Текст книги "Ужин для огня. Путешествие с переводом"

Александр Стесин
Ужин для огня. Путешествие с переводом

Предисловие

Все началось с рассказа, прочитанного давным-давно и с тех пор периодически всплывавшего в памяти. Об авторе, эфиопском писателе по имени Данячоу Уорку, я ничего не знал, а о его родине имел самые смутные представления. Но его рассказ показался мне лучшим из всего, что было включено в пятисотстраничную антологию постколониальной африканской литературы, которую я прочел от корки до корки на первом курсе института.

Некоторое время назад я снова увлекся африканской литературой и вспомнил про Данячоу Уорку. Мне захотелось перечитать рассказ, который когда-то произвел на меня столь сильное впечатление. Отыскать его оказалось нелегкой задачей: книги малоизвестного эфиопского автора давно стали редкостью. Но в конце концов, все нашлось – и тот рассказ, и несколько других, не менее впечатляющих. По прошествии пятнадцати лет эта проза понравилась мне даже больше, чем при первом знакомстве. Словом, мне, как читателю, крупно повезло. Повезло еще и в том смысле, что рассказы, которые я нашел, не были переводами с амхарского: как выяснилось, Данячоу Уорку (1936–1994) одно время жил в Соединенных Штатах и писал по-английски. Я загорелся идеей перевести его английские рассказы на русский и, разыскав живущих в Миннесоте детей писателя, Сэйфу и Алемшет, получил разрешение на перевод.

Постепенно идея перевода переросла в другую – посетить родину писателя, о котором (и о которой) мне по-прежнему было почти ничего не известно. Посетить и по возможности окунуться с головой в незнакомый контекст. Тем более что через некоторое время после возвращения из Ганы, где я работал врачом-волонтером в 2010 году, меня потянуло обратно в Африку; «переводческий проект», который я себе выдумал, представлялся хорошим поводом для нового африканского путешествия. Я предполагал, что, находясь в Эфиопии, буду писать беглые заметки и что эти заметки могут пригодиться в качестве комментариев к текстам, которые я собирался переводить. Но по ходу дела мои путевые заметки разрослись, а многоплановые произведения Данячоу Уорку с их изобилием культурных отсылок стали казаться мне более подходящими для вольного переложения, чем для точного перевода. В итоге получились две прозы: одна («Путешествие») написана мной, а другая («Перевод») – замечательным и незаслуженно забытым амхарским писателем – в моем пересказе. Мне хотелось бы, чтобы они воспринимались как две части единого целого. Во всяком случае, в этом состоял мой авторский – и переводческий – замысел.

Часть I
ПУТЕШЕСТВИЕ

1. МУРСИ И ПУСТОТА

Слухи о повсеместных беспорядках оказались сильно преувеличенными. Весь предыдущий месяц мы только и делали, что следили за репортажами из Каира: ежедневные демонстрации на площади Тахрир, кровавые стычки между вооруженными силами и сторонниками свергнутого президента-фундаменталиста Мурси. Коктейли Молотова, слезоточивый газ, открытые угрозы американским и европейским туристам. Военный переворот – это только начало; того и гляди, разразится гражданская война. Госдепартамент призывает всех граждан США, находящихся на территории Египта, немедленно вернуться домой, а тех, кто запланировал отпуск в горячей точке, отказаться, пока не поздно, от безрассудной затеи и рассмотреть вариант отдыха на Багамах. Легко сказать, отказаться. А что делать с невозвратными авиабилетами? В представительстве компании Egypt Air ни о каком чрезвычайном положении не слыхали, каирский аэропорт работает в обычном режиме. Так что денег нам никто не вернет, да и отменять всю поездку из-за одной пересадки обидно: ведь в Каире мы собирались провести всего двенадцать часов по пути из Нью-Йорка в Аддис-Абебу. Мы все рассчитали, планируя за эти часы объять необъятное: съездить на пирамиды, пошататься по городу, посетить национальный музей. Но теперь обо всем этом не может быть и речи. Особенно о пирамидах, где и без того назойливые торговцы и зазывалы в нынешней ситуации вконец потеряли совесть, буквально силой отнимают у посетителей деньги, а местная полиция им в этом потворствует. Словом, накануне вылета, в который раз пообещав родным, что не выйду за пределы транзитной зоны, я окончательно смирился с перспективой двенадцатичасового заточения. Была, правда, мысль скоротать время в гостинице, неподалеку от аэропорта, но тут на глаза попалась статья из «Нью-Йорк таймс» о том, как ревнители мусульманского братства отслеживают неверных в каирских отелях, и идея пятизвездочного люкса отпала сама собой.

