Текст книги "На острие луча"

Глава четвертая

Ядерный скафандр. Призрак. Квинт в опасности. Конец мухам и клопам.

Теперь мы спокойно приступили к изготовлению скафандров. Станок больше не перегорал. Но работа продвигалась медленно, хотя мы и просиживали у ядростанка по шестнадцать часов в сутки. Квинт получал лоскутки ядронита, я был в роли ядерного портного. Работа эта довольно нудная. Только необходимость и заставляла нас выполнять ее. Мы потеряли счет дням, и нам было безразлично, какой идет месяц, какая на улице погода.

Ожили мы только тогда, когда подошел долгожданный примерочный день.

Вчерне готовый скафандр я надел на Квинта. Долго возились, прежде чем удалось вдеть руки в рукава. Скафандр, разумеется, был без подкладки, он будто лился с плеч и был совершенно черным, как раскрытое окно чердака на фоне белой стены. Он зиял, как дыра. Создавалось впечатление, что толкни Квинта – и рука пройдет сквозь него куда-то в темноту. Ничего похожего на объем. Лишь на ощупь можно было убедиться в наличии отвислых продольных складок и почувствовать человеческое тело. Ядронит был идеально черный, без оттенков, без переливов, он не отражал ни единого луча света. Вместо видимых лучей он отражал инфракрасные.

Я взял тюбик белил и помазал краской скафандр, но она тут же, не оставляя следов, стекла вниз. Потер его пудрой – бесполезно. К нему ничто не приставало.

В форточку влетел комар и попытался сесть на скафандр, но тщетно. Он беспомощно тыкался и тоненько пищал.

– Дай срок, – громко сказал Квинт, – доберемся и до вашего брата.

Кинув скафандр на стол, где он разлился словно тушь, приняв неопределенные очертания, я сложил его вдвое, и потом еще, и перегибал до тех пор, пока площадь его не достигла одного квадратного миллиметра. Скользнув меж пальцев, скафандр, смачно шлепнувшись, кляксой распластался на полу.

– Не похоже на одежду, – сказал Квинт, поднимая скафандр.

Я на минутку вышел в соседнюю комнату, чтобы принести пузырек, куда хотел поместить скафандр. А вернувшись, застал Квинта ползающим по полу. На мой вопросительный взгляд он виновато ответил:

– Скафандр ищу. Перекинул его через руку, а он возьми, да и сорвись. Упал – и нет его. Ногу мою из-за него свело.

Мы усердно ползали, исследуя все закоулки и выбоины, заглядывая куда надо и не надо, но скафандр бесследно исчез. Тогда мы вооружились восьмикратными лупами и, разбив комнату на квадраты, вновь принялись за поиски. Тут ничего неправдоподобного нет. Ядерное вещество в четыре килограмма занимает ничтожно малый объем. От нашего взгляда не ускользнули даже малейшие царапины.

Внезапно без стука – что за дурная привычка! – вошла тетя Шаша.

– Что-нибудь потеряли? – полюбопытствовала она.

– Да, – неохотно ответил я. – Комбинезон вот запропастился. Ищем.

– В щелях ищете? С лупой?

– Это особый комбинезон. Хоть он и сорок восьмого размера, без лупы не обойтись.

– Ядерный, – поддакнул Квинт.

Забыв, зачем пришла, соседка выкатилась из комнаты, торопясь поделиться услышанным с дядей Кошей.

Вечерело, когда была осмотрена последняя царапина у порога. Безрезультатно.

Квинт смущенно посматривал на меня:

– Вот так скафандр. Он не улетел никуда, он вниз падал. Ногу даже парализовало.

– Сядь, посмотрим.

Я надавил пальцем на сухожилие.

– Больно? А так? Тоже больно? Положи ногу на ногу. Да не эту, а парализованную.

Квинт с усилием приподнял ее и, помогая рукой, положил на здоровую ногу. Я ребром ладони ударил по коленной чашечке. Нога не дрогнула. Я расшнуровал туфель. Он сам с глухим стуком упал на пол и опрокинулся.

– Нога вылечилась, – сказал Квинт. А из туфля вылился скафандр и, перекатываясь амебой, потянулся к окну.

