Текст книги "Клад тверских бунтарей"

– Может, и так.

– А ты хочешь, чтобы я собрал людей, порубил этот отряд и захватил сокровища?

– Что уж таить. Да, так оно и есть. Именно этого я и желаю. Сможешь?

– Когда отряд должен обратно на Москву пойти? – спросил Пурьяк.

– Покуда не знаю, но выясню завтра же. Ради этого поеду в Тверь.

– Сам-то сокровища видел?

В глазах Воронова вспыхнул алчный огонь, впрочем, тут же погас.

– Видел. Там золота, драгоценных камней, серебра столько, что хватит целый город поставить. А особая ценность для царя – икона.

– Украденная из Афона?

– Да.

– Ценная икона, видать.

– Ей цены нет, атаман.

– Всему есть своя цена. В чем хранятся сокровища?

– В коробах плетеных. Их четыре штуки. Все в одну телегу вместятся. Икона отдельно, в суме.

– Ладно, узнавай, когда отряд соберется на Москву идти, какой дорогой, и мне сообщи. После этого и решим, как сокровища с иконой брать будем. Но сразу говорю, моя доля – ровно половина сокровищ и икона.

– Побойся бога, Козьма.

– Это ты мне сказал?

– Ну да, ты же ни в бога ни в черта не веришь. Оттого и запросил невозможное.

– А сколько ты сам хотел дать мне и моим людям?

– Десятую часть. Это огромное богатство.

– А остальное ты решил разделить с московским боярином?

– Тебя, атаман, это не касается.

– Ошибаешься. Половина или ничего. Но тогда и ты тоже с пустыми руками останешься. А меня извести не успеешь. Я сегодня же обменяю тебя на свою семью, которую сторожат твои люди, и уйду с ней в лес, где нас никто не найдет. Половина, боярин.

– Кум твой тоже немало стоит.

– Я и без тебя достану его. Можешь не хлопотать. Гляжу, тебе поразмыслить надо, боярин. Езжай домой и думай. Решишь отдать половину, пришли холопа своего. А хочешь, сам приезжай. Это ни у кого подозрения не вызовет. Ко мне на починок разные вельможи заезжают, гробы дорогие заказывают. Может, и ты себе заранее припасешь? Никто из нас, мгогогрешных, не знает, сколько ему жить осталось.

– Типун тебе на язык, Козьма!

– Ладно, мы с тобой вроде обо всем поговорили. Езжай к себе, боярин, и думай. Я буду на починке.

– Но ты должен готовить свою шайку.

– Ты о моих делах не беспокойся. Свои делай. И чем быстрее сообщишь мне все, что касается переправы сокровищ, тем будет лучше.

– Тебе-то икона, Козьма, зачем, скажи на милость?

– Знаешь, боярин, сколько крови на мне? Очень много, по самое горло. А грехов, которые помельче, и того более. Икона эта, я слышал, считается чудотворной. Придет время, глядишь, и отмолю грехи свои перед смертью. А потом мои наследники ее отдадут в Афон, вернут старцам. И не спорь со мной. Это мое последнее слово.

Боярин продолжил торговаться:

– Четверть, Козьма. Это целое состояние.

– Половина.

– Четверть.

– Не зли меня, боярин, а то сам будешь брать сокровище. Впрочем, я справлюсь с этим делом без тебя и твоих людей. Тогда заберу все.

– Все же четверть.

– Нет!

– Ладно, треть. Но это мое последнее слово.

– Половина.

Воронов понял, что пора сдаваться, и заявил:

– Ладно, будь по-твоему. Заберешь два короба.

– И икону.

– Ее надо вернуть на Афон.

– Она вернется туда, когда время придет, а до того у меня будет.

Пурьяк проводил боярина, прошел в балку, распутал поводья, вывел коня в поле и запрыгнул в седло. Он ехал вдоль леса, постоянно всматривался и вслушивался в темноту ночи.

Вот и береза с кривым стволом. Рядом кусты. За ними чернота болотной жижи. Место непроходимое, но именно здесь начиналась тайная тропа. Она вела к лесному стану, где жили разбойники Меченого со своими семьями.

Неподалеку от топи должен был стоять дозорный пост. Пурьяк приложил ладони ко рту, ухнул филином и тотчас услышал такой же ответ. Через несколько минут из кустов к главарю шайки вышел бородатый мужик с бердышом.

