Текст книги "Следы со свастикой"

Брагин мрачно уставился на пленника. Тот подавал признаки жизни. В горле у него курлыкали голуби, во рту пузырилась пена.

– Польем водичкой, – предложил Зацепин. – На кухне чайник.

– Вода горячая?

– Остыла уже.

– Давай.

Зацепин удалился, вернулся с тусклым металлическим чайником, стал поливать немца из носика. Тот фыркнул.

– Да уж, не венец творения, – заметил Марецкий. – Кончай ты его поливать, он же не фикус.

Немец пришел в себя, задрожал, сморщил нос. Он быстро все понял, на лицо его улеглась предсмертная маска, глаза обреченно уставились в потолок.

– Все логично, – констатировал Брагин. – В жизни всегда наступает момент, когда уже поздно.

– А вы философ, товарищ майор, – сказал Зацепин.

– Да, тренируюсь иногда. А теперь поставь на место чайник и дуй вниз. На улице наши войска, найди рацию, сообщи в управление о случившемся. Пусть подтянут людей, заберут тела. Нечего тут разводить патогенные микробы.

Зацепин удалился. Он уже привык к тому, что самый молодой в группе, значит, должен постоянно бегать.

Допросить страдальца было необходимо. Тот пришел в себя, дышал ровно. Брагин в двух словах описал ему создавшуюся ситуацию, уверил в том, что люди живут и в плену, особенно те, которые чистосердечно раскаиваются и сотрудничают с советскими властями. Гауптштурмфюрер был полностью сломлен, превратился в тряпку. Оборвалась последняя ниточка, связывающая его с жизнью.

Вейдлиц выразил согласие все рассказать, лишь бы его больше не били. Боль – это самое худшее, с чем он сталкивался в жизни.

Никакого Карла Винса гауптштурмфюрер не знал. Барон Отто фон Шломберг – фигура известная, отрицать это бессмысленно. Но Вейдлиц работал не в шестом отделе, по роду службы с Шломбергом не пересекался и о его планах ничего не знал.

В последние дни перед тем, как в Праге вспыхнуло восстание и в город вошли головорезы Власова, барон находился здесь, выходил на работу, а о своих планах сбежать к союзникам никому не сообщал. Шломберг и раньше не был публичным человеком, в обществе показывался редко. В день, когда в управлении все заходило ходуном, Вейдлиц барона точно не видел.

А потом все резко стало плохо, выезды из Праги перекрыли власовцы и повстанцы, исполненные ярости ко всем представителям издыхающего режима. Немцы спасались кто как мог. Части вермахта вели на улицах ожесточенные бои, пятились под натиском превосходящих сил противника, а крысы уже бежали с корабля. Кто-то пытался вырваться за пределы Праги, но повезло немногим.

Группа штурмбаннфюрера Курцера – это был тот самый Икар, сиганувший с подоконника, – опекала начальника департамента СД штандартенфюрера СС Фердинанда Альсмана, привезенного на эту квартиру. Адрес был безопасный, по крайней мере на ближайшие несколько суток. Прорываться дальше было опасно. Улицу перекрыли бойцы РОА. Альсман сильно нервничал, спешил убраться из этого проклятого города.

Позавчера на квартиру прибыл заместитель Альсмана штурмбаннфюрер Витке, сообщил, что есть коридор, но с большим количеством людей идти по нему опасно. Альсман приказал Курцеру остаться на месте, ждать ровно трое суток и, если он к этому времени не вернется, самостоятельно покинуть город. Альсман и Витке исчезли, больше от них вестей не было.

Группа Курцера сидела в квартире, изнывала от безделья. Эсэсовцы имели обыкновение выполнять приказы. Это считалось нормой. Если Альсман и выжил, то давно забыл о своих охранниках. Офицеры СС могли лишь догадываться о том, что происходило в городе. Раций у них не было. Но они поняли, что в Прагу вошла Красная армия, и всячески ругали свое бездушное начальство.

Сегодня, на третьи сутки, оберштурмфюрер Зиверс решил сделать вылазку в город, чтобы разведать обстановку, и на пороге столкнулся с оперативниками контрразведки СМЕРШ.

