Текст книги "Как стать вождем. Страсти во власти"

Начал он с того, что обокрал спецслужбы США. Антисоциалистический переворот в Конго был большим успехом ЦРУ. Личные заслуги господина Мобуту в борьбе с мировым коммунизмом были оценены по достоинству. Бывший резидент ЦРУ в Киншасе (столица Заира) Джон Стокуэлл припоминает, что тогда, в начале шестидесятых, главнокомандующий Мобуту получил из США примерно $20–25 млн. Правда, американцы ожидали, что на эти деньги он поможет бороться с советским влиянием в Африке. А заирский лидер просто положил их себе в карман.

Международные финансовые организации предоставляли крупные кредиты на развитие экономики Заира. Политические партии, коммерческие банки и просто частные лица оказывали посильную финансовую помощь Мобуту, главному борцу с идеями коммунизма на африканском континенте. Вскоре, однако, стало ясно, что кредиты не будут возвращены никогда, а заметную часть средств президент Заира крадет. Но деньги с Запада продолжали идти: объем международной финансовой помощи колебался от $300 млн до $900 млн в год.

«Клеветнические» слухи о том, что личный капитал президента Мобуту равняется внешнему долгу Заира, а на себя он тратит не часть иностранной помощи, а ее всю, борцы с коммунизмом пропускали мимо ушей.

Когда в соседней с Заиром Анголе к власти пришла (не без поддержки СССР) партия МПЛА, Запад не сомневался в том, кто может помочь изменить ситуацию. Руководству оппозиционного ангольского движения «Унита», боровшегося с МПЛА, ЦРУ немедленно выделило $1 млн. Деньги были переданы через Мобуту. Но вскоре представитель «Унита» связался с ЦРУ и сказал: «Мы голодаем. Мы не можем ничего сделать. Мы не получили ни цента». Миллион исчез бесследно.

Даже такие досадные случайности не могли охладить любовь Запада к Мобуту. Он крал – миллион за миллионом, миллиард за миллиардом, – а денег поступало все больше и больше.

Впрочем, даже при отсутствии щедрой иностранной помощи Заир теоретически имел все шансы быть богатой страной. Так, по добыче алмазов это государство занимает первое место в мире. Кроме того, из полезных ископаемых в стране присутствуют в больших количествах: медь, кобальт, цинк, олово, германий, марганцевые руды, золото. Прибыли от экспорта за время правления Мобуту можно примерно оценить в $11–20 млрд.

Все предприятия по добыче и обработке полезных ископаемых являются в Заире государственной собственностью. Соответственно, вся прибыль от этой отрасли должна была поступать в государственный бюджет. Однако в действительности все выглядело не так. Еще в конце семидесятых годов африканский отдел Международного валютного фонда получил информацию о том, что заметная часть доходов Заира от внешней торговли в страну не возвращается, а оседает на специальных счетах в коммерческих банках Европы и США. В 1978 году на такой счет были переведены все валютные резервы Gecamines – крупнейшей компании страны, занимающейся добычей и торговлей медью и никелем (в конце ХХ века на этом счету лежит более $1 млрд). Снимать деньги с этих счетов можно было только с личного разрешения Мобуту или же ему самому.

Но и к тем деньгам, которые все же дошли до территории Заира, президент имел некоторое отношение. В соответствии с решением парламента от 30 % до 50 % бюджетных средств, предназначенных на инвестиции в экономику, передавались в специальные президентские фонды, о деятельности которых президент не отчитывался ни перед кем. Это примерно $65 млн в год. Главным объектом инвестиций глава Заира считал себя самого. Кроме того, из госбюджета полностью финансировалась деятельность «Народного движения революции» и благотворительного фонда «Мама Мобуту» (обеими структурами опять же руководил Мобуту). Это еще $172 млн в год. Небольшие средства ($15 млн ежегодно) выделялись на личные нужды президента. И наконец, в бюджете присутствовала такая строка, как «расходы на другие товары и услуги» – $209 млн в год. Получателем этих денег был опять же Мобуту. Итого $461 млн ежегодно.

Ради сравнения еще одна цифра. Ежегодно на нужды здравоохранения в Заире при Мобуту расходовалось $1,2 млн, то есть примерно четыре американских цента на душу населения.

Украденное господин Мобуту удачно размещал. В основном в недвижимость в разных уголках мира.

