Текст книги "Записки жандарма"

«Ближайшей политической задачей русской рабочей партии, – писала «Искра» в № 1, – должно быть ниспровержение самодержавия, завоевание политической свободы… Содействовать политическому развитию и политической организации рабочего класса – наша главная и основная задача».

Появление «Искры» и ее полные революционного огня и задора статьи как бы открыли глаза правительству, и оно узрело, наконец, весь вред марксизма, сеявшего классовую рознь и гражданскую войну, пропагандировавшего царство хама и босяка под именем диктатуры пролетариата. И правительство начало борьбу с социал-демократами более решительными мерами. Но в этой борьбе русское общество ему не помогало. Русская профессура, за малым исключением, и русская пресса, и вообще русская интеллигенция или продолжали низко кланяться своему идолу, или молчали. Изобличением безнравственности марксизма как теории, доказательством вреда и неприемлемости коммунизма к государственной жизни страны никто не занимался. Между тем все известные ныне тезисы коммунизма были и тогда уже налицо и были переведены на русский язык.

* * *

Широко пошло организационное строительство в те годы и у социалистов-революционеров. «Рабочая партия политического освобождения России», о которой упоминалось уже, объединяла из Минска свои еврейские группы в Белостоке, Екатеринославе, Житомире, имела сторонников в Двинске, Бердичеве и Петербурге. Члены этой организации, разгромленные в 1900 году по Минску, уцелели по многим пунктам. Над ними царил Гершуни, сея семена террора.

Работавшие по южной России социалисты-революционеры, после неоднократных неудачных попыток к объединению, соединились, наконец, летом 1900 года на Харьковском съезде в так называемую южную «Партию социалистов-революционеров» и выпустили программный манифест.

На севере работал «Союз социалистов-революционеров», во главе с Андреем Аргуновым[54]54
  Андрей Александрович Аргунов (Воронович, Кубов) (1866–1939) – революционер, один из лидеров Партии социалистов-революционеров. В 1896 году организовал в Саратове «Союз социалистов-революционеров», стал одним из основателей партии эсеров. В 1901 году был выслан в Восточную Сибирь на 8 лет. В 1905 году бежал из ссылки. Жил в эмиграции в Чехословакии.


[Закрыть]. «Союз» образовался в 1896 году в Саратове, но на следующий же год руководители его перебрались в Москву, где в течение двух лет «союз» заводил иногородние и заграничные связи и налаживал дело. «Союз» издал на гектографе несколько прокламаций и брошюр и отпечатал вновь свою программу «Наши задачи».

Осенью 1899 года с деятелями «союза» познакомился приехавший из-за границы Азеф. Он явился с хорошими рекомендациями от заграничной организации Житловского[55]55
  Хаим Осипович Житловский (1865–1943) – российский политический деятель, участвовавший в социалистическом и еврейском территориалистском движениях, писатель. В США проживал с 1908 года.


[Закрыть] и был принят хорошо, как человек сочувствующий социалистам-революционерам и их делу.

Живя за границей, Азеф уже в то время давал кое-какие сведения заведовавшему заграничной агентурой Департамента полиции П. И. Рачковскому[56]56
  Пётр Иванович Рачковский (1853–1911) – действительный статский советник, глава заграничной агентуры Департамента полиции в Париже, вице-директор Департамента полиции в 1905–1906 годах. В 1885 году Рачковский был назначен заведующим заграничной агентурой Департамента полиции Министерства внутренних дел. В 1886 году Рачковский и его агенты разгромили крупную народовольческую типографию в Швейцарии. В Париже Рачковский организует агентурную работу. Рачковский был уволен со службы министром внутренних дел В. К. Плеве 15 октября 1902 года. В 1909 году было установлено, что организатором убийства Плеве был агент Департамента полиции Евно Азеф, много лет сотрудничавший с Рачковским. В начале 1905 года Рачковский вернулся на службу в Департамент полиции, а летом того же года назначен его вице-директором. Последним делом Рачковского на этом посту была вербовка бывшего священника Георгия Гапона, закончившаяся убийством последнего группой эсеров-боевиков в марте 1906 года в Озерках. В 1906 году вышел в отставку и более не возвращался к политической деятельности полиции.


