Текст книги "Завещание императора"

– Хочу эту тетку найти.

– А-а-а… – ухмыльнулся мальчишка, как будто все понял – и даже то, зачем это Кука ищет богатую матрону. – Так я ее имя знаю.

– Откуда? – изумился Кука.

– Точно, клянусь Геркулесом. Ее один господин назвал, он тогда в библиотеке тоже был и сказал: «Приветствую тебя, Элия». Я точно расслышал.

– А чем она интересовалась?

– Свитки смотрела… – невинно заморгал Харин.

– Ну конечно, как я сам не догадался! – демонстративно хлопнул себя по лбу Кука. – Конечно, книги! Постой… Элия… Уж не жена ли Луция Цезония?

– Этого не знаю. Чья она и кому жена. А вот центурион вигилов [32]32
  Вигилы – ночная стража, пожарные.


[Закрыть], что приходил прежде тебя, тоже про это спрашивал.

Кука нахмурился:

– А этого зачем сюда принесло?

– Утром явился, только-только рассвело… На Форуме еще никого не было. Но я ночую в библиотеке, потому в залы завсегда прихожу раньше других.

– Центурион был при оружии? И с вигилами?

– Да нет… – замотал головой мальчишка. – В плаще каком-то.

– А как выглядел?

– Да никак.

– То есть как это – никак? Лицо какое?

– Нос сломанный. И губы такие – разбитые и толстые. Как у кулачного бойца. И сам такой толстый… – обозначил руками размеры центуриона Харин. – Толстый, и руки толстые, и шея…

– Врешь! – оборвал его россказни Кука. – Только что сочинил. Ты его не видел.

– Видел, но не разглядел. Да зачем мне на него глядеть? Центурион все-таки… Страшно.

Кука наклонился к самому уху мальчишки и сказал грозно, хотя и шепотом:

– Префект вигилов Титиний Капитон никого не присылал по этому делу в библиотеку. Ты видел сообщника убийцы.

Мальчишка испуганно ойкнул, прикрыл ладошкой рот в испуге и отпрянул.

– Так что хватит вранья, говори всё подробно, чтобы я поймал этого типа как можно быстрее. Или он тебя убьет так же, как убил Паука.

– Я его правда не рассмотрел… разве что – смуглый он, темный такой. И в плечах широкий. А роста большого.

– Черный?

– Нет, не нумидиец… посветлее. А больше ничего не заметил. Да… волосы курчавые. Он когда уходил, я ему вслед глянул. И уши увидел. На колбаски похожие. Я у боксеров [33]33
  Боксер, или кулачный боец (pugilatus), выходил на поединок, обмотав кулаки ремнями со свинцовыми пластинками. Посему вид у бывшего кулачного бойца был не слишком привлекательный.


[Закрыть] такие видел.

Кука бросил мальчишке в этот раз медный асс и уже хотел покинуть библиотеку. Но тут его осенило:

– А ты не знаешь, что за господин по имени назвал матрону? Ведь и она что-то сказала ему в ответ. Так ведь? Ну-ка, вспомни.

– А еще денарий дашь?

– Асс получишь. Или по уху. Выбирай.

Харин наморщил лоб:

– Она назвала его… назвала… Декстр. Точно – Марк Афраний Декстр.

Кука охнул.

– Он загорелый, а глаза как будто белые? – спросил почему-то шепотом.

– Точно. Волосы как солома. Но уже кое-где с сединою.

«Декстр. Бывший центурион фрументариев сунул нос в это дело – тут я готов поставить не серебряный денарий, а золотой аурей – он знает намного больше нашего. Это ясно. Вот бы понять, на чьей он стороне – Адриана или…»

Кука не стал заканчивать мысль. Надо не рассуждать, а скорее возвращаться и обо всем рассказать Приску.

Проходя по площади, Кука свернул к тому месту, где накануне лежало тело убийцы Паука. Место определил безошибочно: мальчишка раб из библиотеки, тот, что постарше, показывал зевакам на плиты и, размахивая руками, описывал происшествие. В двух или трех местах прожилки между белыми плитами так и остались бурыми. Кука послушал рассказ вместе с другими. Но без толку. В мифах о подвигах Геркулеса и то было больше правды.

