Текст книги "Семья Звонаревых. Том 2"

С первыми проблесками зари Борейко вышел из палатки и начал осматриваться. Вокруг, сколько было видно глазу, расположились воинские части, организации, большей частью тыловые. Рядом с пакгаузом разбил свои палатки лазарет. Над ним вился белый флаг с красным крестом, вокруг суетились в белых халатах санитары, сёстры, врачи. С запада по шоссе подвозили раненых в санитарных повозках, а больше – просто на телегах. В пакгаузе был развёрнут медицинский пункт, где принимали раненых и после первой обработки грузили в теплушки, на скорую руку приспособленные для их приёма.

Интенданты у наспех сколоченных навесов сгружали продовольствие, обмундирование и тут же выдавали его подъезжавшим интендантским повозкам различных воинских частей. Несмотря на раннее утро, вокруг станции толпился народ, главным образом солдаты. Стоял беспрерывный шум голосов, кто-то кричал, кто-то ругался. Общего порядка и управления всей этой разноголосой, разноликой многочисленной толпой не было заметно. Всё шло самотёком. Каждый добивался своего по мере своих сил и способностей.

– Обычный российский кабак! Каким он был в Маньчжурии, таким остался и сейчас, – хмуро проговорил Борейко и приказал усилить караулы вокруг батареи.

Стало известно, что бои идут верстах в десяти-пятнадцати к западу от границы, у города Гумбинена. Борейко сумрачно прислушивался к отдалённому гулу боя, грохоту артиллерийской канонады. Он понимал, что неповоротливая тяжёлая батарея может без труда стать добычей противника.

Вдруг на шоссе, проходившем мимо станции, показалась группа всадников. Над ней развевался стяг. Борейко понял, что перед ним сам командующий 1-й русской армией генерал от кавалерии фон Ранненкампф со своей штабной свитой. Толстый краснолицый генерал с огромными полуседыми усами и подусниками, выпучив злобные глаза, матерно ругал кого-то из своей свиты. Борейко поспешил к батарее, понимая, что вид тяжёлых пушек тяжёлой батареи привлечёт к себе внимание командующего армией. Так и случилось. Ранненкампф подъехал к артиллеристам. Борейко раскатисто скомандовал «смирно» и подошёл к генералу с рапортом.

– Седьмая батарея первой тяжёлой бригады? – переспросил генерал.

Борейко подтвердил. Один из офицеров штаба что-то доложил командующему. Выслушав его, генерал зычным хрипловатым голосом поздоровался с солдатами, дружно гаркнувшими ему в ответ.

– Будете находиться в распоряжении моего штаба.

Для выяснения обстановки свяжитесь с ближайшим штабом дивизии, но это отнюдь не значит, что он может вами распоряжаться! Вы мой главный артиллерийский резерв, – подчеркнул Ранненкампф.

– Слушаюсь, ваше превосходительство, – ответил Борейко.

Генерал небрежно козырнул и поехал дальше.

– Видал, Филипп Иванович, каков на вид знаменитый Ранненкампф? – обернулся Лежнёв к Блохину.

– Видал. Не говорит, а лает, и всё матом! Для русского человека у него других слов нет. От японцев бегал, как заяц, зато безоружных рабочих вешал и стрелял сотнями, если не тысячами.

– И как его до сих пор не убили? – удивлённо проговорил Лежнёв.

– А что толку-то? Одного убьёшь – десять на его место в очереди стоят. Силы только переводить зря. Нет, уж лучше поднапрячься маленько, да всех разом и турнуть. С ветерком, чтоб не воняло. Я так понимаю…

Глава 12

Борейко вызвал команду разведчиков – Блохина, Васю, Лежнёва – и приказал произвести разведку местности в направлении фронта.

Через несколько километров артиллеристы-разведчики наткнулись на тыловые части 27-й пехотной дивизии, которая наступала, тесня немцев на запад.

Шум боя с каждой минутой становился слышнее.