[Закрыть]. Тогда это был еще маленький сотрудник. Попав в Москву, он с согласия Рачковского, стал сообщать некоторые сведения и Зубатову, продолжая числиться за Рачковским.

В то время руководители «союза» мечтали иметь свою типографию и издавать свою газету, к чему и предпринимали некоторые шаги. Они завязали переговоры с представителями группы народников «Русского богатства»[57]57
  «Русское богатство» – ежемесячный общественно-политический, литературный и научный журнал, издававшийся в Санкт-Петербурге в 1876–1918 годах.


[Закрыть] Пешехоновым[58]58
  Алексей Васильевич Пешехонов (1867–1933) – журналист, политический деятель, экономист. Министр продовольствия Временного правительства (май 1917 г.). В 1922 году был выслан за границу вместе с другими оппозиционно настроенными представителями интеллигенции. Жил в Риге, Праге, Берлине. Неоднократно безуспешно просил советское правительство разрешить ему вернуться на родину. В конце жизни получил советское гражданство.


[Закрыть] и Мякотиным[59]59
  Венедикт Александрович Мякотин (1867–1937) – русский историк, писатель и политик. В 1918 году – один из создателей и руководителей Союза возрождения России. В 1920 году был арестован, содержался в Бутырской тюрьме. В 1922 году выслан из России. Жил в Берлине, Праге, затем в Софии. Скончался в Праге.


[Закрыть].

Те дали согласие на сотрудничество в журнале.

Весною 1900 года «союз» поставил в Сибири небольшую типографию, но вскоре переправил ее в Финляндию, в Куокалу. Печатня была небольшая, плохо оборудованная, работники неопытные, незнающие дела. Работали трое. В январе 1901 года появился первый номер отпечатанного ими журнала «Революционная Россия», в котором были, между прочим, статья Мякотина «Разгром Финляндии» и Пешехонова – «Хроника наших дней».

В кругах Департамента полиции появление журнала произвело сильное впечатление. Филеры Московского отделения уже вели в Финляндии наружное наблюдение за типографией, но арестовать ее было нельзя, так как то было на территории Финляндии.

Вскоре появился «Летучий листок» в память 1 марта 1881 года[60]60
  1 марта 1881 года, в 15 ч. 35 мин. Александр II скончался в своих апартаментах в Зимнем дворце вследствие смертельного ранения, полученного на набережной Екатерининского канала. Убийство произошло по постановлению Исполнительного комитета партии «Народная воля». Бомбометателями были Н. И. Рысаков и И. И. Гриневецкий, смертельно раненный при взрыве брошенной им в Александра II бомбы. За этот террористический акт пошли на виселицу 3 апреля 1881 года виднейшие деятели «Народной воли»: А. И. Желябов, С. Л. Перовская, Н. И. Кибальчич, Т. М. Михайлов, а также Рысаков, на допросе оговоривший всех товарищей по делу.


[Закрыть], а в конце мая 1901 года вышел и второй номер «Революционной России», призывавший к борьбе и террору. Статья Пешехонова «Выстрел Карповича»[61]61
  14 февраля 1901 года член партии социалистов-революционеров П. В. Карпович стрелял в министра народного просвещения Боголепова за жестокую расправу, которую в то время последний учинил над студентами, протестовавшими против царских правил об отдаче студентов в солдаты за выступления против правительства. Боголепов был ранен смертельно и через несколько дней скончался. Карпович был осужден на 20 лет каторги, замененной ему заключением в Шлиссельбургской крепости. Сосланный в Сибирь в 1905 году Карпович вскоре бежал оттуда за границу, где пробыл до 1917 года, одно время принимая участие в «боевой организации» партии социалистов-революционеров. После Февральской революции 1917 года, возвращаясь в Россию, Карпович погиб вместе с другими русскими эмигрантами при взрыве парохода немецкой подводной лодкой.


[Закрыть] заканчивалась цитатой из Некрасова:

 
За идеалы, за любовь
Иди и гибни безупречно.
Умрешь не даром.
Дело прочно,
Когда под ним струится кровь…
 

Летом были отпечатаны еще два номера «Летучего листка». Все это производило сильное впечатление. Смелые мысли о терроре в печати являлись новостью.