– Дебилы, – прокомментировал все это Коломиец. – Ежу было ясно, что за ними никто не придет. Вам не кажется, товарищ майор, что мы потеряли время?

– Дайте мне пистолет с одним патроном, – слабым голосом попросил Вейдлиц. – Больше ничего не нужно. Я не хочу в плен. Вам совершенно незачем со мной возиться. Я занимался охраной и проблемами безопасности, никакими секретами не владею. Лучше поищите нашего шефа Альсмана.

Давать оружие врагу было неразумно.

– Ладно, уходите. Я вас догоню, – сказал Коломиец. – Рука не дрогнет, не волнуйтесь.

Выстрел прогремел, когда они спускались по лестнице. Такое ощущение, что это была граната, а не «ТТ». Странно, но ни у кого не возникло никаких эмоций. Словно Коломиец в стенку выстрелил.

Брагин приказал остановить машину недалеко от Карлова моста. Ему требовалось время, чтобы раскинуть мозгами. Свежий воздух расслаблял, помогал думать. Он зашагал к парапету, следом гуськом потянулись остальные.

В стороне красноармейцы опять расстреливали власовцев! Прогремел залп, за ним – несколько нестройных очередей. Похоже, это занятие становилось основным развлечением для советских солдат в освобожденной Праге. Стрельба доносилась из-за причала, к которому жались поврежденные суденышки.

Майор закурил, ноги сами понесли его к месту расстрела. За пределами бетонного парапета стояли грузовики, красноармейцы оцепили этот квадрат. Спуск к реке был пологий, у воды валялись мертвые тела. К причалу пришвартовалась ветхая баржа. Очевидно, на ней и планировалось транспортировать трупы из города.

Алое удостоверение подействовало магически. Заслоны раздвинулись, пропустили и всех остальных.

Брагин плохо понимал, зачем сюда пришел, но его явно вело не праздное любопытство.

Он задумчиво смотрел, как из грузовика выбирались будущие мертвецы. Большинство было в немецкой форме, некоторые – в штатском. Они успели переодеться, но это им не помогло. На рукавах кое у кого сохранились повязки с императорским триколором. Охрана не церемонилась, била прикладами, подгоняла, хотя спешить было некуда. Власовцы спотыкались, шипели на охранников. Кто-то заложил витиеватую матерную загогулину, за что и получил прикладом в ухо. Били их не впервые, многие лица раскрашивали синяки.

Красноармейцы подогнали к реке два десятка человек, выстроили в две шеренги. Власовцы не держали строй, стояли как попало, исподлобья смотрели на конвоиров. Молодой белобрысый паренек размазывал слезы по чумазому лицу, жалобно всхлипывал. Кто-то был спокоен, как каменный истукан, другие шептали молитвы, крестились.

Расстрельная команда дожидалась приказа. Лейтенант, руководящий экзекуцией, поднялся наверх, курил, выслушивал пожилого майора.

– Эй, служивые, что же вы делаете-то? – бросил кто-то из кучки власовцев. – Разве можно так? Война кончилась, нас судить надо.

– Так мы и судим, – отозвался остряк из шеренги красноармейцев.

– Да ни хрена вы не судите, расстреливаете без суда и следствия!

– Так это суд у нас такой! Со всеми так будет, уж не взыщите, господа предатели.

– Покурить хоть дайте! Чего просто так стоять? – выкрикнул широколицый мужчина с погонами фельдфебеля.

– Еще чего? Перебьетесь! Вам легче от этого станет? На том свете накуритесь!

– Да что ж вы злыдни-то такие? Дайте покурить.

Красноармейцы колебались, косились на своего командира. Странная все-таки душа у русского человека.

– Товарищ лейтенант, покурить им можно? – выкрикнул сержант.

– Ладно, пусть курят, только быстро! А то еще водочки с огурчиком попросят!

В группе потенциальных мертвецов кто-то нервно засмеялся.

Курева у красноармейцев теперь было завались. Службы снабжения к концу войны работали как часы.

