Текст книги "Преступник номер один. Уинстон Черчилль перед судом Истории"

Сила сильных мира сего

Черчилль, догадавшийся обратиться за поддержкой к евреям, не один был такой умный не только в Англии, но и во всем мире. Я приведу в пример лишь нескольких политиков, но этого будет вполне достаточно, чтобы многое понять, поскольку речь пойдет и о близкой нам материи: российской истории на роковом переломе начала XX века. Три ключевые фигуры политической жизни того времени – Александр Керенский, Павел Милюков, Владимир Ульянов (Ленин) – соперничали, а то и воевали друг с другом, представляя интересы разных классов и сословий, олицетворяя основные движущие силы революции. Но при этом каждый из троих отлично понимал роль и силу еврейского фактора и пытался задействовать его в свою пользу, конкурируя с соперниками.

Не всегда видимая простым глазом еврейская составляющая всех русских революций была на деле мейнстримом российской политической жизни и задолго до Февраля, и, особенно сильно и эффективно, в Феврале 1917 года. С середины первого десятилетия XX века вела свою деятельность организация, которая существовала под разными именами, но в двух ипостасях – тайной и явной, хотя состояла из одних и тех же лиц. Ее вдохновителем и руководителем был Александр Браудо (масон высокой степени посвящения, как предполагает Еврейская энциклопедия), создавший «Еврейскую демократическую группу», «Союз для достижения полноправия еврейского народа в России», а после выборов в 4-ю Государственную думу в 1912 году – «Политическое бюро для оказания помощи депутатам-евреям». В это Политбюро вошли представители всех еврейских политических партий, кроме крайне левых. Кроме того, под руководством Браудо действовала сеть информационных агентств.

Тайная власть и влияние названных организаций были немалыми. Нельзя не напомнить читателям в данной связи, что верховный правитель России Александр Керенский изначально был ставленником евреев. Именно от них осенью 1910 года адвокату Керенскому, уже дальновидно проявившему себя поборником еврейских прав, поступило предложение (устами Л. М. Брамсона, члена упомянутого Политбюро) баллотироваться в Государственную думу по списку Трудовой группы. Так стартовала звездная карьера политика, на всем протяжении которой симбиоз Керенского и организованного еврейства всячески укреплялся. Всем своим политическим весом, к примеру, молодой депутат ринулся на еврейскую чашу весов в известном деле Бейлиса, забыв при этом закон и приличия до такой степени, что был осужден на восемь месяцев тюрьмы, от чего его избавила депутатская неприкосновенность, лишить которой его попытались власти, но также безуспешно. Рьяному защитнику еврейства отныне открылись такие тайные ресурсы, о которых он и мечтать не мог. В июне 1913 года Керенского, никогда не бывшего предпринимателем, избирают для пробы председателем IV Всероссийского съезда работников торговли и промышленности. Известный русский националист депутат Н. Е. Марков-Второй откомментировал это так: «Депутат Керенский, насколько мне известно, да и вам тоже, адвокат – во всяком случае, не приказчик; может быть, приказчик еврейского кагала, но это в переносном смысле». В первом кабинете министров Временного правительства Керенскому был предоставлен важнейший пост министра юстиции. Понятно, что, когда летом 1917 года дело дошло до переизбрания главы правительства, в ход были пущены те же рычаги (плюс масонские связи, что давно уже не секрет).

Не один Керенский, сознавая тайную власть и могущество евреев, стремился заручиться их поддержкой, искал с ними союза. Это было свойственно революционерам, левым партиям вообще.

