Текст книги "Пойди туда, не знаю куда. Книга 4. Сват Наум"

Стрелецкий голова

Весна в том году собиралась быть ранней и обильной талой водой, поэтому голову ждали до марта, то есть до воды. И особенно ждали в солнечные дни. Так и вышло. В последние дни февраля, в ясный солнечный день Федот сидел в избе у полусотника, и вдруг почуял, что золотое колечко на его руке начало нагреваться. Он в удивлении принялся ощупывать его – кольцо действительно потеплело.

– Что такое? – спросил полусотник.

– Не знаю. Не иначе, как что-то хорошее… приближается… или плохое… – ответил Федот недоуменно.

– А поедем-ка, Федот, прокатимся… – принял внезапное решение полусотник. – Бери-ка мой мушкет вместо пищали, сабельку нацепи…

– Я бы лучше с топором… – промямлил Федот, но спорить не стал. Надел пояс с саблей, взял укороченный кавалерийский мушкет полусотника и к нему огневой припас и был готов.

Полусотник хотел взять кого-нибудь из стрельцов, но во дворе заставы никого не случилось, и они оседлали коней и вдвоем, в сопровождении преданной Белки, ускакали навстречу мартовскому солнцу. И, как выяснилось, не зря ускакали.

Проехали они верст пять по старой дороге, и только въехали в лесочек, как услышали выстрел, затем другой и третий. Полусотник стегнул коня и сходу ушел в галоп, Федот поотстал вначале.

Когда выскочил из-за деревьев, увидел, что на дороге дюжина разбойников осадила крытый возок, который сопровождала пара конных стрельцов. Стрельцы саблями отмахивались от наседавших с копьями и рогатинами разбойников. Ехавший в возке барин шпагой отбивался сразу от нескольких и уже уложил пару. Полусотник подлетел к разбойникам с тылу и сходу раскроил саблей голову одному из них, так что разбойники почувствовали себя окруженными и побежали через сугробы в лес.

Но страшными были не они. Страшным был разбойник, стоявший на опушке, на тропе, уходившей в лес, и целившийся в махавшего шпагой барина из пищали. До него было еще далеко, поэтому Федот подстегнул коня пятками, стащил мушкет через голову, взвел курок и стал целиться на ходу.

Его выстрел грохнул на мгновение раньше выстрела разбойника, пуля ударила так, что того швырнуло на снег, и пищаль подкинуло, ее выстрел ушел мимо. Однако Федот только зацепил разбойника своим выстрелом, и он, зажимая рану на плече, попытался на карачках уползти в лес.

И тут Белка поразила Федота. Она, словно громадная птица, стелясь над снегом, догнала его, схватила сзади за шею и тряхнула сильным движением головы, как борзая волка, так что шея хрустнула, и разбойник обмяк и повалился в снег…

На выстрелы обернулись все, и те разбойники, что бежали к лесу, рванули еще быстрей, а оставшиеся на дороге бросились следом. Кто успел, конечно, – пяток остался лежать вокруг возка. Стрельцы их не преследовали. Вот только Белка пропала, ушла в лес вслед за убегавшими, и Федоту это показалось подозрительным, но лишь на мгновение.

Он подъехал к стрельцам, на ходу перезаряжая ружье, готовый стрелять, если появится опасность. Полусотник уже спешился и обнимал барина, крича, как рад, что успели, и спрашивая, не ранен ли. Барин этот оказался полковником стрелецкого полка или, иначе, головой стрелецкого приказа, стольником Артамоном Сергеевичем Матвеевым, которого так ждали.

– Как ты здесь оказался? – улыбался полковник, осматривая дыру в рукаве своего странного кафтана нерусского кроя. – Царапина, заживет! Как вы, братцы?

– Все хорошо, Артамон Сергеич! Ваську зацепило, но не глубоко. А вот возницу нашего, похоже, убили!

– Вот, незадача! – крякнул полковник, обходя возок и разглядывая лежащего на снегу с разбитой головой возничего. – Боярин Морозов свой возок дал вместе с возничим… Мы с ним от Павловского добирались. Надо будет денег семье послать… Приберите его! Так как ты тут оказался?

– Да вон мой молодой стрелец почуял чего-то… Мы и решили прогуляться тебе навстречу! Вишь, как вовремя.

Стрельцы поздоровались с ним и Федотом, поблагодарили их за помощь и принялись усаживать тело возницы в возок.