* * *

– Дело принимает не самый худший оборот, – добавил Кука, передав Приску рассказ мальчишки.

Он так спешил, что даже запыхался. Сведения, собранные в библиотеке, буквально жгли. Приск сам только что вернулся домой – он договаривался об аренде повозки для жены. В доме царил кавардак – слуги укладывали вещи, Кориолла делала распоряжения – кто остается, кто едет с нею, что брать, что оставить. Своей порции инструкций дожидался управляющий мозаичной мастерской и раздавал рабам оплеухи – просто так, от нечего делать. Один Фламма валялся на складной кровати в библиотеке и раздумывал над тем, как притащить сюда настоящее ложе. Он предполагал, что пропустит «по ранению» дней пять-шесть, не меньше, и рассчитывал провести это время с комфортом – жизнь в столице развращает даже стоиков, к каковым причислял себя бывший легионер, а ныне библиотекарь.

Но сейчас было не до чтения свитков – друзья совещались в библиотеке, которая в доме считалась самой безопасной комнатой на предмет подслушивания. Кориолла, разумеется, не осталась в стороне, бросила собирать одежду и явилась на совет. Ее это дом, в конце концов, или нет?!

– Если в библиотеку приходила Элия, жена Луция Цезония, то она наверняка пыталась добыть завещание ради Адриана, – шептал Кука. – Ее сынишка Луций – копия нашего патрона. Полагаю, со временем бездетный Адриан его усыновит, и сейчас мамаша старается ради красивого будущего своего сыночка.

– Откуда ты знаешь? – изумился Фламма. – Ну – я имею в виду про отцовство?

– Друг мой, я несу караул во дворце, – с пафосом объявил Кука, – мне ли не быть в курсе самых свежих сплетен. Хотя эта сплетня уже застарела – пареньку лет одиннадцать. Так что пора беспокоиться о будущем чада.

– Если ты прав, то завещание из храма Весты похитила партия Адриана. И Великая дева на его стороне, – сделал Приск нехитрое умозаключение.

– Тогда что значит вся эта интрига?

Друзья уставились на Приска, ожидая разъяснений. Как всегда.

– Ну… полагаю… Великая дева присутствовала при составлении завещания, – начал издалека Приск, потихоньку соединяя факты друг с другом. – Траян собирается на войну – самое время назвать наследника. Так Великая дева узнает, что Адриан отстранен… Она пишет письмо Элии… Потом приносит свиток в библиотеку, спрятав меж другими… Элия нанимает поддельщика завещаний. Когда дело будет сделано, подправленный пергамент вложат в настоящий футляр и вернут на место. Изменить завещание в храме Весты невозможно… Говорят, там все друг за другом следят. Я вообще не исключаю, что подделкой должен был заняться Паук. Он ведь старая лиса – наверняка во многом был искусен. А то, что в библиотеке кто-то подчищает свиток или, допустим, переписывает, – никого не насторожит. Дня через три весталка снова прибывает в библиотеку и забирает пергамент… Так всё примерно могло бы выглядеть.

– Нет, Паук с таким пергаментом не справится. Тут только Посидоний сгодится, – с важным видом произнес Кука.

– Что за Посидоний? – заинтересовалась Кориолла.

– Не знаешь! Твое счастье. Это лучший поддельщик завещаний в Риме, – объявил Кука. – Только он умеет выскоблить пергамент и вписать новые имена так, что ни один даже самый острый глаз не заметит подделки.

– Об этом ты тоже узнал во дворце? – спросил Приск. И сам же ответил: – Разумеется.

– Из разговора парочки очень громкоголосых сенаторов, – уточнил Кука. – Эти дурни почему-то считают, что у преторианцев, как у рабов, напрочь отсутствуют уши.

– Погоди! – Фламма аж подпрыгнул. – А вдруг пергамент уже поддельный? Вдруг там имя исправлено?

Друзья переглянулись и кинулись открывать сундук. Достали злополучный футляр. Долго рассматривали текст. Следов подчистки ни Фламма, ни Приск не обнаружили. Фламма даже потер имя наследника пальцем – но шероховатости не ощутил. Однако, кто знает – может быть, текст переписали заново?