Сержант подошел к фельдфебелю, сунул ему початую пачку папирос, щелкнул зажигалкой и удалился. Власовцы сломали строй, быстро разобрали папиросы, прикуривали друг у друга. Дымили даже некурящие, кашляли, багровели, но продолжали затягиваться.

– Эй, мужики, может, передумаете, в другой раз расстреляете?

– Не торгуйся, другого раза не будет! – ответил низкорослый ефрейтор.

– Совесть у вас есть, а, парни? Мы же вам Прагу освободили. Вы в нее без боя вошли! За это нас к стенке? Да мы уже, считай, искупили свою вину!

– А кто вас просил? Мы бы и сами Прагу взяли. Теперь вам за это памятник поставить на главной площади? Нет уж! Смертью искупать будете!

Майор не мог понять, что же привлекло его внимание. Глаза Влада перебегали от одного лица к другому. Кожа на затылке онемела.

Лейтенант выслушал инструкции, козырнул майору и отправился к красноармейцам.

– Готовьсь!

Солдаты выровняли строй, подняли автоматы. Власовцы выбрасывали окурки, приглушенно ругались.

– Накурились, черти? – выкрикнул ефрейтор.

Внезапно Ханна тяжело задышала, напряглась, вытянула шею.

– Владислав… товарищ майор! – взволнованно зачастила женщина. – Посмотрите внимательно, пятый слева!.. Это же агент Клест!

Нет, такого не могло быть! Но что-то ведь привело его сюда. И желудок наполнялся вакуумом.

У человека, на которого указала Ханна, заплыло лицо от побоев. Кровь свернулась в тех местах, где кулаки и приклады рассекли кожу. Остались только глаза, вернее, один, другой был основательно подбит.

Дрожь пошла по телу майора. Что за чертовщина? Если это и был Карл Винс, то черты его лица полностью изменились. Оно напоминало рыхлый перезрелый помидор. Мужчина словно находился без сознания, не понимал, что происходит. Уцелевший глаз бессмысленно проницал пространство. Такое, видимо, бывает после сильного избиения. Все вокруг становится до лампочки, даже собственный расстрел. Мозг отказывается анализировать события.

– Целься! – гаркнул лейтенант – По предателям нашей Родины…

– Влад, остановите его! – взмолилась Ханна.

– Прекратить! – взревел Брагин и бросился к реке.

Какой-то резвый красноармеец сделал попытку заступить ему дорогу.

Майор просто отшвырнул бойца в сторону, чтобы не выстрелили, вскинул над головой алую книжечку и завопил:

– Не стрелять, военная контрразведка!

Дрогнули ППШ, качнулась шеренга. Вытянулась физиономия у лейтенанта, чуть было не бросившего руку с воплем «пли». Забеспокоился майор, стоящий наверху.

Эти кретины чуть не расстреляли ценного агента!

Брагин оттолкнул какого-то сутулого бедолагу, дожидающегося отправки на тот свет, схватил за ворот мужчину с мутными глазами. Ай да Ханна! Ему бы и в голову не пришло, что это Клест! А теперь он в этом убедился.

Недовольно роптали автоматчики. Что-то выкрикивал лейтенант, обращаясь к своему майору.

За Брагиным бросился Коломиец. Он тоже размахивал удостоверением, сдерживая напор недовольных.

В глазах агента, когда Влад выдернул его из строя, блеснуло что-то осмысленное, впрочем, быстро прошло.

– Эй, майор, лучше меня возьми, – заявил какой-то власовец и надрывно засмеялся. – Зачем тебе этот доходяга? А я, ей-богу, пригожусь.

Подбежали Филимонов с Коломийцем, схватили Винса под локти, поволокли наверх. Ноги ценного кадра безвольно волочились по гальке.

Навстречу спешил майор, возмущался. Бурлили власовцы. Кому-то, значит, можно, а нам нет?! Автоматчики работали прикладами, успокаивая эту кучку людей.

– Что происходит? – возмутился майор. – Почему вы лезете не в свое дело?

