Текст книги "Рейд ценою в жизнь"

По дороге шел бронетранспортер, заляпанный грязью, потом в обратном направлении – пара мотоциклов с колясками. Члены экипажа носили элегантные прорезиненные плащи, отливающие матовым блеском. Шум затих, дорога в оба конца выглядела пустой. Полный обзор закрывали какие-то курганы на западе, но это было далеко. Шубин махнул рукой: пошли!

Ей-богу, они бы успели! Перебежать дорогу малой группой и раствориться в лесу – дело даже не одной минуты! Рванули всей кучкой – зачем время терять? Хольцман вдруг решил покочевряжиться, сообразил про точку невозврата. Он замычал, путаясь под ногами. Обозлившийся Вожаков схватил его за шиворот и отвесил воспитательный пинок. Но немного перестарался – вместо того, чтобы полететь через дорогу, Хольцман запнулся и рухнул в пыль. Брызнула кровь из разбитого носа. Подбежали Бурмин и Герасимов, схватили пленного под мышки, поволокли на другую сторону.

Майор сопротивлялся, Бурмин в бешенстве отвешивал немцу затрещины. Пленному предусмотрительно заткнули рот, руки были связаны. Определенной степенью свободы герр Хольцман обладал, чем и не преминул воспользоваться. В итоге Бурмин сам споткнулся, и оба они скатились в кювет. С ситуацией справились, Мостовой и Багдыров уже вбежали в лес.

– Вот сука вероломная, сейчас я ему устрою… – шипел Бурмин, поднимая за шиворот майора. Затрещал воротник, оторвались петлицы. – Он у меня сейчас попляшет, будет знать, почем фунт лиха…

– Будет тебе, Саня, – отдуваясь, посмеивался Герасимов, – нормальная реакция организма. Сам бы как себя вел на его месте?

– Шутишь? – кипел Бурмин. – С какого перепоя я бы оказался на его месте?

Пленного погнали в черный просвет между деревьями. В этот момент дорогу за спиной осветили фары! Грузовая машина вырвалась из-за кургана, быстро приближаясь. Но все равно бы успели! Трое уже были в лесу. Толкали в спину Хольцмана. Шубин шел последним.

В этот момент благоразумие отказало майору. Последняя надежда никогда не умирает! Он ухитрился выдавить из горла кляп и исторг душераздирающий рев! Отшатнулся оглушенный Бурмин. Туловище Хольцмана изобразило изгиб. Видно, накопились силы в тренированном теле! Он вырвался, бросился назад, оттолкнул плечом замешкавшегося Шлыкова, протаранил Шубина. Опомниться не успели.

Глеб сгруппировался в падении, быстро подлетел, пустился в погоню. Хольцман выбежал на дорогу, озаренную светом фар, закричал, замахал связанными руками.

Грузовик приближался, в нем шумели люди. Глеб перемахнул через мелкую канаву, схватил Хольцмана за шиворот. Тот сопротивлялся, но ровно до того момента, пока не получил удар под дых. Его согнуло пополам, вырвало. Подоспел Шлыков, майора потащили обратно в лес. Подбежал Герасимов, стал помогать.

Поздно! Заскрипели тормоза, что-то крикнул офицер в кабине. Грохнул о колесо отброшенный борт. Вот же невезуха!

– Багдыров, Мостовой, Вожаков, хватайте Хольцмана – и в лес! Остальным – задержать фрицев!

Водитель перестарался с торможением, машина пошла юзом, свернула с дороги и уткнулась в обочину. Солдаты, вооруженные автоматами, быстро выгрузились, разбежались по открытой местности. Шубин попятился, нащупал кочку за спиной, покатился за нее. Ныли ребра, бушевало пламя под грудной клеткой – вот они, последствия преждевременной выписки из госпиталя! Охваченный болью, он не сразу сориентировался. Рвал затвор, куда-то полз.