Дела «союза» шли успешно: приход кассы увеличивался, связи разрастались, стали поступать корреспонденции из разных городов. Так, Гершуни прислал статью «О зубатовцах». В Петербурге начал работать постоянный редакционный коллектив с руководителями «Русского богатства».

Зная кое-что благодаря Азефу и имея еще кое-какие агентурные сведения об этой работе, Зубатов обдумывал, как нанести удар столь успешно развивавшейся организации. Департамент полагался на него. Арестовать типографию в Финляндии и нанести удар по «союзу» в Петербурге признавалось неудобным по многим соображениям. Надо было придумать такую комбинацию, которая дала бы возможность свободно действовать и розыскному органу, да и прикрывала бы следы агентурных источников. Предстоящий провал надо было свалить на наружное наблюдение.

Так или иначе, но руководители организации стали думать о выборе нового места для типографии и решили перебраться в Сибирь и там поставить большую типографию. Местом для нее облюбовали Томский переселенческий пункт, куда в качестве служащих поступили работавший в Куокале Барыков[62]62
  С. И. Барыков (1871–?) – активист партии социалистов-революционеров, один из деятелей «Северного союза социалистов-революционеров».


[Закрыть] и еще несколько женщин, членов организации. Туда надо было перевезти из разных мест типографские принадлежности, надо было также объехать некоторые города и сорганизовать доставку корреспонденции и разных материалов.

Все это надо было не упустить, видеть и знать Московскому отделению. За финляндской дачей филерское наблюдение было усилено, социалисты-революционеры А. Аргунов, Мария Селюк[63]63
  М. С. Селюк – активистка «Северного союза социалистов-революционеров», уцелевшая при разгроме «союза» в сентябре 1901 года. Жила за границей. Принимала участие в террористической борьбе.


[Закрыть], С. Барыков и еще некоторые были обставлены наблюдением опытных филеров. Летом Барыков поехал на юг; поехали за ним и филеры. Он посетил ряд городов, побывал на Кавказе, где особенное внимание уделил Баку, и, наконец, проехал в Томск, куда отвез тяжелый багаж – то были части новой типографии.

Другие филеры проводили в Томск некую госпожу Вербицкую, везшую также некоторые типографские части. Установило наблюдение и то, что какие-то вещи привозились на Томский пункт из Омска, что при проезде из России Барыков и Вербицкая имели на некоторых станциях Сибирской дороги конспиративные свидания.

Скоро по всем данным наружного наблюдения стало ясно, что социалисты-революционеры сгруппировались на Томском переселенческом пункте, в нескольких верстах от города, в лесу, и что там, очевидно, была поставлена типография. Работавшие на пункте не посещали города, все же сношения с Томском вели врач Павлов и его жена[64]64
  В. Е. Павлов (1871–?) – сын чиновника, врач, член «Северного союза социалистов-революционеров». Заведовал Томским переселенческим пунктом, где находилась типография «союза». 23 сентября 1901 года при аресте типографии был арестован. С. В. Павлова (урожд. Буткова) (1880–?) – дочь священника, окончила фельдшерскую школу в Москве, жена В. Е. Павлова. Оказывала содействие в работе по печатанию прокламаций и брошюр «Северного союза социалистов-революционеров».


[Закрыть].

Зубатов решил не давать социалистам-революционерам отпечатать что-либо на новом месте и произвести аресты всех причастных лиц при первой возможности. Аресты в Томске не были опасны для внутренней агентуры, но на всякий случай для производства ликвидации и дознания по этому делу было решено послать своего офицера. Выбор пал на меня, что было утверждено и Департаментом и министром.

Я уже несколько времени и до того по приказанию Зубатова знакомился в отделении со всеми данными наружного наблюдения и с некоторыми агентурными сведениями по этому делу, теперь же я стал заниматься этим еще внимательнее. В половине сентября я получил предписание выехать экстренно в Томск для производства ликвидации и дальнейшего по нему дознания. Посылка офицера из Москвы мотивировалась, главным образом, необходимостью прикрыть при производстве дознания источники внутренней агентуры, т. е. не дать революционерам повода думать, что в раскрытии организации играло роль шпионство со стороны этой агентуры.

