Текст книги "Группа специального назначения"

Члены группы сидели на кушетках, готовые к серьезному разговору. Малютин исподлобья разглядывал присутствующих. Первый секретарь был умным мужиком, не любил впустую тратить слова, все понимал и полностью владел ситуацией. Кто перед ним, он тоже знал. Но мысли человека на лбу не написаны. Что он думал о присутствующих? Матерые враги народа? Оступились, дали слабину, пошли на поводу у зачинщиков фашистского заговора и теперь получили шанс искупить свою вину? Невиновные, попавшие под молох, те самые щепки после рубки леса?

Видимо, так и думал. Глупца «смотрящим» за опасным районом товарищ Берия не поставит. Малютин немного поколебался, открыл выдвижной ящик и вынул тонкую стопку серых книжек. Перетасовал их, как колоду карт, бросил на стол.

– Подходите по одному, товарищи, забирайте. Прежние документы уничтожьте в обязательном порядке, они не соответствуют новым. Это подлинные удостоверения, с фотографиями и всеми печатями. Прибыли авиапочтой. Вы – сотрудники городского комитета ВКП(б), помощники по особым поручениям вашего покорного слуги, о чем имеется особая бумага, вложенная в каждый документ. Документы, повторяю, подлинные, но под проверки все-таки советую не попадаться. Есть вопросы, товарищ Шелестов?

– Да, один назрел, Павел Егорович. – Максим недоуменно покрутил удостоверение, в котором красовалась его фотография пятилетней давности, изъятая из старого личного дела. – Слишком быстро смастерили, простите… Когда успели?

– Их заказали неделю назад, – сухо отозвался Малютин. – Еще есть вопросы?

Оставалось только додумывать. Неделю назад все присутствующие сидели по тюрьмам и не подозревали, что их судьба сделает такой зигзаг. Выходит, устроители акции уже тогда все решили и начали действовать, зная, что не ошибутся? Получается, знали про имитацию расстрела. Или сами же ее санкционировали – посмотреть, что получится. Это было занятно. Возникало ощущение, что группа офицеров оказалась в руках умелых кукловодов.

– Запомните телефонный номер. – Малютин продиктовал цифры. – Это мой телефон на случай, если потребуется помощь или нужно будет решить рабочий вопрос. Вам всегда ответят. Это могу быть я, Екатерина, Алексей Тимашук или офицеры НКВД, которые будут дежурить здесь с завтрашнего дня. Это старшие лейтенанты НКВД Цветков и Малашенко – люди в моем подчинении, формально приписанные к областному управлению. Они имеют полномочия получать от моего имени все необходимые сведения. Позднее я вам их представлю. Люди исполнительные, преданные, но нужными способностями, увы, не обладают. Мне о своей работе можете не докладывать, у вас свое начальство, а я, как говорится, бог в помощь… – Сухие губы секретаря горкома исказила улыбка. – Своих дел невпроворот. Как вести работу, вы имеете представление. Получите машину и две канистры с бензином – это более чем достаточно. Машина «ГАЗ-61», новая, фаэтон, доставили две штуки с Горьковского завода, одну выделяю вам, надеюсь, не разобьете. Автомобиль надежный, неприхотливый, хорош на бездорожье. Полного бака хватит на 350 километров. Теперь по обстановке. – Малютин вынул из ящика топографическую карту небольшого масштаба, расстелил на столе. – Вы, конечно, в курсе, но давайте взглянем еще раз. Район маленький, расстояние от города до границы очень небольшое. Западный форпост – крепость, возведенная русской армией еще в XIX веке. От западных предместий до крепости – рукой подать. В крепости дислоцирован гарнизон под командованием полковника Гавриловского – часть порядка тысячи человек. Там есть орудия, минометы, но не много. Тяжелое вооружение туда не завозили, чтобы не провоцировать немцев, у которых везде глаза и уши… – Малютин брезгливо поморщился. – Из крепости бойцы фактически не выходят, несут внутреннее дежурство, проводят обычные занятия. Граница на Буге в районе крепости прикрывается двумя заставами, это меньше ста штыков – негусто. Особенно учитывая участившиеся провокации. Доходит до того, что немцы над пограничниками просто издеваются, унижают, а те не могут ничего ответить, чтобы не давать повода. С нарушителями усиленно борются – ловят, наказывают…