– Придется тебе, Артамон Серегеич, с трупом дальше ехать в возке-то… Я на козлы сяду, – сказал один из них.

– Садись. А я на твоем коне вперед поскакал. Догоняйте, – и повернулся к Федоту. – Так это ты стрелял? Хороший выстрел. Мне показалось, ты на ходу стрелял. Мушкет голландский. Вроде, у тебя такой был? – повернулся он к полусотнику.

– Мой и есть. С ходу, с ходу стрелял! Да ты погоди, Артамон Сергеич, это еще что за выстрел. Вот приедем, мы тебе покажем, что этот парнюга вытворяет.

– А тебя как зовут-то? – повернулся полковник к Федоту.

Федот до этого спокойно разглядывал полковника, его сухощавое лицо с острым носом с горбинкой и его странную одежду. Но под прямым взглядом пронзительных, умных глаз смутился и потупился:

– Федотом теперь…

– А что, раньше иначе звали?

– Раньше звали дураком.

– Что, правда, что ли? – удивленно повернулся полковник к полусотнику.

– Ну, есть маненько у парня, – покивал полусотник. – Простой он. Птицы его любят. Собачка, вон, не отстает, – показал он на возвращающуюся из леса Белку. – Стрелок от бога. Чутье у него. Поехали, Артамон Сергеич, я тебе по дороге кое-какие мысли расскажу…

И пока они ехали до заставы, рассказывал все, что знал про Федота, и про то, что, если он так с птицей хорошо знается, не попробовать ли его в сокольники… Полковник был сметлив, разжевывать ему такие намеки не требовалось – любимое развлечение царя было соколиной охотой. И если подарить ему хорошего сокола, можно рассчитывать на благодарность, а если хорошего сокольника, то и на большее…

– Ну, Венедих, порадовал ты меня сегодня дважды, – засмеялся полковник, качая головой. – Чутьем своим порадовал. И теперь вот радуешь. Если все получится, быть тебе сотником у Трубы.

– Артамон Сергеич, да я для вас…

– Погоди благодарить, назначу сотником, придется со мной в Смоленск ехать. Новобранцев поведешь. Государь хочет летом Львов брать, Вильно…

– Да охотно! Во главе-то сотни! Всех ляхов порубаем!

– Не хвались, пока не порубал. Война – дело страшное. Ты еще своих парней в клочья порванных не хоронил… – глухо произнес полковник, а потом сменил разговор. – Покажешь мне сегодня, как у тебя хозяйство ведется. Много ли мастеров насобирал, что с торговлей. И ты мне должен был каменщиков найти, чтобы строиться в Лухе.

– Собрал, собрал! Артель готова. И с торговлей, я тебе скажу, Артамон Сергеич, благодаря этому парню, все офеньские поезда теперь через мою заставу идут. А с ними до Кавказа и до Урала торговать можно. Да они в обход войны до венгров и до немцев добираются. Немалые дела можно делать!

– А он-то здесь причем?

– А вот увидишь. Сегодня отдохнешь, в баньку сходим, а завтра офени приезжают позабавиться. Там и посмотришь.

– Не хотел я задерживаться. Государь ждет, в Смоленск возвращаться собрался. Хочу обороткой смотаться через Шую до Луха, показать строителю, где строить, договориться с властями на месте о помощи, да и обратно. Полк в Смоленске бросать нельзя…

– Один день ничего не решит. А осмотреть наше хозяйство надо. Да и стрельбища устроим при свете, сегодня уже поздновато окажется. И борьбу посмотришь. С офеньскими старшинами познакомлю. А это, считай, возможность свободных денег, если на что срочно вложить потребуется…

При этих словах полковник снова посмотрел на полусотника с прищуром:

– Ну, Венедих, если все так, вместе со мной в Москву поедешь. Есть кого вместо себя оставить?

– Подготовлен! – радостно засмеялся полусотник. – А скажи-ка, Федот, вон в того коршуна мог бы попасть, что над нами кружит? – вдруг крикнул он.

Федот остановил коня, поглядел вверх. Полковник с полусотником тоже остановились, наблюдая за ним.

– Попасть-то можно… – задумчиво ответил Федот, пряча глаза.

– Да ну! – крикнул полковник. – Это ж немыслимо!

Полусотник закивал ему, показывая руками: мыслимо – немыслимо, а попадет, чертяка!