В окрестностях Брюсселя ему принадлежало восемь домов для жилья и один небоскреб, в котором местные бизнесмены снимают офисные площади. В Брюсселе же расположен знаменитый Музей Африки, построенный в честь короля Леопольда II, создателя Бельгийского Конго. Напротив музея и стоит один из восьми домов. Обошелся он когда-то, кстати, в $5 млн.

Если бы не противные люди из МИД Швейцарии, никто не помешал бы Мобуту пожить и в шале неподалеку от Лозанны, за которое было уплачено пять с половиной миллионов долларов. Но швейцарский МИД отказал Мобуту в продлении въездной визы, которая у него была на протяжении нескольких десятилетий, и, кроме того, швейцарские власти заявили о намерении пересмотреть право его собственности на дом.

В Испании на имя его свекрови были записаны роскошная вилла, дом в Мадриде и несколько отелей в Марбелье. Ну, разумеется, нельзя забывать и про Париж. Дом № 20 на авеню Фош, первый этаж. Адрес этой скромной (800 кв. м общей площади) квартирки на первом этаже хорошо знаком французским политикам, кутюрье и дорогим проституткам. К тому же во Франции прекрасные онкологи, помогавшие Мобуту справляться с болезнью. А в теплые дни можно было выезжать на свою виллу на Лазурном берегу, отгороженную от любопытных взглядов высоким железным забором с предупреждающими надписями о том, что по другую сторону забора бегают без присмотра злые собаки.

Были еще отель и несколько домов в Йоханнесбурге (ЮАР), дом в Дакаре (Сенегал), дома в Абиджане (Кот д`Ивуар). Фазенда в Бразилии с видом на собственную кофейную плантацию…

Бывший президент Габона Омар Бонго уступал, конечно, Мобуту размерами личного капитала, но вряд ли намного. Точные данные о его состоянии неизвестны, однако, по оценкам экспертов, он был, пожалуй, самым богатым диктатором Африки. В свое время конгресс США выяснил, что только в одном из американских банков на счетах Бонго находилось $190 млн. Против Бонго и его коллеги и тестя Дени Сассу-Нгесо во Франции были официально выдвинуты обвинения в коррупции. Однако даже французские следователи затрудняются назвать хотя бы приблизительную сумму, которой владел Бонго и его семья. Сам Бонго, разумеется, отвергал все обвинения в коррупции. Во время интервью одному из французских журналов он произнес знаменитое: «Не смейте мне говорить о коррупции. Это не африканское слово».

Пролетарское происхождение и коммунистические убеждения нисколько не мешали Николае Чаушеску. Помимо дворцов с сантехникой из драгоценных металлов и коллекции автомобилей, подаренных мировыми лидерами, Чаушеску позволял себе некоторые чудачества. Лидер британской либеральной партии Дэвид Стил однажды подарил Чаушеску щенка лабрадора, которому вождь румынского народа дал имя Корбу. Вскоре на улицах Бухареста можно было видеть несущийся правительственный лимузин с мотоциклетным кортежем – личный транспорт «товарища Корбу», как стали называть пса в народе. Лабрадор жил на отдельной вилле, где к его услугам были телевизор и телефон, но на ночь его доставляли к Чаушеску, который клал своего любимца с собой в постель. В довершение всего вождь, занимавший пост верховного главнокомандующего, присвоил «товарищу Корбу» звание полковника румынской армии. Впрочем, довольствие «полковник» получал не от министерства обороны, а по линии МИДа – румынский посол в Лондоне был обязан каждую неделю ходить в супермаркет Sainsbury`s, чтобы лично закупать для Корбу собачий корм, который затем отправлялся в Бухарест с диппочтой.

Впрочем, идеология все-таки накладывала некий отпечаток на стремление к роскоши. Известно, что супруга Николае, Елена, во время шоп-туров по заграничным ювелирным магазинам посылала свою свиту торговаться о цене скупаемых бриллиантов, поскольку, по ее словам, «не следовало обогащать капиталистов коммунистическими деньгами».

Западные коллеги ничем не отличались от восточных, азиатских или африканских. Один из самых ярких политиков современности – Сильвио Берлускони – и политикой-то занялся для того, чтобы обезопасить свои капиталы.