– Меченый?

– Я!

– Чего это ты в такое время? Или работа подвернулась?

– Много говоришь, Демид. Брыло на месте?

– Конечно, где ж ему еще быть-то?

– Мало ли, мог и отъехать к родственникам.

– У него из родственников дед слепой в Твери остался. Да и тот уже из ума выжил, не узнает внука.

– Позови мне его.

– А что, сам в стан не пойдешь? Гать уложена надежно, хоть коня заводи.

– Нечего зря людей тревожить. Пусть Игнат сюда выйдет.

– Как скажешь. Только ждать придется.

– Это я и сам знаю, а ты поспешай. С тобой кто в дозоре?

– Михай Кривой.

– Он малый молодой, шустрый, быстро добежит до деревни.

– Ты хоть спрячься.

– Зачем? Тут сейчас нет никого.

– А я недавно слышал храп жеребца.

– Этой мой жеребец. Кончай лишние разговоры. Мне до рассвета надо вернуться на починок.

– Жди, – сказал разбойник и ушел.

Прошел час, небо просветлело. Видимость заметно улучшилась.

Наконец-то из кустов, растущих неподалеку, вылез Брыло, ближний помощник Пурьяка, его двойник со шрамами на физиономии.

– Доброго утречка, Козьма! Чего звал?

– Доброе, Игнат. Слушай меня внимательно.

Пурьяк приказал помощнику держать шайку в готовности выйти на горячее дело, проверить оружие. Не исключено, что разбойникам придется биться с целым отрядом, присланным из Москвы. В нем новичков нет, воины опытные.

Брыло выслушал вожака шайки и спросил:

– А чего ради нам сражаться с царской дружиной?

– Ну не для забавы же. Об этом отдельно скажу. Все понял?

– Понял, Козьма!

– Поехал я.

– Дело-то хоть стоящее намечается? – вслед вожаку спросил разбойник.

Пурьяк обернулся и ответил:

– Такого еще не было. После него сможем разойтись кто куда. Все сумеют устроиться на новых местах и жить безбедно.

– Это хорошо. А то гнием заживо в этих болотах. Сам знаешь.

Но Пурьяк уже не слушал, гнал коня к починку.

На рассвете лег в постель. К нему, что-то сонно бормоча, прижалась жена.

Утром двадцатого июля Василий, сын Козьмы, помолился, позавтракал и повез в Тверь готовый гроб.

Вернулся он где-то за час до полудня, весь возбужденный, испуганный, и сразу кинулся к Пурьяку.

– Отец, в Вербеже ночью помер княжеский наместник Коновалов, – заявил парень.

Козьма, распиливавший доски, взглянул на сына и проговорил:

– И что? Наместник страдал сердцем еще с детства. Вот эта хворь его и доконала.

– А я слышал, будто не верит князь Микулинский в то, что наместник сам помер.

– Не верит, ну и пусть. Это его дело. Нам-то от этого что? Ты деньги за товар привез?

– Да, конечно. – Василий протянул отцу монеты.

Тот бросил их в мошну и спросил:

– Что еще любопытного слышал или видел в Твери?

– Отряд московский с небольшим обозом к князю прибыл. Люди говорят, он за тем кладом царем прислан, который на посаде у реки нашли.

– Большой отряд-то?

– Я не видел. Люди говорили, не особо велик.

– Ну и ладно. Распрягай лошадь, ставь в стойло, переодевайся и иди сюда. Будем работать.

– Угу, я быстро.

– Не спеши, я доски еще не разложил.

Ближе к полудню на починок неожиданно приехал сам боярин Воронов. Он поздоровался с Любавой и Ланой, потом пешком направился к мастерской.

– Ты?.. – удивился Пурьяк.

Воронов взглянул на Василия и спросил:

– Сын твой? Помощник растет?

– Да. А чего ему еще делать? Пусть опыта набирается. Ремесло наше востребованное.

– Это да, гробы всегда нужны.

– Ты, боярин, чего по округе разъезжаешь? Прежде такого не было.

– В Вербеже помер Борис Владимирович Коновалов. Князь Микулинский подозревает, что удавили какие-то злодеи его наместника. Он повелел всем боярам проехать по вотчинам, поговорить с народом. Может, кто чего слышал, видел.

– У тебя слуг нет? Приходится самому по буеракам лазать?