Немцы открыли беспорядочный огонь, офицер призывал солдат идти вперед. Зацепить своего они, по-видимому, не боялись – лишь бы русские его не увели! Сбоку стучали автоматы – разведчики сдерживали натиск. Троица с майором, светя фонарями, пропала в лесу. Доносились крики Вожакова, не скупящегося на оплеухи.

– Отползайте к лесу…

Какая-то кость встала в горле, мешала производить членораздельные звуки. Перекатился Шлыков, стеганул очередью с колена, стал отползать, извиваясь, как угорь. Перебежал Герасимов – зря он так! Но вроде обошлось – когда упал, был жив. Бурмин стрелял, пятясь назад.

Крики в низине уже затихли. Кажется, ушли. Обильный пот заливал лицо, щекотал переносицу. За кочкой было не то чтобы удобно, но какое-то ощущение защищенности имелось.

Шубин огрызался короткими очередями. Приблизились тени, замкнули полукруг. Солдаты залегли, иногда приподнимаясь, чтобы выпустить несколько пуль. Офицер не геройствовал, устроился за грузовиком и оттуда командовал.

Привстал солдат, прицелился. Глеб снял его одиночным выстрелом. Немец охнул, упал навзничь. Приподнялся еще один, деловито, как на учениях, извлек из-за пояса гранату с длинной рукояткой, отвинтил колпачок, выдернул шнур и бросил. Граната полетела, кувыркаясь, немец улегся обратно, ожидая результата.

– Граната! – взвыл Бурмин.

Взрыв прогремел в десяти метрах, с недолетом. Ударная волна сорвала пилотку, больно ударила по макушке. И снова огненная чехарда – загремело со всех сторон, глаза заслезились от пороховой гари.

– Уходим, – прохрипел Глеб. – Уходим, мужики…

Бойцы поочередно откатывались к лесу. Такое ощущение, что все одновременно извлекли гранаты, бросили как попало, не важно, куда, лишь бы бросить. Разлетались комья грязи, заклубился дым.

– Валим на хрен! – страшным голосом проорал Бурмин. – Товарищ лейтенант, вы где?!

Толкались как в трамвае у заводской проходной. Первым в кусты свалился Герасимов, потом Шлыков, которого пришлось пихнуть для ускорения. Бурмин зачем-то схватил командира за шиворот – геройствовать решили в одиночку, товарищ лейтенант? Глеб раздраженно оттолкнул его – не мешай! Красноармеец оступился, с воплем упал в темноту.

Шубин упал у истока тропы, поменял магазин. Кости ныли, горела левая ладонь от контакта с горячим металлом. Немцы открыли ураганный огонь по кустам. Шубин лежал, прикрыв затылок, а когда стрельба оборвалась, начал стрелять сам.

Противник наседал, они уже были рядом. Колыхались фигуры в темнеющем воздухе. «В лес, взять их!» – выкрикнул офицер.

Грудь сдавило от отчаяния. Хоть ненадолго задержать! Всего на минуту, наши уйдут, ценного «языка» доставят по назначению! Как же не хотелось помирать!

Глеб отполз, надавил на крючок, закричал что-то жуткое. Пули нашли самого бесстрашного – тот пробился между деревьями, поскользнулся, а когда упал на тропу, живот уже до отказа был набит свинцом.

Тело стало укрытием. Глеб скорчился за мертвецом, начал стрелять, не глядя, пока не кончился магазин. Вражеские пули кромсали покойника.

Фашисты уже подбегали. Соседний автомат вступил в работу, когда им оставалось до леса несколько метров. Стрелок бил в упор, здесь и целиться не надо! Он находился чуть левее. Град пуль смел атакующих. Полетела граната, и отчаянных криков стало больше. Уцелевшие попятились, потом пустились наутек. В бессилии надрывал глотку командир.

Шубин приподнялся, используя мертвеца в качестве опоры. Затрещали ветки, кто-то рвался к нему с западной стороны.

– Товарищ лейтенант, это я, Багдыров… Уходим быстрее, пока они нас гранатами не забросали…

– Багдыров, ты откуда взялся? Я тебе где сказал быть? – Голова плохо слушалась.

