Текст книги "Пойди туда, не знаю куда. Книга 4. Сват Наум"

Путь наверх

Земля одна, а миров множество. И эти миры различаются не только населением, языком или обычаями. Гораздо интереснее отличия в высоте. Большинство миров относятся к среднему уровню, но есть и множество нижних миров, которые для непривычного человека все равно что ады. И есть множество верхних миров, куда любопытство и честолюбие гонит людей, желающих приобщиться к божественности или силе.

Когда в 1672 году будет достроен восьмиэтажный деревянный дворец Алексея Михайловича в Коломенском, царь сделает его своей второй резиденцией и будет предпочитать править отсюда, а не из Кремля. К самодержцу нельзя будет приехать, он никого не принимал. К нему будут приглашать только тех людей, кто зван самим русским государем. И приглашать будут на Верх.

Именно Верхом и звалось место, откуда правили всей Русью и принадлежащими ей прочими землями и до появления Дворца, и после, когда дворцов стало много.

Путь на Верх всегда существовал одновременно в двух пространствах и состояниях. Восемь ярусов можно было преодолеть по лестницам и переходам. Но для того чтобы вступить на ступени даже самой нижней лестницы, надо было пройти множество ступеней тех лестниц, которые тянулись по всей Руси великой местническим устроением, ведя к первой ступени дворцового крыльца.

Да и не факт, что вход через парадное крыльцо был самым прямым и легким способом попасть в высший мир русского государства. Иногда через задние двери попасть на самый верх гораздо легче… Впрочем, этот путь был ничуть не проще и тогда, когда дворца, считавшегося чуть не восьмым чудом света, еще не было…

Довольно непросто увидеть дорогу в затрапезный городишко Лух, как путь в верхний мир. Но уж совсем невозможно увидеть белого сокола дверью в тот же мир, куда так рвутся лучшие люди! Тем не менее, Федот глядел на сокола и видел птицу, а полковник и полусотник видели сияющее пространство входа…

Но даже Федот мог разглядеть в птице ключик к таким людям, к кому бы и близко не смог подойти сам. Птица была ранена, ее надо было лечить. Но как лечить птиц? Что может сделать человек, который этого не умеет? Первый способ думать, которому может обучиться даже дурак, – задавать вопросы!

– Полечить бы ее надо… – неуверенно пробормотал Федот, перебивая восторги полковника и полусотника.

Они замерли, будто очнувшись, переглянулись, полковник даже покашлял, скрывая неловкость от того, что не сам об этом догадался, и сказал:

– В Суздале сейчас воеводой князь Иван Михайлович Волконский… Мы знакомы. Он человек старый, у него должна быть соколиная охота, значит, и сокольники должны быть! Поехали!

И они вскочили на коней и поскакали сквозь Посад в Кремль, где была изба воеводы.

Воевода знал, что полковник Матвеев, хоть роду и не знатного, зато из любимчиков царя, и потому принял их радостно, а узнав, в чем дело, отложил все дела по прибору людей в государево войско, велел заложить себе возок и повез в свою загородную усадьбу, где у него была небольшая соколиная охота.

– Стар уж стал, чтобы на конях скакать, – объяснил он, извиняясь, – большую охоту не держу! Не то что государь. Говорят, у него, ох, велика охота-то!

– Да под три тысячи птиц! – кивнул полковник.

– А сокольничим все Матюшкин?

– Афанасий. А кто же еще!

– Ну да! Конечно. А где он, в Коломенском?

– Нет, государь его с собой в польский поход берет. Сейчас он в Москве, на рождение дочки ездил. В ближайшие дни обратно в Смоленск поедет. Афанасий с ним.

– Вы ведь друзья, я знаю.

– Можно сказать, с детства! – засмеялся полковник.

Князь закивал. Афанасий Матюшкин, как и Артамон Матвеев, Родион Стрешнев, Василий Голохвастов, Михаил и Федор Плещеевы были избраны прежним царем, Михаилом Федоровичем в совоспитанники и товарищи по играм молодого царевича Алексея. Как относиться к просьбам таких людей, старому вельможе объяснять было не нужно… Тем более что сидеть воеводой в Суздале, куда ссылали опальных бояр, значит, быть далеко от новостей. А знание в делах государственных – сила!

К тому же князь Волконский помнил байку, которая ходила во времена юности нынешнего царя о том, как однажды Михаил Федорович призвал к себе восьмилетнего царевича и в присутствии постельничего и сокольничего поручил боярину Морозову подобрать ему товарищей для игр и развития из числа самых толковых и смекалистых детей боярских и дворянских.

