Текст книги "Черный гусар. Разведчик из будущего"

Сухомлинов, не открывая глаз, прислушался. Говорили на немецком.

Может, обратно в двадцатый век?

Игнат Севастьянович был не уверен. Немецкий язык не показатель. На нем могли говорить и тевтонские рыцари, и фашисты. А может, перемещения не было? Может, он сейчас в деревне и вокруг него австрийцы? Тоже, конечно, не подарок. Хотя, с другой стороны, и топор не грозит. Придет в себя и уйдет туда, где Фридрих его не достанет. Разве он виноват, что барон ввязался в дуэль с господином Мюллером? Ведь попытался сделать все, чтобы избежать. Не получилось. Теперь вот расхлебывай.

Он вновь прислушался. Говорили действительно на немецком. Причем голоса принадлежали мужчине и женщине. Причем речь, в чем Сухомлинов не сомневался, явно шла о нем.

– Выживет гусар? – уточнил мужчина у женщины.

– Если сразу не умер, то да. А он не умер.

– Когда он из седла вылетел, я уже подумал: прощай, господин барон. А он, оказывается, только сотрясением отделался.

И все-таки господин барон, а не товарищ старшина или, чего хуже, брат Юрген. Значит, в восемнадцатом веке. Невольно пошевелился.

– О, смотри, – проговорила женщина, – кажется, наш раненый пришел в себя.

Неожиданно на своем лбу Сухомлинов ощутил сырую тряпицу. Капли потекли по лицу. Скатились по носу и коснулись губ. Водица холодная, отметил Игнат Севастьянович, колодезная. Заморгал и открыл глаза.

Над ним двое. Темноволосая молодая женщина в белой кофте и темно-коричневом сарафане, на голове белый чепчик, в руках сырая тряпица. Возле нее молодой гусар. Черный доломан, колпак. Стоял, опираясь на саблю, и пристально разглядывал барона.

– С возвращением, господин барон, – проговорил он, – а мы уж и не думали.

Фриц Болен, один из гусаров его полка. Фон Хаффман поморщился не то от боли, не то от света, что пробивался в небольшое окошко. Теперь он прекрасно вспомнил, что именно его и подозвал там, на поле, фон Штрехендорф. Служивый выполнил свою миссию, доставил его в деревню.

– Как там сражение? – полюбопытствовал Адольф.

– Так сражение еще вчера закончилось. Мы их одолели. Наша конница совершила подвиг. Генерал-лейтенант Гесслер со своими драгунами вовремя

заметил, что австрийская пехота начинает подавать признаки некоторого расстройства. Не упустил момента. Двумя колоннами повел своих драгун. Да наши гусары на своем фланге подсуетились. Двадцать батальонов были опрокинуты в одну минуту.

Барон фон Хаффман дальше не слушал. О том, что было захвачено несколько сот пленных, множество знамен, литавр и прочих военных трофеев, он прекрасно знал. Австрияки отступили, а Фридрих не стал их преследовать. Сейчас его интересовало другое.

– Ты говоришь, вчера закончилось?

– Ну да. Вы в беспамятстве почти сутки провалялись.

– А мои друзья? Фон Штрехендорф и Шнейдер?

– Фон Штрехендорф погиб. Как раз в тот момент, когда я вас сюда доставил. Я же потом вернулся, смотрю, а его труп в окружении четырех мертвых австрийцев валялся. Видимо, рубился ваш друг отважно.

Фон Хаффман поднялся. Сел на деревянную кровать. Коснулся рукой матраса и понял, что тот явно не пуховая перина. Даже носом потянул, чтобы убедиться, что не ошибся. Пахло соломой.

– А Шнейдер?

– Того с депешей отправили в Берлин.

– Эвон как, – удивился барон.

– Так он ведь двух высокопоставленных офицеров в шатер короля доставил. Вот и велел их Фридрих в Берлин отвезти. Шнейдеру тут же звание присвоили.

– А нам с фон Штрехендорфом?

– Про вас не знаю, а Штрехендорфу ни звания, ни награды уже не понадобятся. Там, – и он взглянул на потолок, но Игнат Севастьянович понял, что тот имел в виду, – они уже не понадобятся.

