Текст книги "Лунная поляна. Серия «Бессмертный полк»"

Лунная поляна
Серия «Бессмертный полк»
Александр Щербаков-Ижевский

Светлой памяти моего отца Ивана Петровича Щербакова (28.10.23 – 10.06.64) посвящаю…

Вечный ореол бессмертия и лавры победителей героям Великой Отечественной войны!

Северо-Западный фронт.

Новгородская область, Старая Русса-Демянск-Рамушево.

7-я гвардейская стрелковая дивизия, 14-й гвардейский стрелковый полк.

1-я миномётная рота

Июль 1943 года.

Редактор Анна Леонидовна Павлова

Корректор Игорь Иванович Рысаев

Дизайнер обложки Александр Иванович Щербаков

© Александр Щербаков-Ижевский, 2017

© Александр Иванович Щербаков, дизайн обложки, 2017

ISBN 978-5-4485-0569-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Среди защитников Родины ходили упорные и разноречивые слухи, которые старались оберегать от богохульников, комиссаров и политработников.

Как правило, речь шла о солдатском чистилище.

О фронтовом предбаннике, что в шаге от бессмертия.

Сказывали, что сержант Федотов из нашего 14-го гвардейского стрелкового полка толи случайно, толи намеренно, но оказался на луговом перелесье. Как раз после ожесточенного и жертвенного ночного сражения, что случился 19-го июля у реки Полисти.

Он воочию предстал среди нескончаемых болот посередке этой Лунной поляны.

То бишь, в самом сердце чистилища.

А в роте его потеряли и считали пропавшим без вести.

Но нет.

Как снег на голову объявился он в расположении части через пару дней. Федотов внезапно вырос, будто из-под земли.

Предстал перед глазами боевых товарищей живехоньким, целым и невредимым. Во всей красе и при доблести. В ликовании и торжестве, что жив остался.

После радостной встречи он рассказал о младшем брате смерти: то ли видении, а может быть, подсознательном чувстве.

Но, в любом случае, это было нечто такое, которое трудно представить в реальной жизни.

Фантасмагория и вымысел? Игра воображения? Небывальщина?

Но, судя по рассказу не похоже. Вряд ли.

После жестокого и смертного боя у реки Полисть наступила ночь.

Словно покойники по краю болота опустили свои лапники мохнатые ели.

Июльское голубое небо днём, ночью стало чёрным.

На свод небес неспешно выкатила полнотелая, большая, ясная луна. Она равнодушно осветила своим ледяным, призрачным светом всю округу, замершую от жуткого и страшного предчувствия.

Душераздирающее, безумное марево дьявольского светила устрашающе расползалось по всей округе.

Мертвецки безразличная ко всему происходящему на земле и самая близкая для нас другая материя была завуалена в лёгкой дымке, словно кусочек воска из мёда.

Спелая и серебристо-жёлто-янтарная.

Её мерцающий диск не имел ни запаха, ни вкуса.

А холодный свет не источал никакого тепла, только зловещий холод.

Приближалось мракобесие.

Лунный свет был не живым.

Мёртвым.

Мурашки по телу забегали, так боязливо стало всему живому миру от неестественного освещения.

Могильная умиротворённость повисла в этом мёртвом царстве.

Волосы на голове зашевелились.

И прикосновения было достаточно, чтобы от всеобъемлющей отражённой тишины можно было бы задохнуться.

От адского лунного безумия мороз продирал по коже.

Выступил холодный пот.

Тошнило.

Чем ярче становилась луна, тем были бледнее наши лица.

Бодрящая алая кровь стыла в жилах.

Капля за каплей подлунным миром выцеживалась из плоти животворящая энергия.

Смертельно опасно было для всего живого лицезреть на лучезарный свет, исходящий из могильного царства усопших.

Постепенно и здесь всё живое затихало.

Становилось понятно, что животрепещущая сущность так потихонечку само по себе и умрёт в подлунном безвестии. Без всяких на то страданий, конвульсий и мук.

Душа в пятки уходила от ощущения безысходного мёртвого светопреставления луны.

Ветер завывал и свистел в макушках неприступно-чёрных хвойников.