Быстро мчал меня поезд в Сибирь, но так как филерское наблюдение установило, что на пункт привезли из Омска кипы бумаги, то Москва решила поспешить с ликвидацией и распорядилась произвести обыски до моего приезда в Томск.

Двадцать третьего сентября местная томская жандармерия в сопровождении наряда полиции и филеров нагрянула неожиданно на переселенческий пункт, где в домике администрации была обнаружена на полном ходу типография социалистов-революционеров. В ней были застигнуты Барыков, Вербицкая, Севастьянова[65]65
  Александра Александровна Севастьянова (1874–1907) – член партии эсеров, террористка, участница революционного движения. 21 ноября 1907 года Севастьянова бросила бомбу в московского генерал-губернатора и командующего Московским военным округом генерала С. К. Гершельмана. Покушение закончилось неудачей. Террористку судили военно-окружным судом и приговорили к смертной казни. Повешена 7 декабря. Севастьянова до конца не назвала своего имени и погибла, как «неизвестная женщина». Согласно семейному архиву, она записана как Севастьянова Александра Антоновна.


[Закрыть] и, кажется, еще фельдшерица Мутных. Отпечатанные частично экземпляры третьего номера «Революционной России» сушились развешенными по всем комнаткам. Был обнаружен архив журнала с богатым рукописным материалом в виде подлинных писем из разных городов. Кроме работавшего станка нашли также и части прежней печати. Работою руководил Барыков, фельдшерицы же исполняли роль наборщиц. Медицинские щипчики служили для захвата букв. В ту же ночь были арестованы в Томске врач Павлов с женой, а также были произведены аресты и по другим пунктам Сибири.

Я узнал об аресте типографии в пути. Однажды вечером, на участке между Омском и Томском, пассажиры нашего поезда были встревожены необычной остановкой его на разъезде среди степи. Завывала метель. Остановился и встречный поезд. Поднялась суета, бегала поездная прислуга. Оказывается, искали меня и, найдя в салон-вагоне, где мы мирно играли в шахматы, попросили во встречный поезд. Там находился прокурор Омской судебной палаты Ераков, возвращавшийся в Омск из Томска, где он ознакомился с результатами обыска. Он хотел познакомиться со мною.

Поздоровавшись, прокурор палаты сразу огорошил меня вопросом:

– Какие вы имеете агентурные сведения по этому делу?

Как ни неожидан был вопрос, я ответил, что агентурных сведений у меня нет никаких.

– Зачем же вас тогда прислали и почему не могут производить дознание местные офицеры? – Прокурор палаты закидывал меня вопросами, был, видимо, недоволен и удивлен присылкой постороннего офицера и не скрывал своего недоумения.

Как мог, я старался разъяснить, что это желание министра внутренних дел, ввиду той связи, которая должна установиться по делу с Европейской Россией, что дознание, вероятно, придется перенести в одну из столиц и т. д.

Прокурор палаты слушал. Он рассказал мне затем результаты обыска и прибавил, что дал уже указания, кого следует освободить после моего приезда. Ну, подумал я, и господа! Не разобрались еще в деле, ничего еще не знают, а уж беспокоятся об освобождениях. Это добра не предвещало. Мы расстались вежливо-холодно, видимо, не удовлетворенные друг другом.

Приехав в Томск, познакомившись с властями и приняв дело, я был поражен данным ему направлением. Виновные были привлечены по статьям за устройство типографии без надлежащего разрешения, как будто это касалось самой легальной типографии. О сообществе, преследовавшем изменение существующего политического строя, не было и в помине. Местный прокурор сразу же поспешил объявить мне, кто должен быть освобожден, и просил сделать это поскорее. Я ответил категорически, что пока не разберусь в деле, никто освобожден не будет, что дело важнее, чем думают, и что к нему надо отнестись весьма серьезно, а не с налету.

Получалась самая обычная в то время вещь. В политических делах прокуратура в большинстве случаев, прежде всего, схватывалась за освобождение и прежде всего принимала на себя роль адвоката арестованных, забывая, для чего она существует. Столицы, конечно, не в счет; там прокуратура была на своем месте, но бывали в этом отношении исключения и в провинции, где также находились иногда прокуроры даже еще более жестокие, чем жандармские офицеры.