Интересно, что теперь будет с ним? Вряд ли этот солдат сможет ответить на этот вопрос. Тут нужен некто, кто знает больше. Неожиданно заныла голова,

и Сухомлинов руками коснулся своего лица. Хотя нет. Не своего. Лицо это принадлежало когда-то барону фон Хаффману а теперь ему. Вот только долго ли ему придется с этим лицом жить? Пока судьба благоволила. Выжил после дуэли, чудом спасся во время битвы, хотя лучше бы погиб, и вот теперь… Адольф оглядел помещение, в котором оказался. Обычный австрийский домик, коих полно в этих краях. Одна дверь, за которой, скорее всего, прихожая, ну, или как она тут у них называется. Два окна. Одно закрыто ставнями, а через второе пробивается солнечный свет. Кровать, стол. Деревянная лестница в углу, ведущая на второй этаж. Именно оттуда и раздались шаги. Кто-то спускался. Шел не спеша. Фон Хаффман занервничал. Первое, что пришло на ум, – сам прусский король. Ошибся. Вот только человека, что спустился, Игнат Севастьянович желал бы видеть меньше всего. Полковник фон Винтерфельд.

– Я попытался его уговорить изменить решение, фон Хаффман, – проговорил офицер, опускаясь на стул, что стоял рядом со столом, – да вот только дружище Фриц ни в какую. Заладил, что закон для всех одинаковый. Уже и приказ подписал, чтобы тебя повесили. Ты что, барон, хочешь умереть таким образом?

– Боюсь, господин полковник, – ответил Адольф, – что умирать совсем не хочется. Ни повешенным, ни убитым.

– Понимаю, – проговорил фон Винтерфельд, наливая в кружку пиво. – А если вам, господин барон, дезертировать?

– Что вы такое предлагаете, господин полковник? – воскликнул фон Хаффман, понимая, что фон Винтерфельд говорил дело.

Фридрих все равно решение не поменяет, а так хоть какой-то шанс останется. Вот только куда беглому солдату податься? В Германских землях сыщут, на туманный Альбион глаза не глядят, остается Россия.

Интересно, а понимает ли полковник, что именно туда подастся дезертир? Скорее всего – да. Небось рассчитывает, что тот станет неким подобием «барона Мюнхгаузена», только на службе не Екатерины Великой, а ее предшественницы Елизаветы.

– Я предлагаю вам, барон, дезертировать. Пустим слух, что вы умерли от ран. Видите ли, ваш друг оказал вам, как говорят русские, «медвежью услугу». Лучше бы он оставил вас на поле боя, барон…

– Но почему, господин полковник?

– Почему – что?

– Яне могу понять ваших действий, господин фон Винтерфельд. Зачем вам помогать преступнику?

Офицер рассмеялся. Наполнил кружку пивом. Залпом осушил ее, взглянул на барона и улыбнулся.

– Во-первых, вы мне симпатичны, барон. Во– вторых, я знаю вас и поэтому ни капли не удивлен, что вы оказались участником дуэли. – Фон Хаффман вдруг подумал, что, скорее всего, его предшественник, был еще тем забиякой, но фон Винтерфельд моментально все его суждения опроверг: – По пустякам вы, барон, не стали бы размахивать оружием, следовательно, была задета честь дамы. Если бы словом или делом оскорбили бы вас, вы бы сдержались. Не знаю, однако точно уверен, что отомстили бы обидчику, но как-нибудь деликатно. В-третьих, из-за уважения к вашему отцу.

Последнее было совершенно непонятно Игнату Севастьяновичу сие было известно только предшественнику. Уточнять он не имел права, иначе бы вызвал удивление у полковника.

– Пока еще есть время, барон, дезертируйте, – проговорил фон Винтерфельд.

– Я подумаю, господин полковник.

– Вот и хорошо. Надеюсь, вы, барон, примете правильное решение, – добавил офицер, поднимаясь из-за стола.

Он направился к двери. Остановился. Надел на руки белоснежные перчатки и лишь после этого вышел.

– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, – проговорил фон Хаффман, поднимаясь с кровати и подходя к столу. – Любопытно, какое же решение он мне предлагает сделать? Неужели рассчитывает, что я не поддамся на его провокацию и самолично пойду на эшафот? Нет уж – дудки. Не для этого мне судьба дала еще один шанс.