Лунные пятна ползали по земле, прыгали по зелёной на свету, а сейчас чёрной листве, ходили по болотной трясине и чёрным, пречёрным отвалам чернозёма.

Вроде бы, только на мгновение тень смерти промелькнула недалече над солдатской луговиной.

Над царством мёртвых замер бессмертный, безразличный и всевидящий лик луны.

Над Лунной поляной стелился прозрачный с небольшими прогалинами туман.

На черном, как уголь, ночном небе ярко светили звезды.

Сияние луны завораживало.

Сводило с ума.

Пленяющее и обворожительное волшебство восхитительного, ни с чем несравнимого разнотравного поля, зачаровывало. Не возникало сомнений, что перед нами была сводящая с ума своей красотой и необыкновенностью легендарная солдатская луговина.

Обворожительный чернокнижный лоскут земли.

Подлунная жемчужина.

Потрясающая душу картина возникала перед глазами. Своей необычностью и прелестью она просто завораживала и околдовывала.

Ощущалась необыкновенная земная красота, которую временами перестаешь замечать на войне.

Однако, всепоглощающая тишина, как бескрайняя прозрачная бязь, покрывала, окутывала всё пространство вокруг.

Ни стрекотания кузнечиков, ни всхлипа совы, ни журчания ручейка.

Ни-че-гошеньки не было слышно.

Всё живое окутала лишённая светлой реальности, абсолютно покойная, усопшая и омертвелая действительность.

В сумраке ночи было видно, что на краю заливной земли с красивым названием Лунная поляна, ближе к опушке леса, мирно разместился взвод бойцов. Поставив винтовки в пирамиды, солдаты присели на лежащие сухостойные стволы деревьев.

Самым поразительным и удивительным было то, что на них были одеты необычайной чистоты гимнастерки и парадные наглаженные галифе из добротного сукна. Подшиты белые воротнички. Яловые офицерские сапоги, которых отродясь не было на батарее, были начищены и сверкали от лунного блеска. Умытые лица. Бравые парни были выбриты и причесанны на загляденье.

Отблески луны отражались от их надраенных касок.

Чести мало им было на земле. Ну, просто красавцы небесные. Неземные победители.

Некоторые бойцы достали кисеты и закурили. Другие свободно сидели и мирно беседовали. Перешёптывались тихо на ушко. Видимо, чтобы не пугать звенящую тишину. Странно, но что-то неслышно было солдатского громогласного говора и смеха. Только нераспознаваемое, приглушенное, едва слышное бормотание их неторопливой беседы.

Вот встал с насиженного места взводный. Прошелся между бойцами. Посмотрел на часы. Как будто был в ожидании кого-то. В предвкушении прибытия пополнения.

Вдруг, из тумана вышла небольшая группа солдат, всего-то три человека.

Это наводчик Пётр Храмов и его батарейцы. Сидевшая на сухостое молодежь подвинулись. Места всем хватило.

Внезапно появился лейтенант Мишка Пантелеев.

Не торопясь подошли четверо из третьей батареи.

Надо же, ещё одно отделение прибыло в полном составе. Герои.

Так и подтягивались поочередно солдатики.

Смотри-ка, уже почти весь полк собрался на перелесном лужочке.

Туман вместо того, чтобы со временем рассеяться, неожиданно стал уплотняться, обволакивая людей уже выше пояса.

Из-за пригорка появилась еще одна группа военных.

Глухой, монотонный и неразборчивый то ли разговор, то ли гул, то ли ропот слегка нарушал звенящую тишину еланского простора.

Старший командир негромко отдал команду на построение. Бойцы надели вещмешки с нехитрым фронтовым скарбом, перебросили через плечо шинельные скатки, разобрали из пирамид свои винтовки и выстроились в шеренги. Осталось сделать перекличку

– Первый…

– Пятнадцатый…

– Семьдесят третий…

– Триста девяносто второй…

– Девятьсот пятый…

– Тысяча пятьдесят третий…

– Тысяча четыреста двадцать седьмой.

Надо же, уже целый полк на сборный пункт явился.

Старший командир по мирному так, по-доброму, можно сказать по-отечески спросил

– Ну что, братцы, ждать будем опаздывающих бойцов, или все уже подошли? Может, полегоньку тронемся в дальний свой путь и пойдем потихонечку? А следующий полк, когда соберётся, сам по нашему пути следом двинется.

