Текст книги "Эрмитаж. Инфракрасный дозор"

Август 1985 года (продолжение)

Давно, в 1985 году, был я знаком с девушкой, закончившей консерваторию. К сожалению, с ней не сложилось, о чём до сих пор жалею, ну, да и не я от неё ушёл, а наоборот. Но сейчас не об этом разговор, а о Рахманинове. Так вот, после того, как мы провели ночь вместе у меня в общежитии и сели завтракать, с дешёвого репродуктора на стене заиграли первые фортепьянные аккорды. Она сразу вся напряглась, профессиональный музыкант в ней чувствовался (она работала преподавателем в музыкальной школе по классу фортепьяно). А потом спросила меня:

– Ты знаешь, чья это музыка?

– Рахманинов, – ответил я совершенно обыденно, словно меня спросили, сколько "который час".

– А какой концерт его исполняют? – Ещё раз спросила она уже с ревнивыми нотками.

Как же: обычный лимитчик-деревенщина, крановщик со стройки – и на слух отличает Рахманинова!

– Второй концерт, для фортепьяно с оркестром.

Спокойно так сказал, словно в своей деревне чуть не каждый день слушал Рахманинова.

И начал ездить ей, совершенно уже обалдевшей, по ушам. Травить, как говорят матросы.

– У нас в деревне, как счас помню: сядешь, бывалочи, на сенокосе под скирду после цельного дня работы на тракторе, хряпнешь ковшик самогону с устатку – и давай слушать Рахманинова на кассетном магнитофоне. Кстати, кассета со Вторым концертом была моя самая любимая.

Она обалдела совершенно! Чтоб вот так запросто, простой строитель из общаги, деревенский – и разбирается в классической музыке! От изумления она долго не могла прийти в себя. А я невозмутимо так стоял, внутренне потешаясь над ней.

А теперь открою вам секрет, почему я так уверенно идентифицировал эту музыку. Признаюсь сразу: в музыке, тем более в классической, я не то, что ноль, скорее даже – отрицательная величина. Здесь у меня пробел. Да и музыкальным слухом природа не наградила. Зато щедро одарила хорошей памятью (сейчас уже слабеет, наверное, склероз подкрадывается к старости). Так вот, все наверняка смотрели хороший старый фильм "Весна на Заречной улице". А там есть эпизод, когда простой рабочий парень-сталевар (актер Николай Рыбников), учащийся вечерней средней школы, пришёл вечером к учительнице домой, пересдать экзамен. Она сказала ему:

– Подождите чуть-чуть, это недолго, буквально пять минут.

И прибавила громкость в репродукторе, почти таком же, как у меня в общаге.

А там и объявили:

– Передаём Второй концерт Рахманинова для фортепьяно с оркестром.

И полились первые величавые, плавные аккорды.

Этот фильм я тогда видел по телевизору буквально за пару дней до знакомства с моей девушкой, и буквально запомнил и эту мелодию и название концерта. Вот и весь фокус. А кто такой Рахманинов – до сих пор даже смутно не представляю. Пацаны болтали в курилке – реальный был пацан, музыку для мобил писал. Вместе с Бахом, Моцартом и Бетховеном.

О вреде курения

Эта история произошла еще до моего прихода в Эрмитаж, как раз перед этим.

Одна финская фирма произвела реконструкцию Эрмитажного театра. Он стоит по другую сторону от Зимней канавки и соединен с Эрмитажем галереей, перекинутой над каналом. В галерее находится зал, называющийся Фойе театра. Обычный зал, без особых украшений, без постоянных экспонатов, в нем часто временные экспозиции разворачивают. Но, на мой взгляд – один из самых красивых залов Эрмитажа (наряду с Павильонным). Как войдешь в него из коридора возле Эрмитажной лестницы – и замирает душа. Высокие окна до потолка несут в зал много света. А из окон – виды, один красивее другого. Если посмотреть в окна слева – серебристая Нева плавно течет мимо Петропавловской крепости, в этом месте река имеет наибольшую ширину. А в окна справа видно, как несет свои воды в Неву Зимняя канавка. Вода слева, вода справа – кажется, что зал летит над водою, как воздушный корабль. А в солнечную погоду вода блестит на солнце и наполняет этим сверканием весь зал. Молодцы – архитекторы!

Но я, как всегда, отвлекся. Так вот, финны капитально отремонтировали Эрмитажный театр и оборудовали его по последнему слову техники так, что не стыдно стало ходить по нему и больше не нужно извиняться перед посетителями: дескать, здание старое – и все оборудование тоже.

