Текст книги "Пойди туда, не знаю куда. Книга 4. Сват Наум"

Шелковая ниточка

Полковнику нравилось, когда Федот его охранял. Федот словно чуял опасности, и однажды остановил полковника, когда тот хотел войти в развалины дома, развалин в Лухе было много еще со Смутного времени. Полковник остановился, и тут же перед ним обрушилось несколько обгоревших бревен. Но очень скоро стало ясно, что главной его службой является забота о соколице.

И Федот отдался этому с наслаждением. Он ее лечил, как обучил его старый суздальский сокольник. Чистил и гладил. А потом попытался привязать ей к ноге серебряные бубенчики. Сами бубенчики птица рассматривала доброжелательно и с явным любопытством. Но ей, видимо, не понравился тонкий кожаный ремешок, на котором они были прикреплены. Он был потертым.

Каждый раз, когда Федот показывал ей бубенчики, она принималась перебирать их клювом, но стоило приложить к ноге ремешок, как она начинала сердиться, раскрывала крылья, клекотала и переступала ногами, чтобы выйти из вязки. Федот убирал ремешок, и она успокаивалась.

Гуляя раз по Луху в свободное время с птицей на плече, Федот столкнулся со стайкой девчонок, разряженных по-праздничному. Они смеялись, строили глазки молодому стрельцу, шутили, окружив его и рассматривая сокола. Птице это явно не понравилось, и Федот побоялся, как бы она не ударила кого, поэтому он извинился и отошел в сторону.

Девчонки и сами напугались сердитой птицы и убежали. А там, где они толклись, осталась лежать узкая красная ленточка. Федот подобрал ее, повертел в руках и внезапно поднес соколице. Та потрогала ленточку клювом, даже поперебирала ее. Но на ленточку бубенцы не привяжешь, и Федот пошел искать что-нибудь потоньше.

И в одной лавке нашел красные шелковые нити. А еще он увидел среди колечек и бус серебряную серьгу с двумя шариками, похожими на бубенчики. Он попросил кусочек нити, но лавочник не знал, как оценить такой кусок, настаивая, чтобы Федот купил весь моток. Но когда заметил, как Федот крутит в руках серьгу, предложил:

– Так ты купи серьгу, а я тебе ниточку бесплатно отрежу!

Федот купил серьгу, взял ниточку и протянул птице, она покрутила головой и принялась перебирать нитку клювом. Тогда Федот показал ей серьгу. И серьга соколице тоже понравилась. Федот бегом вернулся в дом воеводы, быстро перевязал бубенчики на красную шелковую нить и привязал их ей на ногу. Птица смотрела на это с любопытством и принялась перебирать бубенчики клювом, извлекая из них тонкий звон.

Федот оставил ее в комнате играть с новой игрушкой, а сам побежал искать стрельца, носившего серьгу в ухе, нашел и спросил, как можно повесить в ухо серьгу.

– Так ухо проткнуть надо, – просто объяснил стрелец.

– Проткнешь мне?

– А че, проткну. Я много протыкал! У тебя одинец-то есть?

– Чего?

– Серьга! Серьга-то есть?

Федот показал.

– Хороший одинец. Настоящий стрелец будешь. Садись. Мни пока ухо. Посильней мни.

Он достал из сумы со стрелецким припасом крошечное шильце, взял из растопки у печи бересту и несколько раз проткнул ее:

– Это чтобы шило чистое было!

Затем поджог бересту от углей в печи, дал ей свернуться в палочку и спросил:

– Крепко намял?

Федот кивнул.

– Мни еще, чтобы больно было!

Сам затушил бересту, растер накопившуюся берестяную золу пальцами, затем взял Федота за мочку уха и принялся растирать его с сажей, временами надавливая побольней. Потом взял у Федота из руки серьгу и вставил ему в ухо.

– А протыкать-то будешь?

– Уже!

– Уже? А я и не заметил, – подивился Федот, ощупывая серьгу и ухо.

– Лапы помой, – сказал стрелец. – А ухо не мой. Пусть так.

Федот вернулся к себе и позвал соколицу на плечо. Та вспрыгнула, взмахнув крыльями. Бубенчики издали серебряный звон. Она уселась, поперебирала их клювом и заметила серьгу с двумя шариками. Это произвело на нее явное впечатление. Она принялась разглядывать серьгу то одним глазом, то другим, издавая ту весеннюю трель, что однажды уже слышал Федот.