Делать деньги Сильвио Берлускони научился еще в школе – писал контрольные и домашние работы за своих менее талантливых одноклассников. Этим он подрабатывал и в Миланском университете, куда поступил на юридический факультет. А потом без отрыва от учебы Берлускони сколотил вокально-инструментальный ансамбль. С ансамблем пел на судах, совершавших круизы по Средиземному морю, но не брезговал и выступлениями в ресторане или на свадьбе. Денег это приносило немного, зато записная книжка Берлускони постепенно пополнялась именами и телефонами важных и влиятельных людей.

К 27 годам Берлускони счел, что его связей вполне достаточно, чтобы заняться серьезным бизнесом. Италия в начале 60-х годов переживала настоящий строительный бум, и молодой выпускник Миланского университета решил в нем поучаствовать. В 1963 году он создал строительную компанию Edilnord. Затея Берлускони построить в пригороде Милана два роскошных района для богатых миланцев поначалу вызвала смех его коллег по строительному бизнесу. Под строительство он скупил участки земли, у которых было только одно достоинство – они были необычайно дешевы: непосредственно над ними проходили трассы самолетов, взлетавших и приземлявшихся в миланском аэропорту Линате. Ни один нормальный человек, говорили скептики, не станет покупать дорогой дом, над которым постоянно грохочут самолеты.

Тем не менее строительство началось, а самолеты самым необъяснимым образом принялись взлетать и приземляться в Линате, старательно облетая район застройки. Стоимость земли мгновенно выросла. Конкуренты молодого бизнесмена-строителя попытались было начать расследование столь странного обстоятельства, а заодно выяснить происхождение денег, которые Берлускони вложил в строительство. Следствие, которое вела финансовая полиция, однако, не вскрыло никаких нарушений, о чем следователь Массимо Берутти не преминул сообщить публично. Вскоре синьор Берутти покинул государственную службу и стал адвокатом Сильвио Берлускони.

Вслед за строительством Берлускони занялся медиабизнесом, где тоже преуспел, несмотря на все возрастающий поток обвинений в коррупции. Ему принадлежали сеть супермаркетов Standa, огромное количество строительных компаний, а также футбольный клуб AC Milan. Он был богатейшим человеком Италии и тщательно следил за сохранением этого статуса. Например, в 1986 году он, как считают следователи, подкупил нескольких судей для того, чтобы не дать своему конкуренту Карло де Бенедетти установить контроль над пищевой корпорацией SME.

Империя, которую создал Берлускони, казалась идеальной. Появился даже термин «берлусконизм», то есть стиль жизни, диктуемый Сильвио Берлускони. Типичный берлусконист жил в Милане-2 или Милане-3, построенном компанией Edilnord (владелец – Сильвио Берлускони), покупал продукты, произведенные компанией Берлускони и продаваемые через сеть магазинов, принадлежащих Берлускони, сидел у экрана телевизора, смотря передачи трех национальных каналов, принадлежащих Берлускони, отдыхал за романом, выпущенным издательством Берлускони, новости узнавал из газет, принадлежащих ему же. Наконец, деньги берлускониста лежали в финансовой компании Mediolanum, а сам он по воскресеньям ходил на стадион «Сен-Сире» и болел за любимый клуб «Милан». Разумеется, берлусконистами были не все итальянцы и даже не все жители Милана. Но желание стать берлусконистом было у всякого обывателя.

Безмятежное царствование Берлускони закончилось в 1992 году. Скандал, разразившийся в Риме и Милане в результате полицейской антикоррупционной операции «Чистые руки», разрушил всю послевоенную политическую систему страны. Коррупционерами оказались ведущие политики всех политических партий страны, несколько бывших премьер-министров и президентов. Ангел-хранитель Берлускони, патриарх итальянской политики Беттино Кракси, был обвинен в связях с мафией и бежал из страны. Полицейские, которым больше никто не мешал, начали всерьез интересоваться делами Берлускони и его холдинга Fininvest.

И тогда олигарх снова всех удивил. Для спасения своей бизнес-империи он решил лично заполнить вакуум, образовавшийся в результате развала политической системы страны. Его «футбольная» партия Forza Italia («Вперед, Италия!») в союзе с еще несколькими мелкими, в том числе и открыто неофашистскими, обеспечила своему лидеру победу на парламентских выборах 1994 года. Сильвио Берлускони стал премьер-министром.