Недаром П. Н. Милюков еще в 1915 году разразился докладом «Еврейский вопрос в России», ведь этот вопрос всегда был в центре внимания партии конституционных демократов («кадетов»). Исследователю Николаю Коняеву удалось уже в наши дни разыскать в архиве Санкт-Петербургской ФСК и опубликовать поразительное по откровенности и точности формулировки письмо, где Милюков признавался одному из активистов Союза русского народа И. В. Ревенко: «Вы знаете, что цель наша ограничивалась достижением республики или же монархии с императором, имеющим лишь номинальную власть; преобладающего в стране влияния интеллигенции и равные права евреев»[17]17
  Еще в 1901 году Милюков сблизился с Браудо, который, по его словам, играл «большую роль в тайных сношениях только что образовавшихся тогда социалистических партий» и «лично вел свои конспиративные дела, известные только посвященным». Браудо еще тогда помогал ссыльному Милюкову налаживать «сношения с Петербургом». Неудивительно, что впоследствии Милюков и его партия рьяно отстаивали еврейские права. – Милюков П. Н. Воспоминания. – М., Вагриус, 2001. – С. 173.


[Закрыть]. Ближайшими опорными сотрудниками главы влиятельной партии кадетов были евреи Винавер, Бак, Гессен, Ганфман и другие.

Недаром и Ленин, обгоняя политконкурента Милюкова, еще 28 марта 1914 года подготовил и опубликовал для внесения большевистской фракцией в Думу законопроект под названием «Проект закона об отмене всех ограничений прав евреев и всех вообще ограничений, связанных с происхождением или принадлежностью к какой бы то ни было национальности». Сам, будучи еврейского происхождения, Ленин всегда был плотно окружен евреями, опирался на них.

Это своеобразное соперничество за влиятельного союзника выставляет наших политиков-революционеров как опытных прагматиков. Не говоря уже о том, что руководство всех левых партий было в весьма высокой степени представлено евреями (а в какой-то мере и партии кадетов). Ну, а после революции массовая женитьба большевиков и вообще людей при власти на еврейках как залог успешной карьеры, а равно женитьба влиятельных евреев на русских женщинах «из бывших» давно стали притчей во языцех.

Аналогично обстояло дело и в других европейских странах, где даже произошли революции, совершенные с опорой на местное еврейство как на ударную, движущую силу: в Германии, Венгрии. Но и не только там.

К примеру, во Франции был вынужден прибегнуть к поддержке евреев, которую он дальновидно выслуживал годами, такой видный политик, как Жорж Клемансо по прозвищу «Тигр», которому довелось быть премьером в годы Первой мировой войны и разрабатывать условия мира для Германии и «Версальской системы» в целом. Он был уже матерым политическим деятелем, когда его еврейские связи вдруг оказали ему дурную услугу в 1893 году, всплыв в разгар панамского скандала и громких разоблачений, главный герой которых еврей Корнелий Герц находился с Клемансо, как писали газеты, «в подозрительных сношениях». В результате Клемансо лишился репутации, а с нею депутатского мандата, и его карьера, как многим казалось, подошла к концу. Однако вскоре он нашел остроумный выход. Превратив свою газету «Аврора» («Заря») в трибуну дрейфусаров и защищая Дрейфуса, как впоследствии Керенский – Бейлиса, опубликовав знаменитое письмо Эмиля Золя «Я обвиняю!», Клемансо сумел аккумулировать такие средства и иные возможности, что уже в 1898 году «с почетом вернулся в политическую жизнь, откуда его вытолкнула причастность к панамскому скандалу»[18]18
  Василий Молодяков. Рождение «Действия» из «дела Дрейфуса». – Вопросы национализма, № 23, 2015. – С. 55.


[Закрыть]. И с тех пор Клемансо более не покидал французский политический Олимп вплоть до 1920 года, когда потерпел неудачу на президентских выборах.

Этот пример, конечно же, не прошел мимо внимания не только Керенского в будущем, но и Черчилля в настоящем. Обращу внимание читателя: Черчилль, посетивший Париж именно в 1898 году, в разгар дела Дрейфуса, был свидетелем всех общественных страстей по данному поводу и, конечно же, ловкого демарша Клемансо. Он прочел письмо, опубликованное последним в «Авроре», и писал по этому поводу матери: «Браво, Золя! Я счастлив быть свидетелем полного провала этого чудовищного заговора» (16). Несомненно, был им отмечен и новый взлет Клемансо[19]19
  Он вообще следил за этим деятелем и даже присвоил в будущем для своей знаменитой Фултонской речи не менее знаменитую метафору Клемансо насчет «железного занавеса», которым следовало отгородиться от Советской России. С тех пор, как пишет Палм Датт, «во всем мире считают, что этот термин был изобретен гением сэра Уинстона Черчилля».