Сел за стол, и тут же к нему подошла хозяюшка. Да не просто так это сделала, а принесла обед.

– Умирать, господин барон, – проговорила она, – все же не на пустой желудок.

– Вы правы, сударыня, – молвил фон Хаффман и поцеловал руку прекрасной незнакомки.

Словно голодный зверь, он накинулся на еду. Дичь, а скорее всего это был голубь, была приготовлена на славу. Соус – пальчики оближешь. Удивительно, что у барышни нашлось время на всю эту стряпню. Достаточно было обычной каши.

– Я вам вычистила ваш мундир, барон, – сказала вдруг она, протягивая доломан.

– Спасибо, красавица, – проговорил фон Хофман. Взял и положил на кровать.

Пообедав, барон подошел к окну и выглянул. На улице было тихо. Чуть поодаль виднелся лагерь пруссов. Возле дома, привязанной к тыну, стояла лошадь.

– Может быть, фон Винтерфельд надеется, что я все же решусь. Тогда как только вскочу в седло, так тут же буду убит при попытке к бегству, – прошептал фон Хаффман. – А что, гуманно. И совесть чиста. Э нет, господин полковник. Если я и дезертирую, то уж точно не на этой несчастной кобылке.

Фон Хаффман обошел комнату и приник к другому окну. С этой стороны был прекрасно виден лагерь Черных гусар. Солдаты кое-как отходили от битвы,

подводя итоги и подсчитывая убитых. Готовили обеды, чистили оружие, тренировались. Именно в лагере можно было бы найти хорошего коня. Дай полковник вряд ли надеется, что он предпочтет трудности во время побега.

Адольф фон Хаффман надел доломан, отыскал колпак. Стер с него пыль и направился кдверям. Приоткрыл и тут же захлопнул. По ту сторону стояли два пехотинца, а значит, просто так дом не покинешь. Идти наверх тоже глупо, оставалось только одно. Барон приоткрыл дверь и произнес:

– Господа, не могли бы вы позвать полковника. Пехотинцы переглянулись. Что было потом, фон

Хаффман не знал, так как закрыл дверь. Взглянул на своего товарища по оружию, проговорил, доставая из ножен саблю:

– Не советую вам мешать мне.

Служивый кивнул. Он прекрасно слышал разговор барона с полковником. Подошел к столу и, сев, наполнил кружку пивом из кувшина. Сделал глоток и произнес:

– Я с вами, барон.

Фон Хаффман пробежал по комнате, открыл то окно, что вело в лагерь гусар, и выпрыгнул. Его приятель последовал за ним. Адольф взглянул на него и понял, что у того просто не было иного выбора.

– Давай я тебя раню саблей, и все будут думать, что ты преследовал меня, – предположил он.

– Не надо, господин барон. Полковник все равно не помнит, кто был с вами в доме. Я могу остаться в лагере, а когда он поинтересуется, мои приятели подтвердят, что ваш охранник с вами дезертировал.

Фон Хаффман понимающе кивнул. Дезертирство в прусской армии было в порядке вещей.

– Тогда достань мне коня, – приказал барон. Служивый кивнул и ушел в лагерь. Пока его не

было, Игнат Севастьянович думал. Он уже решил,

как поступить. Правда, для начала нужно было отправиться в одно место, уладить дела барона Хафф-мана и уже потом мчаться сломя голову в поисках приключений.

– Интересно, – проговорил барон вслух, – а получится ли из меня Мюнхгаузен?

– О чем это вы, господин барон? – произнес подошедший гусар.

– Не обращай внимания, приятель, – сказал фон Хаффман и только сейчас обратил внимание, что тот привел его лошадь.

Прижался к коню. Проверил наличие пистолетов. Затем пожал руку гусару, чем тот был сильно поражен, и только после этого вскочил в седло.

– Не держи зла, дружище! – прокричал он, уносясь прочь от прусского военного лагеря.

