Текст книги "Цветы от Маяковского"

Александр Сгадов
Цветы от Маяковского

Издательство благодарит художника Александра Отрошко за предоставленное право использовать в оформлении книги его картину

@biblioclub: Издание зарегистрировано ИД «Директ-Медиа» в российских и международных сервисах книгоиздательской продукции: РИНЦ, DataCite (DOI), Книжной палате РФ

© А.Н. Сгадов, 2024

© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2024

«А я поверил снова в чудеса…»

Меня всегда удивляло, как простые житейские вещи можно излагать так красиво, так концентрированно, находить такие потрясающие ёмкие образы. Как возможно в таких маленьких произведениях передать так много информации? Каждое стихотворение Александра Сгадова – это законченный, лаконичный, потрясающий рассказ, несущий глубокий смысл, иногда не сразу очевидный. К его стихам хочется снова и снова возвращаться, вчитываться ещё и ещё, получая настоящее удовольствие от красоты звучания, созвучия таких простых, но так тщательно подобранных слов.

И каждый раз, после общения с автором понимаешь, как же красив и богат русский язык, и как красив и богат внутренний мир человека, который свои мысли умеет излагать так удивительно точно, который не боится обнажать самые тонкие глубинные струны своей души.

Я горжусь тем, что я знаю этого человека лично, что у меня есть возможность с ним общаться без протокола, не оглядываясь на часы. А как он поёт! Многие его стихи переложены на музыку, потому что в каждом из них есть своя внутренняя гармония. На его концерты собираются полные залы неравнодушных людей, давно наблюдающих за его творчеством.

Я горжусь тем, что я знаком с Александром Сгадовым, человеком, который прошёл Чернобыль, огонь, воду и медные трубы и не сломился под натиском невзгод, а стал только сильнее и цельнее.

Однажды на наших «посиделках», Александр попросил меня сказать несколько слово о новой трилогии лирики, конкретно – о втором томе. Если честно, из меня плохой знаток поэзии. Но жизнь научила меня дорожить дружбой. И я согласился. У меня была возможность ознакомиться с будущей книгой, вторым томом.

Могу сказать, что написано от души. Я зачитался собранными произведениями, не замечая, что это не проза. Прежде я скептически относился к поэзии, считая, что лучше говорить обыденным повседневным языком, чем выражать свои мирские мысли рифмованными предложениями.

 
Когда не можешь друг без друга
И боль другого – боль твоя…
 

Как просто и в тоже время замечательно сказано о любви, о наших глубинных чувствах.

Или слова о Карелии:

 
Ты – вспомнишь это, умирая,
И улыбнёшься красоте…
 

Без пафоса, чётко и прекрасно выражены мысли автора.

Есть стихотворение «Спаситель», которое явно не лирическое, а скорее патриотическое. Когда я спросил Александра об этом, он ответил, по-моему, верно: «Все наши Победы направлены для Любви и Жизни. Это стихотворение об огромной любви Людей, попавших беду и Друге-собаке, которая спасла в трудное время столько народу, это – Лирика со слезами на глазах…»

И я согласился с мнением автора.

«Цветы от Маяковского» – скорее всего прекрасная историческая выдумка, народная фантазия. Будучи поклонником поэзии Владимира Маяковского, Александр не сомневается, что когда-то в Париже состоялся продолжительный исторический роман двух влюблённых:

 
…Он всё равно забрал тебя с Парижем,
Букетами вознёс на небеса…
К поэту стала ты с годами ближе…
А я поверил снова в чудеса…
 

Можно было бы продолжать рассказывать о достоинствах творчества Александра Сгадова, но я бы хотел, чтобы каждый читатель, погружаясь в безбрежный океан Поэзии, открывал для себя новые острова прекрасных сравнений и трогательных образов.

Доброго пути тебе, Поэт!

Владимир Полежаев[1]1
  Владимир Полежаев – успешный бизнесмен. Это не реклама фирмы. Полковник космических войск стал официальным долларовым миллионером в России, не воруя, никого не грабя.