[Закрыть], и внутренняя связь указанных событий.

Кошелек и жизнь

Итак, Черчилль весьма рано осознал возможности, предоставляемые современному политику причастностью к еврейскому лобби, и сполна этими возможностями воспользовался, поставив от них в зависимость уровень своей жизни и карьерного успеха. Чтобы не быть голословным, приведу факты из книги Гилберта.

Прежде всего – деньги. Тут у нашего героя было на что оглянуться, чей опыт перенять. Дело в том, что работа Черчилля над книгой по истории семьи привела его на места сражений его прямого предка, известного полководца герцога Мальборо (он же Мальбрук в русском фольклоре)[20]20
  Кстати – об этом приходится упомянуть – в работе над книгой ему помогал опять-таки еврей, профессор истории Льюис Намьер, которого одно время Черчилль даже прочил в соавторы.


[Закрыть]. И вот что всплыло в ходе исследования.

«Главным интендантом армии Мальборо во время Войны за испанское наследство (1701–1714) являлся еврей Соломон де Медина, который первым из исповедовавших иудаизм евреев Англии получил рыцарское звание. Медина снабжал Мальборо не только продовольствием, но и деньгами и важной военной информацией. Позднее Медина обвинил герцога в том, что тот получал от него 6 тысяч фунтов в год в обмен на контракты по снабжению, дав официальные показания об этом в Комиссии по счетам. Объясняясь перед комиссией, Мальборо ссылался на то, что подобная практика ранее всегда разрешалась генералам и главнокомандующим, поскольку расценивалась «как дополнительная привилегия», полагавшаяся им по должности» (125–126).

Сообразительный потомок учел опыт предка: ничто ведь не ново под луной. Смешивать интересы Британии со своими собственными и извлекать из этого выгоду с помощью евреев стало фирменным почерком Черчилля-политика.

Порой его собственные признания на этот счет просто поразительны. Так, он прямо писал, что Великобритания «никогда не искала никакой выгоды в Палестине. Мы более четверти века выполняли эту неблагодарную, болезненную, дорогостоящую, тяжелую, неудобную миссию, и выполняли ее весьма успешно» (318). Но так же прямо он умолчал о том, что эта миссия ему лично приносила громадные дивиденды – за счет своей страны, не имевшей в том выгоды и впрямь. Подробности будут ниже.

Все началось еще в юности, когда Уинстон осиротел, потеряв отца. Как уже упоминалось выше, близкие дому Черчиллей богатые и влиятельные евреи не оставили 21-летнего юношу на произвол судьбы. Сразу же «друг его отца сэр Эрнест Кассель предложил Черчиллю свои услуги в качестве финансового советника. Черчилль, заработавший написанием книг и статей свой первый капитал, согласился с предложением Касселя, сказав ему: «Кормите моих овец». Этим банкир и занялся. Разумно и удачно вложив заработки Черчилля в доходные бумаги, он со временем заметно преумножил его сбережения. При этом Кассель ничего не взял за свои услуги.

Когда Черчилль в 1899 году готовился к поездке в Южную Африку в качестве военного корреспондента, ему потребовалась финансовая поддержка для закупки необходимого снаряжения. Лорд Ротшильд выделил ему тогда 150 фунтов стерлингов, а Кассель – 100 фунтов. Общая сумма, поступившая Черчиллю в качестве поддержки от этих двух банкиров, равнялась годовому доходу семьи среднего класса тех лет. В 1902 году, на второй год пребывания Черчилля в парламенте, Кассель обеспечил ему участие в выпущенном японским правительством займе на сумму в 10000 фунтов (в нынешних деньгах – 500000 фунтов). Черчилль написал своему брату Джеку об этой финансовой операции: «Я надеюсь получить от этого небольшую прибыль». В 1905 году Кассель оплатил меблировку библиотеки в холостяцкой квартире Черчилля в лондонском районе Мэйфэр. Финансовая поддержка со стороны Касселя была постоянной. Доходы от акций железной дороги «Этчисон, Топека и Санта-Фе», купленных им для Черчилля в 1907 году, позволили политику оплачивать услуги машинистки. Когда Черчилль в 1908 году женился на Клементине, Кассель подарил им на свадьбу 500 фунтов стерлингов, то есть около 25000 фунтов в пересчете на нынешние деньги» (17).