– Держи, убежит!

Квинт бросился за ним, схватил, для чего-то отряхнул, обдул и крепко зажал в руке.

Вылив скафандр в пузырек и завинтив пробку, я поинтересовался, какое же сегодня число. К календарю мы все это время не прикасались. К соседям заходить не хотелось и я, выглянув на улицу, спросил у первого прохожего:

– Скажите, какой сегодня день?

– Понедельник.

– Я спрашиваю число!

– Тринадцатое.

– А месяц?

– Месяц? Июль. А год вам не нужно? Или век.

– Спасибо, это мне известно.

О, так уже порядком времени прошло. Клоп и муха, вероятно, созрели. Пора их уничтожить. Не откладывая операцию в долгий ящик, мы сразу приступили к ее осуществлению.

Прежде всего нужно заключить в баллоны орудие уничтожения – нуль-пространство. Квинт помог мне снарядиться. К запястьям рук за цепочки мы пристегнули два объемистых пустых баллона, чтобы вместе с ними я составлял единую систему.

– Через пару минут буду здесь, – сказал я и взяв в рот загубник, включил генератор кси-лучей. Нуль-пространство поглотило меня. Как и в первый раз в голову полезли неприятные мысли, но уже по существу. У меня, должно быть, расширились зрачки, когда я подумал, что в результате сдвига по пространственной фазе в момент возвращения назад окажусь в капитальной кирпичной стене. Стена, конечно, треснет или развалится, а во что я превращусь – неизвестно. Да, я рисковал. В следующий раз проникнуть в нуль-пространство надо обязательно за городом, где-нибудь в степи.

В свой мир я вернулся удачно. Правда, почему-то оказался метрах в пятидесяти от дома за старым забором. Минут пятнадцать с передышками я волочил баллоны по земле. В передней отстегнул цепочки и поспешил к Квинту. Он уже, наверное, переволновался. Захожу в комнату, где оставил его… Что такое? Час от часу не легче. В углу, перед шкафчиком с колбами, ретортами и прочими склянками, настороженно, будто боясь шевельнуться, стояло привидение. Полупрозрачное, бледное, неясное, оно имело объем и тяжело дышало. Что бы это могло значить? Ведь призраков не существует. Значит это материальное тело из плоти и крови. Я тихо, вызывающе кашлянул. Привидение не шевельнулось. Лишь через минуту оно сделало шаг назад. Но какой шаг! Это был медленный, плавный прыжок назад и в то же время вверх. Привидение слегка коснулось головой потолка, по самые плечи вошло в него, потом вынырнуло, пересекло по диагонали комнату и пушинкой опустилось рядом со мной, причем ноги чуть не до колен погрузившись в пол, снова вышли из него. Я отскочил от призрака. Он повернулся ко мне, и я узнал размытые черты Квинта. Выцветшие глаза его смотрели на меня, как показалось мне, с укором и недоумением.

– Квинт, ты ли это? – вскричал я и меня ужалила страшная мысль: неужели это осложнение, связанное с оживлением?

– Что поделаешь, Фил, но это я, – ответил он. – А ты принес нуль-пространство?

Это был его голос, но слышался он откуда-то издалека, слабый и тихий, как в плохом телефоне.

– Да, да, все в порядке. Баллоны заполнены.

– А мне дышать тяжело. Воздух разряжен и с глазами что-то неладное, все погрузилось в густой туман. Слух дрянной, стену протыкаю, порхаю – не хуже бабочки.

– Присядем-ка, – сказал я. Мысль лихорадочно работала. – Давно в таком состоянии?

– Погромче, Фил. Минут так пять.

– Погромче, Квинт. Расскажи по порядку.

– И рассказывать нечего. Был человек как человек. Ты задержался, я забеспокоился, потом стал таким. Сразу. Без всяких переходных состояний.

– Громче, Квинт!

– Сначала я не придал этому значения. Бывает же такое, что в глазах потемнеет. Но взлетев к потолку, испугался. Проткнул потолок и увидел чердак. Опустился вниз, а дыры на потолке нет. А ведь я продырявил его. Думал, может это сон, и щипал себя, и кусал. Больно. Скажи, я не сплю?

– К сожалению, нет.