Вскоре разведчиков остановил тыловой патруль и направил их в штаб дивизии в деревушку Эйдкунен. Там разведчиков принял сам командир 27-й дивизии генерал Адариди[24]24
  Адариди Август-Карл-Михаил Михайлович (29 августа 1859 – 15 ноября 1940) – генерал генерального штаба, военный деятель и писатель. Первую мировую войну встретил уже довольно известным военным. Начав карьеру в 1879 году прапорщиком лейб-гвардии Семёновского полка, окончил Николаевскую академию Генерального Штаба, состоял при Варшавском Военном Округе, позже командовал ротой, пехотным полком, был начальником штаба дивизии и армейского корпуса. Отличился в русско-японской войне и был членом военно-исторической комиссии по её описанию. Военно-литературная деятельность Адариди началась с 1880 года статьей в «Русском Инвалиде» и непрерывно продолжалась. В 1881 году им был издан «Полный учебник для полковых учебных команд», а в 1882 году «Учебник» для тех же команд, выдержавший 22 издания.


[Закрыть], высокий бритый старик с туго нафабренными, торчащими вверх, как на портретах у Вильгельма II, усами, с застывшей на лице надменной улыбкой. Говорил он слегка в нос, растягивая слова и цедя их сквозь зубы.

Узнав, что перед ним разведчики тяжёлой батареи, Адариди приказал тотчас вывести батарею на участок его дивизии. Зуев доложил, что батарея имеет указание командующего армией исполнять только распоряжения его штаба. Генерал вспылил и, топнув ногой, пригрозил:

– Если через два часа батарея не станет на указанное мной место, я расстреляю её командира вместе с таким идиотом, как ты!

Вася набрал полную богатырскую грудь воздуха, чтобы достойно ответить на это «генеральское хамство», но помешала вспыхнувшая поблизости перестрелка. Загрохотала артиллерия, трещали пулемёты, раздавались рвущие воздух звуки ружейных залпов. Казалось, всё кипело, как в огромном котле. Над штабом с визгом пролетело несколько снарядов. Прискакал связной и сообщил, что пехота отходит, а немец «дюже крепко нажимает».

Адариди как ветром выдуло из дома. Забыв о своём высокомерии и важности, он лихо вскочил на коня и широким аллюром поскакал в тыл. За ним устремилась целая кавалькада штабных офицеров.

Оставшиеся на месте солдаты весело заулюлюкали и засвистели им вдогонку.

– Держи, лови, утекут! – озорно кричали они, пока разорвавшийся поблизости германский снаряд не заставил и их рассыпаться во все стороны.

Разведчики тяжёлой батареи впервые попали под обстрел, поэтому любопытство заставило их остаться на месте. Выбрав по возможности укрытое от обстрела место, они начали наблюдать за полем сражения.

Впереди по насыпи шло широкое, обсаженное деревьями шоссе. Прикрываясь его насыпью, быстро двигались перебежками густые цепи германской пехоты. Русские батареи и пулемёты почти прекратили огонь, выжидая, когда германцы покажутся из-за насыпи.

Зато германские батареи рассыпали снаряды щедро, не считая.

– Не знает немец, где наши сховались, и бьёт почём зря по всему, что видит, – высказал Блохин свои соображения.

– Для такой стрельбы надо иметь очень много снарядов. А у нас их мало, – заметил Зуев.

– Однако чего у нас много – это дураков, особливо среди генералов! – пробурчал Блохин.

– Вестимо! Дураков не сеют, не жнут, сами, как грибы после дождя растут, – поддержал его разведчик Лежнёв, ловкий, подобранный паренёк из ярославских.

Он неизменно находился в компании Блохина, который считал Лежнёва своей правой рукой в команде разведчиков.

В это время немцы начали перебегать через шоссе. Зелёные фигурки, словно саранча, покрыли дорогу. И тут грянули русские батареи, затрещали пулемёты, раздались ружейные залпы. Особенно свирепствовали лёгкие батареи. Выкатив орудия для стрельбы прямой наводкой, русские сметали целые подразделения немцев. Шоссе покрылось трупами, ранеными, образовались горы человеческих тел. Легкораненые поспешно отползали за спасительную насыпь.

Тогда немецкое командование бросило в бой свежие резервы. Новые волны зелёных шинелей показались сначала в поле за шоссе, а затем снова хлынули на дорогу. Примолкнувшие было русские пушки и пулемёты опять открыли бешеный сокрушительный огонь.

Когда порыв ветра отбросил в сторону пыль и дым, стало ясно видно, как в страхе, бросая раненых, оружие, пулемёты, немцы стремительно побежали назад.

– Так их! Бей! – в азарте орал Зуев.

В это время откуда-то сбоку выскочила конница и, блистая обнажёнными шашками, легко и стремительно бросилась на поддавшегося панике врага. Немцы падали на колени и поднимали руки вверх, моля о пощаде.

