Текст книги "Башни немецкого замка"

– Ты нормально себя чувствуешь, лейтенант? – спросил он. – Возбужденный какой-то, смотри, температура подскочит.

– Подскочит, это ладно, товарищ майор, – мрачно проговорил взводный. – Жар костей не ломит. У иных вон температура падает и больше никогда не поднимается. У меня час назад в строю двадцать семь бойцов числилось, полностью укомплектованный взвод. Семерых потеряли безвозвратно, двое раненых. Восемнадцать осталось, не считая меня. Два отделенных командира, сержанты Пьяных и Голиков. Хорошо, что не пострадали. Трудновато контролировать этот замок, товарищ майор. Какие будут указания?

– Дождись своих следопытов. Не отыщут бегунка, ну и черт с ним. Мы не можем прочесать все горы. Назад он не вернется. Выстави людей по периметру. Немцев загони в подвал. Чего они у тебя на солнце греются? – Вадим покосился на пленных, сидящих у крыльца под охраной автоматчиков. – За сохранность этих упырей отвечаешь головой. Еще раз осмотреть чердак, подвалы, сторожевые башни. Потом доложишь о результатах.

Лейтенант взял под козырек и убежал.

Вадим проводил его печальным взглядом. Мысль о детском саде не покидала его.

«Зачем таких юнцов берут на фронт? Пока еще они повзрослеют, если сразу не погибнут, не останутся навсегда молодыми».

В это время Маркин разорялся за углом:

– Где моя фуражка? Кто ее видел? Да вот же она, валяется посреди двора! Кто на нее наступил? Вашу мать, вы это специально сделали? – Потом он набросился на пулеметчика, который подвел товарищей в самый ответственный момент: – Онищенко, под трибунал пойдешь! Из-за тебя контрразведка провалила операцию. Почему за пулеметом не следишь?

– Все работало, товарищ лейтенант, пулемет был смазан. Я перебирал его недавно, – оправдывался боец. – Это же случайность. Как ее предугадать, залезть в душу к этой железяке? Но я готов понести наказание, если вам, товарищ лейтенант, так хочется.

Тема наказания в это утро звучала актуально и касалась не только пулеметчика.

Через десять минут расторопный лейтенант доложил Злобину:

– Часть подвалов мои бойцы уже осмотрели. Пленные под замком. Там каменный бокс есть специально для них. В нем уже кого-то держали, все приспособлено. Даже ключ нашелся в шкафчике недалеко от входа.

День разгорался. На небе не было ни облачка, погода стояла почти летняя. Дул ветерок, качались макушки вековых елей.

Надрывно ревел двигатель «ГАЗ-64». Машина свернула с дороги, проложенной по дну ущелья, вскарабкалась на террасу, обогнула южную сторону замка и встала у входа.

Из машины вышел подтянутый сержант, козырнул.

– Сержант Зябликов, прибыл по поручению капитана Ненашева. Ваша машина, товарищ майор?

– Наша, сержант, спасибо, оставляй.

«Газик» числился за оперативным отделом. Значит, он пришел сюда только что, вместе с автоколонной, вступившей в освобожденную Пештеру.

– Пешком добежишь обратно, сержант?

– Есть другие предложения? – Сержант заулыбался. – Добегу, товарищ майор, ноги длинные. Машина в порядке, бензин есть. Под задним сиденьем находится рация, но вы, наверное, это и без меня знаете. Разрешите идти? – Парень козырнул и бодрой рысью побежал в часть.

Через пару минут во двор замка въехал еще один отечественный автомобиль, пыльный, изрешеченный пулями. Водитель ловко огибал препятствия. Машина еще не встала, а с нее уже спрыгнул молодой старший лейтенант с пластырем на лбу, вразвалку подошел, отдал честь. После боя он еще не мылся. Лицо его почернело от пороховой гари.

– От комбата, товарищ майор. Старший лейтенант Полынец. Прибыл узнать, все ли у вас в порядке.

– С переменным успехом, старший лейтенант, – уклончиво ответил Вадим. – Операция контрразведки продолжается. Есть потери.

– Так без них мы обходиться не умеем, – сказал Полынец, пожал плечами и спросил: – Помощь от нас требуется?