– Я себя чувствую каким-то получеловеком. Бедный я. Наказанный я.

– Успокойся, Квинт. Ничего страшного нет. Веришь мне?

Он себе так не верил, как мне. Я старался внимательно рассмотреть его. Такие мелкие детали, как швы костюма, волосы, рисунок кожи – вообще были невидимы. Особенно неприятное впечатление производили безжизненные, пустые, как у скульптуры, глаза. Сквозь туловище просматривалась спинка стула. По мере сгущения сумерек Квинт, казалось, все более растворялся в воздухе. Я включил свет.

– Попрошу тебя в коридор не выходить. Соседей можешь напугать.

– Я так страшен?

– Нет, просто неприлично выглядишь. Соседи – люди пожилые. С физикой дела не имеют, а ты просвечиваешь. Как они на этот иллюзион среагируют, неизвестно.

– Выходит, я дырявый?

– Почему – дырявый. Не выдумывай. Мы, очевидно, столкнулись с новой формой болезни. Мне нет нужды обманывать тебя. Ложись-ка, Квинт, в постель, забудься сном и положись на меня. Неизлечимых болезней нет.

Я усиленно соображал. Болезнь болезнью. Но причем здесь полуневесомость? Уже третий час ночи. Квинт перевернулся в постели, вздрогнул и от слабого толчка приподнялся вместе с простыней сантиметров на тридцать, секунду повисел, потом, так и не проснувшись, опустился на край кровати, чуть побалансировал и свалился на пол. Я не стал будить его и, напрягшись, приготовился поднять. Каково же было мое изумление, когда я его совершенно без усилия оторвал от пола. Тело весило не больше полукилограмма. Держать на руках взрослого человека и не чувствовать его веса – ужасно. Кроме того, руки мои, как в густой строительный раствор, погрузились в тело Квинта. Во мне заговорила страсть исследователя, и я ладонью со значительным сопротивлением разрезал Квинта пополам. И ничего. Он спокойно спал. А уж не сплю ли я сам? Нет, это явь. А может, все вещи в комнате потеряли вес? Я схватил графин с водой, но он был куда тяжелее Квинта. Признаться, я растерялся. Но длилось это какой-то миг.

Я решительно направился думать в чулан и, мимоходом взглянув в шкафчик, обнаружил, что сосуд с нуль-пространством, тот, который помог мне избавиться от утюга, разгерметизирован. Догадка сразу осенила меня. Квинт, видно, нервничая, передвигал для успокоения содержимое шкафчика и нечаянно сдвинул рычажок на сосуде. Пружина открыла крышку, и высвободившийся остаток нуль-пространства мгновенно обволок Квинта. Но поскольку его было мало, оно окутало Квинта лишь тоненькой пленкой и он больше чем наполовину оказался в нуль-пространстве. Будь сосуд повместительнее, мне пришлось бы заказывать другую мумию.

Как помочь Квинту, я не знал. А он безмятежно спит, надеется. Однако помощь пришла сама. Утром он стал более заметен и самочувствие его улучшилось. «Эге, – сказал я, – значит, со временем нуль-пространство рассеивается, если, конечно, не плотно окутает тело».

После обеда Квинт пришел в нормальное состояние. Погрузив баллоны в машину, мы, не мешкая, отправились в тайгу.

Прибыв на место, мы просто не поверили своим глазам. Зрелище, не скрою, было мерзкое и отвратительное.

Муха заняла четверть неба, и невозможно было охватить единым взглядом ее контуры. Редкие, сухие сосны, стоявшие ранее здесь, она разнесла в щепы. Ураганный ветер от взмахов крыльев едва не валил нас с ног, тем более что притяжение в этом месте было слабым. Временами жужжание оглушало нас.

Клоп был невелик, всего лишь с трехэтажный дом. Он топтался над генератором и издавал неприятные свистящие звуки, заставляющие холодеть кровь в жилах. Кожные пахучие железы источали специфический запах. Членистый хоботок, а точнее целый хобот, подогнутый под голову, содрогался, пульсировал, а два длинных с наростами уса, давно уж разворотили близстоящие деревья.