А царевичу сказал:

– Ты будущий государь российский. Ты должен править не потому, что у тебя есть престол и власть, а силой ума. Поэтому в товарищи тебе подберут самых умных и языкастых ребятишек, вроде Артамошки Матвеева. Таких, кому палец в рот не клади. И всех старше тебя, чтобы ты привыкал находиться среди сильных. Ты должен их всех победить. Но даже не вздумай побеждать властью. Ты должен победить их навсегда, приручить, чтобы они тебя начали уважать, чтобы любили тебя, как своего вожака. И чтобы за тебя готовы были жизни отдать. Сделай из этой стаи волков своих верных сторожевых псов, которые будут строить твое государство. И тогда тебе ни один папский посол, ни один шведский король или крымский хан не будет страшен!..

Все эти птенцы гнезда царева были смертельно опасны для старого вельможи, поэтому князь Иван Михайлович быстро свел Федота со своим сокольником, который тоже был старым. Они оставили Федота с сокольником, и воевода увел полковника Матвеева попотчевать, чем бог подал. Подал он ему обильно, поэтому времени у Федота было в избытке.

И он весь отдался обучению у старого и опытного сокольника, а сокольник, почувствовав настоящую охоту вылечить птицу и научиться этому делу, разошелся и даже помолодел. В глазах у него появился хитрый прищур, с которым он каждый раз говорил о том, как трудно сделать то или другое дело… но вот есть один старый дедовский способ, который нынешняя молодежь уже не знает!..

В общем, уезжал полковник на заставу один, а Федот остался ночевать у сокольника, с обещанием князя Волконского доставить его на следующий день прямо к отъезду полковника в Лух. Выглядел князь довольным и просил не забывать его, старика, и на обратном пути обязательно побывать в гостях. И уж тогда он примет не на скорую руку…

А на следующий день, провожая Федота, сам лично приторачивал к седлу его коня мешки с домашней снедью и настойками для полковника и подарил кожаный клобучок на голову птице от своего лучшего, но уже умершего сокола, подарил также путцы и перчатку с раструбом и как большую ценность вложил ему в руку два крошечных серебряных бубенчика, «чтобы птицу было слышно аж из поднебесья»…

И просил Федота, словно он – важный человек – обязательно напомнить полковнику, что на обратном пути он должен быть в гостях, и даже добавил: «Уж вы не обижайте старика…» А на глазах у него появились слезинки. Но он тут же спрятал глаза и принялся нахваливать сокола, называя его красным и почему-то девочкой…

Федот ехал обратно, вспоминая странное поведение воеводы, не в силах его понять. Птица с перевязанным крылом сидела у него на плече. Клобук он ей на голову надевать не стал, и она вертела головой, свирепо обозревая окрестности. Один раз Белка спугнула возле дороги куропатку, и сокол присел на плече у Федота, чтобы сорваться следом, но Федот, словно почувствовав заранее этот рывок, положил руку соколу на лапы и слегка погладил их, прося не делать этого.

И сокол успокоился, даже повернул голову и сбоку заглянул в левый глаз Федота, будто понял его и дал это понять.

– Умная птица, все понимает, – подумал Федот. – Не то что я…

В Лух и выше, выше!

Миры не просто бывают верхними и нижними, но они еще и перемещаются то вверх, то вниз. Некогда удельное княжество Лух, принадлежавшее родственникам Ивана Грозного князьям Бельским, стремительно падало вниз, превращаясь в заштатное село. И хотя русские люди в семнадцатом веке еще помнили про былое значение этого места, но использовали Лух в основном для того, чтобы было достаточно мест для назначения заслуживших это звание воевод.

Этакое перевалочное местечко в глуши, чтобы пойти выше, либо знак внимания напоследок перед полным забвением. В силу этого в Лухе особенно ярко для умеющего видеть проступали сквозь красивую русскую природу и Всходы, и Сходы…

В Лух выехали целым поездом. С собой полковник вез несколько стрельцов-строителей с семьями, строительным припасом и орудиями. Возок, одолженный в Павловском у боярина Морозова, с новым возницей ехал в голове поезда, но сам полковник решил до Шуи прокатиться верхами со своими ближними стрельцами, полусотником и Федотом. Погода стояла теплая, играло солнышко.

Перед самым выездом полусотник передал дела тому десятнику, который нашел Федота, а полковник перед строем назначил его исполнять обязанности старшего по заставе и велел ждать назначения. После этого полусотник свозил десятника в земскую избу и к воеводе на представление. Но, вернувшись, поглядел на Федота странным взглядом, пожевал губами, ничего не говоря.

– Все сделал? – спросил его полковник, садясь на коня.