– Справимся, спасибо. Передай Ненашеву, чтобы следил за своими подчиненными, никого сюда не пускал. Нам гости не нужны. Тут не музей.

– Понял, товарищ майор. А красиво у вас, чем не музей? – Полынец посмотрел по сторонам, восхищенно поцокал языком. – Самый настоящий средневековый замок. Да и природа подходящая. Мрачно, тягостно, но где еще такое увидишь? С привидениями вы поладили? Говорят, они в Румынии в каждом замке живут. Был когда-то в Трансильвании такой персонаж, Дракулой его звали. Он считается самым знаменитым вампиром в мире. Знатный боярин или воевода, точно не помню, людей сотнями на колы сажал, кровь их пил. Вся Румыния тряслась от одного имени. Это не его замок, товарищ майор?

– Ты лоб кому подставил, старлей? – Вадим неодобрительно покосился на собеседника.

– Так вражеской пуле, товарищ майор, – ответил офицер и невесело усмехнулся. – Только не подумайте, что у меня лоб чугунный. Рикошетом дала. Чуть сменила бы угол, и все. Но мы философски к этому относимся.

– Что в деревне, философ?

– В деревне все нормально, товарищ майор. При штурме мы потеряли несколько человек, вражеская рота полностью уничтожена. Подошла автоколонна, скоро будут остальные. Но долго в деревне не задержимся, пойдем дальше, командование торопит. Этим ущельем за пару дней до Венгрии доберемся. Говорят, там фрицы мощный оборонительный рубеж построили. Проверим, так ли это. Сорок пленных взяли, представляете? Комбат голову ломает, что с ними делать. Расстрелять вроде неловко. Несчастные они, много раненых, бабы у них работали в лазарете. Были бы из СС, никаких вопросов не возникло. А так придется нянчиться с ними, отправлять на восток, бойцов выделять для конвоирования.

– Скажи, старлей, в сорок первом бы нам такие трудности.

– Вот это вы точно подметили, товарищ майор, – сказал офицер и хохотнул. – Но что поделать, какие времена, такие и трудности. То есть помощь вам не нужна? Тогда до встречи. Выполняйте свое задание, а мы своим займемся. Оставайтесь со своими привидениями.

– Типун тебе на язык, – проворчал Злобин. – Ладно, двигай. Надеюсь, мы догоним вашу часть.

Старший лейтенант сел в машину. Водитель лихо развернулся, и побитое авто, постреливая гарью, покатило прочь.

Полынец приподнялся на сиденье, провожал глазами удаляющиеся сторожевые башни, непривычное зрелище для советского человека. В Европе, куда вступила Красная армия, было много причудливого и незнакомого.

Глыба замка Форгарош давила на сознание. Вадим старался не смотреть наверх.

К нему подбежал лейтенант Маркин, доложил, что осмотрены чердаки под крышами. Там нет ничего интересного, только старый хлам. Оба входа бойцы заперли, враг не пройдет.

«Зачем все это надо? – раздраженно подумал Злобин. – Все равно мы уйдем отсюда через пару часов».

Во двор въехали две разбитые полуторки с красными крестами. Красноармейцы вынесли во двор тела погибших товарищей, уложили в ряд, серые лица закрыли пилотками. У многих на глазах выступили слезы. Шмыгал носом безусый паренек с пушком на губах. Солдаты курили, пряча взгляды, крысились на водителя, имеющего наглость их торопить.

Неподалеку мялись офицеры опергруппы и примкнувший к ним Поляков, тоже изводили запасы курева. Как можно воевать без табака? Это лучший успокоитель. Рука тянется к нему всегда, даже если ты вроде бы уже накурился до отвала.

Красноармейцы погрузили тела в кузов одной полуторки, накрыли мешковиной. Туда же они посадили двух раненых с окровавленными повязками. Машина ушла.

Мертвых эсэсовцев бойцам тоже пришлось вытаскивать из замка.

– Почему мы? – проворчал какой-то солдат, отводя глаза от угрюмого майора контрразведки. – Два упыря в подвале сидят. Вот пусть они и таскают своих, заодно похмелье вылечат.

Но это предложение не прошло. Парни злились, трупы врагов бросали как попало.