Разгром немцев у Гумбинена был полный, и русская пехота бросилась преследовать врага. На шоссе остались раненые и появившиеся с тыла санитары. Обстрел на время прекратился. Артиллеристы-разведчики вместе с прочими солдатами занялись сбором трофеев. Брали они только оружие, бинокли, компасы, офицерские сумки, часы. Зуев обшарил трупы нескольких офицеров и забрал все документы, которые при них оказались. Подобрали несколько остроконечных чёрных лаковых касок, на которых сверху были надеты серые, защитного цвета, чехлы.

Пока другие занимались сбором трофеев, Блохин внимательно разглядывал ладони, шрамы и мозоли на руках немецких солдат.

– Что ты там искал? – удивлённо спросил его Лежнёв, видя, что Блохин вернулся с пустыми руками.

– Правду! – мрачно буркнул Блохин.

– И нашёл её? – насмешливо справился Зуев.

– Нашёл, – с вызовом ответил Блохин.

– Что же это за правда такая? Расскажи нам о ней, – попросили его.

– Правда эта в том, что не нужна эта война ни рабочим, ни бедным крестьянам! Только барчукам да белоручкам она на пользу, – неожиданно проговорил Блохин.

– Откуда ты это увидел? – усмехнулся Зуев.

– Откуда увидел? На руках. Поди посмотри – почитай, у всех убитых руки мозолистые, трудовые, в шрамах от работы у станков да в поле, кожа у них шершавая. Значит, всё это трудовой народ, оторванный от работы и погнанный насильно на войну. Белоручек я видел всего двух-трёх, из господ офицеров. Тем на войне лафа. Им чины и кресты, а солдату ничего, кроме вшей да берёзовых крестов, не полагается, да и то один крест на братскую могилу. Вот и посчитай, кому война – мать, а кому – мачеха! – говорил Блохин.

Неподалёку от места побоища Лежнёв нашёл опрокинутую немецкую телефонную двуколку. Она была загружена полевыми телефонными аппаратами и мотками телефонного провода. Вблизи бродили лошади, потерявшие своих седоков. Разведчики мигом сообразили, что это имущество очень понадобится на батарее.

– Вот и довезём всё собранное! – обрадовались солдаты.

– Пора домой, а то, чего доброго, батарея куда-либо уйдёт. Тогда ищи ветра в поле! – напомнил Блохин.

Разведчики сели на лошадей и зарысили в тыл.

Километрах в шести они наткнулись на лихо мчавшуюся им навстречу кавалькаду всадников во главе с генералом Адариди. Генерал снова приобрёл свой надменный вид. Он отчаянно ругал за что-то своих спутников: видимо, чувствовал себя победителем.

Разведчики поспешили свернуть в сторону и скрыться за деревьями, чтобы не попадаться на глаза свирепому начальству.

Как Блохин и предполагал, батареи уже на месте не оказалось. От коменданта станции разведчики узнали, что она неожиданно снова погрузилась в эшелон и её отправили в направлении Ковно. Разведчики догнали батарею только в пятнадцати километрах от Вержболова.

Встретили их в батарее, как настоящих героев, побывавших в тяжёлом бою. Зуев обстоятельно доложил Борейко обо всём случившимся.

Как оказалось, вскоре после отъезда разведчиков батарея получила приказание снова грузиться в вагоны для переброски на фронт 2-й армии генерала Самсонова, развернувшейся на берегу реки Нарев.

На столе, покрытом белоснежной скатертью, лежали серебряные приборы, на фарфоровой тарелочке – свежие яйца, в хрустальном стакане – молоко. Генерал Ранненкампф любил комфорт и любил точность, особенно, когда дело касалось его, генеральских, завтраков или обедов. Он был глубоко убеждён, что суетливость – удел посредственных людей, а неторопливость и выдержка присущи только великим и значительным людям. А он, Ранненкампф, причислял себя к гениальным полководцам. Он в этом был уверен ещё со времён Маньчжурии. Он также был уверен в том, что Россия многим обязана его уму, опыту, наконец, его самоотверженности: ещё бы, в день сегодняшнего сражения под Гумбиненом он задержался на целых десять минут с завтраком.

Но теперь, когда всё позади, он может насладиться. Голубые навыкате глаза генерала ласково осмотрели стол. Всё было на месте. Денщик, как всегда, был аккуратен, это немало удивляло генерала – ведь денщик был простой русский мужик. У него не было и капли немецкой крови. Откуда у него такая чистоплотность? Вот он, генерал, может гордиться своей кровью. О, в его жилах течёт голубая кровь немецких баронов. Он рождён для славы, для почестей. И он это докажет, если уже не доказал.