– Нет, думаю, завещание подлинное… – не слишком уверенно заметил Приск.

– Ладно вам… Чего тревожиться? Ситуация не самая бедовая, – ухмыльнулся Кука. – У нас куча союзников. Великая дева на нашей стороне. Раз пергамент попал к нам – нам о нем и заботиться.

– Но кто-то еще знает о похищенном завещании… И наверняка пронюхал, что свиток хотели стащить ради Адриана, – напомнил Фламма.

– Судя по россказням мальчишек, разнюхивать в библиотеку приходил какой-то смуглолицый тип. Так, во всяком случае, сказал Харин, – ответил Кука.

– Может быть, он сказал «смуглолицый», потому что глядел на тебя? – предположил Приск.

– Пожалуй… – согласился Кука. – Парень явно не хотел говорить, кто же вынюхивал прежде нас. Проговорился в первый момент ненароком и потом старательно замазывал свою вину.

– То есть мы по-прежнему не знаем, кто пытался завладеть завещанием, – уточнил Гай.

– Я одного не понимаю, – покачала головой Кориолла, – зачем подделывать пергамент сейчас, если через пару месяцев император с приближенными покинет Рим, и провернуть аферу с завещанием будет гораздо проще.

– Возможно, тот, кто все это затеял, сам вот-вот покинет столицу вместе с императором, – задумчиво произнес Приск. – Я даже не исключаю, что за всем этим стоит жена Траяна Плотина – она всегда благоволила к Адриану.

– Плотина непременно отправится вместе с императором на Восток. И Плотина, и племянница Траяна Матидия. Вот только сестра императора Марциана никуда не поедет, потому как очень плоха, говорят, не доживет до весны, бедняжка, – похоже, Куке доставляло удовольствие само произнесение столь громких имен – император, его супруга, сестра, племянница… Кука и сам, похоже, чувствовал причастность к столь блестящему кругу.

– Мы даже не знаем, что за Элия приходила в библиотеку – жена Цезония, или какая-то другая матрона, или ряженая девка, которая выдавала себя за матрону, – вздохнул Приск.

– Но мы точно знаем, что с этой матроной в библиотеке встречался Декстр, – сказал Кука.

– Что?! – завопили и Фламма, и Приск разом. – И ты молчал?!

– Я хотел обо всем рассказать по порядку.

Приск спешно запер пергамент назад в сундук. После чего крикнул Артемону – чтобы принесла его уличный плащ, который накануне стирали.

– Что ты хочешь сделать? – обеспокоился Кука.

– Я сейчас же отправляюсь к Декстру. За тобой никто не следил?

– Не заметил. Я кружил по Городу лишних полчаса. На улицах уже полно народу. Любая псина потеряет след. А зачем тебе Декстр? – Кука занервничал.

– Я же беру с собой его сына! Вот приду и скажу: если его мальчишка хочет ехать со мной в Парфию, пусть собирается, мы в ближайшие дни выезжаем. А заодно выясню, что ему известно по этому делу, – если смогу, конечно.

– Ты что-то выпытаешь у Декстра? Ну-ну… Погоди! Уезжаешь? Уже? Мы же Кориоллу отправляем. Когда едешь?

– Послезавтра – в крайнем случае, выедем как будто вместе с Кориоллой из дома, а потом разделимся.

– Так рано?

– Наоборот – поздно. Нас могут опередить. А ты, Кука, остаешься здесь в доме и…

– Останусь, конечно. Но учти – я стою третью ночную стражу на Палатине, так что ночью пусть караулит Фламма. Я приду утром и сменю нашего библиотекаря.

* * *

То, что Приск, бывший центурион и бывший префект, перейдя во всадническое сословие, решил сделаться военным трибуном, не казалось странным, хотя обычно эти должности искали в более юном возрасте. После того как на Рим пролился золотой дакийский дождь и столица просто изнемогла от устроенных в честь победы игр, многие кошельки опустели. Удивительно, как быстро исчезают золотые ауреи в этом Городе. Приск не был исключением: проживший почти все взрослые годы на границе, он не представлял, сколько стоит жизнь в столице, и половина добычи и наградных денег исчезла в первый же год после возвращения из Дакии. Ремонт возвращенного отцовского дома потребовал огромных средств. Но все же Приск сумел сделать неплохие вложения, купив мозаичную мастерскую. Но доходы от нее не покрывали и половины нужд городской жизни. Так что на оставшиеся ауреи планировалось приобрести поместье – как дополнительный источник дохода. К тому же в конце лета в Риме всякий год начинала свирепствовать опасная лихорадка, и люди побогаче, да еще с детьми стремились покинуть Город. Хорошо, что Кориоллу готовы были принять родственники Плиния. Но набиваться в гости к кому-то из милости каждый год Приску претило до чрезвычайности.

