли, чтобы все это закончилось как можно скорее. Реальность путалась с воображением. Я начал понимать и жалеть тех парней, которые испытали подобные лишения и тяготы в реальных боевых действиях. Наверное, хотелось уже просто сдохнуть, чем идти непонятно куда и зачем. Притуплялось чувство страха. Встреча с противником казалась избавлением. Во время войны приходилось мотивировать солдата, лишившегося сил идти дальше, страхом смерти. Командир роты рассказывал, что однажды во время длительного перехода один молодой воин упал и отказывался идти дальше. Тогда просто пришлось стрелять солдату над головой так близко, что ошметки дерева осыпались ему на макушку. Только после этого он вскочил и пошел.

Организм начинал истощаться. Недоедание и недосып, отсутствие достаточного количества воды – все это сказывалось отрицательно на общем самочувствии. На четвертые сутки мы вышли в заданный квадрат. Нашей задачей было устроить засаду на поисковую группу противника.

Заняв позиции, мы принялись ждать. Время тянулось долго. Тишина. Противник не появлялся. Прошел еще, наверное, час. По-прежнему тихо. Помня опыт засыпания в карауле, я старался бороться с физиологией. Кусая губы, язык, встряхивая голову, всматриваясь в разные детали ночного леса, лишь бы не уснуть. Веки наливались свинцом. Благо, вскоре появились силуэты на опушке лесополосы. Командир подал знак рукой приготовиться.

Огонь. Несколько секунд – и магазин автомата опустел. Раскаленные гильзы падали на снег, тут же проваливаясь в тающих сугробах. Группа противника была уничтожена. Вот так минута-две времени – и нет десяти молодых ребят.

На обратном пути к месту, где были оставлены рюкзаки и пара солдат на охранении, вспоминал историю гибели разведывательного взвода одного из батальонов бригады. В 1999 году в горах Кавказа, примерно в это же время года, разведывательный взвод под руководством молодого офицера угодил в засаду противника. Бой был скоротечен и предрешен. Неопытные мальчишки ничего не могли противопоставить противнику. Четыре минуты боя. Радист кричал и плакал в рацию о том, что их убивают. В штабе ничего не успели предпринять. Когда радист замолчал, стало ясно, что все 9 человек группы были уничтожены. Позднее посланный им на выручку взвод обнаружил их бездыханные тела.

Наше очередное задание было выполнено. Мои сапоги промокли насквозь. Поставив их у костра и положив сверху портянки, я уснул на время, отведенное мне для сна. Проснувшись и попытавшись надеть свою обувь, понял, что оставлять сапоги у костра было опрометчиво. Из 44 размера они превратились в 41. Хорошо, что были валенки.

Морозная погода отступила. Теперь было намного комфортнее на привале. На марше же приходилось больше потеть и есть снег, чтобы пополнять запасы воды в организме.

Прошел очередной день. Опять длинный марш. Иногда казалось, что я засыпал на ходу. Вроде идешь и смотришь перед собой, затем провал, как при нокдауне отключают свет, и вот очнувшись, понимаешь, что продолжаешь идти, включив автопилот. И так несколько раз в течение дня.

Стемнело. Мы вышли в квадрат поиска для обнаружения засады противника. Скинув рюкзаки, чтобы идти налегке, сложили их аккуратно под деревом. В этот раз командир принял решение оставить на охрану вещей меня и рядового Коломыцева. Группа исчезла в ночи за деревьями. Я присел на рюкзаки передохнуть после марша. Мой сослуживец остался стоять и смотреть вслед группе. Открыв глаза, я понял, что проспал какое-то время. Посмотрел на товарища, он по-прежнему стоял в том же положении.

– Колян! – окликнул я его.

Ответа не последовало. Подойдя к нему и заглянув в лицо, я застал Колю с открытыми стеклянными глазами. Глядя сквозь меня, он что-то бормотал. Его речь не была похожа на какие-то слова. Он нес нечто бредовое:

– Я-а-ам пара, калымаран, бэбэбэ, налбрагуд, клклклкл, нду, – и все в таком духе.

– Коломыцев, ты меня слышишь?

Я помахал рукой перед его глазами. Никакой реакции. Через мгновение, стоило мне отойти за рюкзаком, чтобы посадить на него товарища, рядовой Коломыцев рухнул лицом в снег. Прямо, не сгибая ног, словно столб, плюхнулся на живот, утонув физиономией в сугробе. Во избежание остановки дыхания, я перевернул его и оттащил на рюкзаки. Теперь он спокойно спал. Вот до чего доводит недосып. Человек в сознании, а мозг отключен. Такое видел я впервые.

Через какое-то время группа вернулась. Коля уже бодрствовал. Взвалив на себя рюкзаки, мы отправились в чащу леса в поисках ночлега.

Оставалось последнее задание. Нам нужно было спрятаться, выставив наблюдательные посты. Если противник не обнаружит нас до двух часов ночи, то победа за нами. А дальше – сон и с утра марш в палаточный лагерь. Наконец-то ППЛ подходил к своему завершению. Путь к месту, где предстояло затаиться, лежал через чащу леса. Организм был настолько истощен, что стоило запнуться о ветку и упасть, как подняться самостоятельно уже не было сил. Те, кто шел рядом помогали подняться, и только после этого можно было бессознательно продолжать движение.