Согласны, однополчане?

Бойцы в ответ одобрительно и согласно закивали.

Но, вдруг, раздались возгласы

– Постойте, братки! Витька и Лехи нет еще! Они же первыми в атаке пали! – им вторили другие, – а мы что-то Данилку Шкляева, Виталика и Миколу хуторского не углядим. Сами видели, их прямёхонько на минах разорвало! В клочья разнесло! А сними ещё и парочку сапёров!

Вспоминая, голоса продолжили перечислять

– А где тогда Степаныч и Мишка «раздевай», которые у блиндажей пластались? Серёга Любимов, Димон, Санек «огонек» в лобовую, между прочим, на дзот трюхали? Мы видели, что Ромку Васильева и Толика Богатырева немец штыками заколол…

Но подождите, что это? Из тумана, следом, подоспели еще двое

– Да это же Егор Лунёв и пострел Пашка, которые с фланга спешили! А мы-то, как раз их очень ждали.

Вот еще один подваливает, неспешный связист Леонид Ковровский, который, умирая, зубами разорванные провода сжимал.

А вот сразу отделение из двенадцати шалимовских беспредельщиков из штурмовой группы, которые траншеи фрицев прикладами и ножами зачищали. В рукопашной полегли все.

Смотри-ка, а вот еще трое бравых пацанов из разведроты с героем Морозовым во главе. Молодцы! Спешили, поэтому прямо в маскхалатах, с москитными накидками и подтянулись…

Взводный взглянул на часы, оглянулся и произнес негромко

– Ну, всё. Всё-всё, хватит! Достаточно, ребятушки. Кровавый бой у Полисти, должно быть, закончился уже. Если что, санитарные подойдут попозже. Нагонят нас в пути. Не задерживаемся, любезные друзья-товарищи. Идемте скоренько. Не отставайте на марше!

Как говорится, аlter ego, друзья дорогие. Через тернии к звёздам.

Тихо, мягко и дружелюбно прозвучала команда

– В шеренги по четыре стано-вись-сь-сь-сь… Левое плечо вперед. Шагом-м-м, марш-ш-ш…

– Ш-ш-ш-ш… – повторило эхо, – ш-ш-ш-ш… Ш-ш-ш… Ш-ш-ш…

Неспешно колонны двинулись маршем. Припоздавшие торопились и догоняли неторопливые колонны. Ничего, ничего они уже устроились в шеренгах позади идущих. А куда им, собственно говоря, деваться. Конечно же, нагоняли и непременно сравнивались.

Но только людская поступь, движение это было почему-то бесшумным. Лишь шелест сапог о мягкую, подсвеченную лунным светом дорогу подсказывал о непрестанно происходящем перемещении.

Это гвардейский стрелковый полк в едином порыве беспрестанно двигался к намеченной, лишь только ему известной цели.

Пусть не волнуются, ребята. Бессмертный полк, однозначно, своих боевых друзей дождётся. Просто сердца павших героев ещё были живы. Умирая, они бились конвульсиями в кровавых лужах на поле брани. В агонии лежали на линии огня. Ожидали своей участи и умирали, не дождавшись помощи. Разорванные и теряющие последние капли живительной крови, с уходящим в бессмертие сознанием. Со своей истерзанной плотью, уже никому не нужной на этой бренной земле. Мёртвые телесные создания…

– Да вот же они, родимые, идут! Ну, слава Богу, на подходе уже, друзья боевые. Так-то оно! Теперича мы все будем вместе. Впереди ждёт долгая дорога в лунную галактику.

Боевые товарищи, друзья и братья, породнившиеся кровью на поле боя, сомкнули свои ряды. Они соединились алой солёной суспензией, вытекающей из плоти. Стали роднёй. Братушками. Их алый ДНК-паспорт с благоверностью и удовольствием принимала родная для всех, единственная земляная лохань.

Посудина была большая, и страху потерять очередь не было. Какая разница раньше, позже, один чёрт все там окажутся…

Неизбежно.