Да, да, маленькое поместье просто необходимо… А можно и большое, если в Парфии ему так же повезет, как повезло в Дакии.

«Э, приятель, не лги самому себе… – размышлял Приск, проталкиваясь по запруженным народом римским улицам. – Добычу тебе Фортуна не гарантировала. А на Восток ты стремишься не ради золота, а чтобы вновь испытать свои силы, доказать, что от тебя еще что-то зависит… Мастерская – это хорошо. Дом – отлично… Семья – ну, семья бесценна… Но ничто не заменит тебе ощущения, что от тебя лично зависит судьба империи. И пусть таких, как ты, – сотни и тысячи, все равно именно твой неверный или, наоборот, верный шаг определит будущее. Возможно, в этом походе ты больше потеряешь, чем добудешь, возможно – погибнешь… но ты жаждешь отправиться в путь. И ничто тебя не остановит…»

* * *

Афрания Декстра Приск всегда опасался.

Когда-то центурион фрументариев обвинил юного Гая в предательстве, потом произошло внешнее примирение, и даже – вот ирония судьбы – Приск и его друзья были обязаны Афранию жизнью, когда обнаружили клад Децебала в горах Дакии. Но все равно назвать Декстра своим другом Приск никогда бы не решился. Скорее, они были союзниками, поскольку оба числились людьми Адриана.

Хотя и за это союзничество Приск поручиться не мог – Афраний вполне мог вести двойную игру.

Однако, когда Приск появился в доме Афрания без приглашения и без предупреждения, хозяин тут же его принял. Можно сказать, принял радушно, хотя Декстр был несколько озадачен, услышав, что его приемный сын отправляется на военную кампанию немедленно. Много лет Декстр числился формально снабженцем хлебом, а на самом деле – тайным агентом. По римским меркам – агентом очень ловким. С недавних пор он оставил службу, женился и занимался делами – сын консула, он без труда смог бы войти в сенаторское сословие, если бы отслужил как положено, не центурионом, а трибуном-латиклавием и после этого занял должность квестора. Но теперь ему становиться квестором было по меньшей мере нелепо. Когда человеку далеко за тридцать, унизительно взбираться на первую ступеньку карьерной лестницы. Но Траян вот-вот должен был отправиться на войну, посему Афраний вновь собирался надеть шлем с поперечным гребнем.

– В Вифинию? – переспросил Декстр, когда Приск рассказал о грядущей поездке.

– Все равно мне так и так придется ехать через Эфес, – заметил Приск. – А Плиний обещал оплатить дорогу до Никомедии. Мне бы хотелось немного сэкономить на поездке.

– Хочешь сказать, ты опять без денег? – делано изумился Декстр.

Видимо, он считал, что несколько золотых кубков из клада Децебала должны были обеспечить Приска на всю оставшуюся жизнь.

Право же, когда отец оставляет тебе в наследство десятки миллионов сестерциев, денежные проблемы кажутся такой мелочью. Совсем другое дело, если ты был беден и привык оперировать сестерциями, а не их миллионами. Внезапное богатство сбивает с толку. Миллион сестерциев кажется невероятным богатством – но лишь до тех пор, пока ты не приехал в Рим.

– Может быть, тебе дать в долг? – насмешливо поинтересовался Декстр.

Приск отрицательно покачал головой.

– Или у тебя какой-то тайный план?