– Отставить! – грозно вскричал Брагин и опять раскрыл удостоверение. – Вы чуть не расстреляли нашего работника! Голова кружится от счастья, майор? Всех готовы под одну гребенку, не разбираясь и не выясняя личности? Ничего, мы быстро остудим вашу голову! В лучшем случае вы станете капитаном, в худшем пойдете под трибунал! Фамилия, номер части?!

Майор попятился, побледнел, начал оправдываться, ссылаться на какие-то приказы. Дескать, я точно не знаю, кто этот человек, но, видимо, были основания для того, чтобы он попал под расстрел. Мои подчиненные ошибаются редко, но я разберусь, обязательно накажу виновных.

В гробу видал Брагин этого майора. Возможно, тот ни в чем не виноват, просто выполнял приказ.

– Грузите его в кузов, товарищи, везем в управление, – распорядился Влад. – Да нежнее, идиоты! Не надо бить человека головой о борт. Ханна, вы молодец, я обязательно доложу вашему руководству, чтобы вас поощрили.

– Товарищ майор, вы посмотрите, что они сделали с человеком! – проговорил Зацепин, поддерживая агента. – Его же измолотили, как боксерскую грушу. На нем места живого нет. Вы думаете, он что-нибудь вспомнит?

– Ничего, махровых фашистов говорить заставляли. – Коломиец нервно усмехнулся. – Неужели своего не разговорим? Виталий, держи его, он же падает!

– Товарищ майор, а вы уверены, что именно он нам нужен? – Марецкий озадаченно почесал затылок. – Мы же видели его фото, там человек был, а не баклажан перезрелый.

– Помоги лучше! – прорычал ему в лицо Егор Коломиец. – А то у нас станет два баклажана!

Неподалеку мерцал майор с покаянной миной. Да уж, неудобно вышло. Но все ведь хорошо то, что хорошо кончается.

Влад уже забыл, как его фамилия. Ничего, пусть поволнуется. А то взял за руководство нетленное изречение товарища Сталина насчет того, что лес рубят, щепки летят, и теперь, стало быть, все взятки гладки? В следующий раз хорошо подумает и проверит.

Машина неслась по узким улочкам, пассажиры подпрыгивали на сиденьях. Возбуждение не унималось. Они обнаружили живого агента. Это уже половина дела!

Избитый мужчина выбирался из прострации, в его глазах появлялось что-то осмысленное. Офицеры подпирали человека с двух сторон, иначе он давно улетел бы из кузова. Франтишкова не церемонилась, сползла с лавки, схватила его за шиворот, стала отвешивать пощечины, не болезненные, но чувствительные. Голова агента болталась, как у тряпичной куклы.

– Ханна? – пробормотал он. – Это вы? Боже мой!

Офицеры радостно загалдели. Есть контакт!

Когда они сгружали Клеста во дворе управления, он вдруг замычал, стряхнул с себя руку Марецкого, сделал несколько неуверенных шагов, схватился за борт грузовика. Его рвало неудержимо, как с жуткого похмелья! Это было страшно. Никому не хотелось к нему подходить. Желудок бедняги был пуст, но приступы следовали с пугающей частотой. Потом он успокоился, присел на корточки.

– Карл Робертович, вам понятно, кто вы такой и где находитесь? – спросил Влад.

– Пока с трудом, но уже лучше, – ответил агент. – По крайней мере на вас та форма, которая радует глаз, и говорите вы по-русски. Хотя те люди, которые хотели меня расстрелять, общались со мной на том же языке.

Часть пути он проделал самостоятельно, но на лестнице застрял, пришлось подхватить. В кабинете опять начался кризис. Агент сполз со стула, глаза его закатились. Марецкий сунул Винсу стакан с водой. Тот пил взахлеб, давился, вода стекала по губам.

– Ему нужен доктор, – пробормотала Ханна.

– Да подождите вы со своим доктором, – отмахнулся Брагин. – Так мы потеряем время. Он должен хоть что-то сказать. Винс, вы в порядке? Мы можем поговорить? Вы что-нибудь помните?

Память агента работала выборочно и далеко не в пользу контрразведки. Голова его клонилась на грудь.