Однозначно, солдаты куда-то спешили. Им во что бы то ни стало, но надо было обязательно успеть выполнить наиважнейшую обязанность. Они же покидали расположенный на земле привычный для них житейский океан бытия и фантазий

– Братцы, да не беспокойтесь вы и не суетитесь! Вы же лишены жизни. Торопитесь в бездушный покой мертвецкой?

Всем хватит места в дружных и стройных рядах уходящих.

По всему чувствовалось, что призрачные тени с неохотой покидали свой родной край, любимую, ненаглядную землицу. Нет-нет, да оглядывались некоторые. Смахивали слезу со щеки. Рукою на прощание взмахивали. А бескровные губы шептали напоследок

– Ну, вот и всё. Отмучились мы. Прощайте братцы, не поминайте худо! Доля, значится, наша такая. Ждёт нас впереди земля обетованная, сказочная и царская во все времена.

До нас постепенно пришло осознание того, что вряд ли мы наблюдаем людей. Скорее всего, перед нами был призрачный фантом их виртуальных образов. Галлюцинация.

А может быть, нам виделись призраки их душ, в последнем своем земном марше уходящими в вечность, в даль беспредельную?

Но так или иначе, а шеренги людей шли и шли всё дальше по времени. Молчаливо, хмуро, растерянно, задумавшись и оглядываясь. Всё ближе к своей намеченной наивысшей цели, отмеченной божественным ориентиром. Медленным темпом и неторопливою походкой.

А кирзовые сапоги служивых мягко ступали в дорожных переливах мерцающего света.

Видно было, как дорога, поднималась над туманом всё выше и выше за его пределы. Прямёхонько в бескрайний океан вселенной.

Нам становилось понятно, что лунная дорога вела и направляла их в бездонные просторы мироздания. Весь полк уходил в подлунный мир всё дальше и дальше. Они были похожи на игроков, увеличивающих свои ставки и пытающихся вернуть безвозвратно проигранное, потерянное уже навсегда.

Однако, не смочь им будет вернуть утерянные рубежи существования и восстановиться в социальном статусе.

Уже в другом эпохальном измерении, где-то не близко, но определённо далеко-далеко, на неизвестной заоблачной высоте у них по пути будут только холодные мерцающие звёзды и сияющая, манящая, пока для них совершенно чуждая, мертвецки бесчувственная луна.

Хотим мы этого, или нет, однако, рано или поздно, но неизбежно для каждого из нас наступает момент смерти.

Это мгновение для всех и каждого неожиданное.

Единое.

После кровавого побоища у реки Полисть прекрасная и загадочная дама по имени Смерть выбрала для себя лучших и самых достойных. Наши солдатушки при своей молодой жизни уже были настоящими героями. Стали любимцами нашей очаровательной красотки.

Курносой смертоньки.

Очаровашки.

Именно по ее команде ангел смерти забирал жизни и души убиенных бойцов. Конечно, он не являлся безжалостным охотником за долгоденствием людей, а лишь бесстрастно выполнял свой беспринципный долг.

А человек по жизни, как мог, всегда пытался обмануть ангела смерти. Но, это еще никому не удавалось.

Зато с ним можно было договориться об отсрочке взаимной аудиенции. Отложить, хоть бы на чуть-чуть неизбежную встречу. Перенести срок и отодвинуть подальше тяжкий диалог на ковре.

Однако, если живые ещё люди не мешали в выполнении его предназначения, ангел смерти с пониманием относился к страждущим личностям бойцов. В таких необычных, фронтовых взаимоотношениях, он входил в положение дел человека и мог отпустить его для завершения незаконченных дел.

И, даже, пытался помочь ему в исполнении своих намерений и желаний. По крайней мере, не воспрепятствовал.

Душа человека во все времена, во веки вечные всегда была бессмертна.

Но в первые два дня после смерти своей плоти она наслаждается свободой и страстно желает побывать в тех местах, которые были ей особо любимы и дороги. Около дома, отчего. Или возле любимого тела, которое разорвано кровоточащими кусками и разбросано на поле брани.

На третий она убывает уже в иные области и шесть дней пребывает на экскурсии, восхищаясь обителями святых и красотой рая.

До девятого дня сравнивает и стыдится своей земной суеты, проведенной в беспечности и удовлетворении похоти.