Кажется, Приск переоценил свои силы, когда решил как бы исподволь вызнать, что известно Декстру и на чьей стороне фрументарий. Да уж, задачка не просто трудная – а наисложнейшая. К тому же сволочная натура Декстра в любой момент могла вырваться наружу – то ли вспышкой ярости, то ли ядовитой насмешкой, то ли маской ледяной надменности. Приск всегда питал к этому человеку смешанные чувства: центурион Декстр был смел, умен, проницателен, но одновременно – бездушен. Приску как-то подумалось, что, получи этот человек куда больше власти – стань легатом или наместником провинции – он бы превратился в настоящего зверя. Возможно, сам Декстр знал за собой это качество и посему на военной службе оставался тем, кем уже много лет знал его Прииск, – центурионом. Но после окончания Второй войны с даками он покинул армию и переехал в Рим – тем более что по завещанию получил огромное состояние.

– Я направляюсь в Вифинию не просто так… – многозначительно заметил Приск и умолк.

– Вот как? – В светлых глазах Декстра не отразилось ни намека на любопытство. – Зачем же ты едешь к нашему доброму Плинию?

Приск еще помедлил, ожидая очередного вопроса, но так и не дождался. Тогда он рассказал о письме Плиния и просьбе опознать Калидрома, бывшего пекаря бывшего наместника провинции Нижняя Мезия. Общаясь с Декстром, Приск многому научился. Прежде всего – умело выдавать мелкие происшествия за значительные. А значительные представлять почти не имеющими значения. На этих двух опорах строятся политика и многие карьеры.

– Неужели спустя много лет ты собираешься опознать какого-то раба, которого видел-то мельком в таверне в Эске? – недоверчиво хмыкнул Декстр.

– Ты забыл, что Мнемозина [34]34
  Мнемозина – богиня памяти.


[Закрыть] ко мне благосклонна, – невозмутимо ответил Приск. – Я могу хоть сейчас нарисовать портрет этого пекаря. И – кстати – эта моя способность значилась в моем военном деле.

– Рисуй! – Декстр выложил перед гостем восковые таблички.

Приск на мгновение закрыл глаза, потом взял стиль и набросал на воске голову упитанного бородатого грека. Таким он видел Калидрома зимой в Эске – совсем незадолго до рейда на Нижнюю Мезию бастардов и роксоланов. Что лагерь Пятого Македонского тогда устоял, даже спустя много лет Приск почитал чудом и даром Фортуны.

– Значит – Калидром… – Декстр внимательно разглядел рисунок. – Если этот пойманный Плинием беглый раб – Калидром, то он все эти годы провел при дворе парфянского владыки и многое видел там в Ктесифоне. Этот человек для нас ценен. Очень ценен.

Декстр поднялся и прошелся по таблинию. После смерти отца он не раз говорил, что перестроит дом, но год за годом ничего не менял. Как будто каждый день наслаждался тем, что живет в покоях человека, которого больше всего на свете ненавидел и которому был обязан всем – и жизнью, и богатством. В этом плане у Приска с Декстром выходило много общего. Правда, своего убитого преторианцами отца Приск уважал и обожал, но предатель и доносчик, побывав в его доме, оставил повсюду свой мерзкий след навсегда.

– Можно приказать наместнику Плинию отправить беглого раба в Рим, – решил Декстр.

Занятно – Декстр озвучил мысль, высказанную перед Мевией самим Приском. Но этот вариант уже не входил в планы Приска.

– Видишь ли, опознать его под силу только мне. Но я в ближайшее время отправляюсь на Восток. Что, если раба пришлют в Рим, а я к тому времени отбуду с армией в Сирию? Какой толк будет в этом переезде? Калидром либо сгинет, либо его пристроят на какие-то работы. Но мы ничего ценного не узнаем.

– Пытка развяжет ему язык. Иногда в пытке бывает толк. – Декстр улыбнулся так, будто лично собирался пытать Калидрома.

– Если это тот самый человек, – уточнил Приск. – А если нет?

«О, боги, – сам же про себя отметил, – как я научился ловко выворачиваться. Я когда-то почитал себя честнейшим человеком в Риме. И вот теперь этот честнейший человек…» – ему сделался противен весь этот разговор, и он замолчал.

«Но ты же хочешь, чтобы Адриан стал императором. Ты на многое готов ради этого… Потому что Адриан не просто хочет власти. Он хочет, чтобы наступил золотой век империи. В итоге ты похитил завещание – пусть и ненароком. И ты уже готов его даже подделать… или не готов?»

