Текст книги "Столкновение"

Качок, ожидавший запропастившегося хозяина дома, состроил зверскую рожу, шагнув ему навстречу:

– Пацан, это ты, что ли, экстрасенсом будешь? Че, мля, сказать не мог?

– Здравствуйте! Откуда я знаю, кто вам нужен, – дипломатично ответил Вадим. Опять никто не хочет с ним здороваться и представляться – такое впечатление, что об этикете и нормах поведения в городе не имеют понятия. – Вы бы сразу определились: к бабке вам или к кому другому, в поселке из медицинских учреждений еще есть фельдшерский пункт.

– Ты че, баклан, самый умный? – Глаза качка налились дурной кровью, казалось, он сейчас сорвется и бросится на Вадима с кулаками. Пассажиры в машине сидели тише воды ниже травы, хотя они не могли слышать разговора из-за музыки (как ни странно – классической), доносившейся из салона. – Решил поприкалываться?

Вадим спокойно смотрел на накручивающего себя мужчину, размышляя о том, что помощь психолога и невропатолога тому не помешает. Слишком возбудимый, ему стоит подлечить нервишки. Почему некоторые до сих пор живут по принципам и понятиям девяностых годов прошлого столетия? Базар-вокзал. Скупщики таежных разносолов из Хабаровска рассказывали, что современный рэкет обзавелся манерами, галстуками, костюмами-тройками, юридической поддержкой и дань собирает с улыбками на лицах. Соответственно клиентам не так больно расставаться с честно заработанными деньгами. Пожав плечами в ответ на последнее заявление, Вадим молча повернулся к калитке. В спор и словесную перепалку влезать он не хотел, да и никогда не был особо силен в искусстве «базара», обычно довольствуясь кулаками. В школе его не задирали даже самые отъявленные двоечники, не боялся он и качка. Был тот ненамного больше его самого.

– Стоять! – На плечо легла тяжелая рука.

– Руку уберите! – сказал Вадим.

– Мы не закончили разговор.

– Закончили!

– Не понял…

– Тут понимать нечего. Мне не о чем с вами разговаривать. Руку уберите!

– А то что?

Вадим скинул с плеча чужую руку, развернувшись к водителю джипа: когда и как он успел перейти на второе зрение – он не помнил, для него было важным, что его противник светился яркими цветами здоровья. Он выпустил силу, мысленно прокачивая энергию через каналы на руках, действуя точно так же, как при лечении людей. Энергия сконцентрировалась на ладони и выстрелила в крепыша. Светящиеся жгутики на горле качка оказались передавленными белым лассо, вытянувшимся из руки Вадима. Мужчина натужно задышал, потом скривился, хватаясь руками за горло, и рухнул на колени, пытаясь вдохнуть воздух.

– Отпусти его! Дарт Вейдер недоделанный! – раздался звонкий девичий голос.

– Проваливай! – сказал Вадим мужчине, освободив того от энергетического захвата.

Освобожденный перестал скрести руками по невидимой удавке, сделал глубокий вдох, порозовев лицом.

– С-с-сука… – прохрипел он, – падла, ты что творишь…

– Мало? Могу добавить! – Вторая волна гнева чуть не захлестнула парня.

– Только попробуй! – донеслось со стороны машины. – Папа за Вадима тебя заживо похоронит!

– Проваливайте, – повторил «деревенский» Вадим городскому тезке и его звонкоголосой заступнице, демонстративно отвернувшись от четырехколесного «коня». Он специально не обращал внимания на девчонку и не смотрел в ее сторону, чтобы не увидеть ауру и темные болезненные метки в разноцветье человеческого тела. Стоит только глянуть на говорунью, разглядеть наличие недуга, и он не сможет отказать в помощи. Понтовая девчонка въедет во двор на одной жалости, чего Вадим совсем не хотел, потому предпочел игнорировать болезных гостей. Пелагея Матвеевна наказывала не грешить. Будет ли грехом обычное игнорирование? Трудно сказать… От того, что страус, спасаясь от проблем, прячет голову в песок, напасти не делаются невидимыми. Спрятаться от них можно, можно их игнорировать, но от этого сами они никуда не денутся, настигнув убегающего от их внимания в самый неподходящий момент, навернув бедолагу вдоль и поперек хребтины.