Я уже почти привык к тому, что всякое мое путешествие в Африку требует нескольких попыток. Когда по окончании мединститута мне впервые представилась возможность поехать волонтером в Гану, вмешались семейные обстоятельства, и осуществление юношеской мечты пришлось отложить на неопределенный срок. Однако через два месяца я неожиданно оказался в западноафриканском анклаве в штате Коннектикут и, проведя там год ординатуры, отправился в Гану, уже имея некоторое представление о стране и ее прекраснодушных жителях. Вот и прошлогодняя поездка в Эфиопию сорвалась в последний момент из-за повысившейся активности сомалийских пиратов и террористов «Аль-Шабаб». За минувший год три четверти состава «экспедиции», то есть все кроме меня, успели образумиться и понять, что в Эфиопию им не надо. Зато нашелся новый попутчик в лице индуса Прашанта, напарника по ординатуре, жаждущего острых африканских ощущений, а затем в Фейсбуке объявилась моя старинная приятельница Деми, ныне – восходящая звезда эфиопской литературы, и приготовления к путешествию начались по новой.

Рейс Нью-Йорк – Каир был переполнен, и мы уж было успокоились, решив, что имя нам, смельчакам, наплевавшим на правительственные предупреждения, – легион. Но при ближайшем рассмотрении оказалось, что собственно туристов, кроме нас, в самолете не было. Легион состоял из египтян, летящих на родину – то ли чтобы побыть со своим народом в трудную минуту, то ли просто по истечении срока действия американской визы.

– Ну что ж, по крайней мере, можно не бояться терактов на борту, моджахеды взрывать своих не станут, – сказал Прашант.

– А нас прикончат уже по прибытии.

– Не нас, а тебя. Ты – американец, к тому же – еврей. А я на американца не похож. Я, может, вообще пакистанец, мусульманин, как они! Откуда им знать, что я не из Пакистана?

– Так уж они и станут разбираться, кто индус, а кто пакистанец. Даже не надейся, ты для них – чужеземец. А вот я с моей семитской мордой легко мог бы сойти за египтянина.

И действительно: стюардессы, разносившие еду и питье, все как одна обращались ко мне на арабском и заметно обижались, когда я отвечал по-английски. Видимо, принимали меня за сноба-экспата, стыдящегося родной речи.

В каирском аэропорту толпа транзитных пассажиров, преимущественно африканцев, вынесла нас к регистрационной стойке, где усач в униформе с ходу потребовал наши паспорта. Полистав, передал их сонному напарнику, после чего предложил нам подождать в комнате для курящих.

– Мы не курим.

– Это ничего.

– А чего нам ждать?

– Вам полагается бесплатный номер в гостинице «Ле Пассаж». Мы оформим ваучер и вас вызовем.

– А паспорта?

– Они нужны нам для регистрации.

Минут десять мы отирались около регистрационной стойки, делая вид, что беседуем о своем, не выпуская из поля зрения стопку паспортов, лежавшую перед сонным регистратором. Африканцы, не столь озабоченные судьбой своих документов, рассаживались в продымленном помещении за стеклянной дверью. Никакого намека на деятельность, хотя бы отдаленно напоминающую оформление ваучеров, не наблюдалось. «Только время зря теряем», – посетовал я, хотя за полчаса до того и в мыслях не держал ехать в какую-то гостиницу. Или все-таки держал? Как ни крути, гостиничный номер, да еще и бесплатный, звучит куда привлекательнее, чем зал ожидания или курилка с сиденьями без спинок. Да и так ли уж велика опасность? Ведь не собираемся же мы ехать в город. В гостиницу и обратно. Авось обойдется. Однако что это за фокусы с изъятием паспортов и почему наши американские лежат отдельно от общей стопки? Паранойя всегда наготове.

– Нельзя ли забрать паспорта?

– Заберете их вечером, перед вылетом. Не волнуйтесь, ничего с ними не случится.

– Мы хотели бы забрать прямо сейчас.

– Тогда вам придется получать въездные визы, а это стоит пятнадцать долларов.

– А что, разве нам не потребуются паспорта с визами, чтобы выйти из аэропорта и попасть в «Ле Пассаж»?

– Ну да, – неохотно отозвался усач, – потребуются.

Вернув нам непонятно зачем изъятые паспорта, сонный регистратор выписал ваучер и ткнул указательным пальцем в неопределенном направлении: «Вон там получите визу, потом пройдете пограничный контроль и спуститесь на первый этаж, там для вас вызовут микроавтобус из гостиницы».