Декстр прищурился.

– Ха… Понимаю: хочешь сам допросить этого парня и в случае чего получить награду от императора. Ты ведь честолюбив, Приск? Так ведь?

Вдруг сделалось легко – отвечать о себе. Говорить о себе. Говорить правду.

– Ты даже не представляешь, насколько я честолюбив, – совершенно искренне ответил Приск. – И потом, почему я должен отдавать кому-то награду, если она по праву принадлежит мне? Только у меня, слава богам, есть подобный дар, значит, и награда моя! А?

– Хорошо. Думаю, ты прав… – Декстр после недолгих раздумий кивнул. – Но копию отчета, который пошлешь императору, отправишь мне.

«Я готов послать отчет только тебе!» – мог бы с легким сердцем ответить Приск. Но не ответил – потому что в свете вышесказанного такие слова прозвучали бы глупо.

– Хорошо, я пришлю копию отчета тебе, – сделав вид, что колеблется и подозревает Декстра в каких-то махинациях, уступил Приск. – Но мне бы взамен тоже хотелось получить кое-какую услугу.

Римлянин меняется благодеяниями, как торговец на рынке меняет овощи на медные ассы.

– Говори, чего хочешь.

– Тебе известно, какой армией будет командовать Адриан?

– Нет… – покачал головой Декстр.

Приск полагал, что в Парфию римляне пойдут двумя колоннами, как в Первую Дакийскую войну, и одна армия окажется под командованием наместника Сирии. Значит, и сирийские легионы будут под началом наместника…

– Ну… Я бы хотел стать военным трибуном в Шестом легионе Феррата.

– Ты уверен, что тебе там понравится?

– Отличный легион. Не ровня, конечно, Пятому Македонскому…

– Ну это как посмотреть! С Шестым Корнелий Пальма добыл Набатейское царство быстро и почти без потерь.

– Главное, Шестой наверняка примет участие в походе, – подхватил Приск. – Да и твоему Марку начинать там службу не зазорно.

– Согласен. Добуду тебе назначение в Шестой легион. А насчет Марка учти – парень с червоточиной. Любой приказ переиначит, чтобы сделать по-своему. Своеволие непомерное. Так что будь с ним строг, не спускай дерзости.

На самом деле назначение Приск мог бы выпросить на месте у Адриана. Но Приску хотелось, чтобы приказ исходил от императора лично. Целиком зависеть от власти кого-то одного – слишком опасно. В какой-то момент это начинает напоминать рабство.

– Кстати, о Марке, – как бы между прочим, заметил Приск. – Надо же такому случиться – в день, когда мы встречались с ним и Мевией на Форуме Траяна, произошло убийство. Зарезали библиотекаря, мне пришлось заколоть убийцу.

– Слышал, – кивнул Декстр. – Мевия рассказала о твоем героизме в самых лестных выражениях. Но я не понял, из-за чего убийство.

«Вот оно!» – едва не закричал Приск.

В этот момент мысленно он воззвал к богам – как игрок, решившийся на самый отчаянный бросок. Потому что выиграть он мог, только если выпадут все шестерки – то есть Венерино очко.

– Я тоже не понял, почему завязалась драка. Единственное, что успел шепнуть парень перед смертью, так это: «свиток Павсания». Что за свиток такой, и почему за него стоит убивать?! Да и не нашли никакого свитка на теле.

– Павсаний? Что-то не припоминаю среди известных авторов такого имени, – после недолгого раздумья сказал Декстр.

– Я тоже.

«В чью пользу он интригует?» – лихорадочно прикидывал Приск.

Такой человек как Декстр наверняка сохранил все нужные связи, даже уйдя в отставку. Вопрос в другом – на стороне ли он Адриана?

– Думаю, уже послезавтра у тебя будет назначение в Шестой легион, – пообещал Декстр.

В некотором роде это обещание можно было счесть за слова благодарности.

«Он в курсе, что на самом деле пытались похитить из библиотеки, – сделал нехитрый вывод Приск. – И он знает, кто такой Павсаний…»

– Но я рассчитывал выехать как раз послезавтра…

– Один день ничего не решит. Зато получишь назначение за подписью самого императора.