Кружилась голова. Я с содроганием подумал, а что если перегорят генераторы? Тогда свободная от притягательной силы излучения эта отвратительная пара бросится в разные стороны в поисках пищи. А ближайшая пища – это мы.

Глядя выкатившимися глазами на клопа. Квинт попятился и споткнулся о трухлявый пень.

– Вот так клоп! И он меня кусал. Не поверю. Фил! Смотри! Этот нахал растопчет генератор.

Только тут я заметил, что стальной навес, прикрывающий генератор, уже наверное не первый день как сброшен клопом. Генератор лежал на боку и постепенно скатывался в неглубокую выемку, куда то и дело ступала нога клопа. Вместо того чтобы взяться за баллоны, я, повинуясь не знаю какому инстинкту, пренебрегая опасностью, ринулся под волосатые ноги клопа. Впрочем, волосинки были не тоньше оглобли. Но опоздал. Раздался хруст, и от генератора остались жалкие обломки. Теперь клоп был предоставлен самому себе и не замедлил этим воспользоваться. Я, как ошпаренный, вылетел из-под его ног. Клоп мгновенно почуял наш запах, с секунду потоптался, и лавиной двинулся на нас.

Спасение было только в скоростной машине, но он преградил к ней дорогу. Пришлось волей-неволей спасаться бегством. Массивная туша клопа ломала деревья, словно соломинки, земля гудела и дрожала. Преследователь настигал нас. Глупо и обидно погибнуть так, от какого-то несчастного клопа. Мы бросились в разные стороны. Клоп остановился, круто развернулся, поднял в воздух тонну грязи и кинулся за Квинтом. Как мне было жаль бедного моего фараона! Как он ни вилял, а это чудовище догоняло его. В самый критический момент, когда колюще-сосущая трубка почти касалась Квинта и вот-вот должна была вонзиться в него, он вдруг взмахнул руками и исчез. Клоп застыл на месте. Убедившись, что он не собирается бежать, я, поборов отвращение и страх, осторожно приблизился к нему. Рискуя быть раздавленным, пополз между согнутых членистых ног по направлению к голове и увидел Квинта. Он с разбегу угодил в узкий, но глубокий овраг и теперь живой и невредимый лежал на дне.

– Крепись, Квинт! – крикнул я. – Ты же фараон, не забывай.

Я бросился к баллону, чтобы покончить с клопом, боялся, что нуль-пространство охватит и Квинта. Ничего не поделаешь, надо мчаться домой за запасным генератором. Заверив Квинта, что он будет спасен, я вскочил в машину и развил предельную скорость. На подступах к городу машина внезапно остановилась. Тьфу! Такая мелочь. Разрядилась батарейка карманного фонарика. А без нее машина мертва. Всегда у меня так: как начнутся срывы, так и потянутся цепочкой.

Дальше я мчался за счет мускульной энергии собственных ног. Удивляюсь, как мне повезло. На дороге, шедшей под уклон, меня бесшумно обогнало такси с выключенным мотором. Я вовремя спохватился и зычно крикнул: «Стой!». Крик был услышан, такси остановилось и шофер, добродушно улыбающийся дядя, доставил меня до дому. Велев ему обождать, на что он сразу согласился, я метеором влетел в комнату, обмотал сорокакилограммовый генератор ремнями, раскачал его, закинул за плечи, выскочил в коридор и пронесся мимо ошеломленных соседей. Дядя Коша при этом приставил указательный палец ко лбу и выразительно им повертел. Пусть вертит. И тут я вспомнил, что не взял фонарик. Пришлось возвращаться, и снова пронестись мимо соседей. Дядя Коша больше пальцем не вертел. Он просто бессмысленно округлил глаза.

Шофер меня ждал. Есть же хорошие люди!

Через десять минут я был у своей машины. Заменив батарейку, включил двигатель и скоро увидел клопа. Он все еще не терял надежды достать лежащего в овраге, уже побелевшего, Квинта. Подрыв лапами землю, клоп приблизился к нему, трубка почти касалась несчастного. Квинт старался не дышать, боясь, что при вдохе грудь подымется и жало вонзится в нее.

Я настроил генератор. Клоп повернулся и, влекомый излучением, кинулся на меня. Я этого ожидал и, положив генератор, отбежал в сторону. Теперь клоп был не опасен. Он бестолково затоптался на месте.