Злобин подошел поближе. Герр Кунце уже покрылся трупными пятнами. Да и супруга от него не отставала. Первой красавицей она не была, а после смерти и подавно. Хищная ведьма с высушенным лицом и остро очерченными скулами.

Красноармейцы бросали в кузов тела, как мешки с картошкой. Женщина упала туда последней, сползла на пол с горки трупов. Крестик, висящий на ее шее, выскользнул из-под кофточки, поблескивал золотом. Штука, конечно же, дорогая, но мародеров во взводе не было, никто не присвоил ценную вещь.

«Добрая католичка», – подумал Вадим.

Второй грузовик тоже ушел.

Разошлись солдаты, свободные от несения службы.

Коренастый сержант Голиков ворчал себе под нос:

– Надо было сбросить их в ближайшую канаву и завалить дерном. Глядишь, елочки лет через двадцать станут пышнее и наряднее.

Оттягивать неизбежное уже было невозможно. Злобин выкурил папиросу для храбрости, забрался в «газик», где под задним сиденьем обреталась рация, почти новая, присланная из Америки по ленд-лизу. Она позволяла сочетать радиограммы и голосовую связь, действовала в радиусе пятнадцати километров, имела очень емкие аккумуляторы и усиленный стальной корпус. Благодаря ему станция весила очень даже немало и могла транспортироваться только на автомобиле.

Голос полковника Василевича звучал вполне отчетливо:

– Припозднился ты, майор. Докладывай.

Порадовать начальство было нечем. Злобин не юлил, говорил всю правду, неудобную, чреватую серьезными последствиями.

Закончил он на траурной ноте:

– Готов нести ответственность, товарищ полковник. Рудольф Кунце мертв. Это непреложный факт. Присылайте нового начальника отдела, а я отправлюсь под арест. Но должен заметить, что это была трагическая случайность. Все знали, что в Кунце нельзя стрелять.

– Твою-то мать, Злобин! Кто прикончил Кунце?

– Кунце открыл огонь, смертельно ранил нашего бойца, а тот успел произвести несколько неконтролируемых выстрелов. Все плохо, товарищ полковник, да?

В эфире недолгое время царило молчание, потом Василевич проговорил:

– Плохо, майор. Но в утешение могу сказать, что немцам еще хуже.

– Позвольте мне кое-что предположить, товарищ полковник. Я ведь вижу, что меня и моих людей командование использует втемную, не объясняя сути вещей. Майор Поляков тоже не отличается болтливостью. Полагаю, что важен не столько сам Кунце, сколько то, что он перевозил, с чем бежал из Бухареста. Рискну предположить, в портфеле, с которым не расставался. Но в момент его смерти тот был пуст. Здесь возможны варианты. У Кунце это выкрали, он сам потерял или где-то спрятал, пока мы носились за ним по замку. Первые два варианта мне рассматривать не хочется.

– Сообразительный ты, как я погляжу. Есть еще один вариант, майор, – ворчливо отозвался полковник. – Тот самый штурмбаннфюрер, который сбежал у вас из-под носа.

– Я думал об этом. Не сходится. Штурмбаннфюрер бежал налегке, на нем был только китель, да и тот расстегнут. Речь идет о неких бумагах? Не важно, что это: банковские документы, ценные облигации, списки немецких шпионов на территории СССР, чертежи новейшей подводной лодки. Это не один лист и не два, верно? Их нельзя сложить вчетверо и сунуть в карман. Или же это небольшой предмет, с легкостью помещающийся в том же кармане. Вы молчите, значит, согласны. Может быть, не все потеряно, товарищ полковник? Осмелюсь предположить, что эта вещь находится в замке.

– Хорошо, если так, майор. Ладно, – решился полковник. – Успеешь еще понести свою ответственность. Заменить тебя некем. Но обо всем случившемся я немедленно доложу в армейское управление. Пусть там ломают головы и думают, что с этим делать. Ты остаешься в замке со своими людьми до особого распоряжения. Как складываются отношения с майором Поляковым?

– Нормально. Лишнего слова из него не вытянешь, но жизнь мою он уже спас.