Адъютант доложил ему, что под Гумбиненом захвачены богатые трофеи. Что ж! Это хорошо. Он решил отправить в своё имение кое-что из захваченных ценностей. Например, картины, ковры. О, генерал любит искусство, серебро, драгоценную посуду, хорошую мебель. Так приятно иметь у себя редкостные вещи. Это никогда не лишне…

Услаждая себя такими мыслями, генерал с аппетитом принялся за свой завтрак. Он любил кушать один.

«Это помогает сосредоточиться перед великим решением, – размышлял Ранненкампф. – Все великие люди любили сосредоточиваться. Вот и сейчас, как приятно подумать и – что ж тут плохого – помечтать. Да, да, он, Ранненкампф создан для блестящей карьеры. На это намекнул ему недавно маркиз де Ла Гиш, французский военный агент в России. Он сказал ему, тонко улыбаясь, что французы умеют ценить победителей. Откровенно намекнул на великие французские почести, которые ждут Ранненкампфа в скором времени. Что ж, это только хорошо их характеризует. Я получу только своё, то, что я заслужил, а это не так мало, так что французам придётся раскошелиться!»

В дверь постучали, и на пороге показался адъютант.

Вытянувшись в струнку, он испуганными глазами смотрел на генерала:

– Осмелюсь доложить, ваше превосходительство, пакет от командующего фронтом генерала Жилинского[25]25
  Жилинский Яков Григорьевич (27 марта 1853–1918) – русский генерал от кавалерии, начальник Генштаба (1911–1914), в 1914 году варшавский генерал-губернатор и командующий войсками Варшавского военного округа. Считается главным виновником провала Восточно-Прусской наступательной операции, с которой началась Первая мировая война. На тридцать четвертый день войны Восточно-Прусская операция, успешно начатая войсками Северо-Западного фронта, в итоге завершилась тяжёлым поражением русских войск. Потери фронта составили около 250 тысяч человек, в том числе пленными 135 тысяч солдат и офицеров. По оценке верховного главнокомандующего (великий князь Николай Николаевич), отстранён Николаем II от занимаемой должности. Тем самым была поставлена точка на его дальнейшей карьере как крупного военачальника.


[Закрыть].

Не поворачивая головы, Ранненкампф искоса холодно взглянул на адъютанта.

– Мне кажется, я предупреждал вас, господин капитан, что во время завтрака я не люблю, когда мне мешают.

– Я думал…

– Думать буду я, – перебил адъютанта Ранненкампф, – а вы исполнять…

Адъютант, лихо щёлкнув каблуками, повернулся, вышел из комнаты, тихо прикрыв дверь.

Завтрак был испорчен. Доев без удовольствия остатки цыплёнка и не притронувшись к молоку, генерал вскрыл принесённый ему пакет и углубился в чтение.

«Поначалу неплохо, – улыбнулся своим мыслям Ранненкампф. – Напрасно я не прочитал за завтраком. Командующий благодарит за блестящую операцию, сообщает о благосклонности и похвале самого государя… Я этого и ждал…»

Но дальше шло что-то непонятное. Генерал пересел ближе к окну и, нервно перебирая пуговицы, стал читать:

«…Значительная победа 2-й армии генерала Самсонова… блестящий бой 15-го армейского корпуса в районе Орлау… Уничтожена 37-я пехотная дивизия германцев… Четыре тысячи убитых и раненных, свыше тысячи пленных…»

А дальше ещё хуже:

«…Находя просьбу генерала Самсонова справедливой, командующий разрешает генералу Самсонову вести наступление на Алленштайн, Остероде, уклонившись тем самым на 60–70 километров к западу от направления главного удара его армии. Это отклонение на запад обеспечит глубокий охват 8-й германской армии и преградит ей выход к Висле.

Генералу Ранненкампфу надлежит взаимодействовать с генералом Самсоновым и, не останавливаясь в Гумбинене, спешно идти на северо-запад в направлении Кёнигсберга для встречи со 2-й армией…»

Дальше читать Ранненкампф не мог. Это уже слишком! Ему «взаимодействовать» с Самсоновым! С этим хамом, с этой бездарностью. Всю его глупость и тупость он знает ещё со времён Маньчжурии. Он ещё тогда не раз говорил генералу Куропаткину о бездарности Самсонова. Его давно нужно было выгнать, а ему дали армию, и он, Ранненкампф, извольте с ним «взаимодействовать».