Квинт с моей помощью выбрался из оврага и сел на жухлую траву.

– Тяжело? – сочувственно спросил я.

– Дай отдыш-шаться. Никогда не думал, что дышать такое удовольствие.

Я сочувственно смотрел, как жадно он глотает воздух, а потом сказал:

– Пора кончать с этой мерзостью. Мало ли какой фокус они еще могут выкинуть.

Один баллон мы поставили метрах в тридцати от мухи. Ближе нельзя: она могла крылом сбить не только баллон, но и нас. Ей что!

Выждав удобный момент, когда она затихла и ветер прекратился, мы открыли вентиль и с помощью прихваченного раструба направили «струю» нуль-пространства на муху. Не успел баллон полностью опорожниться, а она уже исчезла. Она была неизвестно где. С клопом покончили точно так же быстро и аккуратно. Квинт даже разочаровался:

– Все?! Поучить бы следовало идола!

– Ну, ну, успокойся, – сказал я. – Избавились от них и довольно. Едем. Скафандры нас ждут. Кончать надо.

Глава пятая

Фотонит. Скорость света – не предел. Четвертое измерение. Новая загадка.

Приехав домой, Квинт без лишних разговоров уселся за ядростанок и завертел рукоятками. А я задумался над тем, как сделать для скафандра шлем, чтобы он был прозрачным. О стеклах и каких-либо там полимерах не могло быть и речи. Перископические очки меня тоже не прельщали. Шлем должен быть создан из света, из фотонов. Но покоящихся фотонов не существует – в природе, по крайней мере. Да, но ведь и искусственных химических элементов в природе нет, однако человек их получил. Почему же не попробовать получить покоящиеся фотоны? Несомненно, это невероятно трудно, но выполнимо. Требуется всего лишь остановить свет. Тогда его можно держать и хранить где угодно. А если его, образно выражаясь, накачать под большим давлением в прочные стальные тюбики с диафрагмированными отверстиями, то получатся миниатюрные, превосходные фонарики. Своими соображениями я поделился с Квинтом.

– Насколько я знаю, – с солидностью настоящего ученого сказал он, – масса покоя фотона равна нулю. Значит, он существует только в движении. Остановить фотон – значит прекратить его существование, а раз свет состоит из фотонов, выходит, и света не будет. Что-то мне не ясно.

– Смотря как рассуждать. Свет, кроме волновой природы, имеет еще и корпускулярную. И та и другая объясняют его многочисленные свойства. Фотон представляет собой волну-частицу. Мы волну уничтожим, а частицу оставим, то есть получим чистенькие фотоны. Ведь благодаря только волновым свойствам свет распространяется в пространстве. Лишив его этих свойств, мы тем самым остановим его.

После бесчисленных хитроумных экспериментов мне удалось получить твердый свет, что явилось для меня приятной неожиданностью. Впрочем, я это предугадывал, но не надеялся на положительный результат за такой короткий срок. Случилось это непредвиденно.

«Накачав» свет в толстостенный разъемный стальной шар, я удалился в чуланчик. Там, в полной темноте, открыл отверстие, надеясь увидеть вырывающийся свет, но он не появлялся. Озадаченный, я начал ковырять в отверстии иглой, думая, что оно засорилось. Игла упиралась во что-то твердое. Тогда я рискнул раскрыть шар и зажмурился, боясь ослепнуть от мгновенно освобожденного света, но его не было. Куда же он делся? Ведь он был в шаре.

Удрученный, я вышел к нетерпеливо ожидавшему меня Квинту. Он сразу догадался, что меня постигла неудача, и я впервые не знал, что ему ответить. Он забрался в чулан, что-то там шевелил, передвигал, громыхал, чихнул и, наконец, закашлявшись, вышел и сказал:

– Тоже, наверно, не лучше скафандра. Пошарься-ка в ботинке.