Он понимал, что маленький конфликт у ворот может иметь большие последствия. Наблюдатели за соседскими заборами раздуют муху в слона, добавят пикантных деталей, и пересказ, обрастая надуманными подробностями, пойдет гулять по поселку. Поселковые слухи и бредни воспаленного сознания некоторых кумушек не так страшны, как возможная реакция городского пижона. Красный петух любит сухое дерево… Свои побоятся связываться с кочетом, а городским падальщикам бояться нечего, так что последствия могут быть самые разные.

Вадим опять не к месту вспомнил Ширшиху – она никогда никому не отказывала в помощи. Но старуха была куда как опытней и сильней молодого, необученного преемника – знахарка издали чувствовала неприятных для нее людей, умело избегая встречи с ними. Хитрая бабулька знала, как и когда применять отвод глаз. Наследник дара этим хитрым искусством еще не овладел, посему не был застрахован от форс-мажоров в общении с «татарами незваными», типа отползающего от него тезки.

Щелкнув засовом на калитке, Вадим отделил себя от внешнего мира и его забот. Старый, добрый аутотренинг порой творит чудеса. Не оглядываясь, он скрылся в доме.

Джип некоторое время давил неподвижными колесами подтаявшую землю у ворот, неясные людские контуры, скрытые тонировкой, наклонялись друг к другу, по всей видимости решая, как поступить. Минут через десять с резкой перегазовкой «японец» сорвался с места, разбрызгивая весеннюю грязь и серый рыхлый снег, и быстро скрылся за поворотом.

Тетка Лариса долго наблюдала за темным неподвижным силуэтом, застывшим в окне беловского дома, что выходило аккурат на ворота и хорошо просматривалось из ее кухни. Замершего в ступоре парня со спины подсвечивало солнечными лучами, которые били в угловое окно. Иногда соседке казалось, что Вадим качается из стороны в сторону, но вскоре она разобралась, что это шевелится тюль, складками которого играет прорывающийся через открытую форточку сквозняк.

Любопытная соседка пыталась разобраться в том, свидетелем чего она стала не так давно. Лариса всегда была наблюдательной, зачастую подмечая то, что упустили другие. Она умела анализировать и давать оценку различным мелким и незаметным фактам. Пусть ее способность замечать скрытое и неочевидное была чисто бытовой, но она помогала женщине всегда быть в курсе всех курсирующих по Таежному слухов и сплетен, и, что немаловажно, выделять из сплетен реальные факты, составляя реальную картину того или иного события.

Лариса видела, что Ширшиха с малолетства привечает беловского внучка, подолгу чем-то занимается с ним в доме или что-то рассказывает мальчишке, сидя на сколоченной им же для древней знахарки лавке. Такое отношение нелюдимой бабки к кому-либо само по себе могло родить не одну сплетню, но Ларисе хватало ума и такта не лезть туда, куда ее не просят. Ширшиха могла запросто сглазить или наслать порчу. Старухе было далеко за сто лет, но сил от этого у нее меньше не становилось. Характерным показателем было поведение заезжих цыган, десятой дорогой обходивших дом деревенской знахарки. Чувствовали ромалэ силу, предпочитая не связываться с ее источником.

Лариса знала, что подобные Ширшихе просто так не умирают. Ведьмы и колдуны не могут покинуть бренный мир, не передав дар. Не поэтому ли старая карга – Пелагея, привечала мальца? Ведьма растила наследника, а Белов-старший никак ей не препятствовал. Или заколдовала его знахарка, или хитрый дед сам подтолкнул внука к ведьме. Старики вспоминали, что дед старого хитрована слыл сильным колдуном, не только заговаривая в тайге зверя, но и насылая дождь в засушливые годы. Потом сила у Беловых уснула, проснувшись через четыре колена. Сколько лет прошло? Значит, правду люди говорят, что силу наследуют через четыре поколения. Ай да Белов, ай да старый хрыч! Всех перехитрил. Женщина нервным жестом поправила выбившиеся из-под платка волосы, вспоминая канувший в лету сентябрь, смерть Ширшихи. Ведьма передала дар – и Вадим принял. Сам принял, добровольно. Сила передается только с согласия принимающего. Досталась ноша парню… и ведь выдержал, вынес на плечах и смерть стариков, и овладение даром, не сломался. У Беловых всегда был стальной стержень. Почти всегда… Непутевая дочь не в счет, зато сын у нее копией деда получился, обломал мать с наследством, как нашкодившую девчонку, прогнал прочь. Пусть радуется, дура, что вовсе от порога о́тчего не отрекли. Такой может… Лариса посмотрела на заплывшие грязью следы джипа на дороге и плотнее закуталась в шаль…