Полусотник кивнул, но вид у него был задумчивым. Полковник махнул рукой поезду, чтобы трогали и спросил:

– А что не так?

– Пристава встретил, который вашими разбойниками занимается. Шибко благодарил. Это, говорит, шайка татей, убийц, они их уже год изловить не могли, душегубов. А мы, говорит, всю ватагу перебили. Лично вам за то кланяться просил: полковник ваш – герой, говорит!

– Так мы, вроде, только шесть человек положили? – улыбнулся полковник.

– Вот и я о том же… А они еще дюжину мертвых в лесу нашли… – и снова покосился на Федота и бежавшую рядом с ним Белку. – Не рубленные и не стрелянные. Будто медведь задавил… Или собачка порвала…

Полковник тоже посмотрел на собаку, на безмятежное лицо Федота, на белую птицу у него на плече, вскинул брови и сказал:

– Ну, хорошо, что они на нашей стороне. А этим туда и дорога!

С этим полусотник согласился.

Дорога до Шуи – верст шестьдесят – заняла два конных перегона. Там заночевали. А до Луха доехали за один перегон и сразу отправились на двор к недавно назначенному местному воеводе – Осипу Ивановичу Спешневу, который оказался старым знакомцем полковника Матеева.

Воевода тут же разместил всех прибывших строителей у себя в усадьбе, приставил к ним своих строителей, которых припас, получив ранее письмо от полковника. В общем, дело сразу закрутилось, завертелось, но Федота это больше не трогало.

Он расседлал коня, отвел его на конюшню воеводы, поел и уселся на крыльце воеводского дома с Белкой и соколом, наблюдая происходящее. И пока он так сидел, поглаживая раненую птицу, к нему подошли воевода с полковником. Федот хотел встать, но полковник удержал его за плечо, и они с воеводой заговорили про сокола:

– Ай, красота! Какая девочка красная! – воскликнул воевода. – Я таких только у государя в Измайловском видел!

– Это сокол! – хотел поправить его Федот, но удержался, наблюдая, как заулыбался полковник.

Заметив его улыбку, воевода сделал понимающие глаза и показал на сокола:

– Так ты ведь отсюда прямо к нему?

– Не совсем, – улыбнулся полковник. – Сначала заедем к Морозову.

– Конечно-конечно, – закивал воевода. – Бориса Иваныча в таком деле обойти нельзя. Себе дороже…

– Да я и не хочу его обходить. Я как раз хочу ему этого парня поручить. Мне сейчас с государем в Смоленск ехать. А он простой, пропадет там без опеки…

– Да, мир там хищный, – засмеялся воевода. – Мне кажется, на войне-то иной раз полегче выжить!

– Ну, где ему оказаться, не мне решать, похоже. Вот пока эта птица не появилась, хотел при себе оставить. А она его пометила выше моих возможностей…

– Хороша девочка! – снова сказал воевода, и они с полковником ушли смотреть место стройки.

– А почему они сокола девочкой называют? – спросил Федот выскочившего на крыльцо полусотника.

– Так ты сам-то не видишь, что ли, какая она крупная? У соколов самки крупнее самцов!

– А я думал, сокол… – расстроился Федот.

– Полно, дурак, самка гораздо лучше! Они и охотятся лучше, и ценятся выше! Куда они ушли?

Федот показал, куда пошли полковник с воеводой.

– Служи ему. И охраняй, пуще зеницы ока!

– Я тебе служу. Ты меня в стрельцы принимал.

– А мои приказы выполнять должен?

– Твои должен.

– Вот я тебе и приказываю: служи и береги, как никого!

– Полковнику?

– Полковнику!

– Ага. Есть. Понял.

Полусотник поглядел на него внимательно, словно пытаясь проникнуть в глубину Федота, и побежал следом за полковником. А Федот остался сидеть на крыльце, гладя больную птицу и молча разговаривая с собакой.

Неожиданно все три кольца на его пальцах потеплели, и мир изменился. То ли воздух стал гуще, то ли в пространстве появились какие-то прозрачные струи, будто мимо пролетел невидимо кто-то из богов…

Вокруг бегали люди, подъезжали и отъезжали подводы, кто-то давал распоряжения, кто-то ругался, что-то грузили, что-то разгружали… Иногда знакомые стрельцы на бегу махали Федоту или улыбались, и он улыбался им в ответ…

Но все это происходило за прозрачной пленкой, словно над невидимым костром теплилось марево горячего воздуха. Все эти люди были внутри этого марева, словно помещенные в громадный, подвижный пузырь. А он был снаружи и рассматривал их сквозь стенку пузыря.