В качестве наблюдающего за производством дознания мне дали молоденького, симпатичного, совершенно неопытного товарища прокурора, для которого выше прокурора палаты ничего на свете не существовало.

Побывав на месте обнаружения типографии, я убедился в недостаточной тщательности произведенного обыска. На одном из шкафов я нашел экземпляр «Колокола» Герцена[66]66
  «Колокол» – первая русская революционная газета, издававшаяся А. И. Герценом и Н. П. Огарёвым в эмиграции в Вольной русской типографии в 1857–1867 годах. Нумерация страниц была сквозная через все выпуски газет, так что последняя страница последнего 245-го выпуска имела номер 2002.


[Закрыть] со свежими рукописными пометками, сделанными, как оказалось потом, Евгением Колосовым[67]67
  Евгений Евгеньевич Колосов (1879–1937) – эсер, историк революционного движения в России. Подвергался репрессиям в царской России, при Колчаке и в СССР после смерти В. И. Ленина. В 1922 году Колосов с семьёй переехал в Петроград. В 1925 году Колосов и его жена были арестованы и приговорены к тюремному заключению сроком на 3 года. После освобождения Колосов некоторое время работал научным сотрудником в Государственной библиотеке СССР им. В. И. Ленина. В 1933 году снова был арестован вместе с женой, они отбывали наказание в Суздальском политическом изоляторе. В 1936 году Колосова отправили в ссылку в Тобольск, куда до этого отправили его жену, там супруги снова встретились. 8 февраля 1937 года работники Тобольского отдела НКВД задержали Колосовых и завели на них уголовное дело по обвинению в контрреволюционной деятельности. Колосовы обвинений не признали. Дело рассматривала «тройка» УНКВД по Омской области, которая заочно приговорила их к высшей мере наказания. Приговор был приведен в исполнение 7 августа 1937 года в Тобольске. Тела Евгения Евгеньевича и Валентины Павловны похоронили в общей яме на территории тюремного хоздвора.


[Закрыть], и это подорвало у меня доверие к тому, что было сделано. Оплошность была большая. Наличность книги Колосова в типографии устанавливала формальную его причастность к ней. Он и был к ней причастен, он покупал в Омске для типографии бумагу и привозил ее. Не занесенная в протокол обыска его книга теряла значение улики.

Начал я допросы, прокуратура торопила с освобождениями, я протестовал… Я дал телеграмму в Петербург, прося разрешения министра внутренних дел, ввиду важности настоящего дела, производить одновременно с формальным дознанием о типографии также и расследование о социалистах-революционерах в порядке положения о государственной охране. Так как расследование велось без участия прокуратуры, то я получал большую свободу действий.

Вскоре я получил телеграфное распоряжение министра Сипягина[68]68
  Дмитрий Сергеевич Сипягин (1853–1902) – министр внутренних дел в 1899–1902 годах. В 1891–1893 годах – московский губернатор. С марта 1895 года – главноуправляющий Канцелярией Его Императорского Величества по принятию прошений. Убит 2 апреля 1902 года, в час дня. Ему был вынесен смертный приговор, который привёл в исполнение С. Балмашёв, член боевой организации эсеров, явившийся в помещение Государственного совета в офицерской форме якобы с пакетом от великого князя Сергея Александровича на имя Сипягина. Когда Сипягин взял пакет в руки, Балмашёв произвёл пять выстрелов, от которых Сипягин через час скончался. Балмашёв повешен в Шлиссельбургской крепости в 5 часов утра 3 мая 1902 года.


[Закрыть] производить также и расследование… Я продолжал производить и дознание и расследование. Кого нельзя было сразу привлечь формально к дознанию, тот привлекался к расследованию и по мере возможности переводился на дознание; кого прокуратура настаивала освобождать по дознанию, тот содержался под стражей в порядке охраны по расследованию.