После вторичного поклонения Владыке целых тридцать дней она мечется, осматривая ад и трепеща от страха. Озирает разные мучения и отделения огненного и страшного ада, горящие для грешников преисподней.

В сороковой день она предстает перед Всевышним Владыкой.

А судия Страшного Суда определяет душе приличествующее по делам место и окончательную её участь.

Отсюда такая спешка.

Торопились ребятушки оказаться в своих родимых с детства краях. Чтобы их душа еще раз взглянула на милые сердцу, ненаглядные и прекрасные просторы. Заглянула в окошко дома детства. Увидела домочадцев и родню. Повидалась.

На земном шаре есть места, где нет солнца, и царит вечная ночная тьма. Там и находится вход в Тартар-царство мертвых. В нём безраздельно властвует всемогущий бог Аид.

Управляющий всеми делами упокоённого бездыхания усопших.

Это царство орошают две реки.

Стикс, девять раз огибающий своим плавным течением царство Аида.

И следом несущая свои чёрные воды уже другая река, Ахерон.

Именно туда и держат путь на финальном исходе души убиенных легионеров.

Охраняет реку Стикс угрожающий и неприступный стражник Харон. Мрачный старец в грязной одежде, с длинной нечесаной бородой. Он неспешно управляет плывущей лодкой. Всего одним веслом. Пассажиры его судна, это тени умерших солдат.

Будучи сторожем на реке, он плавает от одного берега до другого. Очередь из субстанций, желающих переплыть реку нескончаема.

Да и куда торопиться-чалиться Харону.

Рано или поздно, но все там окажутся. Успеется ему. Не торопится Харон.

Кап… Кап… Кап… Капают божественные капли влаги с кончика весла…

Неспешно несут свои воды Стикс и Ахерон.

Лениво и медлительно раскручивается маховик векования воинских душ. Ведь бескрайние просторы галактики не знают пограничных линий. А наша вселенная воспринимается для мироздания всего лишь трамплином для ухода солдатского естества в бесконечную вечность.

Так и плывет неспешно от берега до берега пророк-отшельник Харон со своими транзитными путешественниками. С душами убиенных на полях сражений героев.

Кап… Кап… Кап… Капают капельки с весла стражника Харона. Мёртвая тишина…

С одной стороны, на берегу, люди уже устроили похороны и погребли молодые изувеченные тела павших оруженосцев в земле братской могилы, на погосте. Но это у них там, на земле. В божьем миру. У потомков Адама и простых мирян.

А сюда, в подлунный мир царства мертвых спустились только души убиенных бранных витязей. Все они ожидают своей очереди в лодку, а по-современному катафалк для человеческого естества. Здесь души погибших. Нет естества, только виртуальная реальность каждого.

Вон их тут сколько, мрачных теней, конца края не видно. Им можно и подождать. Для них стрелки часов остановлены навсегда. Навечно.

Это там, откуда они пришли государства и владыки народные приходят и уходят. А здесь время для абсолютно всех течет одинаково вечно. Для маршалов, генералов и, даже, простых солдат оно обще.

Все оказавшиеся здесь души терпеливо ждут собственной участи, чтобы переплыть Стикс.

На другом же берегу реки психеи умерших ратников встречал Цербер, трехголовый адский пес. Он своим громким лаем уже никогда не мог допустить, чтобы солдатские души имели намерение или желание возвратиться туда, откуда они прибыли.

Но не надо было их особо пугать собачьими завываниями. Не боялись они. Просто прибывали сплошным потоком с поля брани.

А защищали они, между прочим, кровную свою землицу. Посему им была уготована дороженька прямёхонько в рай обетованный.

Куда, собственно, и доставит их охранник загробного царства стражник Харон.

Не удастся увильнуть им ни направо, ни налево. Все будут доставлены строго по назначению.

Не сомневайтесь, дорогие мои. Здесь им будет навеки вечные божественно, восхитительно и на диво как благодатно.

Они же стали всего лишь прахом и тенью.

Однако каждая душа хотела обрести жизнь после смерти, став памятью, рассказом или символом. В лучшем случае остаться на земле миртовой ветвью.