Визы нам выдали в банковском окошке; затем пограничник с перманентным синяком на лбу (признак молитвенного прилежания) в свою очередь попросил удостоверения личности и, спрятав наши паспорта в нагрудный карман, пробормотав «одну минуточку», удалился в неизвестном направлении. Вскоре он появился, с озабоченным видом прошагал мимо нас и снова исчез. В течение следующих пятнадцати минут мы видели его снующим, прошмыгивающим, как мышь, из одной служебной комнаты в другую. Наконец, столкнувшись с нами нос к носу во время одной из своих загадочных перебежек, он резко остановился, чуть ли не вытянулся по стойке «смирно», и, выпучив глаза, торжественно извлек из кармана две паспортные книжки. С конфузливой улыбкой, будто признавая себя побежденным, развел руками: «ОК».

– Кажется, я понял, – сказал Прашант, когда мы прошли дальше, – ведь у них сейчас Рамадан. Они целыми днями голодают, потому и соображают плохо.

– А мне кажется, дело в челобитии. В «зазибе», или как это у них там называется. Видел, какой у этого пограничника был синяк? Если б ты по пять раз в день бился лысиной о паркет, тоже бы небось не сразу догадался, что делать с паспортами.

– Да, но я не уверен, что эти синяки – настоящие. По-моему, они нарисованные. Иначе бы все эти люди к зрелому возрасту были фактически лоботомированы… Кстати, у пилота, который управлял нашим самолетом, тоже был синяк!

Мы спустились на первый этаж. Совершенно пустой аэропорт. Куда все подевались? Еще пару часов назад рядом были люди, был аэробус, битком набитый женщинами в хиджабах и мужчинами в галабеях11
  Длинная просторная рубаха без воротника, основная мужская одежда в арабских странах.


[Закрыть], пахло смесью аттара22
  Арабские духи.


[Закрыть] и пота, солью земли. И вот теперь этот соляной сгусток без остатка растворился в океане пустого пространства, вокруг ни души – кроме одной-единственной работницы египетских авиалиний, в третий раз звонящей куда-то и уверяющей нас, что микроавтобус из гостиницы «Ле Пассаж» вот-вот прибудет, на этот раз точно, десять минут, пятнадцать максимум. Подождите лучше на улице, видите, вон там – автобусная остановка, пустая автостоянка, океан пустоты.

На огромном телеэкране в зале ожидания мелькали новости Аль-Джазиры. Репортажи из эпицентра событий. Взят под стражу отстраненный от власти Мохаммед Мурси. Демонстранты вытеснили полицию с площади Тахрир. За сегодняшний день – три десятка убитых, больше сотни раненых. Как поверить, что все это – здесь, в нескольких километрах от вымершего аэропорта, рукой подать? И что мы – в том самом Египте, где из пасти Западного льва тянется бесконечная цепочка ассоциаций? Суд Осириса, сказание Синухе, пирамида Хеопса, библейский Исход, Книга мертвых, птицеобразные Ба, Хат и Ху, проклятие фараонов – всё где-то рядом. В нескольких километрах и нескольких тысячах лет отсюда. Как разместить в сознании эти «здесь» и «нигде», осязаемость и бесконечность? А главное, как при таком соседстве провести следующие двенадцать часов в транзитной зоне, слоняясь по магазинам «дьюти-фри», или в номере гостиницы «Ле Пассаж», клюя носом под новости Аль-Джазиры? «Ладно, – согласился Прашант, – приедем в отель, а там посмотрим».

Как и следовало ожидать, никакого микроавтобуса за нами не прислали. В конце концов мы решили добираться общественным транспортом. Услышав про «Ле Пассаж», водитель энергично закивал, но, кажется, так и не понял просьбы объявить нужную нам остановку. Когда доехали до конечной, он принялся отчаянно жестикулировать, периодически повторяя при этом название гостиницы (так нерадивый контрабандист из «Бриллиантовой руки» повторял кодовое «шьорт побери»). Судя по всему, жесты означали, что дальше нам придется идти пешком. Вглядевшись в плывущую от жары линию горизонта, я увидел придорожный щит с латинскими буквами: «Le Passage». Стало быть, почти у цели. Мы зашагали по краю пустого шоссе, предвкушая бесплатный ланч и прохладный душ. Сполоснуться, перекусить, а там посмотрим. Но чем ближе подходили к знакомым буквам, тем сомнительнее выглядели наши перспективы. Очевидно, в поисках спасения от нынешних катаклизмов из города исчезли не только люди, но и дома: в поле видимости не было ни единой постройки, одни пустыри да свалки. Манивший путников указатель возвышался над грудой мусора. Нет, это не «ле пассаж», это «ле мираж». Поворачиваем обратно.