– Бог дал, бог взял, – расстроенно пробормотал Марецкий.

Когда в кабинет широким шагом вошел полковник Ларионов, забывший здесь свою фуражку, лечебный процесс шел полным ходом. Офицеры распечатали кубышку неприкосновенного запаса. Чистый спирт в текущей ситуации стал бы равен цианистому калию, пришлось разбавить его водой. Капитан Коломиец сидел на корточках рядом с Клестом и вливал ему в рот содержимое стакана. Зубы пациента стучали о стекло, он давился.

– Пейте, товарищ! – утробно проурчал капитан контрразведки. – За маму, за папу, за Верховного Главнокомандующего.

– А что, все правильно, – добродушно прокомментировал это Филимонов. – Доктор плохого не посоветует.

– Что здесь происходит? – Ларионов побагровел.

– Подождите, товарищ полковник, не мешайте, – заявил Брагин.

– Вы охренели, ребята! – в сердцах вымолвил полковник, опустился на ближайший венский стул и стал ждать.

Лечение пошло на пользу. Главное, не перестараться, с медицинской точностью выверить дозу. Взор агента становился просветленным, но пока он проницал глубину веков, а не текущий временной отрезок.

– Пациент пошел на поправку, – прошептал Коломиец, отстраняясь от Винса.

В стакане осталось немного спирта. Офицер с заинтересованным видом понюхал его, собрался было допить, но разум победил. Капитан покосился на надувшегося полковника и поставил стакан на стол.

– Медики, мать вашу! – прошептал Ларионов. – Других лекарств, конечно, не существует.

Брагин приложил палец к губам. Ситуация требовала временного отступления от субординации.

– Все в порядке, Карл Робертович, вы у своих, – вкрадчиво проговорил Брагин. – Вы находитесь в управлении контрразведки третьей танковой армии Первого Украинского фронта. Мы в Праге. Перед вами начальник управления полковник Ларионов, а также начальник оперативного отдела майор Брагин и офицеры его группы. Вы в безопасности. Мы можем поговорить? Прошу простить, нам срочно требуются сведения, после чего вы сможете отдохнуть. Желаете закурить?

– Нет, спасибо, давайте в другой раз, а то опять вырвет, – прохрипел агент. – Все в порядке, я вас понимаю, спасибо вам.

Обрывки воспоминаний мелькали в голове Клеста, но в единую хронологическую картину пока не выстраивались. Контрразведчики терпеливо ждали, задавали наводящие вопросы. Винс понимал, кто он такой и где находится. Только спросил, какое сегодня число и который час. Он закрыл глаза, говорил медленно, с натугой. События переплетались, хронология хромала.

Сегодня утром Клест вылез из подвала, расположенного на Гданнинской улице. Это район Свияжны в окрестностях Малой Страны. Он был в гражданском платье, но где и когда переоделся, решительно не помнил. Город наводнили советские войска. Он обратился к ближайшему патрулю на русском языке. Это и стало его грандиозной ошибкой. Целые подразделения занимались отловом власовцев, не успевших покинуть город.

Винс пытался объяснить, кто он такой, но его не слушали. В память ему врезались злорадные лица красноармейцев. Они куда-то волокли его за шиворот, осыпали проклятьями. «Попался, гаденыш власовский! Ну держись, падла!» Били свирепо, удары по лицу сыпались без остановки. Он пытался защищаться, кричал, чтобы его отвели в контрразведку, но от этого солдаты только еще больше заводились. Лицо его превращалось в сливу, но он до последнего не терял сознания. «Живучий, гад», – сказал кто-то и ударил Клеста прикладом по виску. Собственно, на этом он и отключился. Память его стала оживать, когда контрразведчики везли его на пикапе в управление.

– Вас чуть не расстреляли, – проговорил Брагин. – Скажите спасибо пани Франтишковой, это она вас заметила.

– Спасибо вам, Ханна.

– Не стоит, какой пустяк. – Женщина зарделась.

– Вспоминайте дальше, Карл, мы вас очень просим.