ГЛАВА 3

Силезия – Польша – Восточная Пруссия. Июнь-июль 1745 года

То, что в униформе Черных гусар много не проедешь, Сухомлинов уже понял на третий день своего бегства. И не только из-за того, что Фридрих за дезертиром отряд снарядил. Будет король из-за какого-то барона своими людьми разбрасываться. Вышлет гонца в Берлин, а уж оттуда человечек с отрядом в земли фон Хаффмана отправится. Там и дождутся. Глядишь, отдадут местному судье, а уж тот-то и решит его участь. Эшафот. Зрители, чтобы другим неповадно было. Веревка на шею. Барабанная дробь, и прощай, господин барон! Проблема была в другом: пока он ехал, на него каждый косился. Казалось, что вот-вот какой-нибудь житель выстрелит ему в спину. На второй день бегства Сухомлинов сначала оторвал с гусарского колпака эмблему мертвой головы, но и это не помогло.

Вечером третьего дня он снял для себя комнату в придорожной таверне «Старый бык». Причем появление Черного гусара не осталось незамеченным у сидевших в зале людишек. От взгляда Игната Сева-стьяновича не ускользнуло, что некоторые потянулись было к оружию. Не ускользнуло и казавшееся для глаза незаметным движение рукой хозяина таверны. Тут же зависшая с появлением гусара тишина

неожиданно прекратилась, и в зале стало шумно. Остановившийся на мгновение у дверей барон опустил рукоять сабли и чинно прошествовал к стойке.

– Мне бы, хозяин, – обратился он, – комнату на ночь. В долгу не останусь. – И тут же положил на стол несколько монет.

Старикулыбнулся, продемонстрировав тем самым отсутствие нескольких зубов. Сгреб монеты со стойки. Поставил перед приехавшим путешественником кружку пива и молвил:

– Комната найдется. Марта! – прокричал он. И как только из-за двери выскользнула грудастая девица в желтой сорочке и в темно-синем сарафане с белоснежным фартуком, произнес: – Марта, приготовь для нашего гостя комнату на втором этаже.

Девушка презрительно взглянула на путешественника. Грязный немытый пруссак, в черном военном мундире. Больше на усатого рыжего таракана он похож, чем на человека. Фыркнула, прошептала: «Ему еще и ванна понадобится», изобразила на лице некое подобие улыбки и тут же ушла. Фон Хаффман недовольно покосился на нее, слова проигнорировал, а на ус намотал, что давно он не принимал ванну. Можно было поговорить насчет нее с хозяином таверны, но, увидев лицо старика, понял, что лучше этого не делать. Решил пару деньков потерпеть, на худой конец можно и в речке искупаться. Сейчас же взял кружку с пивом и направился к ближайшему столику. Опустился на лавку и после того, как кружка оказалась на столе, расстегнул пуговку на камзоле. Затем, сделав несколько глотков, Черный гусар вытянул ноги.

Ждать обеда долго не пришлось. Все та же Марта появилась из кухни с подносом. Маневрируя среди столиков и ускользая от сальных взглядов посетителей, она подскочила к столику барона. Вновь улыбнулась, только в этот раз улыбка была не наигранной,

и поставила перед пруссаком тарелку с запеченными дикими голубями.

– Номер готов, сударь, – произнесла она.

Барон поблагодарил, а когда Марта ушла, разломил одного из голубей пополам и жадно стал есть. В первые дни дезертирства пообедать у него нормально не получалось. Сначала опасался, что за ним вышлют погоню, отчего и гнал коня во весь опор. Затем аппетит куда-то улетучился, и для поддержания себя в тонусе достаточно было родниковой или речной воды, а также лесных ягод. Заниматься охотой не было времени, хотя возможность на второй день побега существовала. Предпочел сэкономить пули и порох, так как точно был уверен, что спокойной жизни не будет, пока не окажется вдали от военных действий.

Голубь оказался приготовлен очень хорошо, хотя до кулинарного мастерства Адалинды было далеко. Чувствовалось, что Марта старалась. Скорее всего, хозяин таверны дорожил клиентами. Невольно фон Хаффман вздохнул, подумав, что больше никогда не отведает стряпни кухарки. Отпил из кружки пива и оглядел зал.