– Позвольте перебить, Павел Егорович, – решился Максим. – Мы отстали, так сказать, в развитии, вы понимаете, с чем это связано, и не владеем общей картиной. Вы считаете, немцы нападут? Какая вероятность подобного развития событий? Это возможно, это вероятно или это неизбежно? Как это будет выглядеть? Небольшой локальный конфликт или нечто большее?

– Это неизбежно, товарищи офицеры, – вздохнул Малютин. – Не сочтите за нагнетание паники. Какая к черту паника? Холодный расчет и анализ. На всем протяжении западной границы, от Балтийского до Черного морей, над нами нависла огромная армия. Она полностью обеспечена – горючим, вооружением, боеприпасами, продуктами. Там не только немцы, но и все их союзники – румыны, венгры, итальянцы. Частями командуют опытные офицеры и генералы. Войска продолжают поступать – по автомобильным и железным дорогам. Их снимают из Франции, Бельгии, перебрасывают к границам Советского Союза. Резонный вопрос: зачем? Побряцать оружием и уйти? Процедура весьма затратная. Агентура активизировалась, проникают диверсанты, пакостят на дорогах, устраивают поджоги на складах ГСМ. Работает абвер. Когда начнется, мы не знаем. Завтра, через месяц. Но явно не к осени – зачем немцам наши холода и распутица? И война, товарищи, будет такая, что мало не покажется. А наши войска отведены от границы, вся авиация на дальних аэродромах. Стрелковая дивизия комдива Драгунского дислоцирована восточнее города, у них некомплект во всем – в людях, в боеприпасах. Коммуникации растянуты…

– А как же Пакт о ненападении?

– Да подотрутся они этим пактом, – фыркнул Малютин. – И подписали они его, чтобы сил накопить и нашу бдительность усыпить. Придумают предлог, как было в Польше, а то и вовсе без предлога… Ладно, давайте к нашим баранам. Точно бараны, хотя о мертвых и нельзя плохо… – Малютин сокрушенно поцокал языком. – Капитан Берзин со своей группой изначально допустили ошибку – они засветились. Вот здесь они погибли. – Палец секретаря ткнул в точку на Бугове севернее города. – Заманили их в ловушку, видно, скормили дезинформацию, что важная птица полетит через границу, а хутор – вроде перевалочного пункта. Наши обрадовались, рванули туда всем составом, никого не известили, хотя должны были поставить в известность руководство городского НКВД. Их там всех и изрешетили. Рыбаки на Бугове стрельбу услышали, сообщили пограничникам. Пока по инстанции доложили, уже утро началось. А на хутор и вовсе к полудню добрались. Там такое месиво… Криминалисты работали, но толком ничего не выяснили.

– Берзин знал про «крота»? – прямо спросил Шелестов.

– Нет, ни в коем случае, – покачал головой Малютин. – Группа из областного управления прибыла в район для активизации борьбы с вражеской агентурой в связке с местными товарищами. Может, у Берзина и были ЦУ от своего начальства, но об этом неизвестно. Наличие немецкой агентуры – факт общеизвестный, и то, что враг проник в наши структуры, – тоже не секрет. Но то, что в штабе дивизии действует вражеский агент, что идет полномасштабная утечка информации военного характера, – об этом Берзин не знал. Но потянул за ниточку, сам не понял, что откопал, вот и избавились от него. А свои действия с городскими структурами он не координировал – грубая ошибка и тех и других.

– «Крот» может находиться в крепости?

– Не думаю, – покачал головой Малютин. – Крепость фактически не имеет значения, не XIX, знаете ли, век. Ее легко разбомбить, сровнять с землей. Оставить гарнизон в окружении, а самим пойти дальше. Там отдельный полк и никаких секретов. «Крот» – он где-то выше. Список подозреваемых давно имеется, но нахрапом действовать нельзя, агент ляжет на дно. Иначе надо действовать…

– На хуторе ничего не трогали?