Затем подвинулась поближе и принялась теребить серьгу клювом. Было немного больно, но Федот замер и терпел. Соколица поиграла с серьгой и принялась за его короткие волосы, перебирая их, словно перья, которые надо чистить. Федот не удержался и покосился в ее сторону. Тогда она почистила ему ресницы…

На следующий день полковник засобирался в путь. Воевода объявил, что едет его провожать с полудюжиной стрельцов. И пока они готовились выступить в поход, Федот вышел за городскую стену и попробовал еще раз пустить сокола полетать. Птица спрыгнула с его руки, пролетела небольшой круг над снежной поляной и упала к ногам Федота.

Белка, увидев это, подбежала, понюхала сокола, так что тот даже отпрянул, но не ударил, и вдруг бросилась в кусты и принялась там что-то рыть. А потом вернулась и бросила к ногам Федота задавленную мышь. Федот взял мышь за хвост и помахал ею перед клювом соколицы. Та наклонила голову и вдруг резко схватила мышь и принялась ее глотать целиком. А Белка закружилась на месте, гоняясь за своим хвостом.

– Вот теперь не пропадем, – подумал Федот, усаживая сокола на плечо. – И мясо сырое больше не потребуется с собой возить…

Он развернулся и пошагал на воеводский двор седлать коня.

– Ну что, Федот, – спросил полковник, увидев его возвращающимся. – Поставишь птицу на крыло?

– Пока еще больно ей.

– А не улетит?

Федот потрогал за красную шелковую ниточку на ноге соколицы, позвонил бубенчиками, перехватил взгляд птицы, и ответил:

– Не, не улетит… Мы с ней, вроде как, повязаны теперь…

Вельможа

Выехать собрались с утра, до света. Ехали снова через Шую, потом на Суздаль, от нее по старой дороге, которая была проложена, еще когда существовало Ростово-Суздальское княжество, ушли в польские земли, как называлось тогда суздальское Ополье, а от него на Юрьев Польской, и дальше, на Сергиев Посад через Берендеево.

Поход занял пять полных суток, и то только потому, что все были людьми военными, к походам привычными. За это время соколица полностью поправилась и делала все более широкие круги над Федотом, неизменно возвращаясь к нему на плечо. Ее когти сильно изодрали его кафтан, проникая до тела, но он терпел все, только морщась и дурацки улыбаясь в ответ на советы приучить ее к руке.

В Берендееве полковник забрал большой заказ стрелецких берендеек – ремней с зарядными трубочками, которые точили местные токари, в остальное время делавшие бирюльки. В благодарность за заказ мастера подарили полковнику целую кучу разных бирюлек – и палочки, и точеную из груши и яблони крошечную посуду, а тот, не зная, куда их деть, сунул Федоту.

Федот принялся рассматривать странные игрушечки – крошечные вещички и посуду, трогая их пальцем. Кто-то из мастеров показал ему, что игрушечки надо высыпать в кучу и разбирать проволочным крючочком, да так, чтобы не пошевелить остальных. Федот так радовался и заливался таким искренним дурацким смехом, что в бирюльки стали играть остальные стрельцы и даже Белка с соколицей.

Федот самозабвенно разбирал самые сложные кучи. Ему предлагали другие стрельцы поиграть вдвоем: кто победит, – но он побеждать не хотел и играл всегда один… То есть втроем. И соколица постоянно норовила вытащить какую-нибудь бирюльку клювом, разваливая всю кучу. Федот показывал на нее пальцем и требовал: «Верни на место!» – а Белка принималась лаять, требуя того же.

Соколица долго делала вид, что не понимает, а потом выпускала бирюльку и отворачивалась, показывая, что ей не интересно. Но очень скоро Белка снова принималась лаять, предупреждая Федота, что птица строит новые козни… Народ стекался к Федоту на каждом привале, любуясь и потешаясь тем, как Федот воюет со своей птицей.

Но как только Федот оказывался на коне, он занимался только соколицей, ставя ее на крыло и пуская летать как можно чаще. От Берендеева ехали до Павловского еще два дня, ночуя где по на почтовых станах, где на ямах. Так что к их приезду в усадьбу боярина Морозова уже соколица делилась добытыми мышами с Белкой.

А вместе они составляли прекрасную охотничью пару – Белка выгоняла перепелок из кустов, а соколица падала на них сверху, и они вместе дожидались, когда к ним подъедет Федот. Перед ударом соколица взлетала вверх, замирала – «делая ставку» – и стремительно мчалась вниз, так что можно было слышать свист перьев. Весь поезд замирал, и полковник крякал:

– Ах, хороша! Хороша!

Еще поместья боярина Морозова и видно не было, а Федот начал тревожиться. Да и соколица с Белкой стали вести себя неспокойно. Полковник заметил состояние Федота и спросил:

– Что?