– Вот черт. – Василевич закашлялся. – Какие беспомощные у меня оперативники. Шучу, спас, вот и ладно. Ты как-нибудь верни ему должок, чтобы не висел над душой. Твоя задача – контролировать замок. Никого к нему не подпускай. Вас больше двух десятков на одно здание. Оружия хватает, сухой паек есть. Убедись в том, что замок необитаем. Лично я в этом сильно сомневаюсь. Проведите тотальный обыск, особенно в тех местах, где мог находиться Кунце.

– Что ищем, товарищ полковник? – не сдержался Вадим.

– Хотел бы я знать.

Возможно, Василевич лукавил, но не очень. У Вадима складывалось впечатление, что руководство дивизионной контрразведки плавало в том же тумане.

– Пленных не уничтожай, хорошенько допроси, – продолжал полковник. – Они могли что-то видеть. Будут упорствовать, не бей, вспомни про пряник. Переступи через себя ради дела. Все, майор, будь на связи.

Вадим отключил питание, перевел дыхание. Потом он поманил пальцем красноармейца, приказал ему отнести рацию в холл и обращаться с ней, как с родной мамой.

Настало время познакомиться с замком.

Вход в подвал находился в юго-восточном углу холла. Вместо двери там имелся широкий проем, за ним тянулся покатый пандус, охраняемый красноармейцем. За ним располагалась ровная площадка, чуть левее начиналась каменная лестница, ведущая в подземелье.

В стены через равные промежутки были вмурованы кронштейны. Люди Маркина нашли свечи, поставили на них, и подвал худо-бедно освещался. Огоньки дрожали от сквозняков. По стенам ползали причудливые, будто живые, тени.

За лестницей стены расступились. Коридор, рассекающий подвал, был удивительно широк, по нему прошел бы даже танк. Свечи освещали пространство на глубину пятнадцать метров, дальше густела тьма. В ней мелькали огоньки фонарей. Люди Маркина продолжали обследовать подвалы.

Недалеко от входа находился зарешеченный бокс, прохаживался часовой, ефрейтор Крыленко, уже знакомый майору. На двери висел замок. Рядом стоял колченогий столик, на нем горела керосиновая лампа и лежал ключ от камеры, удлиненный, с затейливыми бороздками.

Часовой услышал шаги, насторожился, как-то оробел, но тут же узнал Злобина и расслабился.

– Как служба, ефрейтор? – осведомился Вадим.

– Все в порядке, товарищ майор. Хотя если честно, то не совсем. – Боец виновато улыбнулся, по его лицу блуждали дрожащие тени. – Как-то не по себе здесь, то спина начинает чесаться, то ноги немеют. В бою лучше, там все понятно, вопросов нет.

– Так ты вроде тут не один, – сказал Вадим и подошел к зарешеченному боксу.

– Нет уж, избавь меня бог от такой компании, товарищ майор. – У Вадима возникло такое ощущение, что боец не прочь был перекреститься. – Сидят эти черти, волками смотрят, молчат. О чем мне с ними разговаривать? Да и как? Я по-немецки четыре слова знаю.

– Ладно, иди погуляй немного.

«Да, неприятных ощущений тут хватает. Надо чаще посты менять, а то парни с ума сойдут», – подумал Вадим, забрал керосиновую лампу, подошел к решетке.

Меньше всего ему хотелось гадать, откуда она здесь взялась и чем славен был замок Форгарош за свою долгую историю. Вадим поднял лампу, осветил узкое пространство. Камера была абсолютно голой. Каменные стены, пол, потолок. Здесь, мягко говоря, царила прохлада, градусов десять-двенадцать, плюс высокая влажность.

Пленные сидели на полу в разных углах, дрожали от холода. Краше они нисколько не стали, опухли до полной неузнаваемости. У гауптштурмфюрера Хоффеля заплыл глаз, спрятался под кожистым мешком. Крауземан все больше походил на гниющую сливу, но смог соорудить презрительную гримасу.

– Вас снова приветствует советская контрразведка, господа. Хочу задать вам несколько вопросов. Вы охраняли герра Кунце с супругой, причем делали это не день и не два, практически месяц находились рядом с ним. Вы должны знать, чем занимался Кунце, что он хранил в своем портфеле. Возможно, ваши сведения не полные, но они есть.

– Что с Рудольфом? – выдавил из себя Хоффель. – Он мертв?