– Потоптались, не без этого, – пожал плечами Малютин. – Трупы увезли, остальное оставили. Шесть дней назад это было. Охрану выставить не можем, сами понимаете…

– И больше никаких мер не предпринимали?

– Ну почему же. Формально уголовный розыск занимается расследованием. Но я не слышал, чтобы кто-то повторно ездил на хутор. Через день после случившегося областное управление дало санкцию на арест Кострова Николая Артемьевича – начальника Особого отдела городского управления госбезопасности. Инкриминируют халатное отношение к работе и возможное пособничество вражеской агентуре. До особого распоряжения он содержится в городском следственном изоляторе. Насколько я знаю, пару раз подвергался допросам.

– Считаете его врагом?

– Да какой он враг, – скрипнул зубами Малютин. – Я знаю Николая Артемьевича, общались, выпивали, наши жены знакомство водят. Напортачил он, конечно, не проявил должной бдительности и умения. Но раз арестовали, вступаться не могу, не в той весовой категории. Да и время нынче трудное.

«Предвоенное», – подумал Максим, покосившись на своих товарищей. Все трое дружно молчали, перевалив тяжесть разговора на плечи старшего группы. Насчет «весовой категории» Павел Егорович явно поскромничал.

– Сам хочу с ним поговорить, – неохотно выдавил Малютин. – После ареста ни разу не виделись. Позвоню к вечеру, пусть доставят на дачу. Подвалы приспособлены, не сбежит. Не смотрите так удивленно, товарищи офицеры, я все же не последний человек в этом городе… – Малютин закончил фразу приглушенным ругательством, из чего следовало, что человек он, может, и не последний, но все равно – не бог.

– Я могу при этом присутствовать?

– Не вижу причин для отказа, – пожал плечами секретарь. – Вы мой помощник. Но ведите себя скромно, не проявляйте инициативы. К тому же, боюсь, Николай Артемьевич никогда уже не выйдет на свободу… – Малютин вздохнул как-то даже преувеличенно сокрушенно. В этом он был прав. Попасть за решетку – легко. Выйти – фактически невозможно, пусть ты даже самый честный и лояльный человек.

– Позвольте вопрос не по теме, Павел Егорович? – спросил Максим.

– Пожалуйста, Максим Андреевич.

– Вы хорошо знакомы с товарищем Берией?

– Да, неплохо, – согласился Малютин. Его глаза при этом сузились и как-то почернели, – во всяком случае, он мне доверяет.

Хорошо, что не сорвалось: а вы ему?

– Я в конце тридцатых служил в Закавказье, был бригадным комиссаром расквартированной там дивизии. Познакомились с Лаврентием Павловичем летом 1937-го – он тогда возглавлял тбилисский горком, подбирал верных людей. Шли собрания партхозактива, он выступал перед армейскими политработниками, навестил нашу дивизию… Много с тех пор воды утекло. Я подал рапорт о переводе из армейских структур, пересел в кресло партийного работника – товарищ Берия, чего душой кривить, тому посодействовал. Работал в Кутаиси, потом в ростовском горкоме, после 1939-го переведен на Западную Украину, потом в Белоруссию… Ладно, будем считать, что кабинетную работу закончили. – Малютин хлопнул по коленям и поднялся. – Сколько времени вам нужно на отдых?

– Нисколько.

– Отлично. – Малютин посмотрел на часы. – Ладно, полтора часа до собрания еще есть, все равно надо в крепость заехать… Проведем генеральную репетицию оркестра, Максим Андреевич? Организую вам экскурсию по району. Сядете за руль – изображайте моего водителя. Не забывайте, что вы штатский человек.

Глава пятая

Руки отвыкли от баранки, но он справлялся. Четырехдверный фаэтон грязно-зеленого цвета выехал за ворота и повернул налево. У шлагбаума пришлось притормозить. Остановка была короткой. Позади остался поселок, машина катила к шоссе. «ГАЗ-61» обладал строптивым норовом, руль проворачивался с усилием, но ямы и лужи машина брала легко.