– Ну, попади! – сказал полковник.

Но Федот мялся и не стрелял.

– Что не так? – воскликнул полковник.

– Что не так? – спросил полусотник Федота.

– Я птичек люблю, – тихо прошептал Федот. – Чего его зря убивать. Не на еду ведь… Можно, я у него только перо выбью?

– Перо?! Он сказал, перо выбьет? – обалдело переспросил полковник, глядя на столь же обалделого полусотника. – Ну, выбей перо!

Федот тут же повеселел, вскинул ружье, прицелился и стал ждать, пока придет внутренний толчок, означающий, что все получится. Толчки приходили несколько раз, но Федот не успевал нажать на спусковой крючок, и ему пришлось внутренне перестроиться, стать словно бы быстрее внутри себя.

И перо вылетело из хвоста коршуна и, кружась, упало на дорогу.

Полковник сам спрыгнул с коня, подобрал перебитое перо и спрятал за околыш шапки:

– Эту метку мне есть кому показать, сотник…

Дела полковничьи

На стрелецкие посиделки, в связи с приездом полковника, пришли не только суздальские и офеньские старшины, но и местные девушки из лучших семей. Сидели в своем углу, играли глазками, шушукались и пели:

– Все цветы они алые,

– А один алее всех,

– Все дружки они милые,

– А один милее всех…

Полковник устроил пирушку для старшин, а потом, в качестве развлечения, позвал борцов.

Старшины потому и поднялись по жизни, что были людьми силы. Поэтому толк в борьбе знали, но смотрели, посмеиваясь, как на игры молодежи. Пока не вызвали Федота. Тут у старшин сначала начали морщиться лбы, выказывая их явное недоумение, затем начали подергиваться тела, разогреваться внутренний жар, а следом они принялись скидывать кафтаны и один за другим выскакивали попробовать, что это за диво происходит.

Полковник переглядывался с полусотником и посмеивался. Они оба предчувствовали, какое воздействие окажет это зрелище там, где найдутся ему ценители, и мысленно потирали руки.

– Боярину Морозову показать бы… – шепнул полусотник.

– Люблю сообразительных, – усмехнулся полковник. – А, как думаешь, Федот наш тоже сообразительный?

– А давай проверим, Артамон Матвеевич! Чего тут гадать.

– Ну, проверь, – разрешил полковник и переключился на старшин, ведя с ними дипломатические переговоры.

Старшины знали про него, что он не только полковник, но и стольник, и дипломат и ездит по поручению государя по заграничным странам, знали даже, что жену привез из Шотландии королевских кровей, и им льстило, что он посвящает их в тайное тайных. Правда, расходясь, неглупые русские люди качали головами и делились ощущением, что сказал стольник много, а чего сказал, так и не поняли… Но были этим довольны, потому что дипломат и должен говорить много, а сказать ничего!

Полусотник же между тем велел Федоту, когда все разойдутся, остаться и посторожить в горнице, поскольку у них с полковником будет важный разговор, который никто не должен подслушать. Федот сел на скамье у дверей, поставил саблю между ног, уперев в пол, положил на ее рукоять обе руки и замер, прислушиваясь к тому, что творится вокруг.

Полковник с полусотником, проводив гостей, уселись за стол, налили себе заморского вина, романеи, предложили Федоту, но он поднялся на ноги, поклонился и отказался:

– Я лучше молочка.

– Не пьешь лишку? – спросил полковник.

– Не-а, – ответил Федот. – Не пробовал.

– Так, может, попробуешь?

– Я бы лучше молочка. Пахнет как-то…

– А ну-ка подошел, попробовал, – приказал полусотник.

– Ага! Есть, – ответил Федот, подошел, отпил из оловянной стопки глоток романеи, поморщился и поставил на стол. – Молоко лучше!

– И брагу или мед, водку, тоже не любишь? – спросил полковник.

– Братья пили, мне не наливали. Не знаю, люблю ли.

– Так попробовал бы.

– А чего пробовать. Я что ли, братьев не помню. Сразу драться лезли…

– Или квасу? – засмеялся полусотник.

– Или квасу, – ответил Федот, вернулся к двери и уселся, поставив саблю между ног.