В 1906 году на летних вакациях Уинстон Черчилль отправился путешествовать по Европе. «При этом он посетил Эрнеста Касселя на его вилле в Швейцарских Альпах, Лайонеля Ротшильда, вместе с которым путешествовал по Италии, и барона де Фореста в замке Эйхштатт в Моравии. Все трое были евреями» (28). Дальновидный 32-летний политик уже в том далеком году готовил себе плацдарм, действуя по тому же алгоритму, что в разное время и Керенский, Милюков, Ленин, Клемансо…

Мы вряд ли узнаем когда-либо подробности тех встреч и бесед Черчилля на виллах его еврейских покровителей. Знаем лишь, что последовало далее. Вернувшись после каникул в Лондон, Черчилль первым делом женился. А вторым – отправился в центр еврейской диаспоры Англии, в Манчестер, где выступил с речью на митинге в поддержку Еврейского больничного фонда. Таковы были приоритеты начинающего английского политика.

В дальнейшем «в своем избирательном округе он делал периодические взносы в пользу еврейской столовой, еврейского молодежного клуба, еврейского теннисного и крикетного клуба. Газета «Таймс» описывала посещение им еврейской больницы, религиозной школы талмуд-тора и клуба еврейских рабочих, где он сказал, что «не может представить себе лучшего способа объединить еврейскую общину, чем создание подобных клубов». Черчилль добавил, что, посетив больницу и школу талмуд-тора, он был «очень тронут той работой, которую проводит там еврейская община». Он считал, что «люди могут объединиться лишь на базе какого-то основополагающего общего принципа. В этой части Манчестера евреи сохраняют дух своего народа и свою веру». Он посоветовал им сохранять и поддерживать этот дух, сказав: «Это замечательная вещь, которая объединяет вас, дарит вам вдохновение и является источником вашей силы» (29).

Было бы, разумеется, нисколько не странно, если бы с подобными целями и речами он обращался к английским обывателям, шел бы в английские больницы и школы, английские клубы и кружки, религиозные общества. Если бы об англичанах думал и заботился, помогал им деньгами. Однако не к англичанам, а именно к евреям оказались обращены заботы молодого Черчилля в начале карьеры. Впрочем, вот вопрос: на чьи деньги он помогал евреям, ведь своих-то у него еще не было? Не для того ли он и посещал летом богатых евреев, чтобы иметь возможность потом евреям же благотворительствовать, но только бедным?

Так или иначе, его опорной базой на годы стал еврейский Манчестер, его главным электоратом – еврейская диаспора. Таким был его истинный старт как политика.

Но карьерный рост Черчилля в зависимости от еврейских связей мы рассмотрим позже. А пока уместно было бы вспомнить факты извлечения Черчиллем доходов из его высоких должностей, из положения в государственной иерархии. То есть о том, что вытекало из соединения личных интересов с государственными и что у нас обычно называют коррупцией. Берясь за эту тему, надо отчетливо понимать, что взаимосязь между решениями и их последствиями в таких делах не всегда прямая и непосредственная («утром деньги – вечером стулья») и что умные коррупционеры, как правило, не оставляют следов, извлекая доход порой весьма замысловатыми и многоходовыми комбинациями. Но положение, как говорится, обязывает и свидетельствует зачастую само за себя.