Но в этом пузыре явственно виделся след, оставленный прошедшими полковником и воеводой, как если бы они пронзили пузырь и проложили в нем ход, в который втянулся тот воздух, которым дышал Федот. И от полусотника остался следок, словно он тоже был не из мира этих людей и мог свободно его покинуть.

Федот заворожено встал и пошел тихонько по следу, поглаживая птицу. И вдруг заметил, что Белка идет с ним внутри этого хода, а когда отбегает, то тянет с собой словно рукав другого воздуха…

И вдруг он понял, что вся эта быстрая и суетливая возня, похожая на тучу комаров, толкущихся в теплый день над болотом или большой лужей, является жизнью лишь для тех, кто избрал жить в Лухе… и обслуживать тянущиеся сквозь этот привычный мир Всходы и Сходы.

А те, кто способен быть свободным, свободны!

Свой воздух

Кольца на руке Федота теперь не остывали, будто боги в тот день куда-то спешили через Лух один за другим. И он продолжал видеть мир вокруг себя густым и полным струй, по которым люди передвигались то вверх, то вниз. Иногда ему мерещилось, что он видит и не только людей, но эти видения смущали его, и он научился встряхивать головой так, что видения пропадали.

Полковник Матвеев был крепко занят стройкой. Что-то чертил по вечерам на больших листах бумаги, потом обсуждал это с воеводой. Они смеялись, спорили, запивали каждое решение винами из пыльных, облепленных паутиной бутылок, воевода принимался расспрашивать Матвеева о войне, о государе, о дворе, и Федот видел, как вокруг него начинает собираться пузырь из того воздуха, что окружал Матвеева.

Казалось, что каждый человек носит с собой запас своего воздуха, и чем его больше, тем дальше может залететь соколик и ввысь, и вдаль, потому что дух человеческий может опираться только на внутренний воздух…

Иногда они призывали к себе полусотника и отдавали какое-нибудь распоряжение. И Федот мог видеть разницу: вокруг полусотника тоже был пузырек воздуха, но поменьше и пожиже, чем вокруг воеводы. Матвеев же выглядел совсем иначе, он жил словно и не в пузыре, а в прозрачной трубе, которая тянулась туда, откуда они приехали.

Федота Матвеев теперь всюду таскал с собой и совершенно не стеснялся при нем говорить о тайных делах. Федот привычно садился у дверей, ставил саблю между ног и занимался соколом, которого он ни на миг не оставлял одного. Это явно радовало и воеводу, и полковника.

В один вечер Федот почуял присутствие за дверью, посадил птицу на спинку стула, бесшумно встал, распахнул дверь и втащил в комнату какого-то человека, которого обнаружил под дверью. Но оказалось, что это стряпчий воеводы, пришедший к нему с бумагами, которые он перебирал за дверью для доклада.

Памятуя о прошлом случае, Федот не стал толкать его в комнату, а скрутил, вывернув руки. Стряпчий перепугался так, что даже обмочился, сунул бумаги воеводе и умчался прочь под громкий хохот бравых вояк

Федот невозмутимо уселся на свое место и занялся птицей. А Матвеев, хитро поглядывая на воеводу, принялся его расспрашивать, о чем между ними с воеводой была речь до этого.

Федот морщил лоб, чесал в затылке, но вспомнить не смог и даже покраснел, чувствуя себя виноватым. Пробурчал только что-то про приказ слушать, которого не было. И выглядел полным недотепой.

– Вот и не слушай без приказа! – сказал Матвеев и поглядел на воеводу.

Тот с пониманием кивнул:

– Далеко пойдет!

А Федот задумался о том, куда придется идти, и как идти, и почему идти… но сдался и вернулся к своей соколице. Но тут что-то стало его тревожить. Сначала он подумал, что это еще кто-то таится за дверью, прислушался, но за дверью все было спокойно. Беспокойство рождалось внутри. Его причиной был воевода.

Федот начал приглядываться, прислушиваться и даже принюхиваться, но не обнаружил никаких признаков опасности. А когда немного расслабился, вдруг увидел, что пузырь воздуха вокруг воеводы вытянулся, словно хобот, прилип к струе, тянувшейся от Матвеева, и начал ползти по ней, обвиваясь вокруг нее.

Это снова встревожило Федота, но он не знал, что с этим делать, и поглядел на своего полковника. Тот перехватил тревожный взгляд Федота и несколько мгновений вглядывался в него, будто пытаясь понять. Федот перевел взгляд на воеводу и обратно на полковника. Тот понял, улыбнулся успокаивающе, и повернулся к воеводе.

– Осип Иваныч, не распорядишься еще вот этого винишка принести? – показал он пыльную бутылку.