Нет, помогать ему Ранненкампф не будет. Пусть выворачивается сам. Право же, это будет справедливо: Ранненкампф старайся, спеши ему на помощь, а Самсонов будет пожинать лавры победы, славу себе зарабатывать. Нет уж, увольте!!! Самсонов… И фамилия неприличная для генерала. В 1-й армии, наверное, найдётся сотня Самсоновых, и все – солдаты, от которых за версту онучами воняет… Нет, тысячу раз нет, он, Ранненкампф, знать не хочет Самсонова, он презирает его и, если уж говорить откровенно, ненавидит. И насколько Ранненкампфу известно, генерал Самсонов платит ему тем же.

Ранненкампф, заложив руки за спину, прошёлся по комнате и, как бы отвечая генералу Жилинскому, произнёс вслух:

– Нет, Ваше высокопревосходительство, не получится у нас с Самсоновым взаимодействия. Нет, не получится!..

Подойдя ближе к двери, он вызвал адъютанта:

– Передайте моё распоряжение – дать отдых войскам. Два дня. Нам некуда спешить. После блестящей победы солдаты должны отдохнуть.

Глава 13

Не встречая особого сопротивления, русские полки 6-го армейского корпуса, входившего во 2-ю армию, согласно директиве штаба армии, продвигались вглубь Восточной Пруссии, в направлении города Бишофсбурга.

Но русская армия двигалась вслепую, не имея представления ни о составе немецкой армии, ни тем более о её расположении. Разведывательные сведения получали главным образом от пленных и местных жителей. Оба источника были весьма ненадёжные.

Тяжёлые батареи двигались во втором эшелоне частей. Только когда корпус подошёл к немецкому городку Ортельсбургу, и солдаты наткнулись на укреплённые позиции немцев, командир 16-й дивизии генерал Рихтер решил использовать тяжёлые пушки.

На ровной, как стол, местности трудно было найти скрытую огневую позицию для тяжёлой батареи. Выехавший на разведку Зуев отыскал небольшой овраг, откуда брали глину для кирпичного завода, расположенного рядом. Гаубицы, стрелявшие под большими углами возвышения, смогли расположиться в этом узком, с крутыми берегами карьере. Командный пункт Вася наметил на заводской трубе. Отсюда открывался широкий вид во все стороны: влево из-за леса виднелся Ортельсбург и блокпост на междуозёрном перешейке. Просматривались и далёкие тылы немцев, где были видны движущиеся по дорогам колонны войск и артиллерии, обозы, идущие к городку и движущиеся из города железнодорожные составы с войсками. Обнаружил Вася также и огневые позиции лёгких немецких батарей. Наступающая русская пехота окопалась перед немецкими укреплениями и блокпостом, который был центром обороны в Междуозёрье. Это укрепление надо разрушить во что бы то ни стало.

Ознакомившись с обстановкой, Борейко приказал Зуеву пристреляться к блокпосту на шоссе. Взрыв первого же снаряда поднял к небу огромный столб чёрного дыма. Пехота сразу насторожилась. Она ещё не видела действия русских тяжёлых батарей. Зашевелились и немцы. Для них тоже было новостью наличие у русских тяжёлых орудий, ставивших под угрозу линию их укреплений.

Несмотря на старания Зуева, прямого попадания в немецкое укрепление не было.

– Придётся выкатить пушку для стрельбы прямой наводкой, – решил Борейко.

Но выкатить на руках тяжёлое орудие было не так-то легко. Пришлось просить помощи у пехоты. С большим трудом пушку перетащили по ложбине, укрываясь холмами и кустарниками, подвезли ближе к цели. Немцы не сразу заметили это передвижение, и артиллеристы сумели навести пушку прямо на цель. Орудием командовал Трофимов, а Борейко и Зуев с наблюдательных пунктов следили за стрельбой. Первый выстрел дал промах, и бомба разорвалась где-то в районе Ортельсбурга, вызвав там пожар.

Тут немцы заметили, наконец, гаубицу и начали её усиленно обстреливать. Появились раненые артиллеристы, Трофимов был контужен и потерял сознание. Около пушки его сменил Звонарёв. С артурских времён он не был под артиллерийским и пулемётным огнём, и неприятное чувство страха холодом наполнило душу. Как в Артуре, неожиданно около него вырос Блохин.