– Как будто гул какой-то из-под земли идет…

– А! Это хорошо! Это значит подъезжаем! Заводы работают, молота…

Гул тихо нарастал, и когда показался шпиль церкви, Федот стал различать явственные глухие удары.

– Борис Иваныч пушки здесь льет и сверлит. Мы бы без них Смоленск не вернули! Кузницы у него здесь. Поташный завод, мельницы, мастерские…

Но ничего этого не было видно, а вдоль дороги тянулся огромный фруктовый сад, с посаженными рядами яблонями и грушами. Деревья были без листьев, и потому сад был прозрачен, ровен и очень велик…

Тут обогнали они мужиков с подводами, везших комки земли, как показалось Федоту. Телеги сразу же при появлении стрельцов прижались к обочине, а мужики стояли возле коней и кланялись.

– Крицы железные везут для пушек. Завод на Белой речке, – показал рукой полковник вправо. – А мы поедем влево, в усадьбу!

С завода тянуло странным запахом, и Федоту от него стало тоскливо, словно этот запах пророчил плохое будущее, но полковник, точно что-то почуяв, сказал:

– Без этого у нас будущего не будет! Сожрут нас друзья…

Они въехали в усадьбу, подъехали к большому двухъярусному дому боярина, соединенному крытым переходом с каменной церковью, и начали спешиваться. Навстречу им выскочила сначала стража, затем забегали дворовые люди и, наконец, вышел на крыльцо сам боярин.

Борису Морозову было шестьдесят пять, он был грузен, носил потрепанный камзол немецкого кроя и немецкие же порты, но заправлены они были не в кожаные ботфорты, как на Матвееве, а в вышитые валеные сапоги. Борода у него была черной, но с двумя яркими клыками седины по бокам подбородка.

Матвеев бросился ему навстречу, раскрыв руки для объятия, но Морозов показал, чтобы подождал, кряхтя и морщась, спустился с крыльца и сам обнял полковника, приговаривая:

– Я тебя ждал! Ты мне нужен! Хорошо, что приехал! Очень ждал!

– Вот он я, Борис Иваныч! А что случилось? И что с тобой?

– Много всего! Государь едет, пушки принимать будет. Ты ему и покажешь. У меня подагра объявилась. Помнишь, я под Смоленском прихрамывал, а ты надо мною все подсмеивался?

– Да где же я подсмеивался?! Так, шутил чуть-чуть!

– Ладно, ладно, мне и самому смешно, когда я так кряхтеть начинаю, будто старый дед. В общем, пока ты ездил, ударило меня, – он показал на ступни. – Аж большие пальцы на обеих ногах скрючило…

– Вот проклятье! Как же ты теперь в поход-то поедешь?

– Вот и я говорю: какой из меня теперь дворовый воевода! А я должен безопасность государя обеспечивать со своим полком… Да и нужно мне там быть, Артамон, посмотреть своими глазами хочу, как в Литве промышленность устроена. Думаю даже, переселю сюда из Белой Руси мастеров, кто в металле разбирается…

– Да я все сделаю, Борис Иваныч, если у тебя королевская болезнь началась. За императоров слуги смотреть должны, – засмеялся Матвеев. – Можно, я к тебе на вы обращаться буду, как к римским императорам?

– Все смеешься! – улыбнулся в ответ Морозов. – Накаркаешь еще! Сам-то, небось, в возке моем и ехать не захотел, верхами прискакал!

– О, забыл совсем! Не сберег я твоего возничего. Напали разбойники под Суздалем. Положили бы всех, как бы не вот эти два молодца! Вовремя подоспели! – и Матвеев рукой подозвал полусотника и Федота.

– Этого сотником назначаю. Пополнение из Москвы в Смоленск отведет. А этот…

– Ого! – воскликнул, не слушая его, Морозов. – Какой сокол! – и заходил вокруг Федота, забыв про больные ноги.

Федот смотрел на него и невольно улыбался, словно увидел пляшущего скомороха. И ему показалось, что с этим человеком ему будет хорошо.

Матвеев переглянулся с полусотником, и они перемигнулись, довольные.

– Бумаги тебе сегодня напишу, – наклонился Матвеев к полусотнику, – может, завтра, и скачи в Москву. На Трубе тебя примут, всем обеспечат. В Суздаль отправь нарочным приказ на назначение полусотника. И в дороге будь осторожен, мало ли кто в новобранцах окажется. Кто тать, а кто сбежит. Должен привести всех без потерь!

– Сделаю, Артамон Матвеевич!