– Таков наказ князя.

– Если наказ, то конечно.

Пурьяк прекрасно понимал, что смерть наместника – лишь повод. Боярин приехал к нему по совсем другому делу.

– Вася, принеси-ка нам с дорогим гостем кваса, – попросил он сына.

– Да, отец. – Парень вышел из мастерской.

– Ну и что у тебя? – спросил Козьма.

– Прибыл отряд из Москвы. Двадцать воинов.

– Знаю.

– Откуда тебе все известно?

– Василий утром в Твери был, слышал.

– Понятно. Значится, так. Нынче, завтра и послезавтра отряд будет в городе, назад пойдет двадцать третьего числа сего месяца. По дороге вдоль Черного леса.

– Князь не предупредил воеводу царской дружины о том, что в лесу скрывается шайка?

– Не знаю.

– Ладно. Тебе надо еще одно дело сделать, боярин.

– Ты уже указываешь мне?

– Только ради дела.

– Так о чем речь?

– По окольной дороге, которая идет от села к Гиблой роще, придется пустить небольшой обоз.

– Зачем?

– Так надо. Ты хочешь получить сокровища?

– А сам с Сычом решить не можешь?

– Дмитрия Прохоровича в это дело ввязывать нельзя.

– Кого же я туда пошлю?

– Своих холопов, конечно. Надо-то всего три-четыре телеги да с десяток мужиков. А добро, которое продать можно, у тебя найдется. Пусть оно в возах будет.

– Сгинет этот обоз. Я правильно понимаю?

– Да, ты его больше не увидишь, как и своих холопов.

– А ты мне заплатишь за них?

– Нет, конечно.

– Пользуешься тем, что нужен мне.

– Так сделаешь?

– Когда обоз должен быть у Гиблой рощи?

– Как только царский отряд окажется между ней и лесом.

– Так точно подогнать сложно будет.

– А ты постарайся. Есть ради чего.

– Будет тебе торговый обоз. Значит, двадцать третьего числа. Я в тот день в Тверь уеду, чтобы подозрения от себя отвести. Как все успокоится, встретимся, отдашь то, что сверх твоей доли. И не вздумай играть со мной, Меченый!

– Ты мне в союзниках нужен, а не во врагах. Тем более что будешь повязан кровью.

Боярин ничего не сказал, едва не сбил Василия с ендовой. Он вылетел из мастерской, вскочил на коня и погнал его к своей деревне.

– Чего это он? – спросил Василий. – Чуть ендову из рук не выбил.

– Да ну его. Давай квас.

Глава 4

Боярин Воронов объехал окрестные деревни и починки, коих в последнее время становилось все больше, и отправился в Тверь. К вечеру он вошел в гостевую залу княжеского дворца.

Там за столом сидели князь Микулинский, бояре Семен Семенович Гулов и Андрей Михайлович Старко, воевода крепости Петр Данилович Опарь и Иван Богданович Кузнец, прибывший из Москвы. На столе ендовы с квасом, хлебным вином, чарки, блюда с осетриной, щукой, пироги с зайчатиной, телятиной, пареное мясо, миски с разными похлебками, разломленный каравай пшеничного хлеба.

– Крепкого вам здравия, люди добрые! – поприветствовал всех Воронов.

– И тебе того же, Всеволод Михайлович! Проходи, садись на лавку, отведай, что бог послал, – ответил князь Микулинский.

Боярину непонятно было, ради чего устроено это пиршество. С одной стороны, прибыл отряд из Москвы. Да, это радость. С другой – странной смертью, помер княжеский наместник в Вербеже.

Тут Микулинский протянул Воронову чашу с вином и сказал:

– Помяни, Всеволод Михайлович, Бориса Владимировича, скоропостижно ушедшего от нас.

Боярин выпил, понюхал корочку хлеба и проговорил:

– Да, ты прав, князь. Смерть Коновалова была скоропостижной. Но всем известно, что он с детства хворал сердцем. Не раз на грани был.

– Так-то оно так. Вот только Гельмут Рун, новый лекарь, которого нам из Москвы прислали, уверен в том, что наместник помер не от сердца. Он назвал какое-то мудреное латинское слово, когда говорил о причине смерти. По-нашему выходит, что удавил кто-то Бориса Владимировича подушкой в его собственной постели.