Картина выстраивалась тяжело и муторно. Пражский департамент шестого управления готовился к эвакуации. Винс до последнего имел связь с подпольем. Общение осуществлялось через тайник, записками.

Барон фон Шломберг планировал бежать к союзникам в район Пльзеня. Вслух он свои намерения не озвучивал, за это полагалась пуля, но Винс знал о его планах.

Впрочем, Шломберг не спешил, штудировал сводки с фронтов. Про катастрофу в Берлине знали все, ставка делалась на противоречия между союзниками. Да и группа армий «Центр» никуда не делась. Это была немалая сила на фронте, протянувшемся между Дрезденом и Ческе-Будеевице. Теоретически она могла сдержать наступление русских. Тем более что 1-й Украинский фронт Конева, завязший в Берлине, еще не развернулся. Советские армии распыляли силы на борьбу с армией Венка и уничтожение окруженных частей армии Буссе.

Фон Шломберг надеялся, что время есть. Он вел тайные переговоры с американской разведкой, отправил к Паттону надежного человека, штурмбаннфюрера Эверста. Шломберг торговался, сильно нервничал, запирался в своем кабинете, мог сидеть там часами. Он до последнего верил в силу германского оружия.

Начало пражского восстания СД и гестапо проморгали. В городе начались бои, мятежники занимали квартал за кварталом. Четкой договоренности с союзниками у Шломберга не было. Он пытался бежать, но вынужден был вернуться в правительственный квартал.

Потом в город вошла дивизия Буняченко, и положение стало критическим. Это были те же русские. Немцы, по крайней мере, разницы между ними и красноармейцами не замечали. Они дрались как черти и подготовлены были серьезно, в отличие от мирных жителей, впервые взявших в руки оружие.

Власовцы выдавили немцев из правительственного квартала. Примерно три десятка человек, среди которых были Шломберг и Клест, нашли убежище в подвале заброшенной типографии. Власовцы прочесали ее бегло, в потаенные уголки не лезли.

Что было потом, агент помнил плохо. Ключевые события разбегались, в голову ему лезло что-то ненужное. Перестрелка с людьми в штатском, несколько погибших. У Шломберга имелся план, он должен был куда-то пробраться, там его ждали, но на этом месте в памяти Клеста зияло белое пятно.

У беглецов были другие убежища, они передвигались на северо-запад, теряли людей в стычках. Винс помнил, как стрелял, но в людей в эсэсовских мундирах! Значит, Шломберг понял, кто он такой. Скорее всего, Клест пытался выкрасть важные документы, а потом делать ноги до ближайших представителей чешского Сопротивления, в ряды которого, по иронии судьбы, теперь входили и солдаты РОА. Видимо, эта затея не удалась, но сам остался цел, пустился в бега, где-то сменил одежду, о чем совершенно не помнил.

– Минуточку, товарищ Винс, – без особого напора перебил его Брагин. – О каких документах вы говорите?

– Шломберг собирался вывезти весь свой архив, товарищ майор. По крайней мере самые ценные материалы. В этом случае есть предмет торга с союзниками, согласитесь? Бумаги были упакованы в солдатские ранцы, людей, способных их переносить, хватало.

– То есть больше вы Шломберга не видели?

– Получается так.

– Два дня назад вы приходили на явочную квартиру, расположенную на улице Рызваль. Зачем?

– Да, я что-то помню. Ключ находился в стене, там была трещина и отслоилась штукатурка. Наверное, я искал безопасное место. В городе шли бои. Я ни разу не наткнулся на повстанцев, но несколько раз встречался с немецкими солдатами и военнослужащими РОА. Каждый раз мне приходилось спасаться бегством. Сомневаюсь, что власовцы сохранили бы мне жизнь, узнав, кто я такой. Я рассчитывал, что в квартире на улице Рызваль встречу кого-нибудь из участников Сопротивления. Но там никого не было, поэтому я не стал задерживаться. Помню, тогда я неудачно упал, ударился виском и на какое-то время потерял ориентацию. Я просто не понимал, что происходит в городе и к кому можно обратиться.