К примеру, еще в годы Первой мировой войны для производства взрывчатого вещества Великобритании в огромном количестве (тридцать тысяч тонн) потребовался ацетон, вообще отсутствовавший на рынке. Государство готово было платить за него сполна, не торгуясь, только бы было предложение. Кому же первый лорд адмиралтейства Уинстон Черчилль поручил его изготовление, с кем заключил контракт? Этим счастливцем оказался руководитель Еврейского агентства, главный идеолог и лоббист сионизма в мировом масштабе Хаим Вейцман. Впоследствии он вспоминал: «Я получил карт-бланш от Черчилля и от порохового отдела адмиралтейства и взялся за работу, потребовавшую от меня всей моей энергии в течение последующих двух лет, работу, которая привела к последствиям, которых я не мог даже представить себе». Гилберт комментирует: «Одним из таких последствий явилось сотрудничество X. Вейцмана с преемником Черчилля на посту первого лорда адмиралтейства Артуром Бальфуром. Вейцману удалось убедить Бальфура поддержать идею создания еврейского национального очага в Палестине, которую можно было бы осуществить после поражения Турции в Первой мировой войне» (40–41).

Оставим пока в стороне политическую составляющую сделки, хотя запомним взаимную связь трех имен. Но пусть читатель оценит: Вейцман фактически получил из рук Черчилля монополию на производство ацетона в масштабах всей империи. Можно себе представить, какую сказочную прибыль приносят подобные контракты!

Закулисный союз, сложившийся в результате между Черчиллем, Вейцманом и Бальфуром, еще не раз выражался в финансовых и деловых соглашениях. Например:

«В бытность Черчилля министром финансов X. Вейцман обратился к британскому кабинету с просьбой предоставить правительственные гарантии займу, предназначенному для целей экономического развития Палестины… Заем, объяснял Вейцман, «требовался лишь для единственной цели – создания благоприятных возможностей для создания еврейских поселений в Палестине, как предполагалось условиями британского мандата».

Лорд Бальфур, являвшийся автором Декларации Бальфура и лордом-президентом Тайного правительственного совета Его Величества, в качестве старшего члена кабинета поддержал проект предоставления займа. Перед обсуждением этого вопроса в кабинете министров он устроил встречу Черчилля и Вейцмана в своем лондонском доме» (115–116).

Важное свидетельство предварительного сговора единомышленников! Дух огромных денег все время веял вокруг этого небольшого слаженного сообщества из трех человек.

Как министр финансов, хорошо осведомленный о первостепенных необходимостях страны, Черчилль, конечно, должен был бы воспротивиться уходу денег «на сторону». Тем не менее он, как и участвовавший в сговоре Бальфур, поддержал на заседании кабинета идею займа. Как ни странно, патриотичный кабинет отверг этот план, Бальфур и Черчилль остались в меньшинстве, заем не состоялся. Что обещал им Вейцман и чего они лишились, помимо репутационных издержек, отважно выступив вразрез позиции собственного кабинета, мы, конечно, не узнаем. Но о том, что Черчилль вступил в должность министра финансов Великобритании, уже подготовленный к совместному с евреями ведению личного бизнеса, нам достоверно известно.

Дело в том, что, когда в 1922 году правительство Ллойд Джорджа потерпело поражение, Черчилль на пару лет лишился и реальной власти, и парламентского кресла. Его попытка вернуться в палату общин, где он заседал уже почти два десятка лет, оказалась безуспешной. На этот раз его репутация юдофила сработала не за, а против него: избираться пришлось в округе Западный Лестер, а не в Манчестере или Данди, и где бы Черчилль ни пытался выступать, «он постоянно сталкивался с обвинениями в том, что во время войны он оказывал покровительство богатым евреям-бизнесменам, позволяя им получать незаконные доходы. Это обвинение… получило весьма широкое распространение» (112). Как видно, эксклюзивный подряд на ацетон, выданный Вейцману, был далеко не единственным благодеянием такого рода. Конечно, как у нас говорят, не пойман – не вор, за руку Черчилля никому схватить не удавалось, но ведь и дыма без огня не бывает.

Итак, Черчилль временно утратил былые возможности лоббиста. Но те, кому он так рьяно споспешествовал в минувшие годы, не дали ему пропасть.