В частности, а это меня уже непосредственно касается, театр был оборудован развитой системой противопожарных датчиков и системой автоматического пожаротушения. В случае появления дыма система, известив дежурного на пульте, сама включала спринклерное орошение задымленного помещения.

И вот как-то раз научные сотрудники вышли после обеда покурить на лестницу возле столовой сотрудников музея, что находилась в Эрмитажном театре. Закурить после обеда – это святое, это ритуал, человек погружается в астрал и совершенствует карму. Не дай бог, если какой-нибудь баклан нарушит это единение с мировым космосом и начнет приставать с каким-нибудь пустяшным вопросом, типа – что будем делать после обеда. И весь кайф тем обломает. Гасить таких козлов надо! Даже я, некурящий, понимаю это.

Собрались, значит, закурили дружно. Некоторые уже вышли из нирваны первых затяжек, стали проявлять интерес к окружающему, начали травить анекдоты, обсуждать женщин (женщины – мужчин).

Хорошо, в общем, закурили. А дым затянуло в вентиляцию. А датчик в вентиляционном коробе сработал на присутствие дыма. А система, дав на пульт сигнал "Пожарная тревога!" начала затопление…

В общем, вылилось в помещения театра несколько сот тонн воды, до опустошения пожарных емкостей. Вода залила все, что можно, попутно повредив оборудование и проводку, и, в конце концов, собралась в подвале. А куда ей еще деваться! Но в подвале размещалась экспозиция "Дворец Петра I". При реставрационных работах в подвале театра обнаружили кладку прежнего, снесенного дворца. (http://www.hermitagemuseum.org/html_Ru/08/hm88_1_1_7.html) И все экспонаты этой экспозиции оказались затопленные. Восковую куклу Петра Первого (http://www.hermitagemuseum.org/html_Ru/08/hm88_1_1_3_1.html) лично вытаскивал из воды директор Эрмитажа Михаил Борисович Пиотровский.

А потом, после опорожнения пожарных емкостей, на крыше музея автоматически открылись люки системы дымоудаления. В это время шел ливень и через открытые люки вода еще раз хлынула в зрительный зал театра, на бархатные кресла в партере.

Но и это еще не все. Финны придумали, как заливать пожар водой, но не подумали, как потом эту воду из подвала удалить. Системы осушения подвала не было. На набережной Зимней канавки потом стояли мотопомпы и через окошки подвалов откачивали воду в канал. Это я уже и сам лично видел, когда поступил в музей, было это в июле 1993 года.

Нет, ребята, курить – вредно! Затопит на хрен.

Эрмитажный конек-горбунок

В музее две службы занимались непосредственно охраной музейных ценностей. Во-первых: непосредственно охрана, во-вторых – отдел охранной сигнализации, в котором я работал. Несмотря на то, что занимались они одним делом, отношения между ними были – как у СС и СД. Так всегда бывает, когда две службы соперничают между собой.

А охранять в музее есть что. Тут с банком даже и сравнивать не надо.

В банк посторонних не пускают, в банке – толстые двери, надежные запоры, все спрятано от нескромных глаз. А охраняют – всего лишь бумажки, которые ежедневно теряют свою ценность от инфляций, кризисов, переворотов, войн и других катаклизмов.

В Эрмитаж ходят все кому не лень, купив недорогой билет. В 1993-94 годах, когда я там работал, билет в музей стоил 100 рублей, в то время как билет в платный туалет на углу Невского проспекта и набережной Фонтанки (у Аничкова моста) стоил 200 рублей. В музее ценности не спрятаны в сейфах, а выставлены на показ и находятся всего лишь за стеклом, а часто и безо всякого стекла. При этом в Эрмитаже – ценнейшие экспонаты, стоимость которых с годами растет, в отличие от денежных купюр.

Так я вот о чем хотел рассказать. Есть в Эрмитаже так называемый Висячий сад (http://www.hermitagemuseum.org/html_Ru/08/hm89_0_1_73.html). Как раз из Павильонного зала, где часы-павлин, его хорошо видно. В этом саду сотрудники Эрмитажа высаживают очень красивые цветы, в общем – симпатичное место. И вот сотрудники-цветоводы, приходя утром в садик, стали замечать, что кто-то ночью рвал цветы, топтал клумбы, ломал кусты и тому подобное. В общем, как в "Коньке-горбунке": "Кто-то поле стал топтать, и пшеницу воровать". Об этом сообщили охране. Охрана приняла самые строгие меры: усилили посты, чаще стали их проверять, перед заступлением на пост сотрудников тщательно инструктировали. А только цветы продолжали пропадать.