В новом виде она всегда возвращалась после гибели того, кому при жизни отказали в почёте, уважении и заслугах. И даже от мучеников, весь триумф которых на поле боя был забыт современниками и был признан лишь после преставления, но уже потомками.

Не печальтесь, родные. Вечно живущая и увековеченная смерть в память о вашем подвиге неугасима. В виде не увядающего флага. В образе миртовой ветви на людских руках. Ведь всеми на земле признаётся, что это знамение и олицетворение мира. Наслаждение покоем и тишиной.

Пусть Бог не вмешивается и не обижается сильно, но паромщик, перевозчик душ Харон безжалостно отталкивал души погибших, которые не имели чести быть погребенными.

Не найдя своего упокоения, они так и вынуждены вечно скитаться в подлунном царстве с неустроенным внутренним миром. Война для них продолжается бесконечно. В другом мироощущении и пространственном измерении времени. На небесах.

Однако, не укрыться и не отвертеться от всевидящего ока.

В другом мироощущении всем воздастся по заслугам. Несомненно, и однозначно.

Такая вот легенда ходила на Северо-Западном фронте. Хотите, верьте, а хотите, нет.

…………..

Бой был кровопролитным, жертвенным и безысходным. Но приказ мы не выполнили.

Мой 14-й гвардейский стрелковый полк в полном составе лежал возле ног. А немец, как был на своих позициях, так и отдыхает там.

По глади реки издалека слышны стукотня и бряканье их полевой кухни. Послеобеденный ланч у них.

Шоколад баварский, тушёнка с гречневым сухпайком. Кофе пьют победители. Играют на губной гармонике.

А наши-то все здесь. На очереди в братский погребальник. В сыру землицу.

Накануне прошли дожди. Середина лета. Солнцепёк далеко за плюс тридцать.

У реки Полисть, что в Новгородских болотах влажность более девяноста процентов. Прямо из воздуха сочится водяная пыль, превращаясь у земли в обильную крупную росу.

Июль. Жара, мочи нет. Абсолютное штилевое безветрие.

Сама речонка Полисть неспешно и плавно несёт свои мутные воды в сторону Старой Руссы. Вдоль самой речушки стелется совсем не широкая полоска земли. Извилистая ленточка божьей тверди шириною от тридцати до ста метров.

Именно на этом месте, прямо вдоль реки обрели покой и встретили свой смертный час мои ратные соратники.

Кто бы мог подумать, что не иначе, как здесь разыграется человеческая трагедия вселенского масштаба. И не где-то далеко, а перед глазами, воняющая тяжёлым духом «излучина смерти».

Людям, не побывавшим на поле боя трудно представить перед собой истинную картину побоища. Воочию наблюдать гробовое пристанище смерти.

Однако вот и он, солдатский погост на излучине реки после кровавого противостояния.

Под летним палящим солнцем смертью пахнущее, смрадное месиво. Сплошная винегретная мешанина из тысяч протухших человеческих тел покрытых трупными червями. Черные фигуры, раздутые до размера бочки. Дурно пахнущее, зловонное крошево, обсыпанное миллионами жужжащих, зелёных и сытых жирных падальных мух.

Вся территория хорошо просматривается и простреливается немцами. Справа река, слева болото, впереди враг. Ни миновать, ни обойти «излучину смерти» нет никакой возможности.

Именно где-то там, впереди за пирамидами вонючих трупов пластаются ещё оставшиеся в живых наши друзья. Непокорённые боевые товарищи.

Среди атакующих бойцов и наш корректировщик, ефрейтор из второго взвода балагур и весельчак, любимец санбатовских девок Стасик Кулёмин. Жив он или нет уже, неизвестно. Но, кто-то же отстреливается на «передке» от наседающих фашистов?

Если он всё-таки убит, то его место предстоит занять мне.

Но прямо до него по грудам смердящих мертвецов проложен телефонный кабель. Он перебит. И его во что бы то ни стало, как можно быстрее надо соединить.

Боевым товарищам как воздух, как жизнь нужна огневая поддержка нашей миномётной роты. А без связи никак нельзя. При миномётном обстреле противника на переднем крае огнём можно зацепить и своих бойцов.

В горячке боя, нередко бывало, и такое.