Уже два месяца бился я с дознанием, работая до поздних вечеров; были установлены связи по Петербургу, Москве, Ярославлю, Нижнему Новгороду и Чернигову; некоторые арестованные признали себя членами союза социалистов-революционеров, но полного откровенного показания получено еще не было. Барыков, главный обвиняемый (серьезный, симпатичный мужчина), говорил только то, чего нельзя было не говорить, и держался вообще осторожно. В Томске он являлся центральной фигурой. Его губили найденные при нем письма да подводила невеста, продолжавшая писать из Саратова, не зная об аресте жениха. По этой переписке она тоже была арестована.

Дамы держались проще, но была среди них одна пренесимпатичная барыня. Привезут ее, бывало, в сорокаградусный мороз на допрос, бранится, посиневшая, во всю… Предложишь ей погреться около распаленной печки, предложишь чаю – начинает успокаиваться. Снимет ботинки, греет ноги и становится поспокойнее, но показания дает скупо; нет, нет, да и фыркнет: вы, мол, жандармы… Другие женщины были очень симпатичны, простые, без революционной напускной учености и важности.

Говорили привлеченные в общем все понемногу. Социалисты-революционеры были в этом отношении лучше социал-демократов. На последних уж очень отражалось влияние Бунда и его техники. Здесь же все было больше по-русски, нараспашку, и разговаривать с эсерами было гораздо приятнее.

Из сопоставления различных показаний и данных обысков получалось нечто весьма существенное: наличность «союза» и его цели устанавливались формально, но полной картины все-таки не было. Товарищ прокурора удивлялся, чего я добиваюсь и почему я недоволен дознанием. Между тем, зная многое по агентурным и филерским данным, я, естественно, хотел получить те сведения, но уже как показания самих привлеченных. Только в переводе на протоколы допросов эти сведения приобретали формальные значения улик, и получить их было задачей моей работы. И, конечно, я старался получить эти откровенные показания.

Наконец, однажды вечером, в начале декабря, одна из арестованных, попавшая в революционную среду, видимо, по недоразумению, начала давать откровенные показания. То заветное, что хранилось у меня в моих личных папках и не показывалось никому, даже своим сослуживцам по корпусу, стало воплощаться в официальное показание. Союз социалистов-революционеров… начало работы… члены организации… необходимость переправы типографии… перевозка валика, перевозка других частей, работа, печатание…

Кто был следователем, тот поймет, что переживал я, получая показания. Товарищ прокурора, обычно дремавший, сразу проснулся и смотрел широко раскрытыми глазами. Следующий день был настоящим праздником. Мои сотоварищи офицеры радовались не меньше меня, довольна была и прокуратура. Многое в моем упорстве и нежелании освобождать делалось понятным. В Петербург полетела подробная телеграмма, прокуратура осведомила Омск. Живее пошли допросы других арестованных, получались подтверждения частностей, создавалась формальная картина всего дела.

Я съездил в Омск, установил, где Колосов покупал бумагу для типографии и как доставлялась она в Томск. Как жалел я в это время, что не мог использовать против него как улику его «Колокола» с его собственноручными заметками!

По разным городам России были посланы требования о производстве дополнительных формальных обысков и в числе их требование в Москву об аресте А. Аргунова, работавшего тогда, кажется, в Ярославле. В числе привлеченных были жена и сестра последнего и кто-то из свойственников.

Во второй половине декабря получилось распоряжение о переносе всего дознания в Москву со всеми арестованными, что должно было выполнить жандармское управление. Забрав следственное производство и распрощавшись с Томском, я не замедлил выехать в обратный путь…

В рождественский сочельник я вернулся в Москву. Начальство поздравило меня с успешным выполнением поручения. Я допросил еще несколько лиц и в том числе А. Аргунова, который держался очень неспокойно, и передал дело в Московское жандармское управление, которое должно было раздвинуть рамки дознания и охватить весь «союз».

По окончании дела, из числа привлеченных к нему социалистов-революционеров двенадцать человек были сосланы в Сибирь на сроки от трех до восьми лет, которые были позднее сокращены. Многие из них приняли затем вновь видное участие в революционной работе. Так, Севастьянова бросила бомбу в московского генерал-губернатора Гершельмана, П. Куликовский[69]69
  Пётр Александрович Куликовский (1869–1923) – террорист, правый эсер, участник Белого движения. Убил из револьвера московского градоначальника П. П. Шувалова, придя к нему в дом на Тверском бульваре под видом посетителя. Был приговорён к повешению, но, после подачи прошения о снисхождении на высочайшее имя, отделался бессрочными каторжными работами. В 1911 году был отправлен на поселение в Якутскую область. Осенью 1921 года примкнул к антибольшевистскому белоповстанческому движению в Якутии. Покончил с собой в лазарете, отравившись морфием. Среди русской эмиграции была распространена и другая версия: что его на допросе убил рукояткой револьвера большевистский следователь.