Когда мы вернулись в автобусное депо, обманщик-водитель уже расстилал саджаду для полдневной молитвы. Увидев нас, он расхохотался и подозвал диспетчера, кое-как изъяснявшегося по-английски. Как выяснилось, сложная комбинация водительских жестов означала не «дальше идти пешком», а «пересесть на другой автобус», который, понятное дело, ушел, пока мы изучали местные свалки, но англоговорящий диспетчер, только что закончивший смену, готов подбросить нас до гостиницы на своей машине. Ему все равно по пути, так что денег он с нас не возьмет – ну разве что двадцать-тридцать фунтов, если мы очень настаиваем. Мы дали понять, что, конечно, настаиваем, и он завел мотор.

«Ле Пассаж» оказался вполне приличным гостиничным комплексом с бассейном, двумя ресторанами и внутренним двориком, где росли пальмы и тутовые деревья, а белокаменные стены были увиты плющом и хенной. Наспех проглотив полусъедобное блюдо с кошачьим названием (кошари? котяри? мурси?), мы обсудили ситуацию и сошлись на том, что в город ехать все же не стоит, лучше остаться тут и как следует отдохнуть перед Аддис-Абебой. Береженого Бог бережет. Прашант даже вспомнил приличествующую случаю индийскую притчу.

Через пять минут мы уже стояли перед консьержем, выясняя, как добраться до центра города, а тот глядел на нас, удивленно моргая, и бубнил заученную речь – что-то о миролюбии египтян и глубоком почтении, с которым они относятся к приезжим. Похоже, в этой гостинице давно никто не останавливался. Вдруг между нами и консьержем вырос великан с обритой головой и ваххабитской бородой лопатой.

– Чем могу быть полезен?

– Простите, а вы…

– Я? Заведующий.

Консьерж закивал из подмышки великана, подтверждая, что тот – действительно заведующий. И без того щуплый, этот бормотун совсем съежился в присутствии босса, и, глядя на него, мы тоже почему-то съежились, но, собравшись с духом, промямлили, что мы – туристы, не те американские шайтаны, против которых недавно объявлен джихад, а свои, мирные туристы, Прашант – пакистанец, я – араб, хоть и не говорю по-арабски, и хотим мы посмотреть город, особенно те районы, где поменьше кровопролития и мародерства, то есть подальше от Тахрира и пирамид Гизы.

«Можете положиться на меня, – рявкнул заведующий, – цена экскурсии – двести египетских фунтов на человека». И, обнажив гнилые зубы, добавил: «Ввиду возможного риска для жизни, цена – со скидкой». Вполне приемлемая цена, дешевле, чем мы ожидали. Если бы еще без риска для жизни… Но тут заведующий сделал властный жест рукой, и перед нами возник еще один человечек, такой же тщедушный, как и консьерж. «Это Мустафа, он будет вашим водителем и экскурсоводом. Позаботься о них хорошенько, Мустафа, покажи все, что стоит показывать. В первую очередь пирамиды Гизы!»

И мы поехали. Окольными путями, через старый город и новый город, через Фустат, где жил Рамбам, и «хару», где живут герои Нагиба Махфуза; мимо многочисленных достопримечательностей, о которых наш проводник ничего толком не мог рассказать, но, желая передать их историческую важность, с неподдельным драматизмом качал головой: «Много история, много-много важный!» По-видимому, работу экскурсовода Мустафе доверили впервые, и он, не совсем представляя себе, в чем именно заключается эта работа, старался как мог развлечь пассажиров светской беседой. Разглядывая нас в зеркале заднего вида, он неустанно коверкал английскую речь.

– Нас два месяц туриста не приезжай, вы – один первый! Вы где живи?

– Где только не живи, – нашелся Прашант.

– Где живи, а сейчас приезжай, хорошо! Друзья. Я вода купи?

– Что-что?

– Я вода купи, угощай? Сам до ночи пей нельзя, Рамадан, а вас угощай – можно, и сам приятно. – Он затормозил и прежде, чем мы успели отказаться, выскочил из машины. Я открыл дверь, чтобы пойти за ним, но Мустафа замахал руками. – Сам, сам покупай, вы отдыхай.

Вернувшись, раздал мелочь нищим, сгрудившимся у машины в его отсутствие, а нам вручил по бутылке минералки.

– Это бедный, кладбище живи, – пояснил Мустафа, когда мы отъехали.

– Они живут на кладбище?