– А этот самый лекарь Рун откуда родом будет? – спросил Старко, закусив пирогом.

– Этот немчин из города Марбург искренне убежден в том, что наместника убили.

– Но какому извергу это убийство нужно было? – спросил Воронов. – Наместник никому не мешал, ни с кем не враждовал, добрейшей души был человек.

– В том-то и вопрос, – произнес князь. – Да, губить наместника вроде некому было, а убили. Я думаю, что это злодейство как-то связано с кладом. – Микулинский взглянул на Воронова и осведомился: – Кстати, Всеволод Михайлович, тебе у людей ничего узнать не удалось?

– Нет, князь. Никто ничего не знает. Люди тоже удивляются. Но они в отличие от немчина говорят, что от хвори помер наместник, ибо злобы на него никто не держал. А он что, знал о кладе?

– А вот это тебе, боярин, должно быть лучше всех известно, – неожиданно проговорил князь.

– Почему ты так говоришь, Дмитрий Иванович?

– Не ты ли вчера перед роковой ночью приезжал к наместнику?

– Я. И что? Поговорили мы с ним о делах разных. Я землицы хочу прикупить, просил Бориса Владимировича посодействовать.

– И что он?

– Обещал поговорить с тобой, но не был уверен в том, что ты дашь добро.

– И все?

– Да, все. Хотя он еще жалился, что семья в Твери, а на подворье, кроме него да слуги у ворот, никого нет. О кладе ни слова сказано не было. Правда, наместник обмолвился, что отряд из Москвы к нам едет по твоей, Дмитрий Иванович, просьбе. А вот для чего, никому не известно.

– А ведь он знал о кладе. Ну да ладно. Коли лихие люди желали бы про клад узнать, то не стали бы сразу душить наместника, а поначалу подвергли бы его пыткам. Да и не к Коновалову они пошли бы.

Воронов сделал вид, что испугался.

– Ты думаешь, что эти злодеи могли явиться ко мне?

– К тебе удобней всего. Ты же на селе сейчас проживаешь, от города в десяти верстах, стражи у тебя нет. А знаешь насчет клада куда больше, чем любой другой человек.

Боярин перекрестился и сказал.

– Господи, спаси и сохрани!

Князь, бояре и воеводы улыбнулись.

Потом Микулинский проговорил:

– Да не трусь ты, Всеволод Михайлович. Разбойников и без тебя есть кому оповестить и о кладе, и о дружине.

– А Меченый не мог посягнуть на наместника?

Иван Кузнец посмотрел на князя Микулинского и спросил:

– А это еще кто такой?

– Да есть тут шайка. Она скрывается в лесах местных, обозы торговые грабит. Главарь ее – Игнат Брыло, беглый холоп. Там все такие. Меченым его кличут потому, что шрамы имеет на морде, ордынцами оставленные.

– Я бы не стал пренебрегать угрозой со стороны Меченого, – сказал Воронов.

Воевода царского отряда махнул рукой.

– Пустое. Против нас никакая шайка не устоит. Да и не решится ни один разбойник напасть на царскую дружину. Тем более теперь, когда государь Иван Васильевич очень усердно взялся порядок в своей державе наводить. Торговый обоз – это да, пока бывает, но не царская дружина.

– Может, ты, воевода, и прав, – сказал Воронов, опустив голову, взял чарку, выпил, закусил пирогом.

Боярин Гулов налил всем сотрапезникам хлебного вина, поднялся и заявил:

– Призываю выпить за царя нашего батюшку Ивана Васильевича!

Все осушили свои чарки.

Потом пили за супружницу государя Анастасию, первую русскую царицу, за князя Микулинского, за здоровье всех присутствующих. Разъехались участники застолья за полночь.

Боярин Воронов остался в своем городском доме. Утром двадцать второго июля он вернулся в село Дубино.

Гадостно было на душе у боярина, когда он назначал холопов в тот самый обоз, о котором говорил Меченый. Но жадность затмевала его разум. Он получит столько золота, что обеспечит себе богатую, раздольную будущность.

Чернь работает на хозяина, живет так, что смерть для нее является избавлением от мук. Так какая разница, когда загнется холоп, ныне или чрез годы? Свободной жизни ему все одно не видеть. Мужиков жаль, конечно, но свой интерес дороже.

Боярин отправлял обоз не по своей воле, а по настоянию разбойника Меченого. Стало быть, на нем и будет лежать вся ответственность.