Полковник с полусотником проводили его взглядами, улыбаясь, но полусотник подмигнул и начал мудреный разговор за государственные дела. Принялся обсуждать сложные отношения боярина Морозова с Милославскими, и то, как громили людей Никиты Романова и Якова Черкасского, начиная с Савинки Корепова, беломестца князя Романова, который говорил, что царь молодой глуп, черт у него ум отнял, и глядит он изо рта у бояр Морозова и Милославского.

Полковник рассказал, что до приговора Савинка был отдан ему, и он держал его в подвале, приставив по двое стрельцов к дверям и с наружным обходом, пока его пытали, и до самого смертного приговора Думы, после чего передал палачам и только тогда вздохнул спокойно…

Посреди этого рассказа Федот встал, неслышно шагнул к двери и резко распахнул ее, сбив с ног какого-то человека, оказавшегося за дверьми. Человечек был ловким и быстрым и попытался удрать, но Федот тут же подбил его ногой, ухватил за воротник и броском закинул внутрь горницы, сразу же захлопнув за собой дверь, так чтобы некуда было сбежать.

Человечек заметался по горнице, но полусотник выхватил саблю, которую не снимал даже во время пирушки, а в руках полковника мгновенно появился пистолет. Человечек, однако, сдаваться не собирался и ловким движением вынул из рукава своего серого кафтанчика нож, выбирая, на кого броситься.

Федот отстегнул саблю от пояса и шагнул вперед, показывая голые руки. Поскольку он был единственной помехой между человечком и дверью, тот выбрал в противники Федота, повернувшись к нему. Полковник приподнял пистолет, чтобы выстрелить, но полусотник показал рукой подождать, предлагая посмотреть, как Федот справится.

Федот же простецки шагнул вперед, животом на нож, так что на миг показалось, что он готов жизнь пожертвовать ради спасения начальства. Однако когда человечек ударил в открывшийся живот, сделал крошечное движение влево, обтекая клинок, и при этом левой рукой прихватив руку противнику, а правой ударив развилкой между большим и остальными пальцами в горло и сразу же сжав кадык.

От этого удара человечек вздрогнул всем телом, наваливаясь на Федота, и полковнику показалось, что он вонзил нож в живот Федоту. Он вскинул пистолет и выстрелил в спину человечка. Тот обвис в руках Федота и сполз на пол. Федот остался стоять с разведенными руками, недоуменно глядя на полковника, который разгонял рукой дым от выстрела.

– Так я его взял, – наконец, сказал Федот.

– Вот, незадача! – воскликнул полковник. – А я ведь за него испугался, – кивнул он полусотнику на Федота. – Честное слово, так сердце в живот и ухнуло, когда тот нож-то ему воткнул!

– Да я тоже обмер! Вот, думаю, жалость какая!

Тут в избу вломилась толпа стрельцов. Человечка принялись обыскивать, но ничего не нашли, и полковник велел утащить его из горницы и разбираться с местными властями, вызвав пристава.

Они снова втроем уселись по своим местам, и Федот сидел, как ни в чем не бывало, вслушиваясь в то, что происходило за дверью.

Полковник с полусотником помолчали, полковник разлил еще романеи, они выпили и принялись разглядывать Федота.

– Федот, – наконец сказал полусотник, – а как ты его услышал?

– Так ты же велел у двери сторожить, я и сторожил.

– А если бы я тебе велел не у двери, а дверь сторожить, ты бы мог дверь с петель снять и с собой унести, чтобы не пропала?

– Мог бы, а чего? – недоуменно ответил Федот.

Полковник с полусотником переглянулись, но смеяться не стали.

– А скажи-ка, Федот, о чем мы тут с господином полковником говорили?

– А я не знаю.

– Почему?

– Я не слышал.

– Как не слышал! У тебя уши, что ли, заложены?

– Не, уши слышат. Приказа не было, я не слушал.

– И про боярина Морозова не слышал?

Федот отрицательно помотал головой.

– И про Савинку Корепова не слышал, и про князя Никиту Романова?

Федот только мотал головой.

– А если бы я тебе приказ дал, услышал бы?

– Если бы приказ, услышал.

– Иди в избу к стрельцам, послушай, что пристав говорить будет, доложишь нам.

– Ага. Есть. А вас тут без меня не зарежут?

– Вперед! И сразу к нам.

Федот вернулся через какое-то время и подробно, можно сказать, слово в слово пересказал, что говорил прискакавший из Суздаля пристав.

– Ну, иди спать, – отправил его полусотник. – Мы тут еще посидим.