[Закрыть]

«Я все равно тебя когда-нибудь возьму, одну или вдвоем с Парижем»

«Цветы от Маяковского» – одна из красивейших литературных легенд XX века. Что мы можем сейчас, почти через 100 лет доподлинно сказать или добавить к уже написанному ранее? Обратимся к публикациям недавних лет, эта история заслуживает пристального внимания.

«Жила-была девочка…»[2]2
  Наталья Дардыкина. «Тата – последняя любовь поэта» (https://www.mk.ru/ editions/daily/article/2003/06/05/135274-tata-poslednyaya-lyubov-poeta.html)


[Закрыть]

«Жила в России девочка в окружении нянь, гувернанток; ее отец – из той же аристократической семьи Яковлевых, где Герцен был незаконным сыном. Родители в доме говорили по-французски. Знали все европейские языки. Революция разрушила красивый мир. Мать Тани (уже в третьем браке) жила в Пензе. Младшая сестра Людмила, которую родные звали Лилей, училась балетному искусству. Таню удалось отправить к бабушке в Париж. Там жила и тетя, певшая на гастролях с Шаляпиным. Ее дядя, знаменитый художник-эмигрант Александр Яковлев, очень заботился о своей племяннице.

Русская волшебница своим отменным вкусом и безупречным чувством стиля покорила Париж: около нее увивались претенденты на руку и сердце… А она, словно заговоренная, ждала своего суженого. Прекрасно знала музыку, живопись, скульптуру, любила поэзию, сама писала стихи. Закончила парижскую “Эколь де Кутюр”. “На Монпарнасе меня постоянно видели только с художниками, – вспоминала Татьяна. – Я была высокая, эффектная и хорошо одетая – меня одевали для рекламы”. Одевала сама Шанель!

Таня привыкла быть своей среди знаменитостей. Так, за один день до судьбоносной встречи с Владимиром Маяковским Татьяна “играла с Прокофьевым в четыре руки Брамса, а несколькими днями раньше обедала с Кокто”. И вот в Париже появился Маяковский, остановился в гостинице, где жили сестра Лили Брик Эльза Триоле с мужем Луи Арагоном. “Маяковский был баснословно щедр, баловал их, водил по ресторанам, делал дорогие подарки… В тот момент они в основном жили на деньги Маяковского, и держать его в Париже как можно дольше было в их интересах. Тут-то Эльза и вспомнила обо мне, которая, очевидно, представилась ей достойной кандидатурой для развлечения поэта”, – рассказывала Татьяна Яковлева писателю Геннадию Шмакову.

Красавица и поэт разрушили планы Эльзы – влюбились беззаветно и безоглядно, о чем Татьяна сразу написала матери в Пензу. А позже в интервью рассказала о первой встрече с Володей: “…напуганный моим кашлем, Маяковский предложил отвезти меня домой. В такси было холодно, Маяковский снял пальто и положил мне на ноги. С этого момента я почувствовала к себе такую нежность и бережность, не ответить на которую было невозможно. “Настоящую нежность не спутаешь ни с чем, и она тиха”, – писала Ахматова. – Так вот Маяковский был сама нежность, ненавязчивая, без слащавости и сантиментов – в нем была надежность и сила. Мы попрощались у моего дома, и он выразил надежду, что мы встретимся очень скоро”.

Любовь захватила их с первого взгляда. Напрасно недруги Маяковского и наши брюзжащие современники придумывают, будто Владимира Владимировича женщины не любили. В письмах к матери, которая тоже была знакома с поэтом, Татьяна говорит о сильном взаимном чувстве, хотя предупредила поэта: ее семья будет в ужасе, что она полюбила поэта из красной России. Позже в стихотворении “Письмо Татьяне Яковлевой” он по этому поводу шутил: “Я взнуздаю, я смирю чувства отпрысков дворянских”.