Тем временем одна финская фирма предложила Эрмитажу ночные телекамеры для скрытого наблюдения. На пробу, месяц поработают, если понравятся – музей может приобрести. Так часто делается, зато потом фирма пишет в прайсах: "Наше оборудование работает в Эрмитаже!"

Наш отдел установил эти телекамеры в Висячем саду, а мониторы – на пульте сигнализации. Разумеется, охране мы об этом ничего не сообщили. Такие уж сложились с ними отношения, они не предупреждали нас о своих мероприятиях, но и мы иной раз не предупреждали их о нашей сигнализации и камерах наблюдения.

И в первую же ночь выяснилось: цветы ворует охрана!

Скандал замяли, а финской фирме руководство музея сообщило, что их ночные телекамеры не подходят для Эрмитажа.

А ты кто такой?

В Рыцарском зале (http://www.hermitagemuseum.org/html_Ru/08/hm89_0_1_83.html) капитально ремонтировали паркетное покрытие и покрывали его дорогущим итальянским лаком. Временно чучела боевых коней с сидящими на них чучелами же рыцарей в доспехах были перенесены в один из Просветов, по-моему, в Итальянский (http://www.hermitagemuseum.org/html_Ru/08/hm89_0_1_85.html). Часть экспозиции боевого оружия рыцарей перенесли туда же. Я впервые тогда держал в руках настоящие рыцарские мечи и доспехи. Мечи неожиданно оказались не таким уж тяжелыми. Самый тяжелый из них, двуручный, весил всего восемь килограммов, а обычные мечи – и того меньше.

На новом месте вокруг рыцарей на конях пришлось заново монтировать невидимую завесу из охранных датчиков. Поскольку дети постоянно тянутся к оружию, а кавказцы – к конской сбруе. Все работы делал в понедельник, когда музей закрыт для посетителей. Когда работал возле задних копыт коня, то весь внутренне напрягался. Хотя и понимал, что это неживые кони, чучела, но по деревенской привычке боялся задних копыт. Жене потом сказал дома: "Сегодня опять целый день работал под яйцами у коней".

А теперь, после краткого вступления, пора приступать к сюжету.

Когда работаешь в зале, то нужно сначала позвонить научному сотруднику, отвечающему за этот зал, чтобы прислали наблюдающего. А вдруг что-то пропадет или повредится из экспозиции, кто потом отвечать будет?

Меня такой порядок нисколько не возмущал, да пусть хоть десять сотрудников надо мной стоят, лишь бы не отвечать потом, если что случится. К тому же веселей работать, когда есть с кем перекинутся словечком. Научные сотрудники относились к нам очень лояльно, часто рассказывали занятные вещи о своих экспонатах. Впрочем, иногда вместо научных сотрудников присылают смотрителя зала. У тех интеллекта поменьше, но гонору намного больше. И вот, с утра я позвонил в Арсенал, попросил кого-нибудь прислать в Просвет, чтоб я мог работать. Ответили, что почти никого нет (библиотечный день), но попробуют прислать смотрителя.

Придя в зал, обнаружил, что наблюдающий еще не пришел. И я приступил к работе, не дожидаясь. Работы много, успеть хотя бы к вечеру. Примерно через полчаса услышал со стороны Большого просвета четкий, звонкий стук каблучков.

Не – ну надо же, как можно одним стуком обуви передать раздражение и возмущение ее обладательницы. Я понял, что это идет наблюдающая, и она явно возмущена, что приступил к работе, не испросив ее высочайшего разрешения. Кстати, если она сотрудница Эрмитажа, то должна бы понимать, что обувь на острых каблучках эрмитажницы не носят, чтобы не повредить лаковое покрытие паркетных полов.

– Ты откуда здесь взялся? – Огорошила она меня гневным вопросом.

Ничего себе. Неплохое начало для совместной работы. Я разогнулся, повернулся к ней, и сдержанно сказал:

– Здравствуйте.

– Я ТЕБЯ спрашиваю: ТЫ откуда здесь взялся?! – сказала она, ее голос поднялся до трагической ноты и она надвинулась на меня своим бюстом.

– Сударыня, добрый день! – еще раз намекнул ей.

Смотрю, в глазах ее засветилась мысль, проблески сознания. Она сбавила тон до будничного.

– Здравствуйте! Я спрашиваю, откуда вы взялись?

– Откуда я взялся… – задумался на секунду. – Думаю, что от папы с мамой. Впрочем, это всего лишь моя версия.

После этих моих слов она замолчала в растерянности. Правильно сформулировать вопрос она явно затруднялась.