Приезжий ей сразу не понравился – наглый слишком. Стоило увидеть возвращающегося из сельмага Вадима, как она быстро закруглила вынужденную беседу, поспешив занять место у окна и подспудно гадая: пустит Белов приезжих в дом или откажет в гостеприимстве? Отказал… Женщина вздрогнула и поежилась от волны холодных мурашек, пробежавших по спине. Для себя она решила, что накажет родственникам и соседям никогда не задирать молодого знахаря. Не дай бог столкнуться лицом к лицу с испивающим саму душу холодом, льющимся из глаз парня, в один миг ставшего похожим на ту, что взмахом косы отбирает жизнь. В тот миг Лариса подумала, что Вадим убьет городского здоровяка. Тот уже и хрипеть перестал, завалившись на бок, но Белов сумел обуздать ярость и отпустил приезжего дурака. Женщина машинально перекрестилась: вот, Вадимка, и вторая сторона монеты…

Мир менялся, рушился на глазах; то, что раньше казалось незыблемым, оплывало подобно восковой свече. Яркий, трепещущий огонек на конце фитиля дарил не только свет – он открывал глаза на скрытое в тенях, пляшущее под фривольные изгибы пламени…

В голове было на удивление пусто. Мысли, которые роились в черепушке, попрятались в укромных уголках. Сам хозяин пустой головы бездумно пялился на почерневший снег за окном, не замечая ни сквозняка, ни стылого весеннего холодка, облизывающего углы комнаты и оседавшего легкой сыростью на отпотевающих гладких и стеклянных поверхностях. Пробравшись стылыми пальцами под тонкую ткань одежд, холод привел человека в чувство.

Зябко поежившись, Вадим отошел от окна. Уже вечер? Это сколько же он изображал из себя статую? Хорошо, в доме голубей нет, а то уляпали бы голову пометом, он бы и не заметил. Старые ходики с грузиками-шишечками, натужно скрипнув, отбили семь часов вечера. Сильно его припекло, однако… Вадим посмотрел в окно. Вечереет, тетка Лариса что-то кричит мужу и гневно тычет рукой в бадью с картофельными очистками и запаренным комбикормом… Парень спохватился – на соседку смотрит, а у самого скотина не кормлена! Быстро переодевшись, он развел с утра запаренный комбикорм теплой водой из бойлера, разделив смесь по ведрам. Большое – Зорьке, маленькое – Темчику, которого он потихоньку прикармливал, отучая от молока, но тело́к нет-нет да и пробирался к мамке, выдудонивая ее досуха. Стоило войти в стайку, сразу стало понятно, что парного молока на ужин не будет. Темчик умудрился вновь пролезть к мамке и сделать свое черное дело, оставив нерадивого хозяина без пайки. Нечего, родимый, ушами хлопать и изображать из себя статую. Беззлобно выругавшись и загнав наглого бычка на место, Вадим вычистил навоз и подсыпал на пол свежей соломы. После чего накормил мычащих и кудахтающих, разжившись в летках четырьмя свежими яйцами. За неимением лучших вариантов, на ужин будет глазунья с помидором и зеленым луком. Последний, как и укроп с петрушкой, парень второй год выращивал в подполье в специальных ящиках с сырыми опилками. В роли солнышка выступали лампочки. Места ящики занимали немного, зато в любой сезон в доме была зелень.

Глядя через открытую заслонку на пляшущие языки пламени, весело пожиравшие трещащие полешки, Вадим погрузился в себя, вспоминая не столь далекие события, выбившие его из наезженной за зиму колеи.