Скандалы такого типа возникали и во Франции. Так, французский президент Жак Ширак был обвинен, по сути, в растрате денег налогоплательщиков. Будучи мэром Парижа, он совершил ряд поездок с семьей на отдых, оплаченный, вопреки требованиям французского законодательства, наличными.

Главный политический соперник Ширака – социалист Лионель Жоспен, занимающий пост премьер-министра, рассчитывал сменить Ширака в президентском кресле. Первым о скандальной деятельности мэра Ширака рассказали депутат Арно Монтебург и судья Эрик Альфен, но в тот раз Ширака спас президентский иммунитет. Тогда за дело взялся прокурор Парижа Жан-Пьер Динтиляк, надеющийся довести его до конца.

Обвинения против Жака Ширака касались двадцати скандальных поездок на отдых, которые он совершил вместе с семьей с 1992 по 1994 год. Путешествия он оплачивал наличными, а такие суммы ($310 тыс.) госслужащие обязаны выплачивать только чеками или кредитной карточкой. Ему также вменяют в вину, что, будучи мэром столицы, он создавал фиктивные должности в мэрии и устраивал на них активистов своей партии «Республиканское единство» (RPR), таким образом финансируя партию из госказны. По этому обвинению в мае 2001 года депутаты нижней палаты безуспешно пытались начать процедуру импичмента. Положение Жака Ширака усугублялось тем, что он отказывался отвечать на вопросы следователей, ссылаясь на президентскую неприкосновенность. Отказ президента от сотрудничества с правосудием настораживал французов и воодушевлял оппозицию.

Однако безусловным чемпионом по финансовым скандалам, связанным с именами президентов и их ближайших помощников, конечно, являются США.

Громкие скандалы, связанные с финансовыми злоупотреблениями и коррупцией, постоянно разыгрывались вокруг президента США Улисса Гранта. В 1872 году, когда Грант переизбирался на второй срок, его обвиняли в связях с руководством компании Union Pacific, которое растратило федеральные средства, отпущенные на постройку железной дороги. Пытаясь прекратить начатое расследование, компания заплатила миллионы долларов взяток членам сената и конгресса. Генерал Грант был очень популярен как герой недавно завершившейся Гражданской войны, и американцы простили ему сомнительную историю.

Однако в 1876 году во время очередной избирательной кампании снова разразился скандал. Министр обороны Уильям Белкнап оказался взяточником. Армейские посты на границах индейских резерваций занимались самым настоящим рэкетом в его пользу. Гранта обвинили в том, что он не только знал о преступлениях своего министра, но и, что называется, состоял в доле. Республиканцы, рассматривавшие возможность выдвижения Гранта на третий срок, отказались от своих планов и избрали другого кандидата.

Но самым катастрофическим коррупционным скандалом для действующего президента США был Уотергейт. В 1972 году, во время предвыборной гонки между президентом-республиканцем Ричардом Никсоном и демократом Джорджем Макговерном стало известно, что предвыборный штаб Никсона располагает почти четырьмя миллионами долларов неучтенной наличности. Часть денег пошла на прослушивание штаб-квартиры демократов и дискредитацию Макговерна. Куда делись остальные, выяснить так и не удалось. ФБР и специальная комиссия сената начали расследование. Его результаты дали основание начать процедуру импичмента. Под угрозой отстранения от должности Никсон был вынужден подать в отставку.

Одним из тех, кто смог добиться наибольшего политического влияния и, соответственно, экономической выгоды на должности вице-президента США, стал вице-президент в команде Джорджа Буша-младшего Дик Чейни. Хотя в биографической странице на сайте Белого дома род его занятий до избрания на пост вице-президента описан лаконично – «бизнесмен», его частная деятельность заслуживает большего внимания.

За пять лет до начала работы в правительстве Дик Чейни занимал должность исполнительного директора Halliburton, крупнейшей в мире сервисной компании в нефтегазовой сфере. По самым скромным оценкам, за это время он заработал около $45 млн. Он попытался представить свой уход с поста главы Halliburton как «разрыв каких бы то ни было связей с компанией», однако позже выяснилось, что он получал от Halliburton ежегодные выплаты в размере до $300 тыс.

Во время вице-президентства Чейни началась война в Ираке, и Halliburton получила контракт стоимостью $7 млрд на восстановление и обслуживание иракских нефтяных месторождений. На подряд могли бы претендовать и другие компании, но администрация Буша не стала разыгрывать тендер.