– В один миг, в один миг! – откликнулся воевода, подошел к двери, выглянул за нее, никого не обнаружил и вышел из комнаты.

Полковник показал Федоту знаком прикрыть дверь и спросил:

– Что почуял?

Федот развел руками и пожал плечами:

– Будто липнет он к вам… – и сжал себе горло рукой, показывая, что душит.

– А, это ничего. Это ему в Лухе сидеть надоело. Сейчас просить начнет, – усмехнулся полковник. – Спокойно.

Воевода вернулся с двумя бутылками вина. Одну поставил перед полковником:

– Это тебе в дорогу!

– Чего это ты меня баловать начал?! – попенял ему полковник.

– Отчего не побаловать такого человека! – ответил воевода, открывая вторую бутылку и разливая вино по хрустальным бокалам. Но вино у него лилось неровно, плескалось.

– Ну, чего таишь, Осип Иванович, – засмеялся полковник. – Вид, как у отравителя!

– Да что ты, что ты, Артамон Сергеич, окстись, – перекрестился воевода и быстро отпил из своего бокала.

Полковник засмеялся:

– Да ладно тебе! Шучу! Говори уж!

– Артамон Сергеич, – внезапно сказал воевода, вставая и низко кланяясь, – возьми меня к себе! По гроб жизни благодарен буду!

Полковник бросил взгляд на Федота, улыбнулся воеводе и спокойно ответил:

– Ты сядь, Осип Иваныч, не к лицу тебе ровному кланяться. Я не боярин. Послушай.

Воевода быстро сел.

– Я, Осип Иваныч, простой стрелецкий голова, полковник…

– Ты не простой голова, Артамон Сергеич, ты боярину Морозову вместо сына и царю друг детства!

– Вот потому я и говорю то, что говорю. Я простой стрелецкий голова, не мне вершить судьбы таких людей, как ты. Для этого человек побольше нужен. Из воевод в сотники не ходят.

– Я понимаю, я понимаю, – закивал воевода. – То для моего рода потерькой чести будет! Так, может, хоть словечко замолвишь?

– И словечко не замолвлю, врать не буду, потому как я за свои слова отвечать должен. Я не царский сват, мигом всего лишусь, если хоть раз слабое слово скажу.

Воевода поник.

– Ты погоди сдаваться. Говорить я за тебя не буду, а вот тебе возможность поговорить дам. Собирайся со мной к боярину Морозову, если хочешь. Под тем предлогом, что на меня разбойники напали, и я ранен, мол, не отпустил одного. Возьми с собой стрельцов с десяток и проводи меня до Павловского. Боярин сейчас там. Вот и покажешь себя!

Воевода на глазах воспрянул и начал наливаться силой, будто наполнялся воздухом.

– Но будь осторожен, Осип Иванович, – усмехнулся полковник, – не прогадай. Хватит ли у тебя духу говорить там? Боярин крут и умен, другого такого на Руси нет. Да и государь подъехать может. Собирался новые пушки сам принимать.

При этих словах воздух снова вышел из воеводы, он осел, но принялся лопотать благодарности:

– Я справлюсь, я справлюсь, по гроб жизни обязан, я смогу…

Воевода скоро откланялся, оставив полковника отдыхать. Вместо него тут же вбежал полусотник с вопросом:

– Все ли в порядке? Не нужно ли чего?

Полковник усадил его за стол, налил вина.

– Хоть с тобой выпью спокойно, без дипломатий! Да в порядке все, но придется платить за помощь в строительстве.

– Много просит?

– Лишку, я думаю. Не подымет. Как думаешь? – повернулся он к Федоту.

Но Федот только пожал плечами, не в силах проникнуть в скрытый смысл слов.

– Ну, ты это в нем почуял? – спросил его полковник.

Федот задумался и, вглядываясь в происходящее, понял, что, пока полковник говорил с воеводой, хобот того словно сморщился и цеплялся за полковника из последних сил.

– Похоже… – ответил Федот.

– Чего он? – спросил полусотник, тоже глядя на Федота.

– Молодец. Тонкие опасности чует! Я доволен. Может, все же выпьешь с нами?

– Не…

– А что, воевода чего-то неладное задумал? – спросил полусотник.

– Ладное – не ладное… но задумал. Только духу у него маловато. Воздуху ему не хватит!

О каком воздухе говорит полковник, Федот не понял, но сравнил его с полусотником и увидел, что у того тоже воздуху не хватит. Вернее, хватит лишь до Вильно, где сокол сложит крыльца и врежется в землю, потому что под крыльями его больше не будет опоры…