– Он мертв. Равно как и его супруга Генриетта. Нам не удалось взять их живыми. Ваш господин зачем-то начал отстреливаться. Что было в портфеле? Чем занимался Кунце?

Арестанты презрительно молчали.

– Не буду кривить душой, господа, портфель Рудольфа Кунце оказался пуст. Подозреваю, что это были документы, возможно, какие-то чертежи, схемы, но точно не уверен. Вы могли видеть, как он это прятал, и знаете, где это происходило. Не желаете что-нибудь сообщить мне?

Господа по-прежнему молчали. Их изувеченные лица выражали презрение.

– Еще один вопрос, – невозмутимо продолжал Злобин. – Вы будете смеяться, но одному из ваших удалось сбежать. Он прятался в шкафу, потом воспользовался случаем, вылез в окно и пустился в бега с пустыми руками, без оружия. Это ваш командир в звании штурмбаннфюрера. Возможно, вы видели, как он спрятался в шкафу, когда отступали по анфиладе, но не выразили ему заслуженного порицания. Мне хотелось бы узнать его фамилию. Не скажете ли вы, куда он мог податься? Меня интересует, сможет ли беглец в сжатые сроки добраться до вашего расположения и сообщить о том, что здесь случилось. Где находится ближайшая часть вермахта? Не хотите сказать?

Ответом было надменное молчание.

– Очень жаль, – заявил Вадим. – В таком случае наши отношения переходят в иную плоскость. Смерти вы не боитесь. Это похвально. Насчет физического насилия сложнее, но вы готовы терпеть. Засим оставляю вас, думайте. Не уверен, что ваши организмы справятся с холодом, отсутствием питья и пищи. Без сигарет тоже тоскливо, верно? Но несколько часов вы протянете. Захотите поговорить со мной, позовите через часового. Согласитесь на сотрудничество без лжи и уверток, получите теплую одежду, матрасы, воду, еду и сигареты. Даю слово советского офицера. До новых встреч, господа.

Пленные молчали, когда он отдалялся от решетки.

– Вы так гладко чешете по-немецки, товарищ майор, – заявил часовой, вырастая из-за угла. – Словно сами немец.

– В школе хорошо учился, ефрейтор. А появишься еще раз вот так внезапно, клянусь, кулака не пожалею.

– Виноват, товарищ майор. – Боец смутился. – Теперь вы понимаете, каково здесь.

Из глубин подвала донесся шум. Бежали люди, тряслись огоньки фонарей. Крыленко резко повернулся, вскинул автомат. Вадим на всякий случай отступил к стене.

Из мрака в освещенную зону выбежали два бойца с возбужденными лицами.

– Товарищ майор, хорошо, что вы здесь! – воскликнул осанистый, спортивно сложенный сержант Пьяных. – Вы только посмотрите, что мы нашли! В дальнем закутке прятались, думали, что не заметим!

Глава 3

Мысль о том, что в замке кто-то живет, периодически приходила в голову майору. Мебели в комнатах было немного, но все же кто-то стирал с нее пыль и мыл полы. Эсэсовцы вряд ли могли остановиться в замке, где никто не живет. Проще в деревне заночевать.

Красноармейцы добрались до последнего укромного местечка, каменного мешка, заваленного старым тряпьем. Здесь и находились люди. Видимо, они сбежали в подвал, когда началась заварушка, тряслись от страха. Это были гражданские, один мужчина и три женщины. Все с обреченными лицами и слезами на щеках.

Слухи о зверствах Красной армии были сильно преувеличены, порой доходили до абсурда, но люди им верили. В представлениях цивилизованных европейцев русские солдаты были хуже того же Дракулы.

Сержант Пьяных поднял керосиновую лампу, осветил закуток. Отблески пламени прыгали по лицам, сморщенным от страха. Люди были одеты довольно просто. Мужчина в ватных штанах, полотняной рубахе, кожаной безрукавке. Женщины в серых кофтах, длинных юбках из суровой ткани.

Боец за спиной Злобина включил фонарь. Люди жмурились, отворачивались от яркого света.

– Вот так они и сидели, когда мы их нашли, – сказал Пьяных. – Нас увидели – и давай молиться, словно мы черти с вилами. Румыны, что ли? Одеты как-то бедно.