– Чувствовал, товарищ лейтенант, что вам здесь туго придется… Да вы не переживайте, они же не дети, сами доволокут этого говоруна…

Помощь оказалась кстати. Значит, не настало еще время.

Последние остатки дневного света просачивались сквозь деревья, мгла накрывала низину. Позади еще стреляли, но немцы, похоже, выдохлись.

Спина Багдырова качалась перед глазами. Этот парень, как кошка, видел в темноте. Местность уходила вниз, чавкал лишайник под ногами.

– Товарищ лейтенант, вы идете? – красноармеец неустанно оборачивался.

– Иду, Багдыров, иду… Ты не вертись, а то ввалимся оба…

– Товарищ лейтенант, вы здесь?! – донеслось из темных глубин.

– Здесь он, со мной! Все в порядке! – взвизгнул Багдыров. – Скоро догоним!

Насчет «порядка» он явно преувеличил. Видимо, к немцам прибыло подкрепление. Нарастали крики за спиной, скрипела под ногами гнилая растительность. Немцы сунулись в низину, стали обстреливать лес.

– Багдыров, садись… Будем оборону держать…

– Товарищ лейтенант, вы уходите, я сам их задержу…

– Нет уж, Рахат, извини-подвинься, один ты с этой ратью не справишься… Расходимся в стороны, ждем.

Они ушли с тропы, присели за деревьями. Основная часть группы вышла из зоны поражения. Немцы спускались в низину, мелькали огоньки. Они шли по тропе, протоптанной разведчиками, боялись с нее сходить. Блуждали блики электрического света. Немцы шли неуверенно, явно не в восторге от полученного приказа.

– Храбрые какие, – глухо сказал Багдыров. – Думал, не рискнут… Выбьем из них последнюю храбрость, а, товарищ лейтенант?

– Не спеши, Рахат, пусть подойдут. Они не знают, что мы готовим им встречу…

Погоня приближалась. Брызги света озаряли бледные лица.

Огонь разведчики открыли одновременно, из двух стволов. Свинцовый град накрыл отряд. Немцев было не больше десятка – все, что собрали. Они испуганно закричали, попятились. Огонь был плотный, не допускал маневра. Кто-то сразу погиб, кто-то оступился, на него налетели те, что пытались убежать, устроили свалку. Пули рвали обмундирование, разлетались горящие фонари. Ответных выстрелов было немного, они потонули в рокоте советских автоматов.

Кто-то отвалился от тропы, бросился за деревья, но ноги запутались в корнях, и пули не обошли стороной. Двоим удалось убежать, отдалялись крики.

Тропа продолжала простреливаться – пока в магазинах не закончились патроны. Стало тихо, как и должно быть в ночном лесу. Не все фонари погасли – некоторые лежали в траве и испускали рассеянный свет. Из стана противника вестей не поступало. Неужели отстали?

Багдыров недоверчиво вытянул шею:

– Это все, товарищ лейтенант?

– Это антракт, – пошутил Шубин. – У тебя патроны остались?

– Нет, товарищ лейтенант, ради фрицев ничего не жалко, все истратил.

– Вот и я… Ладно, пошли, некогда боеприпасы собирать…

Они побежали, пригнувшись, опасаясь, что в горке мертвецов найдутся живые и станут стрелять в спину. Но никто не стрелял. Немцам пришлось признать, что ночные бдения в русских болотах – не для них.

По курсу кричали, по-русски, слава богу. «Не стреляйте, это мы!» – ответили хором. Группу догнали через несколько минут.

– Все живы-здоровы? – бросился навстречу Герасимов. Белели зубы в темноте – улыбка цвела до ушей. – Ну и наделали вы шороха, товарищ лейтенант, пусть знают наших!

– С пленным порядок? – Глеб отстранил разведчиков.

– Про нас товарищ лейтенант не спрашивает, – засмеялся Мостовой, – немчура для него важнее.