Трое явно разбойники. Одежда рваная и перепачканная, но при этом ведут себя так, словно их карманы были забиты золотыми талерами. Пили они какое-то дорогое вино, ели не иначе жареного поросенка, от которого на блюде остались только кости. В углу, прижавшись к стене, завтракал толстый монах. Перед ним стояло несколько бутылок вина, скорее всего, подешевле, а также на подносе лежали несколько рыбешек. Прежде чем перейти к поглощению пищи, брат Гранфло, как его тут же окрестил фон Хаффман, читал молитву. В отличие от разбойников, что время от времени то и дело бросали косые взгляды на гусара, монах ни разу не взглянул на барона, словно военного в помещении не было. Крестьянин, что уминал постную еду, занимал столик почти у са-

мого выхода из таверны. Изредка он прекращал свое занятие и устремлял свой взор в сторону разбойников. Неужели боится, промелькнуло в голове фон Хаффмана. Ему-то чего бояться? Деньги у него если и есть, то вряд ли такие большие, чтобы смогли привлечь этих головорезов. Вот он, барон фон Хаффман, вполне может стать их следующей добычей.

– Если уже не стал, – прошептал Черный гусар, поднимаясь из-за стола и направляясь к стойке. Пора было уйти в номер. Не дай бог, какой-нибудь местный патруль сюда заглянет. Ради него служивые простят все прегрешения разбойникам.

– Вторая дверь справа от лестницы.

Барон фон Хаффман кивнул и направился к двери, за которой, по словам владельца таверны, находилась лестница. Невольно пошатнулся и тут же ощутил на себе взгляды разбойников. За спиной входная дверь скрипнула, и гусар невольно оглянулся. На пороге стояли два дворянина. Какими судьбами они оказались в этих краях, одному Богу известно. Кафтаны позолоченные, в руках трости, на поясе шпаги. Лица напудрены, точно так же, как и парики. У одного на лице мушка, над верхней губой. Вошли вальяжно, ни на кого не взглянув, словно тут и людей-то не было. Сразу к стойке.

– Обед на две персоны, – проговорил один из них по-немецки, но с жутким акцентом.

Тут же на стол выложили несколько монет, чем сразу же привлекли внимание разбойничков. Фон Хаффман облегченно вздохнул. В душе сразу же появилась надежда, что он для трех головорезов потерял какой-никакой интерес. Бывший старшина уже потом понял, как сильно он ошибся в тот момент. Сейчас же, еще раз окинув взглядом зал, фон Хаффман отворил дверь и стал медленно подниматься по лестнице.

Небольшая комната. Пара стульев, кровать, стол у окна. На столе кувшин с холодной водой и кружка, хотя, по мнению фон Хаффмана, она не нужна. Еще вазочка с цветами. Скорее всего, причуда хозяйки. Под кроватью – ночной горшок. На подоконнике потрепанная книга книг – Библия. На кровати старые пошарканные простыни, на удивление чистые. Зато по углам следы клопов. Игнат Севастьянович невольно поморщился. Как бы эти «драгуны» ночью отважного гусара не покусали! Они и нормально выспаться могут не дать. Будешь ворочаться на кровати, как черт на раскаленной сковородке. Вот только выбирать не приходится. Спать под открытым небом не хотелось, да и в таверне все же как-то было поспокойней. Хотя та троица, да сам хозяин дома не внушали ему доверия. Впрочем, и Марта та еще чертовка. Кто знает, что у этой женщины на уме?

Доломан полетел на стул, сабля прислонена рядом у второго. Один пистолет под подушку, другой на стол, сюда же положил гусарский колпак.

Подошел к окну и посмотрел на улицу. Благо окна выходили на дорогу. Разглядел свою лошадь, возле которой крутился внучек хозяина постоялого двора. Мальчишку явно заинтересовал вороной барона. Чуть поодаль стояла запряженная четверкой белых коней карета. Она явно принадлежала тем двум дворянам, что прибыли сюда сразуже после него. Кучер дремлет на облучке и явно в дальний путь, по крайней мере, сейчас не собирается. Вероятно, дворяне, как и фон Хаффман, решили переночевать на постоялом дворе. Слева от дороги огромный пруд, в котором плавают несколько уточек. Все же хозяин явно питался лучше своих посетителей, потчуя гостей жареной голубятиной. Неожиданно старик и сам появился на пороге дома с ружьем в руке. Вскинул его и выстрелил. Одна из птиц тут же была убита, другие выстрела испугались. Они было дернули, чтобы взлететь, но не

смогли, старик явно подрезал им в свое время крылья. Хозяин таверны поставил допотопное ружье у дверей и просеменил к пруду. Вскочил в лодку что была привязана у одиноко стоящего дерева, и отплыл. Вскоре он уже с тушкой спешил к дому. Прихватив ружье, он скрылся в здании.