Первый год иракской военной операции оказался для Halliburton скандальным – Пентагон начал уголовное расследование по подозрению нефтяной компании в мошенничестве. Выяснилось, что Halliburton осуществляла необходимые США поставки нефти в Ирак через неизвестного посредника в Кувейте, который установил тарифы на свои услуги выше средних. Платить за эту нефть приходилось правительству, и расследование Пентагона доказало, что эта схема позволила Halliburton обсчитать государство на $61 млн.

Впрочем, подобная сумма могла показаться мелочью по сравнению со стоимостью новых правительственных контрактов, которые были заключены с Halliburton несмотря на скандал. Менее чем через год после начала войны Halliburton отвечала за иракские проекты уже на общую сумму $11 млрд. Это вызвало взлет стоимости акций компании – только в первые три года с начала войны она поднялась с $20 до $75, существенно увеличив состояние Чейни, обладавшего 433 333 акциями Halliburton разного номинала.

Вице-президент всегда отказывался признавать, что в основе отношений правительства и Halliburton лежат какие-то политические или даже личные интересы членов администрации. Однако факты говорят о том, что Чейни вряд ли когда-нибудь всерьез пытался эти интересы разделить.

Жажда величия

Гай Юлий Цезарь утверждал, что патрицианский род Юлиев происходит от богини Венеры и потому облечен божественной властью. И не только утверждал: он, собственно, и жил так, чтобы ни у кого не оставалось сомнений в его происхождении и предназначении.

Деятельная натура Цезаря не позволяла ему спокойно почивать на лаврах даже после захвата верховной власти в Риме. Он строил военные планы – готовился к войне с парфянами, после чего хотел пройти вдоль Каспийского моря и Кавказа, обогнуть Черное море, завоевать Скифию, Германию и через Галлию вернуться в Италию, значительно расширив круг римских владений. С помощью египетского математика и астронома Сосигена он создал новый, более совершенный календарь, который был введен с 1 января 45 г. до н. э. и просуществовал до конца XVI века, а в России – до 1918 года.

Деятельность на посту президента США Франклин Рузвельт с самого начала почитал исторической миссией, возлагавшей на него две принципиальные роли: 1) спаситель капитализма и 2) солдат свободы, причем вторую он сыграл куда удачнее, чем первую. Де Голль с ранней юности был одержим идеей величия Франции, которая навсегда определила не только направление, но и стиль его политики. Его отношение к Франции было очень личным и даже любовным, но поклонялся он именно Франции, а не французам. В периоды неудач де Голль не раз замечал, что французы недостойны Франции – с той нотой, с которой отвергнутый поклонник говорит о своем более удачливом сопернике. Такой тип сознания, конечно, не подходит для лидера стабильной страны, которому приходится заниматься в первую очередь проблемами благосостояния сограждан. Де Голль и в самом деле мало интересовался экономическими проблемами и плохо разбирался в них. Зато лидер деголлевского склада оказывается на своем месте, если страна доведена до состояния, когда частные и групповые интересы отступают на задний план и речь идет о самом ее существовании. Франция в такой ситуации оказывалась дважды за последние полвека, и именно тогда проявились способности де Голля.

Отдав должное идеям социализма и интернационализма, Бенито Муссолини со временем все глубже проникался идеями Великой Италии, которой по историческому праву принадлежит юг Европы и все Средиземноморье, а по «культурному» – духовное верховенство в Европе вообще. А где закалять националистическую сталь, как не в армии.

Когда Италия провела успешную колониальную войну и выгнала турок из Ливии, Муссолини, в котором националист еще не вытеснил окончательно социалиста, выступил с резкой критикой колониальной политики своей страны, за что на несколько месяцев угодил в тюрьму. Несколько месяцев за решеткой он провел с пользой – в частности, изучил труды Ницше. «Ницше, – писал в камере будущий дуче, – трубит зарю возвращения к великому идеалу. Чтобы его понять, нужна новая порода людей, нужны люди, окрепшие в сражениях, в одиночестве и не боящиеся измерить твердым взглядом бездны, распахнутые у их ног, нужны люди, свободные духом, чтобы торжествовать над Богом и Небытием». Вскоре другой бунтарь, загремевший на нары за попытку путча, напишет в тюрьме нечто похожее в книге «Майн кампф».