– Привыкайте, – покосился Малютин, – у вас такая же будет. Впрочем, о чем я? Это она и есть.

У выезда на шоссе пришлось остановиться – впереди пылила колонна грузовиков. Сзади к фаэтону приклеился «ГАЗ-4» с тентом. В нем ехали три сотрудника охраны и люди группы Шелестова.

– По должности положено, – проворчал Малютин, уловив его взгляд. – Охраняют от вражеских происков. Ерунда все это, – махнул он рукой, – захотят убить – и взвод автоматчиков не спасет. Ладно, пусть едут, раз положено… Запоминайте, Максим Андреевич, это на всякий случай. Перед нами остановка, здесь ходят 5-й и 4-й городские автобусы. Всякое может случиться, вдруг машины под рукой не окажется. Не всегда уместно корочками светить. Переезжайте шоссе, не стесняйтесь, – и в город по Кобринской улице. Так быстрее до границы доберемся. Теперь сворачивайте на Полесскую, потом по Фрунзе, на запад… У вас неплохо выходит. Может, и впрямь моим водителем поработаете? – У первого секретаря поднялось настроение, он откинулся на спинку сиденья, начал насвистывать.

День был теплый, сияло солнышко. И город, по которому они ехали, был вымыт, убран, подкрашен – производил приятное впечатление. К центру здания становились выше, массивнее, обрастали архитектурными элементами. В этих кварталах промышленные предприятия отсутствовали, здесь зеленели деревья, простирались парковые зоны.

Близость границы все же чувствовалась – по количеству патрулей и милиции на улицах. Рослый боец ощупывал парня с пролетарской внешностью. Тот покорно стоял, раскинув в стороны руки, смотрел в небо. Второй патрульный, отступив на пару шагов, поглаживал затвор карабина – на всякий пожарный случай.

– Вот в этом доме моя городская ведомственная квартира, – кивнул Малютин на проплывающую серую глыбу. – Но я предпочитаю обретаться за городом. И Анастасии Львовне там легче дышится. У нее астма, порой до приступов доходит, в панику впадает. Хорошо, что доктор живет в соседнем доме – всегда прибежит, если укол надо сделать. Или его жена с дочкой помогут, если самого нет, – у них тоже медицинское образование. А вот в этом доме Костров проживает Николай Артемьевич… – Малютин опомнился: – Вернее, проживал, пока не переселился в изолятор. Инга Александровна – супруга его – одна сидит в пустой квартире. И детей-то им бог не дал…

– Жену не арестовали? – уточнил Максим.

– Так жену не за что, – сделал неопределенный жест Малютин. – Если халатность со стороны Кострова, тогда точно не за что. Если докажут, что враг – тогда всякие варианты возможны. Жалко ее, хорошая женщина. Да и Анастасия расстроилась, когда узнала про Николая. Еще раз спешу напомнить, Максим Андреевич, держитесь подальше от штаба дивизии, что расположен в Соснах, – сменил тему Малютин. – Там работают изощренные враги, они сразу почуют неладное. Список офицеров, от которых что-то зависит, мы можем предоставить, но что вам с того?

– Это может быть человек, связанный с другим ведомством?

– Их люди могут быть связаны с любыми ведомствами. Но «крот» в дивизии у них есть точно. Он самый опасный, поскольку владеет информацией по широкому кругу вопросов. Есть приказ с самого верха: не подавать вида, что мы знаем про него. Шеф у «крота» – Вильгельм Вайсман, координаты этой фигуры разведка за бугром уже прорабатывает. Пока информации по Вайсману нет. Когда появится, неизвестно. Используйте время с пользой, но постарайтесь не навредить. Без достоверной информации за кордон – ни шагу. Это даже не авантюра, а преступная безответственность. Кстати, обратите внимание, подъезжаем к главной площади. В сентябре 1939-го здесь проходил совместный парад Германии и СССР по случаю передачи города Советскому Союзу.