– Да, много бедный живи – вон там, кладбище, склеп живи. Много-много бедный. Они меня знай: я мой старший сын посылай, он помогай, много-много брат корми, – Мустафа снова остановил машину и на сей раз предложил нам выйти.

У подножия холма Цитадели начинался Город мертвых, огромный район, целиком состоящий из кладбищ, мавзолеев и усыпальниц мамлюкского периода, заселенный не только мертвыми, но и живыми: в некрополе часто селятся каирские бедняки. Три старухи в черных платках поклонились Мустафе и приветливо помахали нам с Прашантом.

– Рамадан карим, – лопотал наш проводник, – сам до ночи еда нельзя, а бедный корми – хорошо. Дома жена кричи, ругай, я не отвечай, Рамадан, ссора нельзя. Надо молчи, муж и жена люби, надо Аллах спасибо.

Улицы Каира были ровно такими, какими я всегда их себе представлял. Обожженный кирпич, стрельчатые арки, обилие лавок, тележек с фруктами, выкрики продавцов, зов муэдзинов, яблочный дым кальянов. Один из великих городов мира, живущий своей обычной жизнью. Никаких мятежей и казней, никакой кровавой бани. Скорее наоборот: повседневное движение жизни казалось подчеркнуто спокойным, даже несколько заторможенным. Может быть, это и был главный признак ненастья – мнимое самообладание как проявление шока. А может, это спокойствие было просто одним из предписаний Рамадана. «Надо молчи, надо Аллах спасибо». Во всяком случае, что-то такое точно ощущалось – или это нам так казалось? Что-то было. Гордая осанка готовности. Блажен, кто посетил сей мир…

После обязательного визита в мечеть Ибн Тулуна и короткой прогулки по набережной Нила Мустафа объявил, что настало время ехать к пирамидам Гизы. Вот теперь-то мы и увидим беспорядки, подумал я, когда слева по борту, в просвете между кирпичными многоэтажками, показалась обглоданная вершина Великой пирамиды. Даже в мирное время туристы всех стран, приезжающие, чтобы увидеть последнее из семи чудес света, только и делают, что отбиваются от неотвязных торговцев безделушками, жуликов, норовящих втянуть вас в какую-нибудь аферу, и просто воров-карманников. В последние месяцы к этим «казням египетским» прибавилась еще одна: исламские радикалы, забрасывающие иностранцев камнями. В общем, ничего хорошего ждать не приходится. Но… Проведя утро в пустоте аэропорта, а послеобеденные часы – в суфийской умиротворенности Города мертвых, я уже начинал догадываться, что тот Египет, в котором очутились мы, был параллельной вселенной, одним из возможных миров Дэвида Льюиса. В нашей параллельной вселенной пирамиды Гизы были продолжением пустоты, а может быть, и ее началом.

Изнутри этой пустоты, из ее сердцевины, остальные миры казались, нет, не иллюзорными, даже наоборот: все было в равной степени реальным, равноудаленным – и туманная панорама города, его небоскребов и минаретов, открывающаяся с обрыва за пирамидой Хуфу; и раскаленные дюны Сахары, непрерывность песков отсюда до Магриба, где я ночевал в лагере у туарегов три года назад; и «египетские ночи» в североафриканском квартале Нью-Йорка, где почти не говорят по-английски, всегда пахнет специями и дымом жаровен, а курильщики кальянов, похожие на кларнетистов, продолжают свои бдения до самого утра; и вторжение гиксосов в Нижний Египет в семнадцатом веке до нашей эры; и нынешний военный переворот и протесты сторонников Мурси; и общинный быт мурси33
  Мурси – племя, живущее на юге Эфиопии.


[Закрыть], живущих в долине Омо ровно так, как, вероятно, жили обитатели тех мест в семнадцатом веке до нашей эры; и Анубис с головой шакала, сопровождающий умерших в загробное царство.

В египетской Книге мертвых Поля камыша (по другой версии – Поля сна) представлены как реальность, равноценная нашей. Есть два мира, и поди разберись, какой из них настоящий; ведь бывает и так, что человек находится сразу в обоих. Находится в самом пекле событий, но узнает о происходящем из сводки новостей, а, оторвавшись от телепрограммы, слышит тысячелетнее дыхание тишины, нарушаемое только жужжанием зеленых мух; задирает голову, вглядываясь в морду Сфинкса, считает ряды в каменной кладке пирамиды и пытается, но никак не может представить себе людей – ни тех, для кого сооружались эти громады, ни тех, чьи жизни были отданы на постройку, ни даже тех, кто был здесь вчера или позавчера. Ведь за два с половиной часа, проведенные на пирамидах, мы не встретили ни одного человека.