– А ты хотел, чтобы они сидели в праздничных национальных костюмах? Эй, бойцы, на выход, дайте с людьми поговорить. Не видите, боятся они вас.

– Так они и вас боятся, товарищ майор, – заявил Пьяных, хмыкнул, но все же увел своих людей.

В замкнутом пространстве пахло стеарином.

Пожилая женщина худощавого сложения произнесла отрывистую фразу на языке, не знакомом Вадиму. У нее было острое морщинистое лицо. Глаза, обведенные темными кругами, запали в череп. Внешность была не самой располагающей.

А язык, на котором она говорила, мог быть и не румынским. В Трансильвании жили валахи, моканы, русины, гагаузы, мадьяры. Чем они друг от друга отличаются, Вадим еще не разобрался.

Женщина не выдержала пристальный взгляд, прижалась к мужчине. Этому субъекту было далеко за семьдесят. Худой, как хворостина, костлявый, нескладный, с несимметричным лицом, состоящим из сплошных морщин. Эти люди не жировали.

Третья особа сидела с прямой спиной, в глазах у нее застыла молитвенная скорбь. Ей было за сорок, худая, но не истощенная, с горбатым носом. Из-под платка выглядывали черные как смоль волосы. Текущие трудности она переносила лучше остальных, гладила по спине девушку лет двадцати, одетую в какую-то мешковину.

Барышня была миловидной. На майора смотрели невероятно большие и выразительные глаза. Но с этой особой что-то было не так.

Вадиму все стало понятно, когда он подался к девушке, чтобы помочь ей встать. Она отшатнулась от него, стала мычать, замотала головой. Бедняжка была глухонемой, да и с рассудком, наверное, не особо ладила.

Злобин смутился и спросил:

– Вы по-русски понимаете?

Вопрос ушел в пустоту. По-русски никто не понимал. Он продублировал эти слова по-немецки.

Пожилая женщина разжала губы и со скрипом заговорила. Ее немецкая речь была далекой от совершенства, но сносной.

– Не трогайте нас. – Голос старухи напоминал скрип двери. – Мы вам ничего не сделали, очень боимся. Мы живем в поместье Форгарош и никому не делаем ничего плохого.

Они смотрели на майора слезящимися глазами, и он испытывал чрезвычайную неловкость. Девушка сжалась в комок, стреляла глазами, иногда издавала звуки, несвойственные нормальным людям. Темноволосая особа глядела угрюмо, не меняясь в лице, статная, сравнительно молодая, но все же очень неприятная собой. Компания была причудливая.

Вадим разглядывал их в свете керосинки, говорил какие-то успокаивающие слова и не мог составить мнения об этих людях.

– Ничего не бойтесь. Мы не трогаем мирных жителей. Вы можете выйти из подвала и заняться своими повседневными делами. Но для начала ответьте на несколько вопросов, – заявил он.

Старуха скрипучим голосом сказала, что ее зовут Стефания Монтеану. С ней муж по имени Петру. Бедная глухонемая девушка – их внучка Станка, особа с черными волосами – горничная Мирэла Тамош. Она наполовину мадьярка, наполовину валашка.

Много лет назад Форгарош был процветающим имением, здесь жили румынские бояре. Они владели землями в долине, окрестными деревнями, в том числе Пештерой.

Последним из них был Николае Шербан, полковник румынской армии, вхожий в королевский двор. В замке в последние годы он появлялся редко. Здесь жила его семья – супруга Вайолка, старая теща Надья, их дети Василу и Лусиан. Имелись слуги, все необходимое для жизни.

Деревни постепенно зачахли, люди из них разъехались. Но семья имела приличный капитал и ни в чем себе не отказывала.

Петру Монтеану много лет служил дворецким у Шербана, помнил его отца, даже дедушку. Стефания работала экономкой, начальствовала над прислугой, от которой к данному моменту осталась только Мирэла.

У бедняжки сгорел дом в деревне, и ей совершенно некуда было податься. Помянутая бедняжка при этом смотрела на советского майора пристально и недобро.