«Видный представитель еврейской общины в Великобритании сэр Роберт Уэйли Коэн попросил его стать посредником на переговорах с британским правительством о слиянии двух его частных нефтяных компаний с Англо-Персидской нефтяной компанией, в которой держателем большинства акций являлось британское правительство…

Черчилль согласился представлять компании Коэна на переговорах с британским правительством. За свое посредничество он получил 5000 фунтов – сумму, эквивалентную годовой зарплате члена кабинета министров. Черчилль признавался своей жене, что когда он попытался узнать у своего бывшего личного секретаря в адмиралтействе сэра Джеймса Мастертон-Смита, допустимо ли ему выступать на таких переговорах в качестве посредника, то Мастертон-Смит «посоветовал ему быть крайне осторожным в этом вопросе по веским политическим причинам». Однако Черчилль, который недавно приобрел поместье Чартуэлл в графстве Кент (откуда деньги? – А. С.), остро нуждался в деньгах для осуществления дорогостоящей перестройки своего нового дома. Поэтому он обратился по этому вопросу непосредственно к премьер-министру Стэнли Болдуину, попросив его не возражать против объединения компаний. При этом Черчилль не желал предавать огласке свое обращение к премьеру. Он писал Клементине: «Я проник в резиденцию премьера на Даунинг-стрит, войдя через основной вход Министерства финансов, чтобы избежать комментариев. Это очень позабавило Болдуина».

Однако все прошло гладко. «Мой разговор с премьером был весьма благоприятным, – сказал Черчилль Клементине. – Он полностью поддержал проект соглашения об объединении компаний исходя из представленных условий. Он говорил об этом так, что можно было вообще подумать, что я разговариваю не с ним, а с самим Коэном. Я уверен, что все получится». В своих воспоминаниях Черчилль написал, что на этой встрече Болдуин сказал ему, что «нынешнее положение и перспективы дальнейшего существования Англо-Персидской компании внушают ему беспокойство, поэтому он отнюдь не возражает против уменьшения доли правительства в компании. К тому же он в принципе выступает против участия британского правительства в нефтяном бизнесе, исходя из общеполитических и экономических соображений. В этой связи ему представляется целесообразной продажа принадлежащих правительству акций компании частным инвесторам, и он полагает, что сумма в двадцать миллионов была бы хорошей ценой, которую можно было бы выручить за эти акции» (116).

Как приятно, должно быть, обсуждать на таком уровне подобные круглые цифры! Интересно, какова была цена этого вопроса, решенного келейно? Что Черчилль пообещал Болдуину с подачи Коэна? И что в действительности рассчитывал получить (получил?) сам помимо пяти тысяч фунтов, несообразно малых на фоне таких цифр?

Впрочем, в это время перед Черчиллем забрезжили новые, более важные возможности, и он уведомил Коэна, что вынужден-де отказаться от своей деятельности по слиянию компаний, потому что собирается «вернуться к общественной жизни». Вскоре Черчилль вернулся-таки в парламент от округа Эппинг, после чего Болдуин немедленно назначил его – кем бы вы думали? – министром финансов. Таким стал во всей этой ситуации его личный итог, его главный приз со всеми вытекающими из высокого назначения последствиями. А, кстати, 5000-то ведь он уже получил и дело сделал, договоренности достиг. Это ли не коррупция? На новом посту Черчилль продолжал мирволить евреям, как о том нам красноречиво рассказала история с займом для сиониста Вейцмана.

Поскольку Черчилль преданно оказывал большие и малые услуги евреям на протяжении всей своей жизни, служа не за страх, а за совесть, то и дивиденды за это ему приходили всю жизнь[21]21
  Известность Черчилля не только в английских, но и в международных еврейских кругах уже к началу Первой мировой войны была весьма велика и обеспечивала ему симпатии. В частности, об этом говорит такой эпизод. «В его дивизии переводчиком с французского языка работал тридцатилетний лейтенант-еврей Эмиль Герцог, впоследствии ставший известным как писатель Андре Моруа… Позже Моруа писал: «Я не смею надеяться, что он заметил какого-то безвестного француза, который лишь смотрел на него с немым восхищением» (42–43). Должен пояснить: для нас это непривычно и нелогично, но во Франции французом традиционно называют любого гражданина этой страны, отчего порой возникают нелепые недоразумения.