– Не иначе, для дворян уточка, – прошептал фон Хаффман.

Между тем из таверны вышлауже знакомая троица. Остановились, взглянули на карету, потом в сторону лошади гусара и о чем-то стали тихо говорить. Еле фон Хаффман сдержался, чтобы не открыть окно. Кто знает, можно ли его вообще отворить? Да и звук может привлечь внимание. Но чтобы они ни задумали, о чем бы сейчас ни договаривались – главное, нужно было быть настороже. И все же мысль, что хозяин таверны может быть с разбойниками заодно, не покидала Игната Севастьяновича. Хотя, с другой стороны, не будет же старик грабить у себя дома. И все же, как считал фон Хаффман, береженого Бог бережет.

Сел Игнат Севастьянович на кровать, пуговку расстегнул на камзоле и задумался. Заинтересовали его два дворянина. Он сначала решил, что они местные, но когда заговорили, то понял – иноземцы. Судя по акценту и щегольскому наряду, вполне возможно и французы. Но как и почему в этих краях? На ум приходит только одно: направляются из Парижа в дремучую и чуждую для них Россию. За свою безопасность не опасаются. Неудивительно, если разбойники предпочтут ограбить не какого-то бедного гусара, пусть и барона, а двух французских франтов. Обчистив их словно…

Барон фон Хаффман попытался подобрать сравнение, а потом в отчаянии рукой махнул. А нужно ли на это тратить драгоценное время?

И всеже безопасность была превыше всего. Судьба уже выкидывала такие фортели, что только и остава-

лось дивиться. Поэтому, прежде чем раздеться и лечь спать, фон Хаффман еще раз проверил пистолеты. Затем встал, подошел к двери и осмотрел ее. При желании она могла выдержать непродолжительную осаду. Вряд ли у разбойников будет время, если, конечно, старик не с ними заодно, на попытку проникновения в комнату, а значит, действовать они будут по-тихому. Поэтому для спокойствия достаточно замка или надежного слуги, что смог бы лечь у дверей. Увы, но слуги у него не было, зато замок нашелся, хотя правильнее сказать – задвижка. Старенькая, хорошо смазанная. Игнат Севастьянович улыбнулся и ею воспользовался. Тяжело вздохнул. Между дверью и косяком была щель, сквозь которую можно было бы просунуть нож.

– Крепко лучше не спать. Убить не убьют, а вот обворовать обворуют. А последнее уже проблемы путешественника, а не гостя.

Сдержал улыбку. С клопами разве крепко поспишь? Замучают «драгуны». Начнешь ворочаться, да так глаз и не сомкнешь. И все же выспаться требовалось, поэтому он снял камзол. Бросил его к доломану. Стянул сапоги. Грохнулся на кровать и захрапел. Впервые он был рад, что в этот раз спал без сновидений. Ближе к середине ночи проснулся, но не от клопов, которые почему-то не желали его атаковать, а от шороха. Открыл глаза. Кто-то с помощью ножа пытался проникнуть к нему. Убивать его явно не собирались, иначе не стали бы возиться с запорами, а просто снесли бы дверь с петель. Барон фон Хаффман взял со стола пистолет и навел на дверь.

– Кто там? – громко спросил Игнат Севастьянович, приподнимаясь с кровати. – Я вооружен и буду стрелять!

Нож моментально исчез за дверью, раздался шум убегающих ног. Кому они принадлежали, фон Хаффман разглядеть не успел, когда он открыл, человек,

пытавшийся к нему проникнуть, уже спускался по лестнице. Были ли это разбойники или кто-то другой, одному Богу известно. Преследовать ночного посетителя Игнат Севастьянович не стал, а вместо этого опять закрыл дверь и тут же повалился на кровать. Он уже не опасался, что кто-то решится повторить свою попытку. Да и клопов не боялся.