Лиля Брик была на год старше Маяковского. Татьяна – на 13 моложе. Поэт объявил всемирно: “я теперь любовью ранен, еле-еле волочусь”. В “Письме товарищу Кострову из Парижа о сущности любви” (Костров – псевдоним А. С. Мартыновского, главного редактора “Комсомольской правды” и журнала “Молодая гвардия”) поэт впервые говорит о своих чувствах по-житейски искренно – “любовь загудит, человеческая, простая”. И бросил вызов всем, кто попытается помешать его чувству: “Ураган, огонь, вода подступают в ропоте. Кто сумеет совладать? Можете? Попробуйте…”

Поэт пишет любимой: “Ты одна мне ростом вровень”, зовет ее и заклинает: “Иди сюда, иди на перекресток моих больших и неуклюжих рук”. В Москве он читает эти стихи друзьям. И, по воспоминаниям Вероники Полонской, Лиля Брик сетовала: “Я никогда не прощу Володе двух вещей: он приехал из-за границы и стал в обществе читать новые стихи, посвященные не мне, даже не предупредив меня…” Лиля часто говорила о Маяковском как о своей собственности. Издательство ДЕКОМ ДЕКОМ выпустил в Н. Новгороде книгу Лили Брик “Пристрастные воспоминания”, где в дневнике ее читаем: “4.8.1930. Володя так же хворал, так же старился. Так же трепали нервы никчемные романишки”. Мнение чрезвычайно пристрастное! В 1928 году поэту было всего 35. Он – вулкан страсти, новой любви: “Я все равно тебя когда-нибудь возьму – одну или вдвоем с Парижем”, – писал поэт Татьяне.

В Москве поэт принимал участие в устройстве судьбы Лили Яковлевой – об этом его просила Татьяна. В письме к матери Таня заговорила о том, что компенсирует денежные затраты Маяковского: “Я рассчитаюсь. Я сама в делах материальных в высшей степени щепетильна…” Очень русская черта – не одалживаться.

В книге Л.Брик приводится ее письмо к Маяковскому в Париж. Оно поистине шокирует широтой запросов: “Москва. 25 марта 1927…Очень хочется автомобильчик. Привези пожалуйста! Мы много думали о том – какой. И решили – лучше всех Фордик… Им легче всего управлять, а я хочу управлять обязательно сама. Только купить надо непременно Форд последнего выпуска, на усиленных покрышках – баллонах; с полным комплектом всех инструментов и возможно большим количеством запасных частей”. И еще к этой просьбе добавочек: “…если можно купить для мотоциклетки все, что я тебе записала, так как мы очень много на ней ездим”. И в благодарность – “Щеник! Целую переносик”.

Письма Яковлевой к матери полны искренних признаний: “Он такой колоссальный и физически и морально, что после него буквально пустыня… Его чувства настолько сильны, что нельзя их не отразить хотя бы в малой мере”. Маяковский испытывал отчаяние, что все складывается безнадежно: “Мой любимый Таник… Я получил одно твое письмо. Только одно. Я его совсем измусолил перечитывая”. Таня завалена телеграммами и письмами, она в восторге от его внимания: “Он изумительный человек… Он распорядился, чтобы каждое воскресенье утром мне посылали бы розы до его приезда. У нас все заставлено цветами… Очень мне было тяжело, когда он уезжал. Это самый талантливый человек, которого я встречала”. И еще о нем: “Бесконечная доброта и заботливость… Здесь нет людей его масштаба… В отношениях к женщинам вообще (и ко мне, в частности) он абсолютный джентльмен”.

Поэт в Москве сгорает от страсти: “Я совсем промок тоской… Даже Лиля Юрьевна на меня слегка накричала – “если, говорит, ты настолько грустишь, чего же не бросаешься к ней сейчас же”. Ну что же… И брошусь”. И вот еще признание: “Работать и ждать тебя – это единственная моя радость”.

28 августа 1929 года Лиля устроила поэту “жестокий разговор”. И, по ее словам, он обещал не ездить за границу, а только по Союзу. В одном из писем к нему она писала: “Ужасно крепко тебя люблю. Пожалуйста, не женись всерьез, а то меня все уверяют, что ты страшно влюблен и обязательно женишься!”

Еще любопытна одна запись: “28.8.1929. Дома был разговор с Володей о том, что его в Париже подменили”.