Площадь была небольшой, да и парад, как помнилось, был – одно название. Прошли солдаты под трибуной, сказали генералы пару приветственных речей, на том и расстались, пока еще довольные друг другом. Межправительственное соглашение между Германией и СССР заключили 23 августа 1939 года. Обязались воздерживаться от нападения друг на друга, разделили шкуру неубитого пока медведя. Секретный протокол предусматривал включение Латвии, Эстонии, Финляндии, восточной Польши, Бессарабии – в зону интересов СССР. Запад Польши и Литва отходили к Германии. В Советском Союзе искренне радовались: наконец-то закончился период натянутых отношений между странами! Теперь Германия – практически наш друг! И все же было в этом совместном параде что-то неестественное, неуместное, даже стыдное. Минула всего неделя после подписания пакта, и Германия вторглась в Польшу, прошла ее практически всю, играючи преодолевая сопротивление потешной польской армии. Вышла к здешней крепости, взяла ее с небольшими разрушениями. Поляки отступали после первых же столкновений. Их брали в плен тысячами. СССР среагировал только через две недели, ввел войска в Западную Украину и Западную Белоруссию. Деморализованные польские военные теперь сдавались Красной армии. Поляков интернировали, отправляли в лагеря. Германия соблюла принятые на себя обязательства – к прибытию советских войск освободила город, по поводу чего и состоялся парад. А через несколько дней – подписание договора о дружбе и границе. Казалось бы, такая важная, а главное, бескровная победа…

Машины выезжали из города. Потянулись предместья. Показалась речка, слева – еще одна, между ними вырисовывались массивные постройки из красного камня с приземистыми башнями и зубчатыми стенами.

– Слева Мазовец – речушка местная, – показал Малютин. – Втекает в крепость и разделяется на два рукава. Обе протоки впадают в Буг. Пространство между ними – это Цитадель, наиболее укрепленная часть крепости. Там форты, опорные пункты, оборонительные казармы с артиллерийскими погребами. Цитадель окружают три укрепления – Ковылянская фортификация, Троепольская и Вольская. В каждой – по батальону пехоты. Еще рота – в Цитадели. Крепость изначально была наша, российская, но в 1921 году отошла к Польше. Немцы ее в 1939-м чуть ли не с ходу взяли – для них война с Польшей вообще была сплошным удовольствием… Заедем на десять минут в Троепольское укрепление, хочу поговорить с полковником Гавриловским.

Бастионы и равелины опоясывали крепость по периметру. Дорога петляла вдоль берега, повторяя изгибы Мазовца. Плакучие ивы красиво полоскались в воде. Даже с востока крепость смотрелась внушительно. Мощная каменно-кирпичная кладка, бойницы, артиллерийские амбразуры. У восточных ворот Троепольского укрепления стоял шлагбаум, охраняемый красноармейцами.

Молодой сержант козырнул Малютину – первого секретаря горкома знали все. Цепкий взгляд задержался на Шелестове. Но проверять документы у незнакомого водителя постовой не стал, махнул рукой, чтобы подняли шлагбаум.

Внутреннее пространство фортификации представляло обширный пустырь. Вспомогательные и подсобные постройки, несколько орудий, военные грузовики. Здесь было людно. Работала автомастерская. Небольшое подразделение направлялось в столовую. В стенах колоннады, вереницы арочных проемов – там были казематы с казармами и арсеналами.

– Давай направо, Максим Андреевич, – распорядился Малютин. – Остановись за грузовиками. Там проход в Цитадель, в штаб гарнизона. Покури минут десять, осмотрись.

Малютин покинул машину, заспешил к арочному проему. С ним почтительно здоровались военные, кто-то отдавал честь. Шелестов выключил двигатель, выбрался из-за баранки. День был тихий, солнышко радовало теплыми лучами. Он вынул папиросу из пачки «Казбека», закурил, прислонившись к капоту. Машина сопровождения тоже встала, выходили покурить сотрудники НКВД, члены группы. Максим изобразил глазами: ко мне не подходить. Те поняли, встали неподалеку кружком, задымили.