[Закрыть] убил графа П. П. Шувалова, С. Барыков и Н. Чернова[70]70
  Н. М. Чернова (1870–?) – из дворян, домашняя учительница, член «Северного союза социалистов-революционеров», член «Боевой организации», принимала участие в подготовке покушения на Д. Ф. Трепова в 1905 году в отряде Швейцера. Арестована в марте 1905 года вместе с Барыковым, Ивановской и др. По указу Николая II 21 октября дело Черновой, как и ряда других боевиков, было прекращено.


[Закрыть] участвовали в подготовке убийства генерала Трепова, а Аргунов играл большую роль в Центральном комитете и т. д.

Тот удар по социалистам-революционерам был очень силен и очень перебил их работу по России, но все-таки Департамент полиции не доделал тогда своего дела. Арест томской типографии и причастных к ней лиц по Сибири не сопровождался одновременным, в сентябре же месяце, арестом всех известных членов «союза» по разным городам Европейской России. С этими арестами запоздали месяца на три, а в это время много работали и Аргунов, и Селюк, и поддерживавший тесную связь с ними Гершуни.

И вскоре после ареста типографии за границу выехала Селюк, которую Аргунов снабдил всеми нужными материалами для выпуска за границей арестованного в Томске третьего номера «Революционной России».

В конце же года за границу выехал и Азеф, которому еще незаарестованные руководители «союза» передали все связи, явки, пароли и посылали его за границу, как своего доверенного представителя наряду с Марией Селюк.

– Азефу мы вручили всё, как умирающий на смертном одре, – говорил позже Аргунов.

Все это знал Департамент полиции, и он тому не воспрепятствовал. Выехал туда и Гершуни с полномочиями от саратовских и южных организаций, и ему не помешали.

За границей же начались переговоры об объединении, в результате чего в январе 1902 года официально образовалась «Партия социалистов-революционеров»[71]71
  Партия социалистов-революционеров (ПСР или СР) – революционная политическая партия Российской империи, позже Российской республики, РСФСР. Крупнейшая неонародническая организация начала XX века. Входила во Второй интернационал. Партия социалистов-революционеров была создана на базе ранее существовавших народнических организаций и занимала одно из ведущих положений с начала XX века. Стала наиболее многочисленной и самой влиятельной немарксистской социалистической партией. Являясь последователем идеологии народничества, партия прославилась как одна из активнейших участниц революционного террора, исполняемого знаменитой Боевой организацией эсеров в 1902–1911 годах. Триумфом и одновременно трагедией для эсеров стал 1917 год. В короткий срок после Февральской революции партия превратилась в крупнейшую политическую силу, достигла по своей численности миллионного рубежа, приобрела господствующее положение в местных органах самоуправления и большинстве общественных организаций, одержала победу на выборах в Учредительное собрание. Привлекательными для населения были её идеи демократического социализма и мирного перехода к нему. Однако, несмотря на всё это, эсеры не смогли удержать власть, и к 1925 году партия фактически перестала существовать.


[Закрыть] с Центральным комитетом во главе, с центральным органом «Революционная Россия» и с девизом: «В борьбе обретешь ты право свое».

Народилась партия, которая принесла России так много непоправимого вреда. Ближайшая задача партии – свержение самодержавия, конечная цель – переустройство России на социалистических началах. Средства борьбы – пропаганда, агитация и террор. Партия приступала к работе среди рабочих и интеллигенции и, где можно, среди крестьян.

Партия являлась идейной последовательницей Бакунина[72]72
  Михаил Александрович Бакунин (1814–1876) – русский мыслитель и революционер, один из теоретиков анархизма, народничества. Бакунин отрицал государство и частную собственность. Он стоял за вольные союзы производителей, особенно крестьян. Средствами переворота Бакунин рекомендовал: бунт, восстание, террор, тайные организации. Бакунин оказал большое влияние на русское революционное движение.