Я стоял поглощенный думами, как вдруг почувствовал какое-то легкое прикосновение к щеке, потом к губам. Я схватился за них и наткнулся на что-то круглое, твердое и гладкое. Сомнений быть не могло: это был твердый свет, названный заранее фотонитом, потому что он состоял из спрессованных, неподвижных фотонов. Пальцы мои сжимали невидимый шар. Если ядронит был невидимо-черным, то шар был абсолютно прозрачным и почти невесомым. Я даже не попытался его взвесить, зная, что это бесполезно, так как весь свет, получаемый Землей от Солнца, не весит и полутора килограммов, а на шар его ушла неизмеримо малая часть. Он свободно парил в воздухе, пока случайно не наткнулся на меня. Странно держать его, ощупывать, гладить и совсем не видеть. Квинт, как дитя, забавлялся шаром, перекладывая из одной руки в другую, пробовал на зуб, лизал, щелкал по нему.

Подвергнув фотонит испытаниям, я убедился, что это идеально твердый и прочный материал. Тонкую пластинку из него невозможно ни сломать, ни согнуть, ни пробить. Без него нам в космос лучше и не соваться.

– Как камень под кепкой-невидимкой, – сказал про фотонит Квинт.

– Камень против него все равно, что лебяжий пух против алмаза.

– А зачем нам фотонит? Скафандры, я понимаю, чтоб дождь нас не мочил.

Наконец-то Квинт заинтересовался, для чего все это мы делаем. А не пора ли рассказать ему обо всем? Пора. Но начать надо не с профессора. И я спросил:

– Ты не задумывался над тем, кто тебя убил?

– Признаться, Фил, думал. Еще как думал. Но не знаю кто. Я иногда вспоминаю свою прошлую фараонью жизнь, но не говорю тебе об этом. Сам знаешь, был я жестоким деспотом. Не мудрено, что меня убили и, замечу, правильно сделали. А того человека я бы хотел знать.

– Есть возможность познакомиться с ним.

– Ты хочешь его оживить? – подскочил Квинт. – Уж я с ним поговорю. Нет, нет, по-деловому, по-современному и честно. Где он? Веди к нему.

– Его нет. Есть другой способ увидеть его. Однажды, когда ты был еще мумией, я поспорил с одним человеком, утверждавшим, что человечество никогда не увидит свое прошлое. Я решил доказать обратное. Раньше у меня не было подходящего материала для скафандров, способных защитить тело от холода мирового пространства и разных губительных излучений. Теперь они есть. Нам нужно вырваться в космос и развить сверхсветовую скорость.

Я умолк, ожидая, как на последнюю фразу среагирует Квинт. Он потрогал подбородок, потеребил его и неуверенно выдавил из себя:

– По-моему, Фил, ты перегнул немножко. Ведь скорость света предел. Ты сам говорил. Это окончательно и бесповоротно доказано.

– Правильно, но не совсем. Посчитай-ка. От прожектора на расстоянии пятисот километров помещен неподвижный экран. Прожектор вращается на вертикальной оси со скоростью сто оборотов в секунду и испускает тонкий луч. С какой скоростью будет скользить «зайчик» по экрану?

Квинт прикинул в уме и сообщил:

– Получается триста четырнадцать тысяч километров в секунду. Но, Фил, «зайчик» же не является носителем информации от одной точки экрана к другой, он не может быть средством причинной связи явлений.

– Нас это не касается. Главное, сверхсветовая скорость возможна. Или представь себе мысленно, что у тебя зеркальце и ты направляешь луч на звезду. Теперь едва уловимое движение рукой и «зайчик» почти мгновенно перескочит на соседнюю звезду, а между ними лежит бездна в сотни световых лет. Представляешь, какая скорость у «зайчика» будет? Его роль мы и примем на себя. Изображение убийцы и тебя самого в настоящий момент находится от вас на расстоянии шести тысяч световых лет и мы покроем его. Настроиться на волны, несущие изображение, представляет, конечно, трудность, но мы должны ее преодолеть. Построим сверхчувствительный приемник – хроноскоп, который позволит нам быстро и безошибочно получать четкие объемные изображения.

– Непонятно, как же мы вырвемся в космос? Чем будем питаться? Без ракеты не обойтись.