Господин Шербан был настолько любезен, что разрешил поселиться в замке ущербной, но очаровательной девчушке Станке. У нее в сорок втором умерла мать, одна из дочерей Стефании и Петру. Девушка очень хорошая, добрая, ранимая, беззащитная. Она до дрожи в коленках боится русских солдат, о которых по стране ходит страшная молва.

Война не нарушила уклад жизни в замке. Многие родственники Шербана ушли в армию, служили на офицерских должностях. Сократилось количество слуг, ухудшилось снабжение, пришлось во многом себе отказывать. Но это все равно была приличная и спокойная жизнь, портили которую только слухи о приближении Красной армии.

Потом заварушка в Бухаресте, арест Антонеску. Румыния резко сменила политический курс, объявила себя союзницей СССР.

Но по стране ходили упорные слухи о том, что Красная армия добрее не стала и жестоко наказывает всех румын.

– Почему же вы не ушли вместе с немцами, раз Красная армия такая ужасная? – спросил Злобин. – Ваши хозяева, я так понимаю, сбежали, да?

Старой Стефании было трудно говорить.

Она заявила, что уйти отсюда они никак не могли. Дескать, вы посмотрите на нас внимательно. У моего Петру целый букет болезней, он хочет закончить свой жизненный путь в доме, где прожил последние тридцать лет.

Стефания сказала, что Николае Шербан приехал в Форгарош примерно месяц назад. С ним были несколько грузовых машин и солдаты. Они грузили в кузова все самое ценное: старинную мебель, ковры, раритетные предметы, картины.

Господская семья уехала отсюда в полном составе, оставив на хозяйстве чету Монтеану. Им было поручено следить за домом, поддерживать его в приличном состоянии, не давать разбойникам разграбить то, что осталось.

Николае обещал вернуться через полгода или год. Но в это никто не верил. Хозяин замка был прочно повязан с нацистским режимом.

Вот уже месяц они вчетвером живут в доме, в комнатах, расположенных на первом этаже, следят за порядком. На задворках есть курятник, грядки с овощами, в погребе хранятся прошлогодние запасы. На скромное существование хватает. Им много не нужно.

До вчерашнего дня ничего ужасного не происходило. Несколько раз по долине проходили немецкие и венгерские части, но к замку не сворачивали.

Вчера в Пештеру нагрянули военные, и в замок прибыли гости, дюжина немцев. Большинство в форме, а еще мужчина и женщина в штатском. Дама была чопорная, всем недовольная, постоянно капризничала. Но мужчина умел ее осаживать. Особых трудностей они не доставили, сказали, что утром уйдут. Мирэла собрала на стол. Гости были голодные, как собаки. Ночевали они здесь, в замке.

А утром началось! Во дворе загремели взрывы. Стефания спала одетой, выбежала в холл. По замку носились немцы, кричала женщина.

Старуха первой сообразила, что надо делать, и потащила своих домочадцев в подвал. Благо до пандуса было несколько десятков шагов. Они спрятались в дальнем закутке.

– Мы не могли выгнать немцев, – спотыкаясь, оправдывался старый Петру.

Он наконец-то подал голос, дряблый, какой-то механический.

– Их было много, все с оружием. Эти люди служили в СС.

– То есть вы не видели, что происходило в замке после того, как началась стрельба? – осведомился Вадим.

– Мы не могли ничего видеть, сразу спустились в подвал. Ждали, когда все кончится, надеялись, что замок опустеет.

– Сожалею, – со вздохом сказал Злобин. – В вашем замке опять незваные гости. Но я уверяю вас, приличные люди. Будете вести себя хорошо, и мы не доставим вам никаких хлопот.

– Вы нас не расстреляете? – спросила Стефания.

– А есть за что?

– Нет, но нам сказали, что вы всех расстреливаете.

– Успокойтесь, госпожа Монтеану. Ничего с вами и вашими близкими не случится. Вы можете подняться наверх, но ближайшие часы вам придется провести в своих комнатах. Мы скажем, когда можно будет выйти. Потом занимайтесь своими обычными делами. Мы не тронем вас и все то, что находится в замке. Но есть одно условие. Вы должны оказывать нам содействие. Пойдемте, я выведу вас на волю.

Они не верили, держались друг за друга, пугались каждого чиха.