[Закрыть], Герцена и Лаврова. Ее идеологом в легальной печати был столь популярный Михайловский[73]73
  Николай Константинович Михайло́вский (1842–1904) – теоретик народничества, публицист, социолог и литературовед, критик, переводчик. Михайловский выдвинул в своих теоретических работах идею «долга перед народом», который должны уплачивать «каюшиеся дворяне», идеализировал крестьянское «трудовое» хозяйство, как полную противоположность буржуазному.


[Закрыть], принимавший, правда робко, некоторое участие и в подпольной работе. Партия являлась представительницей своеобразного русского социализма с основной эфемерной мечтой русской интеллигенции, что наша крестьянская община может быть легко использована как ступень к переходу на социалистический строй, что наш крестьянин природный социалист. В революционных рядах партия явилась прямой последовательницей партии «Народной воли» с ее тактическим девизом: «Цель оправдывает средство».

По иронии судьбы и по неизменному закону для всех российских революционных партий второй половины прошлого столетия, главнейшими заправилами этой «народнической» русской партии оказались: Гоц, Минор[74]74
  О́сип Соломонович Мино́р (1861–1932) – юрист, социалист-революционер. Член партии эсеров. В 1910 году за революционную деятельность приговорён к десяти годам каторги. С 1917 года – член ЦК партии эсеров, редактор газеты «Труд». В эмиграции с 1919 года, в Париже возглавлял Политический Красный Крест.


[Закрыть], Гершуни, Рубанович[75]75
  Илья Адольфович Рубанович (1859–1922) – революционер, публицист, народник, член партии «Народная воля», член ЦК партии эсеров, учёный-физик, педагог.


[Закрыть], Натансон[76]76
  Марк Андреевич Натансон (1850–1919) – революционер и политический деятель, народник. Один из основателей организаций «Земля и воля» и «Народное право», партий эсеров, левых эсеров и революционного коммунизма. С конца 1860-х годов участвовал в антиправительственной деятельности. В 1869–1971 годах подвергался арестам и заключению в Петропавловской крепости, а в 1872 году сослан в Архангельскую губернию. В 1904 году эмигрировал в Европу и поселился в Швейцарии, где встречался с В. И. Лениным. После удачного покушения на министра внутренних дел В. К. Плеве поддержал террористическую тактику эсеров. Поддержал и Октябрьскую революцию, вызвав раскол в партии эсеров. В ноябре 1917 года инициировал создание особой Партии левых эсеров.


[Закрыть], Азеф… Говорить тут о любви к России и о заботах о русском народе не приходится. Среди них сверкали русские имена, вроде будущего селянского министра и немецкого шпиона Виктора Чернова[77]77
  Виктор Михайлович Чернов (1873–1952) – политический деятель, мыслитель и революционер, один из основателей партии социалистов-революционеров и ее основной теоретик. Первый и последний председатель Учредительного собрания. В мае – августе 1917 года Чернов занимал пост министра земледелия Временного правительства. После предательства Азефа вышел из рядов партии эсеров. В сентябре 1920 года выехал из Петрограда в Эстонию. В июне 1941 года эмигрировал в США.


[Закрыть].

Департамент полиции не сумел тогда помешать сплочению партии, хотя и имел к тому полную возможность. Не сумел, хотя имел около центра своего осведомителя Азефа, хотя объединение происходило за границей, где находился весьма талантливый его чиновник Пётр Иванович Раковский, получавший сведения непосредственно от Азефа. Центральный и руководящий по розыску правительственный орган не был на высоте положения. Там чванились знанием розыскного дела, но промахи делали непоправимые. Не даром же Особым отделом в то время заведовал красивый светский донжуан, любитель-театрал Леонид Александрович Ратаев[78]78
  Леонид Александрович Рата́ев (1857–1937) – начальник Особого отдела Департамента полиции, заведующий заграничной агентурой Департамента полиции. Во время Первой мировой войны работал в резидентуре военной разведки во Франции.


[Закрыть], имевший в Петербурге кличку – Корнет Отлетаев.