– Обойдемся. На строительство межзвездного корабля уйдет не один год, потребуются колоссальные средства, громадные запасы горючего, целая армия рабочих, а к скорости света мы даже не приблизимся. Но если мы этого и достигнем, то даже разреженный межзвездный газ испепелит ракету, несмотря на то, что он в десятки тысяч раз разреженнее лучшего лабораторного вакуума на Земле. Я уж не говорю о метеоритной опасности. Это все равно, что лететь на мыльном пузыре к Луне. Ты думаешь, человек полетит к звездам на ракетах? Никогда! Ракеты будут хозяевами лишь в солнечной системе. Все фотонные, аннигиляционные и прочие ракеты имеют только теоретический интерес. Человек достигнет звезд другим путем. Каким – еще никому неизвестно. И не будем гадать об этом. Мы же построим сверхмощный лазер, с дистанционным управлением, способный непрерывно посылать луч в пространство. Мы можем превратить вершину луча в твердый свет, в фотонит, и с комфортом устроиться на нем. Дальше нас понесет сам луч. Управляя лазером, то есть изменяя угол наклона луча, мы будем описывать гигантскую дугу, удаляясь от земли, и развивать какую угодно скорость.

– Послушай, Фил, ты говорил, что световое давление отталкивает лишь частицы с массой в одну триллионную грамма. Как же нас, таких тяжелых, понесет луч?

– А для чего я открыл нуль-пространство? Не для забавы же. Окутаем им себя, и по отношению к лучу нас будто не станет.

– Хорошо, но ведь при световой скорости масса тела становится бесконечной. Помнишь, сам говорил, что масса есть не только мера количества вещества, но и мера инертности тела. При больших скоростях инертность противится дальнейшему разгону. Для постоянного ускорения тела требуется все большая и большая энергия, а масса противится, инертность все больше возрастает, все больше требует энергии, и наконец, энергии всей Вселенной не хватит, чтобы разогнать тело до световой скорости, потому что в этом случае масса его станет бесконечной. А этого в природе не может быть.

– Молодец, Квинт, правильно рассуждаешь. Но то в природе, а то у нас. Большая разница! На то мы и люди. Факт, что луч понесет нас. Согласен? Ведь мы же будем в мешке из ничто.

– Да, но это опасно, Фил. Значит, мы будем бесконечными, необъятными, как Вселенная. Мы собою вытесним всех и все. Масса головы станет бесконечной, каждый волосок на ней тоже. Страшновато! Мозг-то тоже станет бесконечным. Как же мы будем соображать и смотреть бесконечными глазами? А если я захотел высморкаться, в каком месте браться за нос, если он всюду бесконечен?

– Вот я и хочу испытать это, почувствовать на себе. Не всякому дано испытать прелесть такого состояния. Вот так, Квинт!

– А дальше? Что дальше, Фил? Когда обгоним свет, что же с нами будет? Сверхбесконечными станем? Или вообще нулями?

– Что дальше будет, никто не знает. Вот первыми и узнаем.

– Опасное предприятие. Может, оставим его? Зачем нам этот убийца?

– Боишься?

– Ай, ай, Фил, не говори так, не причиняй мне боль. Я готов следовать за тобой хоть в желудок крокодила.

– Дело, Квинт, не только в убийце. Это дело второстепенное. Лететь нужно для того, чтобы спасти одного профессора.

– Какого профессора? Я не знаю никакого профессора!

– Он занимался очень важными вопросами. И однажды его аппаратура по неизвестным причинам сгорела, а профессор исчез.

– Сбежал?

– Я говорю исчез. Его нет ни на земле, ни под землей.

– А… догадываюсь. Он уже опередил нас и умчался в космос. Сейчас с ним там что-то случилось и он взывает о помощи.

– И в космосе его нет.

– Так где же он тогда? В царстве Анубиса?

– Он в четвертом измерении.

– О, Фил, этого я не слышал. Это какое такое измерение?

– Трудно объяснить. Мы живем в трехмерном мире. Все измеряется длиной, шириной и высотой. Правильно?

– Да, я хоть и худой, но объемистый и имею высоту. Смотри, метр семьдесят, – Квинт встал и положил ладонь на голову.

– А теперь представь, что ты роста не имеешь. Совсем нуль.

– Сплющился?

– Как хочешь. В общем, ты стал абсолютно плоским.

– Тоньше атома?