Они сидели еще долго, пили романею и молча качали головами, таким тонким способом обсуждая Федота.

Всход

Ночью пришел Федоту странный сон: он был коршуном и взбирался в небо по невидимому пути, огромной спиралью вонзающемуся в небеса. Федот внезапно то ли понял, то ли вспомнил, что этот путь называется Всходом. Откуда пришло это воспоминание, он не понимал, да и сразу забыл об этом, потому что сам Всход захватывал его внимание всецело.

Всход был совершенно прозрачным, но у него были стенки, и было что-то под ногами, нечто плотное, так что по нему, вероятно, можно было бы подняться, даже будучи человеком. Всход был похож на огромную невидимую трубу, и внутри нее была тяга, которая быстро несла коршуна выше и выше.

А в самом верху Всход упирался в Ворота. Эти Ворота внезапно показались впереди, когда коршун вылетел из-за искривления Всхода на последнюю прямую, так что ему пришлось изо всех сил упираться крыльями в воздух, чтобы не разбиться о них. Ворота эти потрясали своими размерами и величием, и из них тянуло той тревогой, что все чаще приходила к Федоту во снах…

А на воротах, вычеканенные в меди, прекрасные и ужасные боги сражались с чудовищами, и среди них были такие знакомые лица!..

Но разглядеть их не удалось, потому что труба заиграла побудку, и надо было спешно просыпаться. Федот хотел лететь вниз по трубе, но тут прямо сквозь стену Всхода огромный ворон влетел внутрь и позвал коршуна за собой. Они пробили стену Всхода с другой стороны и помчались вниз, мгновенно побелев всеми перьями от колючей изморози…

Было ощущение, что они уже летали так раньше, но тогда с ними был еще кто-то третий. Но кто, вспомнить не удалось, потому что в ушах раздался оглушительный рев, и Федота втянуло в тело, спавшее в стрелецкой избе. Последнее, что осталось от полета, это слова, летевшие к нему от ворона:

– Ищи сокола!

– Точно, третьим был сокол! – подумал Федот, просыпаясь. Но что это значит, объяснить уже не мог, потому что привычная отупелость и неспорость мысли охватила его. Объяснять, впрочем, надо не все. Некоторые вещи, что открываются нам во снах, надо просто делать. А Федот был тем, кто мало думает, но делает. Когда мыслей мало, каждая становится мыслью всей жизни.

И Федот, захваченный мыслью, принялся искать сокола. Впрочем, искать соколов вовсе не простое дело, если кто-то пробовал, то понимает меня. Сокола на дороге не валяются, да и в лесу их не всякий встречает. Поэтому у Федота эта мысль превратилась в состояние постоянной готовности встретить сокола и не пройти мимо. Готовность без надежды!

Однако сокола он нашел. Не сам, правда. Как только освободился от службы, вышел с Белкой за ворота заставы и пошел прогуляться до ближайшего леска. И тут же объявились две вороны, закрутились вокруг и принялись с карканьем перелетать вслед за ним с дерева на дерево. Федот не удержался и каркнул им в ответ. Вороны замолчали и принялись рассматривать его, вертя головами с одного плеча на другое. Затем закаркали, словно заговорили. Федот в ответ каркнул еще пару раз.

И тут на дерево, где они сидели, уселся огромный старый ворон с седыми, точно от изморози, перьями и так каркнул на ворон, что их словно ветром сдуло. Ворон слетел на нижнюю ветку, поглядел на Федота одним глазом, поглядел другим, подумал и что-то проклекотал, будто сказал, гортанно и невнятно. Федот развел руками, показывая, что не понимает.

Ворон повернулся к нему задом и выпустил в его сторону белую струю. Федот от неожиданности отвесил челюсть. Белка же принялась вилять хвостом, кружась под веткой, но не лая, словно увидела старого приятеля.

Ворон, между тем, снова поразглядывал Федота то одним глазом, то другим, каркнул и полетел невысоко в сторону от дороги. Белка побежала по снегу следом. Федот почесал в затылке и побрел, проваливаясь выше колен, за ними. Идти пришлось довольно далеко. Ворон присаживался время от времени на деревья, кричал на Федота и несколько раз выпускал в его сторону струю. Федот принял это как неизбежность и сносил безмолвно.