Чтобы выполнить приказ мне надо ползти по лишённым жизни мёртвым телам. Прямёхонько по распадающейся и перегнивающей мертвечине. По боевым товарищам, а сейчас дохлякам бездыханным.

С ужасом и отчаянием оглядываюсь.

Одни мертвецы.

Гниющие, распухшие туши местами навалены в три слоя.

Разложившиеся и вздутые истлевающие человеческие фрагменты кишат червями.

Испускают тошнотворный сладковатый трупный запах.

Распадаются в биомассу.

Мерзко воняют.

Этот смрад тухлятины, неподвижное зловоние нависло над всей «излучиной смерти». Сил никаких нет осязать, прикасаться, ощущать нагноившийся запах. Страшно своим нутром чувствовать неприкрытую разлагающуюся мерзость смерти.

А, вдруг, череда и мне дойдёт представиться? Тогда грош цена моей душеньке, растворится тело без остатка.

Но, как бы то ни было моему продвижению вперёд мешают людские клочья, отрубленные осколками конечности. Приходится отталкивать, отшвыривать и отпихивать в сторону плоть убиенных бойцов, бывших фронтовых друзей-приятелей.

А как же иначе я смогу подготовить свободный пятачок для очередного рывка? Бросок у меня должен быть неожиданным для фашистов. Резким и быстрым.

Если возюкаться, тремором дрочиться то это будет полный абзац. Кранты будут моим стараниям.

При таком раскладе лучше не начинать пахнущую смертью попытку.

Разрыв мины загоняет меня под трупы.

Почва содрогается.

Смердящие тела сваливаются на спину, осыпая червями.

В лицо и ноздри бьёт фонтан тлетворного тяжёлого духа. От чудовищного гнойного зловония хочется очистить легкие и вздохнуть поглубже, полной грудью. Однако, не дышится всей диафрагмой.

Липко и мерзко.

Но поблизости оглушающе грохнуло!

Над головой осколками провизжали тысячи смертей, облачённых в стальную одёжку.

Фы-фы-фыр-р-р-р… Фыр-р-р… Фыр-р-р… Фыр-фыр-фыр…

В этот раз, вроде бы, пролетели мимо. Надолго ли счастье привалило?

Со мной случилась небольшая контузия, поэтому невольно пришлось открыть рот.

И, вдруг, снова взрыв!

Ударной волной в лицо наотмашь хлестнуло жаром от вспышки и детонации. А прямо в глотку за язык забросило пригоршню червей.

Гладкие, белые, хрустящие гусеницы!

Противные, безвкусные личинки опарышей заполнили рот и шевелили своими ножками. Мерзопакостно и гадко!

Я с отвращением вытолкнул прилетевший «урожай» языком. Отхаркал прямо в изуродованное лицо нависающего трупа с разрубленными костями черепа и выбитыми глазницами.

Это вятский учитель математики Викентий Палыч.

Из раскроенной сечью, искромсанной черепушки предметника прямо на мои плечи сочится сукровица смеси растекающегося мозга, крови и лимфы.

Как собака встряхиваюсь и шевелю своими промокшими и липкими закорками. Сбрасываю кровавые ошмётки речного ила.

Вот говорят, что умный, не умный мозг. Да, какая разница. Содержимое костяной репы у всех одинаково вонючее и мерзкое.

Варит котелок, или в отстой лобастый бубен послать, всё одна хрень для пули дуры. Цвиркнет и не уведомит, когда снесёт пол-башки.

Мерзопакостную и тошнотворную суспензию приходится соскребать с плеч ногтями. Она быстро пропитала сырую гимнастёрку. И теперь совершенно очевидно, что солдатское рубище будет только мешать мне выполнению поставленной задачи.

Вот только надобно мне поднатужиться и сбросить с себя навалившийся тяжеленный труп взбухшего товарища.

Это красноармеец Славка Паршиков из 1-й роты разлагается на солнце. Слякотный уже стал.

Эх, Славка, Славка… Верный и добрый мой друг…

Скользкий, чертяка!

От его вспухших форм гимнастёрка и портки лопнули по швам. В разрывах одежды видно, как на палящем солнце блестит и плавится человеческий жир. Он словно парафин, затекает в укромные места и капает на низлежащих. Застывает корочкой на кровавых обрубках трупаков.