…Это было неожиданно приятно – держать чужую жизнь в кулаке. Теплая истома, как сладостная нега после секса, растекалась в тот момент по телу. Это была ВЛАСТЬ над жизнью и смертью, манящая и притягательная. Она дарила силу, а не отбирала ее, как при лечении, и ложилась на язык сладким привкусом, а не приторной горечью человеческой боли. Он едва сдержался, еле-еле устоял на грани, чуть было с головой не нырнув в темный омут. Молодой знахарь звериным чутьем смекнул, что омут может не выпустить его обратно. Выпивая чужую жизнь, он был похож на наркомана, испытывающего кайф-приход. Так и подсесть недолго… Осознав это, он ужаснулся и разжал руку, выпустив энергетический поводок, который сжимал шею городского тезки. Звонкий окрик девчонки, обозвавшей его Дартом Вейдером, послужил своеобразным толчком. В голове зароились воспоминания, и слова Пелагеи Матвеевны, сказанные перед смертью. «Не греши», – проронила она. Без сомнения, Ширшиха намекала на вторую сторону дара, доставшегося парню. Первая – лечит, вторая – калечит. Спровадив непрошеных гостей, он впервые серьезно задумался над тем, что ему досталось, и был ли это только дар почившей в бозе знахарки. Только ли? Сколько бы он ни бился, не искал ответы, ясно было одно: теперь ему предстоит всю оставшуюся жизнь балансировать между аверсом и реверсом доставшейся в наследство монеты, которую нельзя было причислить ни к золотому дублону, ни к медному грошу, ибо обе стороны требовали в первую очередь ответственности. Да-а, с его даром можно было озолотиться или сгинуть ни за грош, либо отвернуться от мира, живя затворником, как сделала Пелагея Ширшова…

Вадим поставил на печь любимую бабушкину чугунную сковородку, которую, если честно, не променял бы ни на какой самый модный тефлоновый «Тефаль». Никакое разрекламированное чудо не могло сравниться с чугунным раритетом производства тридцатых годов прошлого века. Сковорода была волшебной. На ней не подгорали блины, картошка будто сама собой прожаривалась до золотистой корочки, и все, что на ней готовилось, было произведением кулинарного искусства. Даже простая глазунья превращалась в царский ужин, а не становилась завтраком вечно голодного студента.

Перекусив приготовленной на скорую руку глазуньей, он уселся в старое кресло, в котором любил читать книги, переняв привычку от деда. В этом старом, продавленном кресле, наделенном особой аурой, думалось по-особому легко. Все важные решения принимались парнем после часа-другого кресельных раздумий.

«Будем исходить из того, – думал Вадим, – что дед знал или подозревал о наличии у меня экстрасенсорных возможностей. Значит, для этого были какие-то предпосылки или зацепки, смог же он сделать соответствующие выводы, как и Ширшиха. Почему Пелагея Матвеевна предложила дар мне, на каком основании? Думай, Дарт Вейдер, думай. Как дед, живя в тайге, мог увидеть в тебе знахаря?»

Тут у Вадима что-то щелкнуло в голове. Мысленный поток зацепился за слово «тайга». Да, лес для него был вторым домом, он никогда не блудил, не боялся зверя, всегда находил грибные и ягодные места, даже в самый неурожай не возвращался домой пустым. Любой овощ, посаженный им на огороде, всходил и созревал на неделю раньше, чем у соседей, картошка практически никогда не «болела», скотина и животные всегда тянулись к нему. Вадим вспомнил реакцию пасечника – деда Бондаря, когда он, семилетний пацан, уселся на спину Бугру – громадному кобелю, охранявшему таежную пасеку от поползновения косолапых любителей меда. Бугор был из породы то ли неделянов, то ли наделянов[3]3
  Правильно: меделян. Это довольно крупная молосоидная собака с силой и мощью бульдога, стойкостью, выдержкой и благородством мастифа, обладающая превосходной шерстью с подпухом, что защищает ее от длительных зимних морозов. Прекрасный семейный страж и компаньон, особенно для загородной жизни. Свое название получила в честь древней, безвозвратно утерянной, истинно русской породы – меделянская собака, которая и стала прототипом современного меделяна.