– Это что же за чудо ты мне привез, Артамон? – воскликнул между тем боярин.

– Все расскажу, Борис Иванович! Позволь только вначале представить моего спутника. Это воевода Лухский Спешнев Осип. Он меня после того нападения одного не отпустил. Можно сказать, благодаря ему живыми и добрались.

Спешнев выступил вперед, поклонился боярину.

Морозов вдруг стал важным и жестким внутренне, словно пляшущего скомороха не должны были видеть. Он повернулся к Спешневу, набирая осанку, будто выпивал ее из воеводы, так что Спешнев вдруг обмяк и неуверенно прогнулся.

– Спешнев? Ага. Знаю. Воруешь!

– Да что ты, боярин! Ни в жизнь!

– И дела затягиваешь! Это у тебя до сих пор татинное следствие не завершено второй год?

– Это в Шуе следователь тянет. Я ему всю посильную помощь оказывал…

– Посильную!.. И крепость все никак не отстроишь после пожара, я знаю!

– Средств нет, боярин! Не дают!

– А выбить не можешь. И заработать тоже!

– Я просил…

– Просил! Просить у нас горазды. Кто бы дал! Ладно, чего хочешь?

– Невозможно в Лухе мне дольше! Вокруг дела большие творятся. Нельзя ли мне в другое место?

– В какое?

– Где пользу приносить смогу государству!

– Пользу? Ишь слова-то какие знает! Можно! Васька!

Немедленно выскочил из толпы невзрачный человечек с медной чернильницей, привязанной к поясу.

– Пиши приказ: воеводу Спешнева перевести из Луха воеводой в Кокшайск…

– Борис Иванович! – завопил Спешнев, падая на колени. – Я на войне пригожусь! Не надо в Кокшайск!

– Ты государству послужить хотел? Государству сейчас нужен воевода в Кокшайске! Иди.

И была в этом такая властность и сила, что Федоту показалось, будто Морозов выпил весь воздух из воеводы. Правда, воздух этот был заемным, вспомнил Федот, но ему все равно стало тревожно, и он усомнился, что с этим человеком ему будет хорошо.

Стрелок

Воевода лухский одним мановением руки был отправлен вслед за дьячком писать приказ о назначении, людям его тут же было приказано поесть и в обратный путь, а сам вельможа вдруг потерял свой величественный вид и заходил, приплясывая, вокруг Федота и его соколицы. Федота он при этом, правду сказать, даже не видел, разговаривая с полковником:

– Это ты мне привез?

– Борис Иваныч, сам реши, что лучше. Я ведь, как ты скажешь, так и сделаю. Но государю показать, мне кажется было бы нужно…

– И показать, и подарить, – вздохнул Морозов, протягивая руку к соколице, так что та отпрянула и собралась его ударить.

– Она только этого парня признает, – сказал Матвеев.

Морозов впервые посмотрел на Федота:

– Что, хороший сокольник?

– Да, вроде, нет. Но с птицами у него ладится. Пока ехали, эту охотиться обучил.

Морозов вскинул бровь и еще раз посмотрел на Федота, теперь с интересом.

– Слово знаешь?

Федот пожал плечами:

– Не, я слов мало знаю…

Морозов перевел слегка недоуменный взгляд на Матвеева. Тот тонко улыбнулся уголками рта и пояснил:

– Парень простой. Лишнего не баит. Любопытством тоже не болеет. Зато свое дело знает крепко.

– И какое?

– Охранник хороший. Борется знатно. Но, главное, стрелок, Борис Иваныч! – Матвеев аж причмокнул при последних словах.

– Что, хорош стрелок?

– Даже не знаю, как сказать, с кем сравнить! – и Матвеев вынул перебитое коричневое перышко из-за отворота своей шапки и протянул боярину. – Вот, у коршуна из хвоста выбил.

– Не попал в коршуна? – спросил Морозов, небрежно вертя в пальцах перо.

– Наоборот! Не стал попадать. Попал именно в перышко!

– Как это? – возбудился Морозов, теперь уже с интересом разглядывая перо и Федота.

– А так, можно, говорит, коршуна убивать не буду, только перо вышибу!

– И вышиб?

Матвеев показал на перо у него в руках.

– А для меня вышибешь? – обратился боярин к Федоту, и Федот почувствовал, как тот снова наливается властной силой и непроизвольно глядит на него сверху вниз.

– Прикажет полковник, вышибу!

– А я прикажу, не вышибешь?

– Я ему служу. Мне велено его приказы выполнять.

Морозов вскинул брови и удивленно посмотрел на Матвеева. Тот развел руками:

– Простой. Это без подвоху. – Повернулся к Федоту и произнес. – Вот я тебе приказываю, слова боярина исполнять как мои приказы. Понял?