– Тряхнем стариной, вашбродь? – весело крикнул он прапорщику. Помните, как на Залитерной да литере Б нас крыл япошка? Но ничего, уцелели мы тогда! Не робь, номерки!..

– Прямой наводкой, – раздался голос Звонарёва, – огонь!

Пушка с грохотом откатилась, и тотчас около немецкого блокпоста взвился огромный фонтан чёрного дыма и пыли. Грохот разрыва был так оглушителен, что на мгновение солдаты остолбенели.

– Рядом с немцем! Надо чуток левее.

Вторая бомба попала перед самым немецким укреплением, взрывной волной повредила броневой колпак. Немецкая пушка потеряла способность вращаться по сторонам и её снаряды теперь летели, не причиняя вреда.

– Давай, пали в свет божий, как в копеечку! – хохотнул Лежнёв.

Пехота с криком «ура» снова бросилась на штурм блокпоста.

В это время неприятельский снаряд ударил в орудие и, разорвавшись, положил на месте всю прислугу. Чудом спасся Звонарёв, отошедший незадолго до этого с биноклем в сторону. Ещё не понимая, что произошло, он с ужасом смотрел на изуродованные, окровавленные тела людей, с которыми он только что разговаривал и смеялся над шутками Блохина.

«А Филя, где же Филя?» – холодея от мысли увидеть его убитым, подумал Звонарёв.

Распростертая на земле фигура Блохина вдруг зашевелилась. Охая, он поднялся и начал клясть на чём свет стоит немцев.

Звонарёв, осмотрев орудие, нашёл повреждения и приказал откатить пушку в тыл.

Когда весть о потерях в тяжёлой батарее дошла до Кочаровского, он тотчас отправился под Ортельсбург, чтобы лично узнать всё на месте.

Участник японской войны в Маньчжурии, он обладал здравым умом и быстро разобрался во всём происшедшем.

– Вы, Борис Дмитриевич, опытный артиллерист, но слишком понадеялись на подвижность наших неповоротливых пушек. Начальство приказало произвести расследование. Меня и прислали сюда для этого, – пояснил Кочаровский.

– Если начальство так трясётся над тяжёлыми пушками, то оставило бы их в Питере. Там они наверняка были бы целыми, – усмехнулся Борейко.

– Остры вы на язык, господин штабс-капитан!

Кочаровский приказал Звонарёву написать подробный рапорт о случившемся в бою и указать, какие необходимы исправления.

Воспользовавшись этим, Звонарёв изложил свои соображения по переделке колёс и устройства уширителей на их ободьях. Полковник внимательно выслушал прапорщика и проговорил:

– Америку открывать изволите, господин Звонарёв! Немцы давно это придумали и пользуются такими приспособлениями. Поэтому у них тяжёлые пушки могут идти наравне с конницей, а не только с пехотой, по пескам и болотам.

– Почему же тогда у нас в армии не применяют уширителей? – справился Борейко.

– Потому что у нас, на радость нашим врагам, существует некое учреждение, именуемое Главным артиллерийским управлением, где застревают и исчезают все, часто весьма ценные и важные, проекты. Не знаю, сидят ли там просто дураки – или изменники. Нет там уже генерала Белого! Сидят рутинёры и чиновники! Поэтому я всё беру на себя. Господин Звонарёв, вы, как инженер, сумеете рассчитать и применить на практике такие уширители. Вам помогут и артиллерийские техники, которые сидят у меня в управлении, – распорядился Кочаровский.

– Слушаюсь, всё будет исполнено быстрейшим образом! – заверил Борейко.

Уже стемнело, когда Кочаровский закончил свои дела. Отправляться в штаб было рискованно, и полковник остался на батарее на ночь.

За ужином он разоткровенничался и стал рассказывать о порядках в штабе армии:

– Непосредственной связи штаба армии с корпусами у нас нет. Только ординарцы! Телефонного провода едва хватает до ближайших тыловых пунктов. Есть, правда, искровой телеграф с радиусом действия что-то около трёхсот вёрст. Но им пользуются только штабы армий и корпусов, а в дивизиях их уже нет. Да и как пользуются – открытым текстом передают все распоряжения и приказы. Конечно, их принимают в первую очередь немцы! Им известны буквально все наши распоряжения. Сведения о расположении частей и получаемые нами приказы они тоже перехватывают. Короче, немцы воюют, зная все наши распоряжения, а мы, кроме слабых и путаных сведений армейской разведки, ничего не имеем. Недавно штаб Брестской крепости, находящийся в глубоком тылу, предупредил Ставку верховного командования, что он свободно принимает все радиограммы наших штабов. Так вместо благодарности он получил выговор за то, что занимается не своим делом.