Виконту д'Монтехо нормально поспать так и не удалось. Сначала клопы, решившие отведать иноземной кровушки, тревожили. Потом шум в коридоре и убегающие чьи-то шаги. Он так и не решился открыть дверь, чтобы полюбопытствовать, что же там происходит. Граф же Виоле-ля-дюк к тому времени перестал обращать внимание на маленьких кровопийц и уже спокойно дремал на старенькой кровати, которая, казалось, вот-вот посыплется. И это несмотря на всю худобу графа. Тот, в отличие от виконта, время от времени переворачивался с боку на бок. Тихонько храпел и однажды, как маленький мальчик, запихнул палец в рот и стал жадно посасывать. Зато д'Монтехо все же не удержался и встал с кровати. Подошел к двери и прислушался. Снаружи было тихо. Затем подкрался к окну и, отодвинув занавески в сторону, так, что образовалась маленькая щель, выглянул на улицу. Карета, запряженная четверкой лошадей, стояла на том же самом месте, где по приезде они ее и оставили. Кучер – молодой парень лет двадцати, служивший у графа с малолетства, мирно дремал, сидя на облучке. Как же в тот момент ему позавидовал виконт! Огромный диск луны висел в черном небе, освещая округу. Блики от него отражались в пруду. Виконт не выдержал и отворил окно. Прохладный ветерок ворвался в комнату и растрепал на его голове короткие волосы. Где-то прокричала сова, и д'Монтехо стало жутко.

Страху еще вечером на него нагнал граф, сообщив, что трое господ, что обедали в тот момент, когда они прибыли на постоялый двор, – разбойники. От Виоле-ля-дюка, несмотря на то, что он делал вид, что ему все безразлично, не ускользнуло, с каким любопытством те пялились на них.

– Уверяю вас, шевалье, – проговорил граф, когда они вошли в комнатку, любезно предоставленную хозяином таверны, – это разбойники. Правда, скажу вам сразу, вам их опасаться, когда с вами я, не стоит. Вы же знаете, как я владею шпагой.

Виконт утвердительно кивнул. Виоле-ля-дюк был признанный дуэлянт, за что в свое время и поплатился. Был сослан королем сначала в Австрию. Правда, и в Вене граф не угомонился. Вызвал на дуэль нескольких тамошних вельмож. В итоге – дипломатическая миссия, в которую Виоле-ля-дюк не желал ехать, в заснеженную Россию, где, по словам графа, по улицам бродили здоровенные голодные медведи.

– Да и вы, виконт, тоже, я знаю, не дадите себя в обиду, – подмигнул Виоле-ля-дюк, намекая о темном прошлом д'Монтехо.

Граф из-за пудры, что густым слоем покрывала лицо виконта, не заметил, кактот побледнел. О своем прошлом тот предпочитал молчать, и Виоле-ля-дюк об этом был прекрасно осведомлен. Зато до графа перед самым отъездом из Вены дошел слух, что его новый товарищ по злоключениям был вынужден остаться в Австрии, участвовал в дуэли, где умудрился отправить на тот свет человек пять или шесть. Вот только в цифры эти Виоле-ля-дюк не верил. Всегда найдутся люди, готовые приукрасить те или иные события по различным причинам.

Д'Монтехо вспомнил вечерний разговор и вновь побледнел. Неприятностей не хотелось. Он от них в последнее время просто устал. Надо было попасть в переплет в Париже, чтобы слухи о его злоключе-

ниях аж до короля дошли. Тот, чтобы не отправить молодого виконта на эшафот, и приказал д'Монтехо сначала ехать в Австрию, где он должен был отдать бумагу, как выяснилось, с неприятным для графа приказом, а затем в Россию, где ему предстояло вести… Впрочем, о своей миссии виконт предпочитал до поры до времени не вспоминать.

Д'Монтехо взглянул на графа. Виоле-ля-дюк мирно посапывал, вытащив палец изо рта.

– Тысяча чертей, – выругался виконт, – везет же графу. Спит как убитый. И кровососущие твари его не тревожат.