[Закрыть], весил под восемьдесят килограммов и не боялся никого. За то и был отправлен в лес, ибо кобель мог выйти победителем в противостоянии один на один с косолапым. Пес слушался и подпускал к себе только хозяина, и каково же было удивление последнего, когда малолетний шкет вдруг взнуздывает грозного стража, и тот безропотно катает его по поляне на манер ласкового пони. Старший Белов тогда только посмеялся в усы, хлопнул Бондаря по плечу и о чем-то ненадолго задумался. О чем думал дед?

Вадим по-стариковски покряхтел, разминая онемевшие от долгого сидения ноги. Встав, он походил по комнате, подкинул дров в печку, после чего вернулся на насиженное место. Мысли потекли по накатанной колее, возвращаясь в минувшее детство. Дед ни слова не сказал против походов внука к соседке. Белов-старший всегда почтительно обращался со сморщенной бабуськой, она отвечала ему той же монетой. Странно, почему Вадим не замечал или не вспоминал об этом раньше? Ширшиха никого не пускала в личное пространство, но почему-то сделала исключение для него и деда. С бабушкой знахарка держалась тоже ровно, конечно, без того пиетета, с которым она относилась к нему. Парень чувствовал, что ответ кроется где-то рядом, стоит только потянуться рукой в нужном направлении… но отгадка постоянно ускользала, словно он что-то позабыл, и этот маленький нюанс не дает мозаике сложиться в цельную, завершенную картину. Несомненно, дед знал о его предрасположенности. Ширшиха тоже знала и, возможно, учила его, но почему он ничего этого не помнит? Почему?

Вадим тонул. Сил не осталось даже на то, чтобы просто барахтаться, но он продолжал упорно бить руками по темной морской глади. Ноги с каждой секундой становились тяжелее, теряя чувствительность в холодной воде. Скоро и тело станет таким же, как оледеневшие ступни, и тогда – прощай, небо; здравствуйте, раки! Берег… ему бы суметь догрести до берега, темная полоска которого не становилась ближе из-за течения, уносящего жертву в бескрайний океан. Вадима сковало холодом, одеревеневшие руки повисли безвольными плетями, вынырнувший из глубин водоворот ухватил его за голени и потянул вниз, темная вода сомкнулась над головой, грудь сдавило от нехватки воздуха. Морская бездна раскрыла пасть. Проводив взглядом последние пузырьки, выпущенные из сжатых давлением легких, он открыл в немом крике рот и проснулся…

Сердце с бешеными перебоями стучало о грудную клетку, казалось, что оно вот-вот проломит хлипкую преграду и выпрыгнет наружу. Мышцы между ребрами болезненно стянуло. Как говорят в народе – ни вздохнуть ни п…ть.

– Приснится же… – прошептали посиневшие губы. Вадим, смахнув со лба обильную испарину, дернулся встать с кресла и тут же скривился от сонма мурашек, побежавших по затекшим от долгого сидения в неудобной позе конечностям.

Старые ходики, дернув шишечками с облетевшей позолотой, отстучали четыре часа.

– Вот это я даванул…

Поджимая озябшие пальцы ног, кресельный засоня проковылял до окна и захлопнул форточку. Дрова в печи давным-давно прогорели. Судя по тому, что уголья и зола не давали искр, когда их пошевелили кочергой, а стылый уличный холод, пролезший через форточку и дымовую трубу с открытым на всю катушку дымоходом, вольготно обосновался в доме, случилось это часа три назад. Вадим выбрал совком золу, накидал на колосники огрызков бересты с тонкими расколотыми полешками и чиркнул спичкой. Вскоре горячее пламя жадно чавкало, поедая свежую порцию дров и плотоядно поглядывая на ведерко уголька. Холод недовольно сдавал захваченные позиции, оседая каплями слез на запотевших окнах.

– Надо переделать бак на печное отопление, – сказал Вадим сам себе, смотря на радиаторы.