[Закрыть]. Уже 78-летним, «осенью 1952 года, через шестьдесят лет после своей первой встречи с первым лордом Ротшильдом, Черчилль познакомился с другим членом семьи Ротшильдов – майором Эдмундом де Ротшильдом. Это произошло после того, как Джозеф Смолвуд, премьер-министр Ньюфаундленда, предложил Черчиллю реализовать план использования энергии Великих водопадов высотой 245 футов для создания там источника энергии не только для Восточной Канады, но и для всего восточного побережья Северной Америки. Черчилль, который за тридцать лет до этого поддержал своим политическим авторитетом сионистский проект электрификации в Палестине, в поисках источников финансирования этого грандиозного проекта обратился в банк Ротшильдов в лондонском Сити «Н. М. Ротшильд и сыновья» – в банк, который он впервые посетил более полустолетия назад. Один из партнеров банка, Эдмунд де Ротшильд, воевавший во время войны во Франции, в Северной Африке и Италии, взялся организовать финансирование проекта, учредив для этого специальную холдинговую компанию «Бринко».

Три года спустя, уйдя в отставку с поста премьер-министра, Черчилль приобрел пакет акций «Бринко». Именно Эдмунд де Ротшильд – «мистер Эдди», как его называли в банке, постоянно информировал его о продвижении работ над проектом. После смерти Черчилля Джозеф Смолвуд и Эдмунд де Ротшильд, вместе явившиеся на похороны, чтобы почтить память Черчилля, стоя у его гроба в Вестминстерском аббатстве, решили переименовать Великие водопады в водопады Черчилля. «Они носят это имя и сегодня, – писал позднее Эдмунд де Ротшильд, – вырабатывая все свои 5255 миллионов киловатт!» (348).

Что ж, Черчилль сделал поистине хорошее вложение. Но, конечно, не только тогда, когда под конец жизни купил пакет акций «Бринко», а напротив, в начале жизни, когда сделал главную ставку на евреев. И это касается не только его политической и финансовой биографии, но и личной, и творческой.

Однажды, за пару лет до Второй мировой войны, Черчилль написал статью на важную для него тему: должны ли евреи, где бы они ни жили, искать возможности самим бороться с преследованием немецких евреев властями Германии, или они должны предоставить это дело правительствам стран, в которых они живут. (Политик идейно укреплял позицию по защите евреев от Гитлера.) Статья имела резонанс.

С этого момента он был включен в весьма эффективный литературно-коммерческий проект, приносивший ему немалые дивиденды до конца дней, а его семье и после того. Ибо с Черчиллем начал активно сотрудничать предприимчивый и оборотистый литературный агент, венгерский еврей Имре Ревеш, впоследствии известный под именем Эмери Ривз. Ривз, чья семья была расстреляна вместе с более чем 1200 другими евреями в оккупированной венграми части Югославии, сотрудничал с Черчиллем не за страх, а за совесть и почитал это за честь. Но и об обоюдной выгоде при этом отнюдь не забывал.

«В начале 1930-х годов Ривз создал в Берлине специальное литературное агентство для распространения в прессе статей ведущих европейских демократических политиков. С приходом Гитлера к власти Ривз был вынужден перевести свое агентство в Париж. Там он снова начал расширять число публикуемых им антинацистски настроенных авторов. 25 февраля 1937 года Черчилль и Ривз впервые встретились в Лондоне, и Черчилль согласился предоставить Ривзу исключительные права на публикацию своих статей, «представляющих международный интерес», за пределами Британской империи и Северной Америки.