Так дошли они до опушки, где росли густые кусты. Ворон уселся на сосну, нависающую над кустами, и громко заорал. Белка стремглав бросилась к кустам, взвилась и прыжком опустилась куда-то в сугроб, а в следующий миг выкатилась клубком, сцепившись с огненно-рыжей лисицей. Но ворон продолжал орать, оглядываясь через плечо на Федота.

Федот бросился бегом к кустам и обнаружил в их глубине запутавшегося сокола. Сокол был совершенно белого цвета, почему его не было видно издали. Он лежал на снегу, раскидав крылья и вывернув шею назад, чтобы видеть человека. Приглядевшись ближе, Федот увидел, что на ноге у сокола были путы, ими он и зацепился за ветки в кусте. Вокруг валялось несколько перьев, похоже, лиса успела все же ухватить его за крыло, которым он отбивался.

Федот залез в куст поближе к соколу, уселся в снег и для начала принялся объяснять соколу, что намерен его освободить. Сокол смотрел дико, резко поворачивая голову в ответ на каждое движение Федота и открывая клюв с красным языком. Но Федот сунул руку в рукав, провел по своему родимому пятну на запястье, подхватив выскочивший из запястья нож, и вынул его, так что нож оказался перед глазами сокола.

Сокол заворожено уставился на нож и успокоился. Федот осторожно обрезал кожаные путы, сунул нож в рукав, бережно сложил крылья соколу, прижав их к его телу, и вынес сокола из куста. Сокол извернулся и схватил его за палец клювом, но не ударил и не рванул, а только держал так, словно требовал быть бережным. Федот вытянул руки и отпустил крылья сокола.

Сокол разжал клюв, но продолжал лежать на его руках, не делая движений. Федот легонько подбросил его вверх, сокол попытался распахнуть крылья, но одно из них сразу же подломилось, и на нем выступила кровь. Федот тут же подхватил сокола, посадил его когтистыми лапами на кафтан в сгиб локтя и стал гладить, успокаивая.

Ворон на дереве вдруг разразился потоком скрипов, тресков и прикаркиваний, будто завел весеннюю песню. При звуке его речей сокол вскинул голову и уставился на ворона немигающим взглядом, вслушиваясь. А когда ворон замолчал, издал странную, мелодичную трель, каких Федот не слыхивал. Издал и вдруг осел на руке Федота, собираясь тут и сидеть.

Ворон каркнул, снялся, сделал над ними круг и ушел куда-то за лес.

Федот проводил его глазами и принялся искать Белку.

Белка возвращалась по снегу, волоча задавленную лисицу, точнее, крупного и яркого лиса. Поднесла и бросила к ногам Федота, тяжело дыша раскрытым ртом. Федот в удивлении покачал головой, но показал на сокола:

– Ты прости, я не смогу и это нести. Вот, видишь! Лечить надо.

И пошел по своим следам обратно, бережно прикрывая сокола ладонью, чтобы он не вздумал спрыгнуть с руки. Гоняться по сугробам за раненой птицей ему вовсе не хотелось. Белка посидела над своей добычей, покрутилась возле, а затем схватила лиса за шею и ловким движением закинула его себе на спину.

Так они и вернулись на заставу, неся каждый свою добычу, чем вызвали бешеную радость всех встречных. Особенно Белка. Во дворе заставы встретили их старшие братья Федота и немедленно затребовали лису себе. Федот велел Белке отдать лису братьям. Белка поупиралась, скаля зубы на каждую попытку протянуть руку к своей добыче, но Федот глянул на нее укоризненно, и она отвернулась и гордо ушла к крыльцу избы с выражением: делайте, что хотите!

В стрелецкой избе Федот усадил сокола на изголовье своей постели, прикрыл ему голову одной рукой, а другой приподнял крыло и начал его осматривать. Вокруг столпились стрельцы, но Федот показал им, чтобы стояли тихо, и они молчали. А потом кто-то пошел доложить полусотнику.

Когда полусотник узнал про сокола, он немедленно прибежал в стрелецкую избу, глянул на птицу, и, ни слова не говоря, умчался к полковнику. Через несколько минут прибежал стрелец и велел Федоту нести сокола к полковнику.

Федот отложил мокрую тряпицу, которой протирал рану сокола, посадил его в сгиб локтя и пошел к полковнику.

– Красный сокол! – потрясенно выдохнул полковник, когда увидел птицу. – Где ты его добыл?

– В кустах. Лиса прикусила… – ответил Федот.

– Однако, парень, это не сокол, это твой всход на самый верх!..