Два года назад они с дедом установили в доме алюминиевые радиаторы и небольшой расширительный бачок, который смонтировали на кухне. Нагревалась вода парой электрических тэнов, врезанных в самодельный бак бойлера. Для того чтобы обеспечить нормальную циркуляцию, в трубу, идущую от бойлера, был врезан маленький циркулярный насос. Первый месяц деревенские Самоделкины нарадоваться не могли на сотворенное чудо инженерной мысли, но получив счет за электроэнергию – призадумались. В пересчете на рубли новодел за один месяц скушал две с половиной тысячи целковых. Удовольствие выходило не из дешевых.

– Поторопились мы, Вадимка, – помяв в руках бумажку от Энергосбыта, задумчиво сказал дед. – Хорошо-то оно хорошо, дык оно все равно что печь червонцами топить, а ведь еще морозов настоящих не было. Дорогое удовольствие-то выходит.

Покумекав, мастера приняли соломоново решение. В обиход была запущена следующая схема – тэны подключались к пускателю с цифровым таймером, который включал бойлер с часу ночи до шести утра. Не зря же в доме установлен двухтарифный счетчик, так пусть оправдывает себя. Днем топили печь. Вадим было заикнулся о способах обмануть злокозненный прибор учета, но дед так глянул на него, что махинатор проглотил и слюну, и заготовленную пылкую речь.

– Никогда Беловы не воровали! – рявкнул старик, как обрезал. На сих словах конфликт с нечистой совестью был исчерпан.

Пока дед с бабушкой были живы и получали, как говаривал дед, «стипендию на пенсионный постой», он не особо задумывался об экономии. Денег Беловым хватало. Со смертью стариков парень уже сам отвечал за холостяцкий бюджет и предпочитал экономить копейку, которая, как известно, бакшишем рубль огребает. Планы на университет никак не гармонировали с растратами на электроэнергию. С наступлением оттепелей электроотопление было выведено из работы. Тепловой режим в доме поддерживался исконным деревенским методом через дрова и уголь. Стоило хозяину заснуть в кресле и забыть о дровах, форточке и капризной весенней погоде, как та сама напомнила о себе двадцатиградусным морозцем и порывистым ветерком.

Поняв, что заснуть больше не получится, Вадим взялся за хозяйские хлопоты. Вечером заниматься ими было как-то недосуг. Голова была занята другими думами.

Запарив комбикорм и нарубив тыкву, он включил телевизор. Бумкающий на краю сознания «матюгальник» позволял несколько расслабиться и не чувствовать себя одиноким.

– Люк! – Вадим чуть не поперхнулся чаем. – Люк! Я твой отец! – вещал с голубого экрана мужик в черном плаще и маске.

Парень развернулся к телевизору.

– Брутальный мужик, реальный чувак, – буркнул он. – И чего на бедного наезжают? Мне бы еще фонарик, как у него. Таким было бы прикольно дрова колоть.

Вадим улыбнулся, представив себя за колкой поленьев лазерным мечом. Вечерние метания и страхи в свете нового дня показались несущественными. Стоило ли себя так накручивать, и из-за чего? До него жили с подобным даром, и он проживет. Сейчас новоприобретенная способность воспринималась по-иному. Он смотрел на экран и думал о том, что в жизни нет черного и белого. Цвета придумали люди, добро и зло так часто меняются местами, что порой сами не знают, кто из них кто. Еще бы, ведь историю пишет победитель… Добро, по жизни, всегда побеждает зло! Ставит его на колени и зверски забивает ногами.

Новая грань дара, как новое испытание на прочность и способность остаться человеком. Дар – это как припасенный пулемет в хозяйстве или бронепоезд на запасном пути. Кушать и денег не просит… Вадим допил чай, посмотрел на дно кружки, грустно улыбнулся и подумал о том, что не мешало бы плотно налечь на тренинг самоконтроля. Резюмируя недавние размышления, он пришел к выводу – тренировать следует обе стороны дара или даров, однобокое развитие ни к чему хорошему не приведет и никогда не приводило. Контроль, контроль и еще раз контроль! Бронепоезд бронепоездом, но если у него сорвет тормоза? Значит, надо сделать так, чтобы их не сорвало, а поможет ему… Великая сила – интернет, сколько знаний скрывают твои бездонные виртуальные пространства, поделишься ли ты ими?

– Гугл в помощь, – сказал Вадим, ставя грязную посуду в раковину.