Ривз брал на себя организацию переводов и, где возможно, одновременную публикацию статей во всех европейских странах. Ривз должен был платить Черчиллю 60 процентов выручки за каждую проданную статью с гарантированным минимумом в 25 фунтов. Обычно он помещал статьи Черчилля каждые две недели в двадцати пяти европейских странах, в том числе в газетах, выходящих в семнадцати европейских столицах: Париже, Копенгагене, Стокгольме, Брюсселе, Люксембурге, Осло, Хельсинки, Риге, Таллине, Праге, Вене, Варшаве, Каунасе, Афинах, Белграде, Бухаресте и Будапеште. Статьи Черчилля регулярно публиковались также в выходивших на идиш газетах в Варшаве, Вильнюсе и Каунасе, давая возможность трем крупнейшим еврейским общинам Восточной Европы выслушивать предостережения Черчилля. Ривз также помещал его статьи в двух выходящих в Палестине газетах – тель-авивской газете на иврите «Гаарец» и иерусалимской англоязычной «Палестайн пост» (177–178).

Подсчитал: у меня получилось как минимум 1250 фунтов в месяц – очень большие деньги по тем временам. Ривз знал свое дело.

По окончании Второй мировой войны после поражения на выборах Черчилль официально возглавил оппозицию, но лишь изредка посещал заседания палаты. Теперь он в основном занимался литературной деятельностью, заключив ряд крупных контрактов с периодическими изданиями – такими, как журнал «Life», газеты «The Daily Telegraph» и «The New York Time’s», – и рядом ведущих издательств. Работа над военными мемуарами частенько шла на юге Франции в имении все того же Эмери Ривза, и Ривз вел переговоры о продаже прав на их издание в Соединенных Штатах. При этом ловкий агент «не только обеспечил Черчиллю поступление значительного аванса от американских издателей, но и сумел продать мемуары тринадцати европейским издательствам и израильскому издательству в Тель-Авиве, выпустившему эту книгу в переводе на иврит. Шесть томов, озаглавленных «Вторая мировая война», были сосредоточены на проблемах британской политики, борьбе вооруженных сил Великобритании и рассказывали о том, как Черчилль руководил войной» (332). Это уже были совсем другие деньги…

Результат поражает воображение. Сам Черчилль однажды в ответ на предложение одного из издателей передать ему право издания книги, которую пишет, заявил: «Я не пишу книгу, я делаю состояние». Амбициозное издание стало для него настоящим предприятием, в котором он использовал множество людей: военно-морских, военных и военно-воздушных экспертов, ученых, историков, литераторов, делавших огромную работу: отбор материала, проверку фактов, подготовку справок. Кроме них, на Черчилля в две смены по восемь часов работала группа подготовленных секретарей. А сверх того, пользуясь возможностью войти в историю, Черчиллю охотно помогали своими воспоминаниями по частным поводам бывшие военные, политические деятели и бизнесмены, причастные к военным событиям.

Тем временем Ривз провел беспрецедентную пиар-кампанию. В результате Черчилль получил на руки уникальное произведение, спрос на который превысил самые смелые расчеты и надежды. Все крупнейшие англоязычные (и не только) журналы конкурировали за право первыми опубликовать главы этого труда по мере их написания. Как пишут, один только журнал «Лайф» (США) заплатил за такое право около 2 миллионов долларов. Однако ведь и многие другие журналы публиковали черчиллевскую историю войны, а в ряде стран этот массивный шеститомник выходил отдельными изданиями в течение долгих лет. Ну и, кроме всего этого, Черчилль получил Нобелевскую премию прежде всего за эту свою историю. Неудивительно, что газета «Санди таймс» итожила в 1965 году: «Очень немногие авторы в двадцатом столетии получили больше денег от своих книг, чем Черчилль».

Перед нами, конечно, показательный факт: судьбу своего главного литературного детища Черчилль смело вручил еврею (как в годы войны вручил еврею охрану своей жизни). Знал, что может вполне довериться и рассчитывать на лучшие условия, на максимальный профит. Это был точный расчет матерого дельца от политики. Ведь Ривз, как и некогда Виктор Ротшильд, был не случайной фигурой, его отношение к Черчиллю было искренне наилучшим.

Факт прямой зависимости материального благосостояния Уинстона Черчилля от многих евреев с разными, в том числе очень большими, финансовыми возможностями – неоспорим. Этого одного было бы достаточно, чтобы ответить на вопрос об истинных мотивах его политической деятельности. Но в неменьшей степени от евреев зависела, помимо кошелька, также и карьера английского политика.