Поэт писал в Париж почти безнадежно 15 мая 1929 года: “Дорогой, милый мой и любимый Таник: пожалуйста, не ропщи на меня и не крой – столько было неприятностей от самых мушиных до сло-нячих размеров, что право на меня нельзя злобиться… Я совершенно и очень люблю Таника. Тоскую по тебе совсем небывало”. Напрасно Эльза Триоле писала Лиле, будто Маяковский “по инерции влюблен”.

Таня поняла, что его из Москвы в Париж не выпустят, и становится виконтессой дю Плесси. А после гибели виконта Тата Яковлева вышла замуж за Алекса Либермана и прославилась как гениальная художник-шляпница в Нью-Йорке.

Через 50 лет после гибели Маяковского в интервью Татьяна Алексеевна говорила о своей любви как о большой драме: “Во мне до сих пор глубоко сидит любовь к Маяковскому, что я все-таки взяла эти письма, а не какую-нибудь ценную вещь” (имеется в виду ее бегство с дочерью от фашистов из Парижа в Нью-Йорк).

Что же стало с письмами Татьяны Яковлевой к Маяковскому? Где они? Оказывается, Лиля Юрьевна их сожгла. В книге “Пристрастные рассказы” в ее дневнике есть запись: “24.4.1931. Вчера вечером сожгла столько любовных писем, что сегодня утром Ося удивился, от чего в ванной колонка горячая”.

Знала ли Татьяна о поступке Лили Брик? Оказывается, ей об этом сообщила сама Брик. И вот реакция Татьяны: “Это свинство, что Лиля сожгла мои письма, она не должна была этого делать. Не имела права. Я, конечно, ее простила, потому что она сама честно призналась мне в этом в коротенькой записке, которую мне передал какой-то советский профессор… Я до сих пор не понимаю, почему. Ревность? Уничтожить следы и памятки его любви? Но тогда надо было уничтожить и “Письмо Т.Я.”, что, впрочем, уже было не в ее власти”.

В Музее Владимира Маяковского на Лубянке открылась поразительная выставка. “Тата”, посвященная Татьяне Алексеевне Яковлевой. Многое предоставлено ее дочерью Фрэнсин дю Плесси Грей. Совершите путешествие в драматичную жизнь талантливых и очень красивых людей. Там множество редчайших фотографий. Среди экспонатов – записная книжка поэта, подаренная любимой Маяковским перед отъездом вместе с обещанием вернуться».

Собачья преданность поэта-«ледокола»[3]3
  Денис Корсаков. «Заваливал ли Владимир Маяковский и после смерти свою возлюбленную Татьяну Яковлеву охапками цветов» (https://www.kp.ru/ daily/27263/4396831/)


[Закрыть]

Пронзительный, мелодраматический, яркий и пышный рассказ. Он гуляет по соцсетям уже очень давно: его можно найти и на страничках цветочных магазинов, и в конспектах открытых уроков литературы в 11-м классе. Как утверждает Google, он был размещен в интернете уже 8000 раз. Стоит привести его с минимальными сокращениями.

«Между ними не могло быть ничего общего. Русская эмигрантка, точеная и утонченная, воспитанная на Пушкине и Тютчеве, не воспринимала ни слова из рубленых, жестких, рваных стихов модного советского поэта, «ледокола» из Страны Советов. Она вообще не воспринимала ни одного его слова, – даже в реальной жизни. Яростный, неистовый, идущий напролом, живущий на последнем дыхании, он пугал ее своей безудержной страстью. Ее не трогала его собачья преданность, ее не подкупила его слава. Ее сердце осталось равнодушным. И Маяковский уехал в Москву один.

Ей остались цветы. Или вернее – Цветы. Весь свой гонорар за парижские выступления Владимир Маяковский положил в банк на счет известной парижской цветочной фирмы с единственным условием, чтобы несколько раз в неделю Татьяне Яковлевой приносили букет самых красивых и необычных цветов – гортензий, пармских фиалок, черных тюльпанов, чайных роз, орхидей, астр или хризантем. Парижская фирма с солидным именем четко выполняла указания сумасбродного клиента – и с тех пор, невзирая на погоду и время года, из года в год в двери Татьяны Яковлевой стучались посыльные с букетами фантастической красоты и единственной фразой: От Маяковского!