* * *

Кука устроился в библиотеке почти с комфортом. На стол, где обычно раскладывали пергаменты, он поставил кувшин разбавленного вина, тарелку с холодным мясом и хлебом, потом Галка, нерадивый раб, сумевший таки перебраться вместе со своим хозяином в Рим, притащил на складную походную кровать Приска дополнительные подушки. Все, что делаешь, делай так, чтобы получать удовольствие, – этот девиз был почти неисполним для новобранца Пятого Македонского, но подходил человеку, который служил уже семнадцатый год и из легиона перевелся в преторианскую гвардию.

В Риме у Куки не имелось постоянного жилья. Как преторианец он квартировал в казарме лагеря у Виминальских ворот. А когда случалось отлучиться в Город, то останавливался в доме у Приска.

Мышка, девочка-дакийка, которую Кука купил еще на Данубийском лимесе, сбежала через месяц, после того как хозяин сделал глупость и отпустил ее на свободу. Приск советовал не торопиться, дать девчонке вольную, только если та забеременеет, да и то когда станет приближаться срок родин, чтобы ребенок появился на свет свободным. Но Кука не слушал – твердил как заведенный, что девчонка его любит. Ну она и сбежала, прихватив из денежного сундука хозяина золотой кубок, оставшийся от дакийского клада, и с ними кошель, полный золотых монет. Кука как раз получил диплом с извещением, что его переводят в преторианские когорты, и собирался в Рим. Ну а Мышка собралась совсем в другую сторону – недаром подле их дома, как потом выяснилось, вертелся какой-то светловолосый парень, по всем приметам – варвар с северного берега Данубия, из тех, кому посчастливилось избежать плена и приспособиться к новой жизни.

Кука поначалу думал, что ее похитили, пустился в погоню, след привел его в Томы, и здесь в порту ему рассказали, что в самом деле видели девушку, похожую на Мышку, была она богато одета, с темнокожей девчонкой-прислужницей, и сопровождал ее молодой человек, белокурый красавец, в греческом плаще, но по манерам – скорее варвар, нежели грек. На похищенную девушка вовсе не походила – напротив, гуляла по рынку и щедро тратила золотые ауреи – потому и запомнили ее торговцы, что покупала она драгоценные шелка, изящные башмачки, сундуки да ленты. И на шее у нее сверкало золотое ожерелье с жемчужинами. Кука чуть не выл от досады, слушая эти сплетни. Выходило, Мышка истратила всю его добычу от дакийской войны на тряпки да украшения. Мечты о поместье в Дакии, которое Кука надеялся приобрести, после того как выйдет срок его службы, рассеялись утренним туманом над бухтой. Где-то в этом тумане два дня назад исчез корабль, увозивший Мышку и ее спутника дальше на восток. Преследовать беглянку в Вифинии или Киликии у Куки не было ни денег, ни времени.

Сейчас, лежа на складной кровати, преторианец опять вернулся в мыслях к событиям пятилетней давности. Обида, досада, злость всколыхнулись внезапно так отчетливо и ярко, будто Куке только что сообщили, что Мышка взошла на борт корабля в Томах. Что ей было нужно! Любая на ее месте прыгала бы от восторга: свободная, едет в Рим вместе с будущим преторианцем! А в будущем – жена и хозяйка поместья. Никто не поймет этих женщин… никто и никогда…

Больше Кука рабынь себе не покупал. Да и нужды в том не было – в казарму преторианцев девку не приведешь, а в Городе была у него роскошная тридцатилетняя матрона, с которой он резвился в уютной экседре, в то время как муженек крепко дрых в супружеской спальне. Муженьку было почти семьдесят, его изводили ожирение и подагра, к супруге он не притрагивался уже лет пять, так что постельный голод она утоляла весьма яростно и так искусно, что Кука подозревал – график его караулов ловко сочетается с посещениями еще как минимум парочки особ мужского пола. Иногда он делал вид, что ему на это плевать, иногда ревновал и пытался выследить конкурентов, но безуспешно. Особая забава состояла в том, что, перед тем как оказаться в постели, матрона требовала, чтобы Кука в одной набедренной повязке выходил в перистиль, куда и она являлась одетая как кулачный боец – то есть в набедренной повязке из яркого шелка, с запястьями, обмотанными ремнями. После первого удара (Кука бил в четверть силы) она валилась с ног, потом вскакивала и вновь кидалась на любовника с кулаками. Кука легким тычком просто отбрасывал ее. Забава длилась до тех пор, пока матрона не выдыхала устало: а теперь в баню. Домашняя банька была к этому времени истоплена, и в жарком кальдарии [35]35
  Кальдарий – теплое отделение в банях. В отличие от фригидария – холодного.