– Немцы ведь тоже пользуются радиограммами!

– Но все они хорошо зашифрованы.

– Почему же наши не прибегают к шифровке?

– Оказывается, готовясь к войне, не придумали шифра и не обучили пользоваться им искровой телеграф, – пояснил Кочаровский.

– Это просто чудовищно! Это граничит с прямой изменой и предательством! – покраснел от возмущения Звонарёв. – Да, всего можно ждать, когда у нас в верховных штабах сидят почти сплошь немцы! Они и радеют фатерланду.

– Русские дураки, сидящие в штабах, не менее опасны, чем шпионы, отозвался Кочаровский. – Командующий нашей армией Самсонов – чисто русский человек, но тоже не понимает, почему надо шифровать все радиограммы. Не мудрено, что всякие шпионы так и вьются вокруг штаба армии.

– Это естественно, лучших шпионов, чем наши бестолковые и глупые штабы, и придумать трудно, – заметил Борейко.

– Дело-то в том, что и шифры мало помогают. У немцев есть специальные отделения при штабах армии, которые занимаются дешифровкой наших засекреченных приказов и донесений. Они прекрасно читают все наши распоряжения, – пояснил полковник.

– А кто мешает нашим штабам обзавестись такими же отделениями и расшифровывать немецкие приказы? – спросил Звонарёв.

– Беда в том, что в мирное время об этом не подумали, и таких шифровальщиков у нас почти совсем нет. Их надо было готовить заблаговременно. Моряки сумели создать такие группы и недавно удачно разобрали важные приказы немцев. Но у нас, в армии, этого ещё нет, – ответил Кочаровский.

– Морской министр адмирал Григорович – мужик толковый! Мы с Серёжей знаем его по Порт-Артуру, а Сухомлинов[26]26
  Сухомлинов Владимир Александрович (16 августа 1848 – 2 февраля 1926) – русский генерал от кавалерии, военный министр, генерал-адъютант. Участник русско-турецкой войны 1877–1878 годов. С сентября 1877 года состоял в распоряжении главнокомандующего действующей армией великого князя Николая Николаевича (старшего). Сделал ряд рекогносцировок турецких укреплений под Плевной. После окончания русско-турецкой войны был назначен правителем дел Николаевской академии Генерального штаба. За время преподавания в академии Сухомлиновым был написан ряд учебных пособий по тактике. С 1886 года – начальник офицерской кавалерийской школы. Находясь в течение почти 12 лет во главе школы, написал ряд учебных пособий и рассказов. Кроме того, в разное время сотрудничал с журналами «Разведчик», «Военный сборник» и газетой «Русский инвалид». В 1908 году был назначен начальником Генерального штаба. В 1909 году занял пост военного министра, был сторонником развития и использования новых видов техники. В его министерство были созданы автомобильные части, создан Императорский военно-воздушный флот. В полках были созданы пулемётные команды, а в корпусах – авиаотряды. При Сухомлинове были расформированы резервные и крепостные войска, за счёт чего были усилены полевые войска. В 1911 году была создана военная контрразведка. Сухомлинов утвердил «Положение о контрразведывательных органах» и «Инструкцию начальникам контрразведывательных органов». Много ездил по стране, проверяя проведение пробных мобилизационных упражнений в разных частях.


[Закрыть] известен лишь как лихой гусар, почти в шестьдесят лет женившийся на двадцатипятилетней кокотке! Правда, она очень красива, – усмехнулся Борейко.

– Говорят, она была причастна к шпионажу в пользу Австрии, когда жила в Киеве, где и поймала Сухомлинова в свои сети, – заметил Звонарёв.

– Жена военного министра – шпионка? – изумился Кочаровский.

– А императрица Александра? Чистокровная немка. Она тоже не безупречна в этом отношении, – заметил Борейко.

Кочаровский встал из-за стола и, поплотнее прикрыв дверь в комнату, нагнулся к своим собеседникам и шёпотом проговорил:

– Недавно в одной листовке, подброшенной в штаб армии, её прямо называли германской шпионкой. Правда, это, конечно, социалистическая пропаганда, но всё же. Солдаты всему этому очень верят и везде видят измену и шпионов, особенно, если говорить о генералах.