Три телеги, семь холопов. Этого хватит. Мужики загрузили в возы рулоны холста, дешево купленного людьми Воронова в Пскове у разорившегося тамошнего купца. На Москве, куда вроде как отправлялся обоз, не особо ходовой товар, но другого жаль. А это отдать – потеря небольшая.

Старшим обоза боярин назначил Акима Фомичева, статного, рассудительного, молодого еще мужика. Тот в прошлом году женился на местной девке, и два месяца назад у них родился сын. Другого человека Воронов не нашел.

То обстоятельство, что он обрекает молодую женщину, жену Акима, на тяжкое вдовство, боярина нисколько не задевало. На Руси много вдов с целым выводком детишек малых. И ничего, живут. Вот и Алена прокормится как-нибудь. Можно будет помочь ей на первых порах. Определившись с обозом, боярин вызвал к себе в горницу Фомичева.

Молодой холоп тут же прибежал и подобострастно посмотрел на хозяина. Он был весьма доволен тем, что боярин поставил старшим обоза именно его. Это означало, что Воронов доверял ему.

– Да, боярин?

– Ты, Аким, молодец. Продолжай работать так же, и я поставлю тебя ключником вместо Василия Бобрика.

– Буду стараться, боярин.

– Значит, так. Ты ведь знаешь, что в округе промышляет шайка атамана Меченого.

– Знаю, боярин.

– Обоз небольшой. Коли разбойники на него налетят, то и товар заберут, и вас всех перебьют. Потому тебе следует вести его поблизости от московской дружины. Она не даст разбойникам вылезти из лесу.

– Это так, – спокойно сказал холоп и кивнул.

Воронов усмехнулся и проговорил:

– Ты дождешься, когда московская дружина выйдет из города и приблизится к Черному лесу. Тогда поведешь наш обоз по дороге, которая тянется от села до Гиблой рощи. Царская дружина в это время будет двигаться главной дорогой между лесом и рощей. Так вы спокойно, без опаски пройдете опасное место.

– Спасибо тебе, боярин, за то, что беспокоишься за нас, смердов. Другой бы не стал. Послал бы нас и забыл.

– Ты все понял, Аким?

– Да, боярин.

– А вот скажи-ка мне, что надо сделать, чтобы выйти вместе с дружиной?

Холоп погладил бородку и ответил:

– Надо человека назначить, чтобы глядел за дружиной и сообщил мне о ее выходе из города.

– Правильно, Аким, молодец. Такой человек у меня есть. Это Лавр Кубарь. Он присмотрит за дружиной.

– Понял, боярин.

Воронов чуть подумал, достал из мошны пару монет, бросил на стол.

– Возьми. Подарок жене молодой купишь.

– Благодарствую, боярин. Вот Алена рада будет.

– Ступай, Аким. Проверь все еще раз, лошадей посмотри, с мужиками поговори.

– Слушаюсь, боярин! – Фомичев ушел.

Воронов позвал Кубаря, велел ему отправляться к родственнику, живущему в Твери на посаде, и глядеть за кремлем. Как царская дружина выйдет оттуда, гнать на село, предупредить об этом Акима Фомичева и, естественно, боярина.

Кубарь уехал.

День до вечера прошел без особых событий, размеренно и спокойно.

Отряд Ивана Кузнеца, как и было оговорено, вышел в дорогу двадцать третьего июля, после утренней молитвы и завтрака, миновал Владимирские ворота, посад. В городе дружину сопровождали князь Микулинский и ближние бояре.

Одновременно через Васильевские ворота выехал Лавр Кубарь, заявившийся к утренней молитве в Спасо-Преображенский собор. Он поспешил на село, там нашел боярина и сообщил ему о выходе дружины. Тот послал мужика к Фомичеву, и из села двинулся торговый обоз.

Весточку от Воронова получил и Пурьяк, который тут же понесся к Черному лесу. На его опушке пряталась вся шайка.

Завидев вожака, на дорогу вышел Брыло.

– Готовы, Игнат? – спросил Пурьяк.

– Готовы, атаман.