В середине 1920-х годов Муссолини начал давно лелеемый им великий имперский поход за новыми землями на юге Европы и на севере и востоке Африки. Он писал: «Основа фашистского государства – воля к могуществу и господству». Имперские устремления фашизма – «открытое проявление его жизненной силы и возможность избежать деградации нации. Сильные народы – это всегда имперские народы». Колониальные завоевания требовали мощного в военном и политическом отношении союзника, и в конце 1930-х годов место такового заняла нацистская Германия. Ради прагматического расчета дуче резко сменил свою антигерманскую риторику и в конце концов пошел на военный союз с Гитлером.

В 1950-е годы в мире развернулся процесс деколонизации. Британия и Франция мучительно распускали свои колониальные империи, а в Португалии, возглавляемой Антониу Салазаром, об этом даже не думали, поскольку колонии как раз начали давать существенную прибыль. К тому же всеобщий отказ от колониализма воспринимался лиссабонским официозом как залог грядущего торжества португальского великодержавия. Одна из официальных газет, например, писала, что, пока другие империи «находятся в процессе саморазрушения», Португалия вот-вот займет подобающее место под солнцем: «Нам будет принадлежать руководство новым миром, возможно, очень близким по своей структуре к той империи… о которой мечтали наши предки».

На вооружение была взята геополитическая доктрина «лузо-тропиканства», согласно которой португальцы (или, по древнему названию, лузитанцы) имеют особую мировую миссию и вместе с бразильцами составляют ядро особой цивилизации, которую характеризуют отказ от индивидуализма, капиталистического стяжательства и расизма, а также наличие высокой христианской духовности. Салазар задумал грандиозный стратегический союз с Бразилией. Диктатору удалось найти общий язык с бразильским президентом Жоао Кафе Фильо, и в 1955 году был подписан договор о дружбе, имеющий целью создание в будущем «лузо-бразильского сообщества». Предполагалось, что Бразилия получит доступ в португальские колонии, а Португалия получит доступ к неограниченным человеческим и природным ресурсам южноамериканского гиганта. Казалось, до возрождения португальского могущества было рукой подать.

Первые удары по португальскому великодержавию были нанесены в 1960 году, когда президентом США был избран Кеннеди, слывший принципиальным антиколониалистом, а в Бразилии к власти пришел Жуселину Куличек, который считал «лузо-бразильский» союз утопией. «Тропиканский» проект пошел насмарку, и стареющему Салазару оставалось ворчать: «Меня обвиняют в том, что я проиграл выборы в Соединенных Штатах и Бразилии».

«Мера» и «сфера» величия в разное время и в разных местах могут отличаться. Общим остаются лишь мессианские амбиции. Если почитать воспоминания президента Ирана Ахмади-Нежада о себе в его интернет-дневнике, то создается впечатление, что его биография – это история исламской революции.

Барон Роман Унгерн считал, что западная цивилизация достигла своего расцвета примерно к XIV веку, а затем начались деградация и торжество буржуазного миропорядка. В русской революции барон видел лишь один из этапов заката Европы. Единственной силой, способной повернуть вспять колесо истории, могли стать кочевые народы Азии, и в первую очередь монголы, которых барон считал единственным народом, сохранившим верность не только монархии, но и теократии.

В отличие от бесконечных теоретиков, сражающихся с западной цивилизацией за письменным столом, Унгерн решил реализовать утопию на практике с оружием в руках. Его мечтой было восстановление на китайском престоле Цинской династии. Монархия была для Унгерна абсолютной и наднациональной ценностью. Он был, если можно так выразиться, своеобразным монархическим интернационалистом. Поэтому позже, во время допросов, он признавал себя монархистом, но не русским патриотом. Для осуществления подобных планов требовалось собственное войско, и осенью 1918 года он начал формировать свою Азиатскую дивизию.

Нет никакого сомнения, что сам барон считал себя борцом за идею, последним рыцарем, сражающимся против мирового зла. И его судьба очередной раз продемонстрировала простую истину: нет более страшного и жестокого убийцы, чем дорогой сердцу европейца странствующий рыцарь.

Внешняя, видимая сторона величия также должна соответствовать мессианским устремлениям вождя. Со времен триумфов Цезаря антураж практически не изменился.