– Вы, наверное, хотели посмотреть мой пропуск? – подсказываю ей.

– Да, знаете ли, очень хочется взглянуть. А то сами понимаете, я вас не знаю…

Достал пропуск и раскрыл его перед ней.

– Ну хорошо, – сказала она вальяжным тоном, – работайте дальше.

– Нет, нехорошо, – возразил я голосом патрульно-постового сержанта. – А ваш пропуск? Я не знаю, кто вы и что здесь делаете.

– Да я много лет работаю в этом зале! – Возмутилась она. – Да меня здесь все знают…

– Рад за вас, хотя… не место красит человека. Все же, я вас не знаю. Будьте любезны, предъявите пропуск, или сейчас позвоню охране.

Пропуск ей пришлось предъявить.

Я потом еще несколько раз работал в этом зале. И, как ни странно, с этой барышней в дальнейшем сложились хорошие, уважительные отношения.

Феодал, или право первой ночи по эрмитажному.

1994 год, Санкт-Петербург.

Центральный пульт охранной сигнализации в те годы был одним из самых засекреченных мест в Эрмитаже. Многие сотрудники, годами работавшие в музее, даже не подозревали, где он находится, хотя и общались с дежурными пульта ежедневно. Ведь придя на работу они должны были снять помещение с охраны, а уходя – снова поставить на сигнализацию. Но в те же годы, в связи с беспределом гласности и открытости, вуаль засекреченности и таинственности с центрального пульта решительно сорвали, пригласив туда журналистов с местного телевидения, которые сняли там репортаж о работе службы. Так что и вы можете посмотреть на это помещение:

http://stroybat-spb.boom.ru/STROYBAT/Herm3.jpg

Снимок ещё 80-х годов, с допотопной техникой, теперь там всё обновилось.

Так вот, в связи с обновлением техники начальство выбило под это дело средства для обновления мебели. Дело в том, что на пульте в любое время дежурят два оператора, обычно женщины. Одна сидит, держит руку на пульсе охраны и безопасности, бдит, а вторая барышня в это время может сходить по делам, поесть, или просто прилечь отдохнуть. Работа на самом деле очень нелёгкая и напряжённая. Так вот, для пульта закупили отличную мягкую финскую мебель, красивую посуду и кофейный сервис, вобщем – хотели, чтоб всё было красиво. А старую мебель: продавленные, многократно ремонтированные драные советские диваны и кресла-раскладушки двадцатилетней давности присмотрел себе на дачу наш завмастерской Игорь. То есть, решил приватизировать, ну кому нужна эта рухлядь – уже давно вышли все сроки её амортизации. Но на всякий случай он спросил на это разрешение нашего завотдела Алексея Богданова. Тот сказал:

– Мужики, мне эта рухлядь не нужна, но за неё отвечает заведующая АХО Богданова (просто однофамилец нашего завотдела). Так что позвоните ей сначала, если она не возражает – то забирайте, нет проблем.

Игорь, хитрый однако, сам решил не высовываться, а поручил позвонить мне. Я позвонил Ольге Николаевне и растолковал ей суть дела.

– Нет! – гневно и решительно возразила она. – Эта мебель – собственность Эрмитажа. Немедленно принесите мне на склад, будем определять остаточную стоимость и списывать по акту, если сочтём нужным.

– Да пошла она лесом! – сказал мне Игорь, когда я передал ему слова Богдановой. – Если ей так надо, то пусть сама и забирает этот хлам, а у нас своей работы хватает, мы ей не грузчики.

А потом добавил:

– Ты знаешь, Саша, мне тут шёпотом рассказывали, какие она громадные деньжищи нахапала на своей нынешней должности. И при этом ей жаль полуразвалившейся списанной мебели. До чего ж бывают люди до чужого добра жадные!

И мы пошли работать в Гербовый зал (http://www.hermitagemuseum.org/html_Ru/08/hm89_0_1_36.html), ставить датчики вокруг золочёной кареты царицы. Несознательные посетители зачем-то воровали с этой кареты таблички "Осторожно! Руками не трогать!" Я даже предложил смотрителям зала напечатать в эрмитажной типографии побольше таких табличек и продавать их, по доллару за штуку. С надписью внизу "украдено в Эрмитаже" и факсимильной подписью директора Пиотровского.

А через два дня мне позвонила заведующая АХО госпожа Богданова и разгневанным голосом вопросила:

– Где старая мебель с пульта? Я ещё два дня назад сказала вам, чтоб принесли мне её на склад! Долго я ещё буду ждать?