Его не стало в 1930 году – это известие ошеломило ее, как удар неожиданной силы. Она уже привыкла к тому, что он регулярно вторгается в ее жизнь, она уже привыкла знать, что он где-то есть и шлет ей цветы. Они не виделись, но факт существования человека, который так ее любит, влиял на все происходящее с ней: так Луна в той или иной степени влияет на все, живущее на Земле только потому, что постоянно вращается рядом.

Она уже не понимала, как будет жить дальше – без этой безумной любви, растворенной в цветах. Но в распоряжении, оставленном цветочной фирме влюбленным поэтом, не было ни слова о его смерти. И на следующий день на ее пороге возник рассыльный с неизменным букетом и неизменными словами: «От Маяковского». (…)

Цветы приносили в 1930-м, когда он умер, и в 1940-м, когда о нем уже забыли. В годы Второй Мировой, в оккупировавшем немцами Париже она выжила только потому, что продавала на бульваре эти роскошные букеты. Если каждый цветок был словом «люблю», то в течение нескольких лет слова его любви спасали ее от голодной смерти. Потом союзные войска освободили Париж, потом, она вместе со всеми плакала от счастья, когда русские вошли в Берлин – а букеты все несли. (…)

В конце 1970-х, советский инженер Аркадий Рывлин услышал эту историю в юности, от своей матери, и всегда мечтал попасть в Париж. Татьяна Яковлева была еще жива, и охотно приняла своего соотечественника. Они долго беседовали обо всем на свете за чаем с пирожными.

В этом уютном доме цветы были повсюду – как дань легенде, и ему было неудобно расспрашивать седую царственную даму о романе ее молодости: он полагал это неприличным. Вкакой-то момент все-таки не выдержал, спросил, правду ли говорят, что цветы от Маяковского спасли ее во время войны? Возможно ли, чтобы столько лет подряд…

– Пейте чай, – ответила Татьяна – пейте чай. Вы ведь никуда не торопитесь?

И в этот момент в двери позвонили… Он никогда в жизни больше не видел такого роскошного букета, за которым почти не было видно посыльного, букета золотых японских хризантем, похожих на сгустки солнца. И из-за охапки этого сверкающего на солнце великолепия голос посыльного произнес: От Маяковского!

Ключ к разгадке этой истории с вымышленным финалом в биографии Аркадия Рывлина (1915–2007), который был не просто «советским инженером», но и поэтом, в 1990-е годы эмигрировавшим из Украины в США. Он сочинил своё стихотворение «Цветы от Маяковского»:

 
«У рассыльных привычный труд, —
Снег ли, дождик ли над киосками, —
А букеты его идут со словами:
– от Маяковского. (…)
Жизнь ломается.
Ветер крут.
А букеты его идут,
А букеты его идут,
Хоть Париж уже под фашистами,
А букеты его идут,
И дрожат лепестки росистые.
И чтоб выжить, она пока
Продаёт их – зима ли лето ли! (…)
Вот уже и Берлин берут,
А букеты его идут,
Жёны мёртвых уже не ждут,
А букеты его идут.
И хоть старости лет маршрут,
Старость сумрачна и сурова,
А букеты его идут —
От живого и молодого».
 

Поэт Аркадий Рывлин

Татьяна Яковлева прекрасно понимала, что Маяковский большой поэт. Один из их знакомых, видевших их вместе, вспоминал: «Это была замечательная пара… Она восхищалась и явно любовалась им, гордилась его талантом». Яковлева писала тогда матери: «Это самый талантливый человек, которого я встречала, и, главное, в самой для меня интересной области».

Маяковский мечтал, что Яковлева вместе с ним уедет обратно в Москву. Это было маловероятно, потому что всего за несколько лет до того, в 1925 году, ее, больную туберкулезом, родственники с трудом вытащили из советской России. Маяковский писал ей о Советском Союзе: «У нас сейчас лучше чем когда нибудь, такого размаха общей работищи не знала никакая история. (…) Таник! Ты способнейшая девушка. Стань инженером. Ты право можешь. Не траться целиком на шляпья. (…) Танька инженерица где-нибудь на Алтае! Давай, а!»