Франсиско Франко в церковь входил под балдахином, что было исключительно королевской привилегией. Всюду были развешаны лозунги «Да здравствует Франко!», его портреты, а также изречения. Специально для Франко был учрежден официальный титул «каудильо», что, хотя и переводилось на другие языки словом «вождь», в испанской традиции означало короля-полководца, возглавляющего Крестовый поход. Словом, комплекс Наполеона компенсировался по полной программе. Когда же гражданская война окончилась победой Франко, генералиссимус окончательно уверовал в то, что для него нет ничего невозможного.

Либеральный поначалу Николае Чаушеску после визита в Китай и Северную Корею в 1971 году был просто очарован восточноазиатским социализмом. В Пекине и Пхеньяне его приветствовали ликующие толпы, на заводах трудились счастливые и очень дисциплинированные рабочие, а с каждой стены улыбался портрет Мао Цзэдуна или Ким Ир Сена. Увиденное на Востоке так глубоко потрясло Чаушеску, что, вернувшись в Бухарест, он объявил о собственной «культурной революции». Хотя какой-либо внятной концепции этой «культурной революции» он предложить не смог, пропагандистская машина партии прекрасно поняла изменившуюся конъюнктуру и начала возвеличивать вождя во все возрастающих масштабах. Идеологи принялись выдумывать все новые эпитеты для вождя: Гений Карпат, Дунай Мудрости, Сокровище Разума и Харизмы, Источник Нашего Света, Творец Эпохи Несравненного Обновления и т. п. Хуже всего было то, что Чаушеску сам начинал в это верить. Однажды в частной беседе он прямо заявил: «Люди вроде меня рождаются раз в 500 лет».

Хотя внешне страна казалась спокойной, в разных слоях населения зрело недовольство, и благодарные жители «золотого века Чаушеску» шепотом называли свою родину «Чаушенцимом» и «Чаусимой». Культ личности начинал постепенно работать против своего объекта – ведь когда над пустым магазином висит портрет Чаушеску, совсем не сложно сделать соответствующие выводы из подобной наглядной агитации. Сам же Чаушеску ничуть этим не беспокоился и объяснял западным корреспондентам: «Если это культ личности, то мне хотелось бы, чтобы во всех слаборазвитых странах были такие личности… ибо если кто-то ясно видит окружающую действительность, то это не культ личности».

Впрочем, истинную оценку величия выносит сама жизнь. И делает это очень просто – великие планы либо реализуются, либо рассыпаются, погребая под собой очередного претендента на величие.

В годы после Второй мировой любимой идеей Черчилля стала идея единства: Европа должна объединиться, а англоговорящий мир – выступить гарантом демократии. Выступая в марте 1946 года в США, Черчилль впервые употребил выражение «железный занавес» и предупредил об опасности, исходящей от стран советского блока: «От Штеттина на Балтике до Триеста на Адриатике на континент опустился железный занавес. За ним оказались все столицы бывшей Центральной и Восточной Европы… Все эти знаменитые города и народы вокруг них лежат в сфере влияния Советов, и все они в той или иной форме являются объектом не только советского влияния, но и в очень большой, а иногда и нарастающей степени контроля со стороны Москвы». «Безопасность мира, – говорил далее Черчилль, – требует единства в Европе». Но этого недостаточно, поскольку «везде, кроме Британского Содружества и Соединенных Штатов, где коммунизм еще находится в колыбели, коммунистические партии и пятые колонны представляют растущую угрозу гибели христианской цивилизации». Чтобы война не повторилась, англоговорящие народы должны объединиться: «Если население англоговорящего Содружества добавить к населению Соединенных Штатов… то не будет никакого шаткого и ненадежного баланса сил, который может стать соблазном для честолюбцев и авантюристов. Напротив, будет неколебимая уверенность в безопасности». Чтобы доказать существование англоговорящей общности людей, Черчилль написал целую «Историю англоговорящих народов». Даже во время войны он нашел время, чтобы поддержать идею международного языка Basic English: «Это аккуратно составленный план общения при ведении бизнеса и при обмене идеями, средство взаимопонимания для многих рас и помощь в строительстве новой структуры для поддержания мира».

Идея объединенной Европы оказалась более жизнеспособной. В 1947 году Черчилль создает Движение за единую Европу, и в мае 1948 года на Большом конгрессе Европы под председательством Черчилля был одобрен проект создания Совета Европы, который стал реальностью 5 мая 1949 года. Так что одно из трех главных зданий Европарламента заслуженно носит имя Черчилля.