– Говорю же тебе, нулем по высоте. Как тень. А все остальное без изменения.

– Я стану пятном, Фил, я не смогу жить.

– Сможешь. Это же чисто умозрительно. И все люди на земле станут такими же. И я тоже.

– Ну, тогда ничего.

– И вот мы живем, о высоте и толщине никакого понятия не имеем, для нас это третье измерение просто невообразимо. Горы плоские, деревья плоские, все плоское и земной шар нам кажется плоским. Живем мы в этом двухмерном мире, а на самом-то деле на шаре, и однажды плоские люди, неважно для каких целей, построили по окружности замкнутый плоский забор. За ним другой, уже большего размера, окружающий первый. И так дальше, много-много концентрических заборов. Каждый внешний, разумеется, по окружности будет длиннее предыдущего и на него соответственно уйдет больше стройматериалов, плоских досок или чего там, не знаю. Наконец, построили самый длинный забор. По трехмерному – это на экваторе. А строительство продолжается. И тут замечают, что такое? Следующий забор, хоть он и охватывает самый длинный, а получился короче и материала потрачено меньше. А последующий еще короче этого и так дальше. Трехмерным-то это понятно, а им каково? Шар же в их понятии плоский, объем для них невообразим. Ох и поломали же головы они. Как? Зачем? Почему? Целый научный переполох. Ты это понял, Квинт?

– Да, да. Но к чему ты это говорил, не понял.

– Подожди, сейчас. А что такое четырехмерный мир? Тот, где находится профессор. Допустим мы, нормальные трехмерные люди построили из жести над земным шаром оболочку, такую скорлупу. Над ней другую, уже больше первой, и жести на нее ушло больше. Потом третью, четвертую… Строили, строили, уже поглотили солнце, ближайшие звезды, уже галактику, наконец миллиарды галактик, уже и Метагалактику и вдруг заметили, что на очередную скорлупу ушло меньше жести и она стала меньшего размера и в то же время охватывает предыдущую скорлупу. Уразумел? А следующая еще меньше, и еще, и еще, и еще.

– Но-о! Так не может быть. Не-е.

– А помнишь плоских? Они тоже говорили так о своем все уменьшающемся заборе. И мы в таком же недоумении с этой скорлупой. В этом и заключается суть некоего таинственного четвертого измерения. Немного-то мы знаем о нем.

– Что же там профессор делает?

– Ванну принимает, – усмехнулся я.

Квинт принял это за истину и озабоченно спросил:

– Как мы его оттуда вытащим?

– Вот узнать об этом и полетим в космос. Изображение бумаг профессора, где есть формулы и схемы, унеслось в виде световых лучей в космос. Будем догонять это изображение и читать. А по пути свернем и посмотрим, как тебя убили. Когда же вернемся на Землю, тогда и будем вызволять профессора.

– Он же, Фил, за это время умрет. И неизвестно, сделают ли из него четырехмерники мумию.

– Он не умрет. Для него что минута, что тысяча лет – безразлично.

– Надо спасти его, Фил, правильно. Я буду работать… как этот… зверь такой есть. А когда мы вернемся?

– Когда? О-о-о, Квинт, этого я не учел. Мы же перенесемся в будущее. Точно не могу сказать, но во всяком случае вернемся не раньше, чем лет через тысячу. Это самое малое. А может и через сто тысяч, ведь как идет время при сверхсветовой скорости – неизвестно. Ах, как жалко!

– Профессора?

– Супругу его, Лавнию. Детей его. Обнадежил я всех. Садись, Квинт, за станок, а мне нужно зайти к ним.

Я достал бумажку с адресом «Поищнева 12-2». Искать пришлось довольно долго. Я не знал этой улицы, но ведь не в пустыне живу. Спросил у пятого, десятого и нашел нужный мне адрес. Лавнии дома не было. В детской возился с телевизором мальчик лет восьми.

– Где мама? – спросил я.

– Ушла за резисторами и лампами. Сейчас придет.

– Разбираешься? – кивнул я на телевизор.

– Папа научил. Когда он приедет, возьмет мне по списку много деталей. Робота буду делать. А вон мама пришла.

Увидев меня, Лавния вскинула брови и положила сверток на краешек книжной полки.