– Тогда так. Десяток человек во главе с Кривым отправишь на дорогу за Гиблой рощей. Там пойдет торговый обоз из села Дубино. Остальных укрой в лесу и роще, пять человек пошли вперед, столько же – к дубу, дабы напасть на царскую дружину сразу с четырех сторон. Ратников всех перебить, из телеги забрать плетеные короба и все ценное. Все тела затопить в болоте. Так, чтобы ни следа не осталось. Коней увести по воде. Короба доставить в стан. Чтобы крови пускать меньше, головы и тела не рубить, а протыкать пиками, ломать черепа обухами топоров, шестоперами. А вот за рощей – наоборот. Там надо резать холопов боярина как баранов, подвести обоз к болоту в версте от рощи, стащить тела с телег и волочить по траве. В пути от дороги до тракта оставить кровавые следы. В общем, захват торгового обоза надо выставить на вид, а вот разгром царской дружины – скрыть как можно тщательнее. С юга тучи подходят. Скоро дождь должен пойти. Он будет очень кстати. Но все, времени уже впритык. Распоряжайся тут, Меченый, – заявил настоящий вожак шайки, скривился в ухмылке и отъехал к роще.

Шайка пришла в движение. Десяток лихих людей во главе с Михеем Воробьевым по кличке Кривой пошли по краю рощи к дороге, ближней к селу, используемой довольно редко. Остальные разделились и затаились в лесу и роще.

Пурьяк, видя все это, довольно хмыкнул. Шайку он сколотил что надо. Мужики крепкие, хитрые, безжалостные. Ни перед чем не остановятся, исполняя приказ вожака, сулящий им хороший барыш. Им не приходится думать о том, как прокормить семью, ломать хребет на хозяина и обрабатывать свою землю, чаще всего худую, запущенную.

В лес доставлялась разная провизия, в разбойничьем стане было все. Еда, одежда, кров, а главное – свобода, отсутствие тяжелой работы на жирного боярина, который часто платил за нее кнутом.

Бабы не в лохмотьях, а в одежде под стать посадской, а то и купеческой. Одно жаль, красоваться не перед кем. Только перед подругами-соседками. Но и это хорошо.

За такую вот вольную жизнь, за добычу, которая отнималась у тех же купцов, мужики готовы были биться смертным боем.

К Пурьяку подъехал Брыло и доложил:

– Все готово, Козьма, и тут, и за рощей.

Вожак шайки указал на небо над лесом и сказал:

– Видишь, поднялась птица? Значит, ее спугнули. А кто мог это сделать? Правильно, московская дружина. Скоро она и обоз, идущий из села, будут на месте. Можешь быстро мужикам передать, что ратники московские, когда их предупредили о нашем отряде, надсмехались, хвастали, что на куски всех порубят за пару минут. Это раззадорит наших людей.

– Понял. Я двинулся. Ты здесь будешь?

– Да. Коли что, подам знак.

– Добро. – Брыло отъехал.

Пурьяк спешился, завел коня за деревья, надел ему на морду мешок, привязал к сосне и вернулся на место, откуда было видно все пространство между Черным лесом и Гнилой рощей.

Аким Фомичев старался вести обоз наравне с дружиной, пусть и по другой дороге. Вначале у него это получалось. Но он слишком уж раскомандовался. Другие мужики ревниво отнеслись к назначению молодого холопа начальником над ними и все делали спустя рукава. Где Аким требовал притормозить, они, напротив, стегали лошадей и ускорялись, а где надо было идти быстрей, замедляли ход. Оттого торговый обоз обогнал царскую дружину и вышел к роще раньше той.

Кривому пришлось подать сигнал на атаку, иначе обоз миновал бы рощу и вышел на открытое пространство. Разорять его там, на виду у царской дружины, было бы невозможно.

Разбойники выскочили из рощи на конях, с саблями, шестоперами, топорами. Они с ходу сбили с седел трех всадников охраны и изрубили их, не имевших никакой защиты. Фомичев, ехавший впереди, успел только развернуть коня. Он тут же получил мощный удар шестопером по голове, отчего та разлетелась на куски.

Мужики в телегах тем паче не смогли ничего сделать. Они даже сабли не достали. Их порубили там же, рядом с товаром. Нападение вышло быстрым, разгром – скорым.

Все же без шума не обошлось. Его услышал передовой дозор царской дружины, состоявший из трех ратников, облаченных в латы. Старшим среди них был Нестор Птаха. Он остановился, поднял руку. Дозорные разъехались по сторонам, основной отряд и группа прикрытия тоже заняли оборону.