В западной части фортификации располагались казармы, там же – санчасть с красным крестом. На лавочке сидел боец с загипсованной ногой, маялся от безделья. В юго-западном углу за бетонными блоками прогуливались часовые, висели предупредительные знаки – там, в недрах катакомб, располагался арсенал.

В северной части фортификации виднелось что-то странное. Нависали массивные башни, крепостные стены выдавались наружу и представляли собой мрачное здание. Зона перед входом огорожена, перед ней никого, за исключением черной «эмки» и потрепанной полуторки. За барьером ходили часовые. Все окна и даже мелкие бойницы забраны решетками. «Гауптвахта?» – предположил Максим. Но как-то солидно для рядовой воинской гауптвахты.

Мимо прошел военный со шпалами подполковника. Максим машинально дернулся, чтобы отдать честь, но вовремя опомнился. Он не военный, черт возьми, он штатское лицо, водитель секретаря горкома! Покосившись на своих ребят, он заметил у них то же самое. Служба прочно пропитала людей, никакими тюрьмами не выведешь. Осмотрительнее надо быть…

Часовые на входе посторонились – красноармейцы с нашивками сержантов вывели из здания бородатого мужчину в штатском. Одежда на нем истрепалась, висела мешком, под глазом красовался внушительный «фонарь». Он щурился, с трудом волочил ноги. Его стащили с крыльца, повели к «эмке». Процессию сопровождал франтоватый капитан ГБ в горящих на солнце сапогах. Он исподлобья смотрел по сторонам, кусал губы. Сержанты подвели мужчину к машине, стали заталкивать на заднее сиденье. Тот не сопротивлялся, но ему не хватало подвижности – он словно не понимал, чего от него хотят. Сержанты нервничали, но на людях вели себя сдержанно, рук не распускали. Капитан ГБ стоял поодаль, насмешливо глядя на своих подчиненных.

– Вот и я, – возвестил Малютин, возникая откуда-то сбоку. – Безобразие, Гавриловский с утра убыл в Сосны и еще не возвращался. Поехали, не сидеть же тут, пока рак на горе свистнет…

– Что там, Пал Егорович? – кивнул Максим на странное сооружение.

– А, это… – Малютин не ответил. К ним с улыбкой направлялся тот самый капитан. Первый секретарь двинулся навстречу, протягивая руку. Они стали в нескольких метрах, завели беседу. Максим поймал на себе беглый взгляд капитана ГБ, отвернулся с равнодушным видом, зевнул в кулак. Новая роль давалась непросто.

Он не слышал, о чем они говорят. Капитан показывал на свою машину – там уже завершился процесс «погрузки», Малютин понятливо кивал. Потом они пожали друг другу руки и разошлись. Капитан поспешил к «эмке», забрался на переднее пассажирское сиденье. Из выхлопной трубы вырвался смрадный дымок, автомобиль, разгоняясь, покатил к воротам.

– Папиросу, – попросил Малютин. – Не уследил, свои кончились… Ага, спасибо. – Он затянулся в полную силу легких, окутал себя дымом. – Здесь тюрьма. Испокон веков она была в Троепольском укреплении и еще хрен знает сколько здесь будет. Небольшая, но надежная и хорошо охраняемая. Никто еще не сбегал. Польские власти в ней своих политических держали. Особо важная тюрьма, понимаешь? Мы тоже не лыком шиты, разве позволим пустовать такой красоте? С осени 1939-го сюда свозили пленных польских офицеров, местных белорусских националистов – ярых противников советской власти. Не сказать, что кутузка набита под завязку, свободных мест хватает, но народа в ней сидит предостаточно. Многие под следствием, другие в разработке, кого-то уже завербовали…

– Вы знаете этого капитана?

– Да, Пургин, начальник Особого отдела 23-й стрелковой дивизии. Толковый малый. Не без перегибов, но дело свое знает. Пару раз встречались. Оборвыш, которого они забрали, подполковник польской армии Квасневский. Его сокамерники сдали. Полтора года косил под поручика – скромняга такой. Хорошо, нашлись люди, которые его знали. А служил он, между прочим, в департаменте разведки – не где-нибудь в окопах землю носом рыл. Царский подарок товарищу Пургину.