Человеку не повезло. Офицеры смотрели на него с сочувствием. Полковник Ларионов покашливал и злился. Но у него хватало благоразумия, он не встревал в допрос. Несколько раз Брагин ловил себя на мысли о том, что хочет отвесить Винсу затрещину, ускорить течение его мысли. Ему всякий раз становилось стыдно.

– Можете вспомнить, кто был с Шломбергом, когда он пустился в бега?

– Это была многочисленная группа, товарищ майор. Помимо Шломберга в ней находились штурмбаннфюреры Франц Шетелих и Генрих Эгельмейер. Еще некто Хрусталев. Он русский, в последнее время не имел отношения к РОА, но вышел из окружения генерала Власова, был предан Шломбергу, который его обласкал и возвысил. В Красной армии Хрусталев был полковником, начальником дивизионной разведки, сдался в плен в сорок втором, когда наши войска попали в тяжелое положение подо Ржевом. В окружении барона он вроде эксперта по Красной армии, лично создавал агентурные сети из своих бывших соотечественников. В последних радиограммах Хрусталев назывался фигурой, крайне важной для советских органов. Шломберг ему настолько доверял, что делегировал ряд полномочий по ведению разведки в советском тылу.

Тут полковник Ларионов как-то забеспокоился. В глазах его проснулся интерес, а в пятой точке заработал моторчик.

– Когда я в последний раз видел Шломберга, эти люди были с ним, – предвосхитил вопрос агент Клест. – Что с ними случилось дальше, я не знаю. В группе были две женщины, Анита Герстер и Матильда Шуппе. Первая работала в службе внутренней безопасности, вторая – в отделе делопроизводства. Анита Герстер – это такая валькирия, роковая блондинка с холодным сердцем, но смазливым лицом. Барон в последнее время, когда все рухнуло, даже не скрывал, что она является его любовницей. Матильда Шуппе абсолютно не нужна Шломбергу, но за нее попросила Анита. Эта женщина имеет магическое влияние на сурового арийского волка. Шломберга сопровождали и военнослужащие элитного подразделения СС. Ими командовал штурмбаннфюрер Эгельмейер. Эти люди никогда не сдадутся в плен, будут до конца верны своему командованию и идеалам рейха. Если без пафоса, то они прекрасно понимают, что в плен таких упертых психов никто не возьмет.

Наступила колючая тишина. Сотрудники контрразведки СМЕРШ нашли советского агента, но ни на шаг не продвинулись в выполнении главной задачи. Надежда ее решить с каждым часом все больше превращалась в химеру. Разведчик пришел в себя, но память его буксовала, события не связывались в неразрывную цепь.

– Подумайте, товарищ Винс, куда мог бежать Шломберг, – негромко проговорил полковник Ларионов. – Да, его задача – попасть к союзникам. Он надеется переправить к ним свой архив. Американские войска не собираются наступать дальше Пльзеня. Генерал Паттон явно увлекся, продвигаясь в глубь территории, которая, согласно Ялтинским соглашениям, относится к зоне влияния Советского Союза. Эйзенхауэр уже отдал ему приказ не зарываться. Поэтому Паттон может фыркать сколько угодно, но приказ командования он выполнит. Американцы уже уходят на запад, им ни к чему осложнения с Советским Союзом. Товарищ Сталин явно дал им понять, что он думает по этому поводу. Чем дальше они уходят, тем меньше у Шломберга шансов их догнать. Что он использует – автомобильный транспорт, воздушный?

– Напомню вам ваши же слова, товарищ Винс, – сказал Брагин. – Вы говорили, что Шломберг выдвигался с группой в северо-западном направлении. На этом маршруте находится аэропорт Рузине, куда наши танки вошли сегодня утром, примерно в восемь тридцать. Двумя часами ранее из аэропорта ушло подразделение РОА, охранявшее его. Целых два часа там никого не было.

Что-то щелкнуло в голове разведчика! Он вздрогнул и уставился на майора широко открытым глазом. Даже второй прорезался через фиолетовый кожаный мешок! Память заработала, кусочки мозаики встали на места.