К старшему дозора подъехал воевода и спросил:

– Что такое, Нестор?

– Шум подозрительный с той стороны рощи. Он только сейчас утих.

– Как считаешь, что это могло быть?

– Точно не знаю. Но похоже на то, будто там драка была.

– Свара между местными?

Старший дозора пожал плечами и проговорил:

– Это вряд ли. Не стоило им ехать сюда, чтобы выяснять отношения. Это можно было сделать и у селения.

– А может, зверь?

– Вроде как крики человеческие были.

– А не почудилось тебе?

– Сейчас уже и не знаю.

– А что впереди?

– Да вроде все спокойно.

– Ну так и вставать нечего было. Меченый не дурак, не станет выходить на царскую дружину. Сидит в своем болоте да боится, как бы ратники государевы тропу его тайную случаем не заметили.

– Да, воевода.

– Ну так вперед!

Эта остановка произошла в двадцати саженях от засады. Разбойники, высланные Брыло на прикрытие тыла обоза, находились напротив отряда и слышали разговор воеводы со старшим дозора. Мужики только усмехнулись при этих словах самоуверенного и высокомерного царского воеводы. Они и не таких брали.

Отряд двинулся дальше. Вскоре по лесу разнесся залихватский свист. Ратники на мгновение оторопели. Тут-то и вывалились из леса разбойники. Царский отряд – это не мужики из села. Воины быстро пришли в себя, заняли оборону вокруг телег.

Но и противник их оказался не простым. Разбойники готовились к нападению, были хорошо вооружены. Поначалу они атаковали дружинников с двух сторон, с флангов от леса и рощи, имея в руках копья. Тем пришлось отбиваться от заостренных длинных наконечников.

Не всем это удалось. Слетели с коней двое ратников. Подняться они не успели, получили удары шестоперами, которые оглушили их. Воинам пришлось разорвать круг, дабы усилить фланги. Разбойники орудовали копьями и шестоперами так ловко, что еще трое дружинников оказались на земле и тут же были добиты.

Воевода оказался чуть в стороне от своих людей. На него тут же налетели разбойники и оттеснили от дороги к лесу. Кузнец отчаянно бился сразу с тремя лешими и пропустил удар бердышом. Шлем лопнул, надвое раскололся череп. Воевода повис на коне, который одурел от запаха крови, рванул через кусты прямо в трясину и заржал, прося помощи. Но мучился он недолго. Болото быстро поглотило его.

Лишившись воеводы, ратники решили прекратить бой за обоз и предприняли попытку прорыва назад. Это была их роковая ошибка. Они налетели на группу прикрытия тыла банды, одновременно подставили спины основным силам Меченого. Исход схватки был предрешен.

Разбойники били ратников шестоперами. Они помнили наказ вожака насчет того, чтобы крови было как можно меньше. Нескольких дружинников бандиты взяли живьем.

Пурьяк крикнул помощнику:

– Короба в телеге! Там еще и сума должна быть. Заберите все это и тащите в лес, на наш остров.

Разбойники сняли с телеги четыре короба, взяли суму и поволокли все это в стан.

Тут же из-за рощи показались телеги, с которых стекала кровь. На всех возах рядом с рулонами холста лежали изуродованные трупы мужиков из Дубино. Кривой помнил наказ вожака и действовал в полном соответствии с ним.

Телеги торгового обоза разбойники бросили у леса, трупы швырнули в болото. Убитых, раненых и пленных ратников царского отряда они отправили туда же прямо в доспехах, забрав лишь оружие и коней. Не прошло и часу, как с торговым обозом и царской дружиной было покончено. Банда хитрыми тропами ушла в Черный лес.

К Пурьяку подъехал Брыло и сказал:

– Вот и все, Козьма. Ты и сам видел, что дело прошло по твоей задумке.

– Видел. Хорошо сработали. Короба и суму забери к себе в землянку. Никого к ним не подпускай до моего особого указания. Ни единого человека, Игнат!

– А коли народ станет спрашивать, что в коробах?

– Скажешь, добыча, которую я, как обычно, передам купцам на продажу.

– Понял.

– Ладно, я на починок. Встретимся.

– Удачи, Козьма.

– Тебе того же, Игнат.

Брыло ушел в лес.