– С вами-то что сделается? – отмахнулся Шубин. – Считай, фарфоровую вазу к нашим несем, не дай бог разбить.

Плененный майор сидел, привалившись к дереву. По обострившемуся лицу ползли тени. Темные круги образовались под глазами. Это был уже не тот самоуверенный вояка, что несколько часов назад плескался в пруду. Он тяжело дышал, прикрыв глаза, бледное лицо лоснилось от пота. Сил выражать презрение уже не было.

– Экстерьер, конечно, так себе, – ухмыльнулся Глеб. – Но хорошо, что цел.

– Гадина фашистская, – процедил Вожаков. – Он во всем виноват. Вел бы себя прилично, ничего бы не случилось. Легче стало, герр майор? – Вожаков в сердцах пнул пленника ногой.

– Как же мы эту машину проворонили, а, товарищ лейтенант? – посетовал Шлыков. – Откуда ни возьмись, как в сказке… Мы же наблюдали, никого не было.

– Значит, за холмом стояли с погашенными фарами, а потом тронулись, – объяснил Глеб. – Прозорливее надо быть.

– Чего? – не понял Вожаков.

– Забудь, – оскалился Герасимов.

Передохнув пару минут, группа тронулась в путь. Погони не было. Но нутром ощущалось что-то недоброе. Начиналось болото, и сходить с тропы уже было опасно. Почва под ногами угрожающе прогибалась. Липкая гуща цеплялась за сапоги, отпускала с неохотой.

Свет фонарей вырывал из темноты подкрашенные ряской «окна», от которых стоило держаться подальше. Скорость упала до минимума. Пленник получил инструкции, как себя вести, если не желает оказаться на том свете. На самоубийцу он не тянул, но с импульсивными выходками у герра Хольцмана все было в порядке. Он молча выслушал, промолчал. Руки майора оставались связанными.

Восемь человек тянулись через болото. Фонари прикрепили к одежде, орудовали слегами. Хольцман все же сошел с тропы – видимо, нечаянно, испуганно крикнул, когда нога провалилась в жижу. Его схватили вдвоем, насилу вытащили, спасли почти утонувший сапог. С немцем возились, как с маленьким ребенком, даже пропало желание бить его по затылку.

За пятнадцать минут прошли не больше двухсот метров. Мерзкий свист накрыл с головой, мина грохнулась в болото метрах в тридцати правее! Взрывом разметало болотную тину, окатило с головой. Шлыков навалился на Хольцмана, вынудил того лечь. Взорвались еще две мины, примерно в той же области, одна чуть ближе.

– Ложись! – крикнул Шубин. – Минометную батарею подвезли, черти!

Скорее всего, это была мобильная минометная батарея. Такие перевозят в кузовах трехтонных грузовиков, с этих же машин и ведут огонь. Работали три миномета. Снова грохало, теперь уже слева. Падали деревья, рвался кустарник.

– Проскочим, товарищ лейтенант? – крикнул Мостовой. – Если побежим, может, и удастся…

Словно в ответ на его сомнительное заявление, батарея ударила с перелетом. Мины упали метрах в сорока по курсу. Затрещали падающие деревья.

– Ни с места! – скомандовал Глеб. – Не шевелиться! Прижмитесь к земле, заройтесь в эту чертову жижу… Шлыков, следи за нашим другом, теперь ты за него отвечаешь…

Начиналось что-то непотребное. Минометы били по площади, о местонахождении целей минометчики могли только догадываться. Но они почти угадали, высчитали время и примерно пройденное расстояние. Взрывы гремели на ограниченном участке болота, терзали чахлую растительность. Слушать свист падающей мины было настоящим испытанием. К этому невозможно привыкнуть. Всякий раз, когда раздается такой свист, душа уходит в пятки, а тело цепенеет. Невозможно определить по свисту, куда упадет эта смерть!