В Великую Отечественную войну в оккупированных фашистами лесах действовала наша разведывательно-диверсионная группа, носившая название «Джек». Точнее с июля по декабрь 1944 года. Ребята успешно скрывались от облав, проводили разведывательную и подрывную деятельность в тылу врага, передавали информацию в центр на протяжении полугода. Т.е. это был ППЛ длиною в шесть месяцев, в реальной боевой обстановке. У меня это в голове не укладывалось. Я уже через неделю еле ноги волочил, а мои ровесники досаждали фашистам полгода. Причем изначально в группе было 9 человек. Но до конца дожили лишь двое. Тем не менее с поставленной задачей группа справилась. Уму непостижимо!

Чтобы как-то поднять боевой дух, я напевал уже известную песню, ту самую, что крутилась в голове перед первым прыжком.

Наконец вышли к точке, где предстояло выполнить последнее задание. Оборудовав территорию и выставив наблюдательные посты, мы принялись ждать «противника». Глубокая ночь, чистое небо, звезды и предвкушение скорого возврата в палаточный лагерь. Я заступил на смену наблюдательного поста. Мыслями уже был в лагере. Теперь заготовка дров казалась раем, а еда в столовой палатке – просто изысканным деликатесом. От сухого пайка мучала изжога. Абсолютная тишина. Ни малейшего признака приближающегося врага.

Слышал, что на войне дают специальные таблетки для тех, кому предстоит задание длинной в несколько суток. Эти таблетки позволяют не спать до трех дней. Потом, правда, приходится отсыпаться сутки, но все же. Сейчас бы мне такую таблетку, чтобы не заснуть. Сон на посту – дело опасное.

Однажды нам показывали видео, к чему это приводит. Видеокассету забрали у мертвого душмана в горах Чечни. Там была запись, как духи, придя на наш блокпост, обнаружили спящими всех часовых. Разумеется, без особого шума весь личный состав блок поста был обезврежен и связан. После чего на камеру каждому связанному мальчишке бородатый дух огромным ножом перерезал горло, выпуская кровь, чтобы парень подольше мучился и не умирал сразу. А когда смерть подступала, то отрезал голову полностью и клал ее на спину уже умершему парнишке. Жестокая правда войны и цены за сон на посту. Такие мысли не давали мне уснуть.

Вдруг послышались выстрелы! Что это!? Неужели нас обнаружили? Я не поверил глазам, когда из-за березы показался танк. Затем второй. Потом еще один. И вот уже солдаты противника бегут к нашей ночлежке. Я пытался достать автомат – и не мог. Да что с ним такое?

Так же внезапно, как все это появилось, так же внезапно все исчезло. А я проснулся от ударов по голове, которые наносил дембель по имени Амир, тот самый товарищ по сборной, посоветовавший мочегонное для сгонки веса.

– Ты че спишь! – сквозь зубы цедил он, продолжая наносить удары в голову.

– Я не спал, я все видел, – отвечал я, уклоняясь.

– Что ты видел?

– Я все видел. Слышал выстрелы, солдаты бежали, танки видел.

– Ты что гонишь?

– Да говорю же, все расскажу, что было. Атаку противника пропустили. Выстрелы. Неужели не слышал никто?

– Дебил, тут стрельбище рядом, оттуда и выстрелы.

Он с подозрением посмотрел на меня, затем покрутив пальцем у виска, удалился проверять следующий пост.

Значит, это был лишь сон. Хорошо, что так. Больше я не засыпал в эту ночь.

Вскоре был сигнал на общий сбор, означавший, что время вышло, и мы победили. Остатки холостых патронов были расстреляны праздничным салютом. Показался рассвет. Быстрый завтрак. Уничтожение следов присутствия, и вот он – долгожданный марш в лагерь.

Нас встречал начальник разведки.

– Ну что, макаки!? – начал он оптимистично. – У вас жалкий вид. Стоите, жуете замерзшие сопли. А если завтра война? Вы погибните все в первом же бою.

Дальше была история о погибшем взводе и что нас ждет та же участь, если не будем уделять должное время и внимание личной подготовке. После этого радостного приветствия были объявлены лучшие и худшие группы по итогам ППЛ.

Праздничный обед и отдых. Наконец—то можно было выспаться.

На следующее утро был медицинский осмотр, который выявил у меня обморожение пальцев ног, о чем свидетельствовали волдыри и почерневшие ногти больших пальцев. Военный врач провел предварительную обработку, обрезал волдыри и почерневшие части кожи. После обработал зеленкой и перевязал. Так я вернулся в расположение бригады на пару дней раньше остальных. Полевой выход для меня был закончен. Как итог я потерял около восьми килограмм веса, получил незабываемый опыт и каждый день ходил на перевязки в медицинскую роту. Помимо обморожений обнаружились мозоли и ссадины, которые начали загнивать и требовали тщательной обработки. Организм был крайне истощен. Если до полевого я мог отжиматься порядка 40—50 раз и подтягиваться 15, то теперь я отжимался лишь 5, а подтягивался кое-как 1 раз.

Предстоял период восстановления. Личный состав вернулся в расположение, и будни потекли своим чередом. По понятным причинам я был отстранен на некоторый промежуток времени от физических нагрузок. Но уже через пару недель встал в строй, готовый переносить тяготы и лишения военной службы. Симулировать возможности не было.