– Грешным делом, я думаю примерно также, – тоже вполголоса проговорил Борейко. – Как я могу верить какому-то Ранненкампфу, если его настоящая фамилия Эдлер фон Ранненкампф – немец из немцев, а стоит во главе Первой армии? Он всеми помыслами связан с Германией. А то возьмите нашу гвардию. Есть гвардейский конный полк. Почти все офицеры – бароны и фоны, имеющие родню в Германии. Мне рассказывали про одного из них. Это полковник барон фон Притвиц Гафрон Его родной дядя[27]27
  Притвиц унд Гаффрон Макс, фон (1848–1917) – германский генерал-полковник (1913). С началом войны в 1914 году назначен командующим 8-й армией, которой подчинялись практически все германские войска на Восточном фронте. Кроме обороны Восточной Пруссии армия должна была быть готова к наступлению на Наревском направлении для оказания помощи, в случае необходимости, австро-венгерским войскам в Галиции. В августе войска 1-й русской армии генерала П. К. Ренненкампфа перешли границу Восточной Пруссии и нанесли ряд поражений. После очередных неудач при отступлении и попыток нанести ответный удар генерал был уволен в отставку.


[Закрыть] командует Восьмой немецкой армией, находящейся в Восточной Пруссии.

– Неужели? – опять удивился Кочаровский. – Это верно, против нас немецкими войсками командует генерал фон Притвиц Гафрон. Но о его племяннике я ничего не слышал. Его надо немедленно убрать с фронта на Дальний Восток. Там он не сможет вредить нам, – горячо проговорил Кочаровский.

– Вместо Дальнего Востока его назначили командовать одной из наших пехотных дивизий. Не мудрено, что в первом же бою она понесла большие потери, – усмехнулся Борейко.

Наступило молчание, все собеседники были потрясены только что услышанным.

– Как же при таких условиях воевать с немцами? – глухо проговорил Кочаровский. – Как можно рассчитывать на победу, на успех?

– Мы, правда, всего один день стояли под Вержболовом, но слышали там рассказы наших солдат и офицеров о боях под Шталюпененом и Гумбиненом. Ведь там, несмотря ни на что, мы вдребезги разбили семнадцатый германский корпус, который бежал с поля сражения вместе со своим командиром генералом Макензеном[28]28
  Макензен Август, фон (1849–1945) – германский командующий 11-й армией, генерал-фельдмаршал (1915). Возглавил германские, австро-венгерские и болгарские войска, сосредоточенные против Сербии, взял Белград. С начала 1917 года был назначен командующим оккупационными войсками в Румынии. После перемирия в ноябре 1918 года был интернирован французами, у которых находился до декабря 1919 года. В 1920 году в возрасте 71 года вышел в отставку. В 1935 году принял подарок от Гитлера: 1231 гектаров земли и 350 000 рейхсмарок и был назначен начальником размещённого в гарнизоне кавалерийского полка. Оставаясь убеждённым монархистом (в июне 1941 года принимал участие в похоронах бывшего кайзера Германии Вильгельма II), был под подозрением Гитлера и Геббельса в нелояльности. В начале 1945 года бежал с женой в Нижнюю Саксонию, где умер за месяц до своего 96-го дня рождения. Похоронен на городском кладбище города Целле.


[Закрыть], считающимся у немцев выдающимся генералом, – напомнил Звонарёв.

– Победили, как всегда, не наши штабы и генералы, а русский солдат и младший офицер. Как Суворов говорил, «русские всегда бивали прусских». Так и теперь произошло, – проговорил Борейко.

– Что правда, то правда! Наш солдат чудеса может творить, если суметь к нему подойти и правильно им руководить в бою, – согласился Кочаровский. – Да, много вы мне наговорили неприятного…

Вновь наступило молчание.

– А знаете, господа, как вас зовут? – прервал молчание Кочаровский. – Красная батарея! За ваше свободомыслие.

– Совершенно правильно изволили заметить, господин полковник, отозвался Борейко. – Сегодня вы сами видели одно из орудий батареи, окрашенное кровью моих солдат и офицеров! Красный цвет – цвет подвигов и геройства во славу родины.

Кочаровский удивлённо вскинул глаза на штабс-капитана, который с усмешкой глядел на своего начальника.

– Прекрасный ответ! Я его обязательно повторю, когда буду докладывать о вашей батарее генералу Самсонову. Убеждён, что он будет доволен.