Преодолев стены курятников и прозрачные преграды оконных стекол, до молодого знахаря донесся крик петухов. Здравствуй, день грядущий.

До обеда небо хмурилось мутной дымкой и рваными облаками. Ветер стаскивал серых странниц в одну кучу, набивая себе перину. Как-то незаметно хмарь заполнила все уголки небосвода. От горизонта до горизонта теснились тяжелые, наполненные снегом подушки. Чуть погоняв их, ветер плюхнулся на приготовленное ложе, выбив из перины белый пух. Белая стена снегопада накрыла Таежный и окружающие поселок сопки.

Вадим лениво помахивал лопатой, расчищая дорожки к бане и могилкам деда и бабушки. Снегопад не прекращался. За какой-то час снегу навалило по колено. Если не поработать сейчас, то к вечеру до бани и с бульдозером будет не пробиться. Хвостатый сторож, спущенный с цепи, гавкая на все подряд, словно молодой щенок, носился вокруг. Он то целиком зарывался в мягкие свежие сугробы, то хватал пастью белую снежную массу, облизываясь, будто это не снег, а кусок парного мяса, то прыгал на лопату, играючи кусая черенок. Хозяин четвероногого друга временами подначивал пса, вываливая на него с лопаты плотные комья снега. Хвостатый ненадолго отбегал в сторону, делая вид, что обиделся, но через пару мгновений лающий торнадо вновь нарезал круги вокруг парня. Пройдя дорожки по второму кругу, Вадим бросил бесполезное занятие. Снег, словно песок, гонимый пустынным суховеем, на глазах переметал расчищенную тропу.

Поселок словно вымер. Непроглядное снежное покрывало всех по домам разогнало, даже собаки предпочитали не высовываться из будок, чего уж говорить о людях. Неугомонные иркутяне и те не казали носу из отгроханной хоромины. Кроме Степана, но тот с некоторых пор обитался по другому адресу, охраняя покой невесты. На работу Загоруйко являлся во всем выстиранном и выглаженном, лоснясь от домашних разносолов и с мечтательной искрой в глазах. Все его разговоры вертелись вокруг Тонечки, а когда Антонина проговорилась о своей непраздности, радости будущего папаши не было границ. Жених и невеста в тот же вечер заявились к Вадиму с возом горячительного и приглашением на свадьбу. Коньяк, вино и конфеты тот принял, а от приглашения ненавязчиво отказался, мотивируя отказ взмахом руки и указующим перстом, ткнувшим в стайки и дом. Как и на кого хозяйство бросить? Ведь знаменательное событие Степан и Тоня решили перенести в Иркутск. Бригада обсуждала новость бурно. Фомин не стал кочевряжиться, объявив следующий день выходным. Бригадир в уме подсчитал количество водки, сделав для себя неутешительный логичный вывод – болеть народ будет сурово и работники из них в это время никакие. Но действительность оказалась не столь мрачна, как предрекали прогнозы многоопытного Геннадия Михайловича. Ребята праздновали весело, с песнями и шутками-прибаутками, Тоня, несомненно, была королевой вечера. Никто не напился, больше половины «снарядов» так и осталось нераспечатанными. Оставшуюся «беленькую» рачительный Фомин припрятал до лучших времен.

Вадим сидел дома и впервые за долгое время не знал, чем заняться. Телевизор смотреть не хотелось. С Интернетом был облом. Связь через «МегаФон»-модем присутствовала, но скорость была такая, что и Смерть повесится, пока дождется загрузки чего-либо. Книги все перечитаны на сто рядов; заниматься весь день аутотренингом? Увольте! Поэтому лай Снежка был встречен с некоторой радостью. Подкрадывающаяся хандра спряталась до следующего раза. Кто-то едет…

По дороге, натужно переваливаясь с боку на бок и через сугробы, загребая бампером снег, катило очередное внедорожное чудо японского автопрома. К бабке не ходи – водитель джипа правил своего «коня» к дому с известным адресом. Вадим вышел на порог. Внедорожник, нарезая колею, подкатил к его воротам. Машина была другая, нежели вчера, хоть и той же марки. Тонированные «лендкрузеры» отличались номерами. Пробившийся через снежные завалы джип был из родного региона. Зачастили гости, зачастили. И снежная буря им не помеха – видимо, серьезно припекло. За лобовым стеклом угадывались силуэты двоих, судя по контурам – женские, что подтвердилось через пяток секунд. Открыв водительскую дверь, на снег спрыгнула стройная девушка в коротеньком пуховичке.