– Он в списке?

– Кто? – не понял Малютин.

– Пургин.

Секретарь не сразу понял, о чем речь. Махнул рукой.

– Да ну, о чем ты говоришь, Максим Андреевич, это уж чересчур. У Пургина хорошая репутация, много лет в армейских органах. Давай за руль, фантазер. – Малютин выбросил окурок, стал втискиваться в машину. – Проедем вдоль границы, проведем инспекцию, так сказать…

Буг протекал фактически под стенами Вольского и Ковылянского укреплений. Узкая грунтовка тянулась вдоль зарослей тальника. Слева плескалась река метров сто шириной. Местами она появлялась во всей красе, местами вдруг пропадала за зарослями молодых ив. Справа осталась застава – заборы с красными звездами, часовые.

Машины покоряли неровности дороги, несколько раз приходилось буксовать. Берега здесь были обрывистые, но иногда обрывы сглаживались, образуя намывные пляжи. Мелькали косогоры, заросшие пушистой травой.

– Удивляешься, Максим Андреевич? – поглядывал на него Малютин. – Вижу, что удивляешься. Такая пастораль, прям буколика с картинки, а этот упертый лис талдычит о какой-то войне… А немцы, между прочим, активно доставляют в береговую зону средства переправы – надувные лодки, элементы понтонных мостов. Все это прячется, напоказ не выставляется. Что мы видим на том берегу? Идиллия, согласись. Рыбки плещутся, птички поют. А за кустами в низинах – военная техника, палаточные лагеря, склады со всем необходимым для вторжения…

Колонну остановил пограничный наряд – бойцы в зеленых фуражках с укороченными карабинами. С сомнением смотрела, но не бросалась до поры служебная овчарка – умнейшее животное. Допуск в пограничную зону у первого секретаря имелся (да и у остальных в документах красовался соответствующий штамп). Пограничники отдали честь, посоветовали проявлять осторожность.

Остановились на очередном косогоре. Вид с него открывался прямо живописный. Повсюду зелень, вода мелодично журчала на перекатах. Портили пейзаж люди в серой мышиной форме на противоположном берегу. Они блуждали между глиняных глыб, доносилась немецкая речь. Солдаты смеялись. Трое или четверо купались у берега. Один плыл вразмашку, нырнул, задрав ноги. Получилось криво, сослуживцы засмеялись.

Впервые Максим увидел вживую немецких солдат. Явно не пограничники – строевики из вермахта. Воротники расстегнуты, молодые, белобрысые, на ремнях каски и патронташи, за спинами карабины «маузер». Один из немцев заметил людей на противоположном берегу – что-то резко бросил своим. Все повернулись – даже купальщики. «Самое время поприветствовать друзей из соседнего государства, – мелькнула смешная мысль. – Гутен таг, камараде, и все такое. Пару лет назад именно так бы и сделали. Но все изменилось».

Солдат скинул с плеча карабин, манерно приставил приклад к пузу, стал шутливо изображать выстрелы: «Паф! Паф!» Остальные ржали как кони. Другой продемонстрировал неприличный жест. Соблазн ответить был велик. Но наши не шевелились, угрюмо смотрели из машины. Сопровождающие тоже помалкивали. Немцы перестали глумиться, купальщики вылезли из воды, собрали одежду, и вся компания скрылась в кустах.

– А ведь могли и боевым шмальнуть, – проворчал Малютин. – Всякие бывали инциденты. Видать, разглядели, что мы не в форме. Тьфу, какие же варвары… Ладно, Максим Андреевич, пора возвращаться. В пяти верстах отсюда, если на север, хутор Гремячий, где погибла группа Берзина. Он обозначен на крупномасштабной карте. Место для переправы, если придется идти на ту сторону, рекомендую присмотреть еще севернее. Там вереница излучин, перепад глубин, много растительности. Солдаты вермахта там не появляются, только пограничные патрули. Стационарные посты отсутствуют. На сопредельной территории – польский городок Кущице. Я мог бы найти надежного человека из местных, знающего район, но не уверен, что это целесообразно.