Вдохнул прохладного ночного воздуха. Закрыл окно и задвинул занавески. Направился к кровати. На клопов он решил не обращать внимания.

– Пусть меня они съедят, – проворчал он, накрываясь одеялом, – но я высплюсь.

Проснулся оттого, что его будил граф.

– Вставайте, виконт, – проговорил Виоле-ля-дюк. – Нас ждут великие дела!

– Ну, и ночка, – проговорил виконт, разглядывая свою белую рубаху. От той белизны, что была еще вечером, ничего не осталось. Бурые пятна крови то тут, то там выступили на ткани.

– Я гляжу, вас, виконт, как и меня, всю ночь беспокоили клопы.

– Если бы одни клопы, граф, – вздохнул д'Монтехо, – в соседний номер на этаже кто-то пытался проникнуть. К дверям я не подошел, но прекрасно слышал, как кто-то убегал.

– Мне не кажется это простым совпадением, виконт, – проговорил Виоле-ля-дюк, стягивая с себя окровавленную рубашку. – Вполне возможно, разбойники просто перепутали, – добавил он, доставая из сундука свежую. – А наш сосед их просто спугнул. Спася тем самым нас в лучшем случае от ограбления, в худшем…

Граф замолчал. Пояснять больше не требовалось. Он уже решил у хозяина расспросить об этом соседе.

– А сейчас, виконт, одевайтесь. Нас с вами ждет плотный завтрак и дальняя дорога.

Местная еда слегка непривычная. Капуста, которой их попытался сразу после приезда накормить хозяин таверны, им явно не понравилась. И если граф попытался ее вначале есть, то виконт сразу же сказал категорическое – нет и тут же затребовал одну из уточек, что были примечены им на местном пруду. Монеты сказали свое веское слово. Когда их старик увидел, он уже был готов сделать для посетителей все, лишь бы их не потерять. И все же утром на столе оказались все те же венские сосиски и пиво. Потом виконт направился к карете, а граф задержался. Расспрашивал старика о посетителях, что были вчера в таверне. Особенно его заинтересовал прусский солдат, остановившийся в доме на ночь. Вполне возможно, решил Виоле-ля-дюк, именно он и спугнул ночного грабителя. Возникло желание нанять служивого для охраны их, но сдержался. Расплатился со стариком и вышел на улицу. Уже садясь в карету, приметил одного из тех, кто вчера так неосторожно смотрел в их сторону. Так как тот был один, опасаться нападения не стал, о чем и пожалел вскоре, когда карета сначала въехала в густой лес, а потом выскочила на просторную поляну.

Выстрел раздался неожиданно. Прозвучал громко. Граф сначала не понял, и лишь через мгновение, когда карета повалилась набок, сообразил, что спокойное до этого момента путешествие закончилось.

– Тысяча чертей! – вскричал он и, помогая виконту, стал выбираться из кареты.

Успели до того момента, как к ним подскочили разбойники. Только их было не трое, как предполагал виконт, а четверо. Главарь навел на них пистолет и грозно потребовал отдать золото. Виоле-ля-дюк

оглядел разбойников. Троих он признал сразу, это были те самые, что вечером сидели в таверне. Четвертого они раньше не видели. Все четверо вооружены шпагами, у каждого по пистолету, и только у одного он в руках, и тот, скорее всего, разряжен. Над стволом легкий дымок. Разбойники не видели в них серьезных противников. Граф улыбнулся, расстегнул кафтан, скинул на землю и, поставив в известность нападавших, что просто так он свою душу не продаст, вытащил из ножен шпагу. Затем взглянул на д'Монтехо, тот тоже остался в одном камзоле, и произнес:

– Ну, виконт, приступим.

Приятель графа кивнул и тоже обнажил шпагу. Встали в позицию. Разбойники переглянулись. Они потянулись за пистолетами, но главарь знаком дал понять – не надо. Вытащил из ножен саблю. Приятели поступили так же. Вот только на этом все их джентльменство, как поняли французы, закончилось.

Двое против одного. Ни виконту, ни графу к такой ситуации было не привыкать. Поэтому они накинулись на противников без оглядки, понимая, что шансы победить в этих дуэлях хоть и существовали, но были не такими уж великими.