Пурьяк обходным путем, сделав большой крюк, приехал на починок. И тут же всю округу накрыл ливень. Прорвало-таки тучи. Василий едва успел до начала ненастья поставить коней в стойло. Пурьяк зашел в дом и сел на скамью, сильно уставший, но довольный.

Подошла жена и спросила:

– У тебя все в порядке, Козьма?

– Да, Любава.

– Нагреть воды, чтобы ты обмылся, или баньку растопить?

– Принеси-ка мне лучше вина хлебного полную чарку да грибочков соленых, опят.

– Ты же никогда днем не пил, Козьма.

– А сегодня выпью. Праздник у меня.

– У тебя праздник, а у меня?

– И у тебя, и у всех нас. Потом баньку. Хотя нет. Придется без нее обойтись. Заказ выполнять надо. Знала бы ты, Любава, как осточертели мне эти гробы!

– Так не делай их больше. Мы и так без них проживем.

– Проживем, конечно. Да только вот у людей сразу вопрос возникнет. Мол, на какие шиши?

– Твоя правда.

– Ты сделай, что я просил.

– Сейчас.

В дом зашел сын и спросил:

– Отец, мы нынче работать будем?

– А как же, Васька? Без работы мы с голоду подохнем. – Он зашелся в нервном заливистом смехе, от которого у молодого парня мурашки пошли по телу.

Тут пришла жена с подносом. Козьма взял с него чарку с водкой, выпил ее в несколько глотков и принялся за соленые грибы. Он щепотью брал отборные, один к одному мелкие опята и кидал их в рот.

Перекусив, Козьма поднялся и сказал сыну:

– Идем в мастерскую, Васька!

Там Пурьяк спокойно, как ни в чем не бывало принялся мастерить очередной гроб.

А дождь все лил. Через полчаса он немного ослабел, но его вполне хватило на то, чтобы смыть все следы разгрома царской дружины.

Боярин Воронов выслал своего доверенного холопа Лавра Кубаря к роще. Вскоре тот вернулся и поведал своему господину о жуткой беде, приключившейся там.

Он тут же выехал к месту бойни, остался весьма доволен тем, что увидел, и погнал коня в город. Боярин пролетел Васильевские ворота, подскочил к дворцу.

Стража перегородила ему дорогу.

– Мне нужен князь Микулинский. Новость срочная и печальная, – заявил он.

Стражники доложили об этом князю Дмитрию Ивановичу и получили приказ пропустить Воронова во дворец.

Микулинский готовился ехать на отпевание наместника Вербежа, вышел в гостевую залу и сказал:

– Приветствую тебя, Всеволод Михайлович! Какую печальную новость ты мне принес? Неужто еще кто-то из купцов или бояр помер странной смертью?

– Хуже того, князь. Когда царский отряд пошел на Москву, я послал туда же свой небольшой торговый обоз, всего три телеги. Холст решил продать. До того опасался пускать. Меченый мог разграбить. Посему подобрал время и под прикрытием…

Князь прервал боярина:

– Это мне безразлично. Послал, а дальше-то что?

– Грамоту для стражи московской старшему дать забыл. Опомнился, послал гонца, Лавра Кубаря. Тот вернулся быстро, бледный как смерть. Сказал мне, что разбойники разграбили обоз наш у Гиблой рощи. Всех перебили, товар и коней скорее всего в лес утащили, телеги бросили. Холопов в полон взяли либо утопили в болоте. А ведь в то же самое время между рощей и лесом шел царский обоз. Я сам сейчас осмотрел то место. Свидетельств нападения на мой обоз много. Это несмотря на дождь. Дружина Кузнеца в это самое время должна была тоже находиться у рощи, только ближе к лесу.

Князь занервничал, но сумел сдержать себя в руках и заявил:

– А может, она ушла вперед? Разбойники Меченого не посмели бы напасть на нее. Они пропустили царскую дружину и набросились на твой обоз.

– Если Меченый заранее знал о моем обозе, то ему наверняка было известно и то, что ничего ценного в нем нет. Чует мое сердце, князь, беда большая случилась. Меченый решился-таки напасть на царский отряд. Всеобщая уверенность в том, что он не сделает этого, только подзадорила разбойника. В дерзости ему равных нет.

– Но тогда остались бы следы боя. Ведь дружинники – не твои холопы. Они дали бы достойный отпор мужикам из шайки. А ты говоришь, что никаких следов нет.