– Не стоит, – согласился Максим. – Справимся сами, начнем уже завтра, скажем, под видом рыбаков… У вас найдутся снасти?

– Может, вам еще и улов обеспечить? – усмехнулся Малютин. – Ладно, рассмотрим этот вопрос. Разворачивайся, Максим Андреевич, давай выгребать отсюда…

Автоматная очередь прогремела, когда до заставы оставалось метров двести. Как раз проезжали просвет между дебрями ивняка. Стреляли с другого берега. Кучка пуль перекопала грунт перед колесами, пыль взметнулась столбом. Максим резко ударил по тормозам:

– Пригнитесь, Пал Егорович!

Еще одна очередь. Теперь уже пули свистели над головой. Малютин сполз с сиденья, начал яростно ругаться. Хрустнул рычаг передач, Максим собрался проскочить опасный участок. Но стрелки издевались – пули взбивали землю прямо под колесами.

Баранку влево – фаэтон съехал в кювет, накренился. Максим схватил за рукав ворчащего секретаря горкома. Тот опомнился, выдернул руку, сам, отдуваясь, начал выбираться из машины. Они скатились в канаву под треск хвороста, распластались на земле. Вторая машина чуть не протаранила первую, водитель успел остановиться, но тоже съехал в кювет. Народ высыпался в канаву как горох.

– Павел Егорович, с вами все в порядке? – кричали охранники.

– В порядке, в порядке, – огрызался Малютин. – Эй, архаровцы, не вздумайте стрелять! Нас же провоцируют!

Это не было похоже на провокацию – пули могли и зацепить. Малютин продолжал оглашать пространство нелитературными оборотами – безобразие, чуть первого секретаря не подстрелили!

– Вот же суки, вконец обнаглели… – негодовал он. – Чуют свою безнаказанность, знают, что не ответим… А протест начнем выражать, сделают круглые глаза – мол, мы ничего не знаем, мы строго придерживаемся соглашений, мир, дружба, вы сами затеяли эту провокацию, чтобы скомпрометировать мирную немецкую армию.

Бойцы рассыпались по канаве, приготовили оружие. Неподалеку лежал Сосновский, злобно пыхтел, норовил приподняться и обиженно поглядывал на командира группы.

– И что мы смотрим, как слон на посудную лавку? – разозлился Шелестов. – Еще не научены горьким опытом?

– Ага, еще не научены, – согласился Буторин. – Откуда ему взяться, этому горькому опыту-то?

– У нас по другой части горький опыт, – вставил Коган.

Сосновский стал нервно хихикать – приключение, черт возьми. Выдержку не потеряли и то ладно. Шелестов медленно приподнялся. Потом передумал, водрузил кепку на подвернувшуюся под руку ветку, выставил вверх.

– Ага, там такие идиоты, – прокомментировал Сосновский.

– Разговорчики, – буркнул Максим. – Так, Павел Егорович, рисковать своими буйными головами мы не будем. Всей компанией ползите по канаве метров тридцать, пока вас не прикроет ивняк на берегу. Да головы не поднимайте, к земле прижимайтесь. Согласитесь, лучше чуток поползать, чем заказывать поминки?

– Послушай, Максим Андреевич… – закряхтел Малютин, – ты чего тут раскомандовался?

– Ситуация требует, – не смутился Шелестов. – Вы командуйте своим горкомом, городом, чем угодно, а сейчас уж позвольте мне распоряжаться. Пусть останется водитель второй машины и делает, как я.

Они ползли по канаве, вовсю крыли презренную Германию. У Сосновского проснулось чувство юмора, вспомнил про гусеницу-сороконожку.

Максим вскарабкался на водительское сиденье, при этом сгибался в три погибели, чтобы голова не торчала над бортом. Краем глаза удостоверился, что плечистый паренек во второй машине копирует его действия. Машина рывками пошла задним ходом на дорогу. Баранку вправо, и она, как ошпаренная, ринулась вперед.