Разведчики лежали на тропе, нагребая на себя ветки и тягучую жижу, прятали головы в грязь – словно страусы зарывались в песок. Гремело везде и совсем рядом! В какой-то миг почудилось, что взрывы отдаляются, появилась надежда, но опять бабахнуло под носом – словно под лавину попали! Затрещало голое дерево, стоящее в паре метров, переломился ствол, и вся махина стала падать на тропу, где лежали люди.

Охнул Багдыров, откатился, но все же попал под удар. Что-то хрустнуло. Красноармеец взвыл от боли.

– Рахат, ты ранен? – прокричал Глеб.

– Товарищ лейтенант… – голос бойца дрожал и срывался, – дерево мне руку сломало…

– Рахат, не шевелись, это не самое страшное…

– Я уже понял, товарищ лейтенант… Знаете, как больно…

Обстрел продолжался несколько минут. Людей засыпало ветками, облило жижей. Задыхался и кашлял Герасимов – похоже, нахлебался.

Обстрел прекратился так же резко, как и начался. Видно, у немцев закончились боеприпасы. Но нет – далеко впереди взорвались еще несколько мин. И окончательно стало тихо. Грязевая ванна вышла первосортной – куда там бальнеологическому курорту.

Шубин поднялся, схватившись за ствол корявого деревца.

– Все целы? – Голосовые связки отказывали, кашель сжимал горло.

Народ вразнобой отозвался. Уцелели все, бог миловал, просто чудо. А ведь всех могло накрыть одной миной, разом.

– Я не цел, – пожаловался Багдыров.

– Так внезапно все, – пожаловался Бурмин. – Ни пикнуть, ни пукнуть…

– Это только хорошие вещи делаются долго, – назидательно изрек Мостовой, – а все плохое происходит быстро. Уж простите за философию…

– Да пошел ты со своей философией… – завозился Вожаков, подполз к пленному. Господин майор свернулся в позу эмбриона и мелко подрагивал. – Эй, как вас там, – потряс его за плечо разведчик. – Смотри-ка, дышит, глаза бегают… Жив наш упырь, товарищ лейтенант. Жив и уже готов давать показания в штабе дивизии. Глянь-ка, мужики, снова ругается…

– Ага, умиляйся над ним, умиляйся, – проворчал Бурмин. – Только руками не маши, а то откусит по локоть.

Пострадавший Багдыров попытался перевернуться, жалобно застонал. Ствол паданца он с себя сбросил, но свое черное дело тот уже сделал. Правая рука была сломана в районе лучевой кости. Попытки прощупать поврежденное место вызвали яростное сопротивление. Перелом, по счастью, был закрытым.

– Теперь нам точно спешить некуда, – подытожил Герасимов. – Товарищ лейтенант, давайте ему шину наложим. А то он так стонет, аж сердце кровью обливается.

Багдыров теперь не только стонал, но и ругался – конкретно в адрес Сереги. Разведчики собрались в кучку, посветили фонарями. Багдыров шипел, гнал от себя «сердобольных» товарищей. Но обезболивающую таблетку проглотил. Комбинезон с плеча частично стащили, сломали и обстругали подходящую толстую ветку, привязали к предплечью. Придя в себя, Багдыров признался, что с детства плохо переносит боль, обладая пониженным болевым порогом. Службе в разведке до сегодняшнего дня это как-то не мешало.

– Ничего, до свадьбы заживет, – успокоил Шлыков, – ты, главное, не шевелись и руку от бедра не отрывай.

– Так я уже женат… – простонал Багдыров. – Малика у меня, первая красавица в поселке… Мы в девятнадцать поженились… Ее родители были против, не хотели, чтобы дочь за милиционера выходила… Так Малика во имя нашей неземной любви вопреки родительской воле пошла…

– Правильно, нечего потакать патриархальным обычаям и предрассудкам, – хмыкнул Шлыков. – Советский человек сам себе хозяин. Исполнилось восемнадцать – делай что хочешь… ну, или почти.

– Все равно до свадьбы заживет, Рахат, – язвительно добавил Серега Герасимов. И конкретизировал под сдавленный хохот: – До следующей, я хочу сказать…

Пострадавший обиженно засопел.