– Вы подтолкнули меня, товарищ майор. Я вспомнил. Как молния в голове, черт возьми. Это было дня три тому назад. Я еще находился в группе Шломберга, мы сидели в каком-то подвале, работала рация. Да, техник-радист Альфштайнер регулярно выходил в эфир, ловил какие-то сигналы. Очевидно, с уходом к американцам были сложности. Если в СССР станет известно, что союзная держава приютила высокопоставленного чина СС, то может быть крупный скандал и последствия. На это американское командование не пошло бы. Другое дело – секретные спецслужбы. Им необязательно признавать факт, что они укрыли перебежчика. Но им нужно все сделать скрытно, выбрать место для посадки, обеспечить его надежной охраной.

– Товарищ Винс, а нельзя ли без преамбулы? – Полковник Ларионов сгорал от нетерпения.

– Я помню, как беседовали офицеры Шетелих и Эгельмейер. Место назначения – аэропорт Стружаны в окрестностях Карлсбада. Это западная часть Чехословакии. Местные жители называют этот город Карловы Вары. Там находятся лечебные минеральные источники. Они говорили про утро девятого мая. Мол, именно в это время можно посадить в Стружанах самолет. При этом на нем не должно быть опознавательных знаков, чтобы не дразнить систему ПВО.

– Какой еще к чертовой матери самолет? – Голос полковника Ларионова дрожал. – О чем вы говорите? К утру девятого мая у немцев в этом районе не осталось никакой авиации. Все самолеты, которые находились на аэродроме Рузине, имели технические неисправности. В противном случае немцы перегнали бы их в другое место.

– На этом и строился расчет, товарищ полковник. – Агент понурился, как будто был виноват в этой драме. – Самолет лишь внешне напоминал поврежденный. У него было что-то разобрано, вокруг громоздились горы ремонтного мусора и тому подобное. Это «Арадо Ар-32», машина сравнительно небольшая, способна перевозить больше двух десятков людей или несколько тонн груза. Пилоты прятались в условном месте на аэродроме. Это были люди, лично преданные Шломбергу. Об этом говорил штурмбаннфюрер Шетелих. Была получена обнадеживающая радиограмма, люди расслабились, у кого-то остался шнапс…

В воздухе повисло тягостное молчание. Офицеры украдкой вздыхали.

– Позвольте мне подвести итоги, – проговорил полковник Ларионов. – Барон Шломберг направлялся в аэропорт Рузине. Дошел он туда или нет, неизвестно, но будем исходить из самого неприятного. Его ждали на аэродроме Стружаны под Карлсбадом примерно в первой половине дня. От Праги до Карлсбада километров двести. Третья американская армия уйдет из Пльзня. Из Карлсбада тоже, но не сразу. У американской разведки имелись все шансы дождаться Шломберга. Барону к утру девятого мая, то есть сегодняшнего дня, требовалось выдвинуться в район аэропорта Рузине. Он отсиживался в городских кварталах. Группа стала меньше, значит, незаметнее и мобильнее. Раньше он не мог войти в аэропорт, там стояли власовцы. Но сегодня на рассвете они ушли, наши танкисты туда прибыли только после восьми утра. То есть у Шломберга было почти два часа на то, чтобы добраться до самолета, убрать мусор, завести двигатели. Поправьте меня, если я ошибаюсь. За упомянутые два часа он мог это проделать раз десять, верно?

Все молчали. Отвечать на риторические вопросы не требуется.

– Система ПВО не работала, – развивал мысль полковник. – Ни наша, ни немецкая. Их просто не было. Какова вероятность, что самолет без опознавательных знаков пролетит над территорией, где еще нет советских войск, и сядет там, где ему нужно? Сейчас четыре часа пополудни. Позвольте сакраментальный вопрос. Где сейчас находится Шломберг? Вы делаете удрученные лица, товарищи офицеры? Хотите сумничать, товарищ Марецкий?

– Никак нет, товарищ полковник.

Явная мысль о том, что излишний ум подрывает обороноспособность, зависла в воздухе.

– Почему вы еще здесь?! – взорвался полковник. – На аэродром! Живо! Все!