Сержант Пьяных освещал дорогу, с интересом поглядывал на девушку. Станка вцепилась в горничную, пугливо стреляла глазами. Врожденный недуг повлиял на ее внешность. Она была симпатичная, но в лице и туловище имелись небольшие диспропорции. Да и с психикой дело могло обстоять получше. По словам старухи, особых обязанностей у Станки не было. Она помогала в курятнике и на грядках, занималась уборкой, на глаза особенно не лезла.

Когда майор вывел людей из подземелья, в холле уже собрались красноармейцы. Они оживленно загудели.

Станка испуганно замычала.

– Маркин, ко мне! – скомандовал Злобин.

Когда исполнительный лейтенант подлетел и встал по стойке «смирно», Вадим разъяснил ему сложившуюся ситуацию:

– Эти люди живут и работают в замке. К ним не лезть, особенно к девчонке. Она глухонемая, да и с головой у нее не все в порядке, понимаешь? Строго накажи своим кавалерам, чтобы держались подальше от этой бедняжки. Никаких ухаживаний!

– Да бог с вами, товарищ майор. – Маркин явно обиделся. – Мои солдаты не такие.

– А какие? Они из постного теста слеплены? В общем, ты меня понял. Пусть эти люди сидят в своих комнатах, пока мы осматриваем замок, потом выпускай. В жизнь их не лезть, но ненавязчиво поглядывать. Мало ли что. Соображаешь?

– Я сообразительный, товарищ майор.

От внимания Злобина не укрылось, как лейтенант мазнул девчонку заинтересованным взглядом. Похоже, все эти слова были лишь пустым сотрясанием воздуха.

Майор досадливо отмахнулся. Ладно, лишь бы никто не прижал эту Станку к какой-нибудь теплой стенке.

Первым делом Злобин лично осмотрел комнаты прислуги, расположенные на южной стороне холла. Помещения были смежные, до пандуса, ведущего в подвал, рукой подать.

Жили эти люди скромно, но в чистоте и порядке. Железные кровати, столы, шкафы, тумбочки, коврики на полу. Никаких украшательств, кроме фотографий в рамках и узорчатых салфеток.

– Шкафы проверь! – приказал Вадим Куделину. – Имеем уже горький опыт.

Пашка хмыкнул, но на всякий случай достал из кобуры ТТ.

В шкафах посторонние личности не прятались.

Лейтенант прилип к фотографиям, бороздил их носом.

– Кто все эти люди? – пробормотал он, а потом вдруг сменил тему: – Знаете, товарищ майор, горничная, которую вы из подвала достали, – вылитая ведьма. Так на меня посмотрела, аж мороз по коже. На немку похожа. У меня шальная мысль родилась. А если она не та, за кого себя выдает? Вдруг это жена Кунце? Мы же толком ее лицо не видели тогда, во дворе. Схватили немцы горничную, когда откатились обратно в замок. У них же было несколько минут, пока мы на входе тормозили. Поменяли они их местами. Помните, как баба возмущалась во время перестрелки? Еще бы ей не голосить. Кунце понял, что его песенка спета, и решил обезопасить жену, заодно оставить при ней все свои секреты. Мы же не обыскивали штатских. Уедем отсюда, эта особа ноги в руки, и вперед. А что, дамочка крепкая, может добежать.

– Твое бы, Павел, воображение да на пользу делу, – посетовал Вадим. – Видел, как Станка держалась за горничную, когда их из подвала вывели? Девушка непосредственная, не станет хвататься за незнакомку. А в подвале она еще и не так в нее вцепилась.

– Да понял я уже, товарищ майор. Вот снимок. Они тут все вместе запечатлены. И старик со старухой, и их внучка ущербная, и эта мымра. Только моложе как-то выглядят, а внучка вообще малолетка. Еще какие-то люди. Мужик в эполетах и с галунами, баба в дорогущем платье, отпрыски с блаженными лицами. Все благочинное семейство в лучших нарядах. Слушайте, а король-то у них не дурак, хоть и молодой совсем. Понял, откуда ветер дует, и быстро поменял курс. Только что ему с этого? Мы же не потерпим монархию в Румынии. Власть должна принадлежать народу, избираться всеобщим голосованием. Я правильно понимаю?