– Встречай гостей, Белов! – задорным голосом крикнула она.

– Валька? – Вадим узнал гостью. – Пчелка! Ты ли это?

– Гляди-ка, узнал! Я, Белый, я! Ты ротик-то закрой, челюсть – она не казенная; или решил за бульдозер поработать? Почистишь дорогу до моих предков?

– Пожужжи мне…

– Ну-ну, напугал ежа голым задом.

– Тебя, Пчелка, напугаешь. – Вадим открыл калитку и подошел к Валентине.

– Привет, Беленький! – Девушка, повиснув на его плечах, смачно чмокнула парня в губы. – Белый, тебя бриться не учили? Совсем одичал тут без присмотра. Чуть все лицо не ободрал мне своей щетиной.

Вадим улыбнулся. Больше двух лет прошло, а Валентина все такая же. Непоседливый, непосредственный, бесцеремонный и очаровательный вихрь на стройных ножках. За два года девушка еще больше похорошела и расцвела. Жизнь в городе пошла ей на пользу. Он сразу отметил профессиональный неброский макияж, призванный оттенять естественную красоту, а не заменять ее, и холеные ухоженные руки с аккуратными ноготками. Физическим трудом Валя себя явно не изнуряла.

– Привет, красавица! – Вадим, ничуть не стесняясь второй гостьи, хлопнул Валю по круглой попке, затянутой джинсами.

– Подлизываешься? – В ответ девушка шутливо ударила его по рукам.

– Констатирую.

– Беленький, ты такой же неотесанный чурбан, каким был два года назад… и что я в тебе нашла? Нет чтобы завалить даму комплиментами, ты сразу руки распускаешь.

– Пчелка, мне просто интересно, каким медом тебя кормили в городе, что у тебя распухли самые привлекательные места; ты извини, не смог удержаться.

– И где тот скромный мальчик, которого я помню? Признавайся, куда ты дел Беленького, который постоянно был красненький?

– Пропил. Чем еще у нас можно заниматься? – Вадим пожал плечами.

– Белов, тебя не учили, что обманывать нехорошо? Мне тут синичка на хвосте принесла, что ты на досуге колдуном заделался.

– Ага, есть такое. На метле летаю. Младенцев в котлах варю; порча, сглазы, привороты – за полцены. Тебе, как ВИП-клиенту, – бесплатно. Предки нашептали?

– Почему сразу «нашептали»? Маман каждый раз, как я домой звоню, про тебя новую байку рассказывает. Я девушка доверчивая, но даже я не знаю, чему можно верить, а чему нет.

– Не вытерпела и решила поинтересоваться у первоисточника?

– Типа того. Помощь твоя нужна. – Валентина моментально перешла на деловой тон.

– Помилуйте, хозяйка, чем деревенский холоп может помочь барыне из города? – продолжая дурачиться, ответил Вадим. Он давно оценил состояние ауры и цветовую палитру органов девушки, не найдя ничего болезненного, кроме пары мелочей.

– Если ты про джип, то он не мой.

– Как я понимаю, и помощь нужна не тебе. – Вадим сбросил маску недалекого крестьянина.

– Умница, возьми с полки пирожок.

– Пчелка, крылья поотрываю! Девушка, – парень повернулся к джипу, – Валентина случайно не ради вас распинается?

– Ради меня. Здравствуйте, меня зовут Ирина.

Пассажирка вышла из машины, оказавшись стройной женщиной с тонкой талией, высокой грудью и копной черных вьющихся волос, обрамляющих миловидное аристократичное лицо, форма которого напоминала сердечко. Высокие скулы задавали тон, прямой носик и пухлые губки смягчали линию подбородка, но царствовали над всем зеленющие глазищи. Проснувшийся в парне знахарь возраст Ирины оценил в двадцать восемь – тридцать лет.