Хм! Интересно, с каких дров она стала нами командовать? Официально мы ей никак не подчиняемся. Впрочем, и ссориться с ней не надо. Поэтому придётся одёрнуть её очень вежливо, но серьёзно.

– Я всячески извиняюсь, Ольга Николаевна, но у нас нет никакой возможности заняться сейчас вашей мебелью. Крайне заняты, масса срочной работы. Готовим сейчас сигнализацию к выставке французских импрессионистов – распоряжение самого Пиотровского. Но если вам очень нужна эта мебель, то ваши рабочие АХО могут придти и забрать её, она в подвале нашей мастерской.

После обеда пришли "бойцы" Богдановой и унесли останки мебели. Мы с Игорем перед этим хорошо постарались и сделали из неё дрова и щепки.

Но вообще-то, это я всё рассказал просто к слову, не об этом рассказ. Опять отвлёкся, как всегда, уж простите великодушно.

Так вот, поставили на пульте красивую новую финскую мебель. Как всегда, дежурили две девушки. Одна сидела за компьютером и принимала телефонные звонки, держала руку на пульсе, а вторая попила кофе и решила немного отдохнуть. Сняла туфли и прилегла на мягкий диван с велюровой обивкой, положив ноги на диванный валик. При этом её юбка слегка задралась, красиво обнажив стройные ноги.

Впрочем, девушку это не смущало, на пульте нет посторонних, только её подруга-оператор.

И вдруг без стука вошёл тогдашний главный инженер музея Николай Андреевич Принцев. Вообще-то в дверях был кодовый замок, но Принцев знал код. Войдя, он первым делом уставился на обнажённые ноги девушки, задранные на валик дивана. Девушка сразу вскочила и одёрнула юбку.

– Стучаться надо, между прочим, – сердито заметила она.

Принцев ничего не ответил, но перевёл взгляд на другую девушку. И тут вдруг увидел новую настольную лампу слева от компьютера.

– Ух, ты! – воскликнул он радостно, как ребёнок, которому купили велосипед. – Галогенная настольная лампа! Да ещё с параллелограммным держателем! Да я давно такую хотел!

И он выдернул шнур лампы из розетки, смотал его, потом взял лампу под мышку и направился к выходу.

– Стойте! – завопили девушки. – А лампа?

– Я забираю её.

– Но это же наша лампа!

– Теперь будет моя.

– Но ведь она за нами числится.

– Да нет проблем, я скажу в бухгалтерии, её снимут у вас с баланса.

Порядок – прежде всего!

1994 год, Санкт-Петербург, Эрмитаж.

Мы с начальником мастерской Игорем идём по директорскому коридору в сторону Советской лестницы (http://www.hermitagemuseum.org/html_Ru/08/hm88_0_0_6.html). На себе тащим бухту кабеля и ящик с инструментами (я тащу), а также папку с чертежами и схемами (а это у Игоря, сачок он, однако).

В самом конце коридора, у Эрмитажной лестницы, пост охраны. За столом сидел какой-то мужик, которого мы с Игорем никогда раньше на посту не видели. Так-то мы всех охранников в лицо и по именам знаем, а они нас, даже пропуска не показываем. А этот видно новенький. Мужик был зрелых лет, примерно 45 ему, короткая аккуратная стрижка, подтянутый, волевое лицо, спокойный умный взгляд. Что-то толкнуло у меня в груди, я полез за пазуху, достал свой пропуск и предъявил его в раскрытом виде. Глядя на меня, то же самое сделал Игорь.

Мужик спокойно посмотрел на наши пропуска, сверил фото с нашими обличьями и с вежливым достоинством сказал:

– Пожалуйста, проходите.

А уже вечером мне рассказали про этого мужика занятную историю. Он действительно был новеньким в охране и первый раз сидел на посту. А когда мимо его поста проходил директор музея Михаил Борисович Пиотровский, мужик потребовал у него пропуск.

Директор несказанно удивился, такого в музее ещё не было.

– Я генеральный директор Эрмитажа Пиотровский!

– А у меня в инструкции не написано, что директор имеет право проходить без документов. Предъявите пропуск!

Пришлось директору вернуться в свой кабинет и достать свой пропуск из сейфа.

Охранник этот недавно демобилизовался, а был он до того гвардии майор, командир мотострелкового батальона, ветеран Афгана.

Здесь вам не тут, господин Пиотровский!

А что было потом тому охраннику, за то, что он построил самого Пиотровского? А ничего, директор Эрмитажа не может не быть благородным, порядочным человеком. Это же Эрмитаж!