Куски кожи сползли с его шарообразной головы тёмно-фиолетового цвета. Сквозь оборванные и объеденные червями губы виднеются абсолютно белые, ровные молодые зубы.

Вроде, даже, улыбается мертвец.

Надо же, быстро получилось столкнуть.

Со стороны я выгляжу, наверное, не лучше. Весь в крови и грязевой корке из засохшего болотного киселя.

Чучело болотное.

А между взрывами мин я попытался вскочить, но тут же поскользнулся.

Прямо под ногами растеклась полужидкая масса из внутренностей, кишок и требухи в клочья разорванного боевого напарника желторотика. Это всё, что осталось от новобранца, подносчика мин из третьего взвода рядового Андрейки Суровикина из Удмуртии.

Он сам напросился на задание. Думалось ему, что прогулка выйдет из числа «для храбрых». Движуха за боевой медалью.

Однако вот такая смертельная «боевая заслуга» у него получилась. Ну никак не думал, не гадал о смерти ударник пятилетки.

С брезгливостью щепотью снимаю с себя и стряхиваю сгустки крови, брызги мяса, дробь костей, клочья волос, ошмотья кровавого киселя.

Но приказа никто не отменял.

И снова между взрывами ползу вперёд к намеченной цели пока сам живой здоровый.

И так может быть много раз на дню. Туда, сюда. Туда, сюда.

Война не признаёт пограничных состояний и человеческих слабостей. Хочу или не хочу. Боюсь, болею, противно, тошно всё это неважно для исполнения приказа.

Вперёд солдат и точка! «Вперёд, сынок, за Родину!»

Чёрный дым клубится над полем боя.

В июльском знойном воздухе, вдруг, повисла тишина.

Не шумит летний лес.

Не журчит река.

Умолкло всё живое.

Воцарилось молчание.

После миномётных взрывов, беспрестанной трескотни выстрелов в ушах стоит оглушительный звон.

Хоровод колокольчиков звенит в голове беспрестанно.

Хотя вот она, слышите, кукушка за стеной леса на другом берегу.

Тише, тише…

Раз, два, три…

Но это же не мне, это радистке Катюше. Она с утра спрашивала вещую птицу, подкидыша. Интересно, а сколько раз она прокукует мне на свидание, сейчас и воочию

– Кукушка, кукушка, сколько жить мне осталось? – замолчала что-то. Враз примолкла.

Но некогда тут рассусоливать. Сказал же политрук Глазман, что не надо суеверия плодить, тиражировать и домыслами заниматься. Поповские пережитки всё это. Верю, не верю… Тьфу!

Жить должен и приказ выполнить обязан. Кто на «край» полезет, если не я?

Интересно? Взяли мы немецкие траншеи с краешка «излучины смерти»? Или опять всё бесполезно? Неужели впустую распахивались, пестовались и умирали, что даже близко не смогли подойти?

Как так, за что кара небесная? Народу-то сколько положили! Неужели всё понапраслину и вхолостую?

А сколько ещё душ впереди загубим?

Псу под хвост наши бесполезные усилия.

Проще говоря, из рук упустили выгоду.

Отдали мы инициативу врагу.

Прожопили победу.

Кроши не кроши зубами, а одолеть немца пока не получается. Жалко до слёз бессмысленно погибших ребят.

Нет, не видать, мне отсюда из-за груды кровоточащих, смердящих солдатских тел. Эхма, подтянусь, выгляну. Не получается!

Всё равно не угляжу переднюю линию атакующих боевых товарищей. Не видать отсюда заваленный трупами «передок».

Вот отдохну немного посреди нависшей тишины и тронусь дальше. Где быстрыми перебежками, а где с осторожностью. По любому, всякое продвижение вперёд будет приближать меня к заветной цели.

Так и буду пыжиться, надрываться по ненавистной мне, проклятой «излучине смерти».

Конечно, если получится уцелеть и живым вернуться на окаянную исходную позицию нашей миномётной роты.

Над головой опять грохнуло и засвистело.

Ещё жахнуло!

Взрыв!

Придётся залечь.

– Ух-ты, гадство какое! Зараза!