3 декабря 1928 года Маяковский покинул Париж. И, как пишет самый серьезный его биограф, шведский славист Бенгт Янгфельдт, «оставил у флориста заказ на букет роз, который нужно было доставлять Татьяне Яковлевой каждым воскресным утром, пока он не вернется. К каждому букету прилагалась визитная карточка со стихами и рисунками на обратной стороне».

Сама Татьяна Яковлева рассказывала Василию Катаняну, что это были не розы, а хризантемы: «Он уехал в Москву на несколько месяцев, и все это время я получала по воскресеньям цветы – он оставил деньги в оранжерее и пометил записки. Он знал, что я не люблю срезанные цветы, и это были корзины или кусты хризантем».

«Вот и все, – пишет Денис Корсаков, – речь шла о нескольких месяцах. Если быть точным, то меньше, чем о трех (Маяковский вернулся в Париж 22 февраля 1929 года). И после этого ни о какой доставке цветов речь уже не шла. Когда в 1929-м он уезжал из Парижа, попросил Лилю Брик перевести ему 100 рублей на станцию Негорелое на границе с Польшей: деньги в поездке кончились, ему буквально не на что было возвращаться домой.

Нельзя сказать, что Яковлева не любила Маяковского – разумеется, по-своему любила. Но были у нее и «запасные» поклонники (дотошный Янгфельдт насчитал в своей книге минимум троих). Одним из них был Бертран дю Плесси, виконт, служивший атташе при французском посольстве в Варшаве. И за него она вышла замуж в конце 1929 года, когда Маяковский был еще жив. Ей стало известно, что он не собирается снова приезжать к ней в Париж (советские органы не выдали ему выездную визу, опасаясь, что из Франции в СССР он не вернется; к тому же в Москве у него закрутился роман с Вероникой Полонской, и слухи об этом наверняка дошли до Татьяны). А тут давний ухажер сделал предложение… Впрочем, Яковлева говорила впоследствии о дю Плесси: «Я его не любила. В каком-то смысле это было бегство от Маяковского».

Маяковский действительно был избыточен в проявлениях чувств. Например, в 1926 году в Нью-Йорке он прощался со своей американской возлюбленной Элли Джонс (на самом деле ее звали Елизавета Зиберт, она была эмигранткой из России и после короткого романа родила от Маяковского дочь Элен-Патрисию). Элли проводила его на причале, а потом вернулась домой. «Я хотела броситься на кровать и рыдать <…> но не могла, – вспоминала Элли. – Моя кровать была устлана цветами – незабудками. У него совсем не было денег! Но он был такой». Бенгт Янгфельдт комментирует: «Это было в его стиле: не несколько цветов и не один букет, а устланная цветами кровать. Типичный пример гиперболизма Маяковского: ухаживая за женщиной, он посылал ей не одну корзину цветов, а несколько, не одну коробку конфет, а десять, покупал не один лотерейный билет, а весь тираж…»

О том же вспоминала и другая его возлюбленная – Наталья Брюханенко. Янгфельдт пишет об их поездке в Крым: «Однажды, когда они возвращались на автобусе в Ялту, Маяковский забронировал три места – чтобы не было тесно. Такую же щедрость – или гиперболизм – он проявил и в день ее именин. Проснувшись, Наташа получила букет роз, такой огромный, что уместился он только в ведре. Потом они отправились гулять на набережную, где Маяковский заходил во все магазины и в каждом покупал самый дорогой одеколон. Когда покупки уже невозможно было унести, Наташа попросила его прекратить, но Маяковский вместо этого направился к цветочному киоску и начал скупать цветы. Она напомнила, что в гостиничном номере уже стоит целое ведро роз, а Маяковский возразил: «Один букет – это мелочь! Мне хочется, чтобы вы вспоминали, как вам подарили не один букет, а один киоск роз и весь одеколон города Ялты!»