[Закрыть] две рабыни (чудо какие пригожие и в постели весьма искусные – это Кука в свое время проверил) отмывали их от песка и пота, обряжали в легкие туники, и после изысканной трапезы наступало время боев на льняных простынях, пахнущих шафраном.

Посещения замужней матроны были весьма и весьма чреваты для Куки – там, где гражданскому ничего не грозило, военный мог получить по ушам очень даже пребольно. Помнится, Траян одного центуриона за то, что тот спал с женушкой военного трибуна, разжаловал и отправил в ссылку. Старичок, что дрых в хозяйской спальне, правда, не был военным трибуном (а если и был, то много-много лет тому назад), но Кука, обычно болтливый, об этом своем приключении старался держать рот на замке.

Детей матрона не рожала и никогда не беременела, так что любовным забавам отдавалась без всякой опаски. В конце концов Кука даже привязался к этой милашке и заказал искусному мастеру серебряное зеркало, на обратной стороне которого попросил изобразить себя со своей дикаркой. То есть совершенно обнаженными и предающимися любовным утехам. Что изумительно – женщине настолько понравился дерзкий подарок, что она не стеснялась пользоваться им прилюдно.

Однажды Кука, впав в ревниво-подозрительное состояние, умудрился заявиться в дом к любовнице без предупреждения. Что же он увидел? Его капризуля, обожавшая устраивать потасовки в полуголом виде, корпела над ткацким станком, как какая-нибудь Пенелопа, поджидавшая своего единственного обожаемого Улисса. Ткань на станке была не менее замечательная, нежели знаменитое полотно царицы Итаки, – тканье шло все вкривь, то уплотняясь до толщины войлока, то делаясь редким до прозрачности, обрывки же нитей и узлы торчали во все стороны.

– Чем это ты тут занята? – спросил Кука, расплываясь в довольной улыбке: оказывается, игрунья его – ну просто образец древнеримской добродетели, из тех, о которых в эпитафиях пишут как высшее достижение: она пряла шерсть. – Коврик для новой собачки делаешь?

Концовка этой сцены выглядела еще более неожиданно, нежели ее начало. Матрона прям-таки взвилась из-за ткацкого станка пантерой, завизжала так, что Кука присел от неожиданности, и запустила в него первым попавшимся. Попалась роскошная греческая ваза. Которую Кука, на счастье, умудрился поймать. Потом в него летели другие предметы – веретено, уток, детали ткацкого станка, клочья так и не обретшей своего места в полотне шерсти и само это полотно. Которое (это выяснилось, когда скандал улегся) на самом деле было вовсе не собачьим ковриком, а новой туникой для преторианца. То есть для него, Куки. Матрона планировала в календы января[36]36
  Календы января – первое января, день вступления в должность новых консулов, Новый год, день, когда дарили подарки.


[Закрыть] преподнести милому такой вот сработанный собственными руками подарок.

Несмотря на скандал и вопли Кука был тронут до глубины души. Ну надо же – милонька, заинька пребывает вся в заботах о нем. В итоге по-своему преторианец даже привязался к этой красотке. Все мы обречены на привязанности. Вот Тиресий – он в своем даке-найденыше души не чает, отпустил на свободу и относится к мальчишке как к родному сыну. Малыш – тот прикован к своим машинам – кажется, живых существ так не любит, как какую-нибудь новенькую баллисту на полталанта. И чем чуднее машина, тем любимее. Фламма? Тот обожает книги. В этой библиотеке Приска, где сейчас валяется на складной кровати Кука, чуть ли не все книги – Фламмы. А Приск? Ну тот вообще любвеобилен – и жена, и детки, и мозаичная мастерская, и рисунки для этой мастерской, и каждая новая мозаика, исполненная по этому рисунку.