– Ага. Есть. Понял.

– Так вышибешь для меня перо у птицы?

– Угу. У какой?

– Да хоть вон у того голубя, – показал Морозов на стоящие в сторонке амбары, возле которых крутилось на земле несколько голубей.

– Так что, по сидячему, что ли стрелять? – поморщился Федот.

Морозов снова посмотрел на Матвеева:

– Это он о чем?

– Вот-вот, Борис Иваныч, я тебе о том и толкую! Вели голубей-то вспугнуть.

– Как бы соколица не поднялась, – высказал опасение боярин.

– Не, ничего, – успокоил его Федот. – Я ее попрошу сидеть, – и пошел к лошади за ружьем.

И действительно, когда голубей вспугнули, соколица заволновалась и хотела слететь с плеча Федота, но он похлопал ее по ногам, и она успокоилась. Федот между тем проверил заряд, взвел курок, приложил ружье к плечу.

– Так он чего, сокола-то с плеча и не снимет? – спросил боярин у полковника.

Тот только пожал плечами и развел руками, предлагая боярину оставить все, как есть.

– У которого? – спросил Федот, изготовившись.

– Да у которого хочешь, – ответил боярин, – хоть у этого! – Показал на одного из кружащихся в небе голубей. – Или нет, выбей у ближнего. Все равно ведь не попадешь…

В этот раз Федот выстрелил быстро, так что боярин даже не успел договорить. По всей усадьбе залаяли собаки и поднялись в воздух птицы. Голуби словно и не заметили выстрела, продолжая кружить в воздухе. Но соколица не выдержала и сорвалась с плеча Федота, так что он не успел ее остановить, и принялась набирать высоту, подымаясь над голубями.

Морозов залюбовался ею, забыв о пере, но полковник не забыл, пристально глядя в небо, и в какой-то миг подхватил боярина под локоть и поволок его вперед.

– Постой ты, лось ногастый, мне за тобой не угнаться, – заохал боярин. – Подагра же, я тебе говорю!

– Смотри-смотри, Борис Иваныч, – между тем кричал полковник. – Вон кружится!

И действительно в воздухе медленно опускалось, кружась, словно кленовая крылатка, маленькое серое перышко.

– Что, попал, что ли? – вытаращил на полковника глаза боярин.

– Да я про что! – вытаращил на него глаза полковник.

Кто-то из стрельцов помчался ловить перышко, но в это время сокол набрал высоту и замер в воздухе над голубями.

– Эх, какую ставку сделал! – воскликнул Морозов.

Тут сокол ринулся вниз, и голубь едва ушел от его удара. Но сокол не стал его догонять, а снова поднялся и сделал вторую ставку.

– Ах, умница! Ты гляди, гляди, она его ведет!

С третьей ставки соколица взяла голубя, вышибив целый взрыв перьев, и принесла его прямо на плечо к Федоту под радостный лай Белки.

– Дарить, Артамон, только дарить, – пробормотал боярин.

– Тебе виднее, Борис Иванович.

– Такого сокола не отдать, себе дороже выйдет. Не простит Алексей Михалыч. Воспитал на свою голову заядлого охотничка! – засмеялся Морозов.

Полковник тоже засмеялся.

– За такую птицу мы тебе посольский приказ у Ордын-Нащокина выторгуем!

– Я понимаю, посольский приказ нас бы сейчас крепко усилил… – помотал головой Матвеев. – Потяну ли…

– Ты – не я. У тебя образование хорошее. Языки знаешь. Справишься. В любом случае, выторгую тебе для начала польские дела вести. Вот там и обучишься, и проверишь себя.

– Ну, скажешь, буду стараться.

Морозов покивал головой, подошел к Федоту, похлопал его по свободному плечу:

– Молодец. У тебя все хорошо будет.

Федот недоуменно посмотрел на полковника, но тот только кивнул ему: мол, так и есть!

– Ты говорил, моего возничего убили? – повернулся к нему боярин.

– Да, не уберег, Борис Иванович, еле отбились! Надо бы жене денег передать.

– Не надо. Он бобыль был. Жил на отшибе. Вон, смотри, мост через Истру. Сокольники у меня по правую руку от него живут. Но у них сейчас места нету. А я твоего стрелка поселю по левую, где у меня приказчики и кузнецы. Там возничий жил. – Он поманил пальцем одного из своих дворовых людей. – Отведи-ка парня в избушку возничего Фрола, что возле самой бани. Посели и обеспечь всем необходимым…