Болото простиралось во все пределы, казалось, оно было везде. Минометный обстрел не возобновлялся, погони не было. Видно, немцы тешили себя мыслью, что накрыли-таки беглецов. Из расположения полка должны были слышать звуки разрывов и хотя бы озадачиться вопросом: зачем фашисты швыряют мины в болото?

Недолгое время разведчики пытались передвигаться, поддерживая Багдырова. Рахат стоически переносил тяготы, но порой выл от искрометной боли и поносил товарищей последними словами.

Пленный немец опять не удержался на тропе – и в этот раз его чуть не потеряли! Он сам перепугался до смерти, когда липкая субстанция связала сапоги и стала засасывать. Вцепились в него втроем, при этом Вожаков сам чуть не отправился на дно. Бравые разведчики, бесстрашные в бою, испытывали леденящий ужас при мысли, что тьма трясины разверзнется, а потом сомкнется над их головой.

Хольцмана трясло как эпилептика. Его достали из болота, положили сушиться.

Группа находилась в самом чреве гиблого места. Попутно вскрылся еще один интересный факт: аккумуляторные батареи в фонарях оказались не вечными. Выдавали их редко, срок службы многих из них уже подошел к концу. Свет мерк на глазах.

Группа продвинулась на пятьдесят метров, выбралась на относительно твердый участок, но впереди опять простиралась полная неопределенность. Фонари озаряли лишь пространство под ногами. В прорехах между кронами деревьев поблескивала луна, отражаясь в тех местах, куда совершенно не хотелось наступать.

– Прибыли, товарищи красноармейцы, – сообщил Шубин. – Дальше не пойдем – опасно. Головой товарища Багдырова рисковать мы не можем. А тем более головой майора Хольцмана… не в обиду товарищу Багдырову будет сказано. Ищем сравнительно сухие места, заворачиваемся в плащ-палатки и на боковую. Ночи пока теплые, не околеем. Охранение по сорок пять минут – Герасимов, начнем с тебя. Хольцмана привязать к дереву, руки должны оставаться связанными. – Бледный «исчезающий» свет озарил искаженное мукой лицо с потухшими глазами. Глеб перешел на немецкий: – Сожалеем, но вам предстоит ночевка под луной в компании русских болотных кикимор. Допускаю, что вы к этому не приучены, но выбора нет. Постарайтесь за ночь сохранить самообладание и здравый рассудок. Не советую сбегать – вы в лучшем случае пройдете несколько метров, и спасать вас будет некому. Мужики, есть у кого-нибудь запасная накидка? Надо беречь немца, раз уж взяли на себя эту ответственность…

Народ заворчал – меньше всего им хотелось заботиться о гитлеровских нелюдях.

Пошучивал Бурмин: держитесь крепче за воздух, товарищи, по ночам из болот вылезает нежить, хватает людей за пятки и утаскивает на дно трясины. Товарищи огрызались: заткнись, без тебя страшно.

Герасимов тщательно привязал немца, пристроился рядом, закурил, начал жаловаться, что от немца плохо пахнет и ему положено молоко за вредность.

Проснулись комары, вились с раздражающим звоном, впиваясь в незащищенные места.

– Какого черта? – ругался Шлыков, шлепая себя по рукам. – Ночь же, чего им не спится?

– Ага, будут они спать, когда такое лакомство пропадает, – фыркнул Мостовой. – Ох, нажрутся они за ночь, утром нам капут придет… Рахат Лукумыч, ты как?

– Ты бы лучше не спрашивал, Вадька… – простонал Багдыров. – Тоска страшная, пошевелиться не могу – сразу рука болит, а кругом еще эти комары, они уже под плащ-палаткой, суки, кусаются… Товарищ лейтенант, нам что, всю ночь тут кровососов кормить?

– Можешь идти, кто тебя держит, – проворчал Глеб, кутаясь в плащ-палатку. Вдобавок к прочим неудобствам от земли уже тянуло холодом. – Не понимаю, какой смысл помирать такой странной смертью, когда хоронить будет нечего? И немцы, если узнают, засмеют. Ты уж дотерпи до утра, глядишь, и доковыляешь до госпиталя.

– Подождите, товарищ лейтенант, – начал осознавать свое страшное положение Багдыров. – Это что же получается, на следующее задание я уже с вами не пойду?

– Думаю, нет, Багдыров. Поэтому спи спокойно.

Товарищи сдавленно веселились: все люди как люди, кого-то осколком поранили, других пули задели – в принципе, есть чем гордиться. А Багдыров позор на весь кишлак – руку сломал! Он вяло отбивался, потом тяжело вздохнул и пообещал, что обязательно что-нибудь придумает. «Интересно, что? – думал Шубин, гоняя под брезентом настырное комариное войско. – Сделает вид, что рука здоровая? Ты вот тоже сделал вид, что здоров, а теперь от боли гнешься и сильно этого стесняешься».

– Обидно, что такая ерунда с нами стряслась, – подал слабый голос Мостовой. – Чуть пораньше бы к болотам подошли – успели бы переправиться, спали бы сейчас, как белые люди.

– Мужики, а я знаю, почему он это говорит, – встрепенулся Герасимов. – Признайся, Вадим, надеялся, что к Варюше успеешь сбегать перед отбоем? А если дежурит, то можно и после отбоя, верно? Признайся честно, Вадька, ты же лелеял такие замыслы?

– Да пошел ты… Это тут при чем? – стушевался Мостовой.

– А? Что? – оживился любопытный Бурмин. – О чем речь?

– Ни о чем, – огрызнулся Мостовой.

– Варюша Сотникова, медсестра из медсанбата, – охотно объяснил Серега. – У девушки незаконченное медицинское образование, записалась на фронт. Теперь имеет обширную практику. Зачастил наш Вадик в медсанбат. Чуть минутка – сразу туда. А Варюше нравится – с удовольствием с ним встречается, сам видел. Иногда могут и за угол завернуть, и что там делают…

– Серега, ты чего несешь? – вспыхнул Мостовой.

– А чего стесняться-то? – резонно возразил Герасимов. – Мы, наоборот, завидовать должны, у нас подобные удовольствия отсутствуют. Для тебя и война не в тягость. Знаешь, что отмучаешься на очередном задании – и туда. А там пригреют, обласкают… Девушка, кстати, ничего такая, веселая, даже симпатичная. Но я скажу тебе честно, Вадька, как комсомолец комсомольцу – видали и симпатичнее. В общем, не из тех, за которыми на улице мужики штабелями укладываются. Хотя на войне, конечно, выбирать не приходится… В общем, молодец, Мостовой, сориентировался в сложной ситуации – сразу видно, что по части женского пола никогда не пропадешь.

Разведчики возбудились, стали задавать вопросы: а что они там делали, за углом? Неужели что-то было? Мостовой должен выложить как на духу – со всей откровенностью и покаянием. Даже «приболевший» Багдыров подключился к обсуждению, и только пленный немец угрюмо помалкивал.

Мостовой отбивался, но вскоре перестал, отвернулся. «Вот-вот, теперь нас за людей не считает – не хочет делиться сокровенным. Правильно, кто мы такие? Обычные неудачники», – подначивал Бурмин.

Потихоньку успокоились, затихли. Полевой медсанбат располагался на стыке двух полков, в ближнем тылу, и состоял из нескольких вместительных брезентовых палаток. Там всегда царила суета – хотя случались и дни затишья, когда не велись бои, молчала артиллерия, и персонал мог позволить себе короткие передышки… Из тумана выросла Лида Разина, пристроилась рядом, обняла – Глеб лежал уже не на сырой земле среди болотных испарений, а на человеческой кровати, и, стыдно признаться, на них обоих ничего не было, стыдоба… Потом был сон, и он не сильно отличался от видений, нагрянувших наяву…