Текст книги "В лесах под Вязьмой"

На корточках подобрался сержант Мамаев, пристроился рядом.

– Вроде нет никого, товарищ лейтенант. Рванем по-быстрому до того леса?

– Рванем. Понесемся, как метеоры. Одна нога здесь, другая там. Даю четыре минуты на преодоление пространства. Командуй, сержант. Всем рассыпаться, движемся шеренгой!

Добежали почти удачно. Дважды кто-то падал, разражался бранью, но обошлось без серьезных травм. Небольшое удивление вызвала проселочная дорога. Через нее бойцы перелетели без остановки.

Грузовик, набитый пехотой, внезапно выскочил из-за леска, когда до опушки оставалось метров тридцать. Фары ударили в бегущих людей. Шубин закричал, чтобы никто не останавливался, чтобы все бежали в лес. Настя споткнулась, он подхватил ее за шиворот. Давился хрипом майор люфтваффе, Тимофей Бугров колотил его по мягким частям тела и рычал: «Вперед, долбаное грузило!» Солдаты в кузове устроили переполох, старший надрывался. Захлопали выстрелы. Стонал и кашлял Шура Паньков, на которого перегрузили рацию. Солдат было больше, чем разведчиков, – полный кузов, десятка два. Опомниться не успели, как грузовик оказался сзади, завизжали тормоза, машина пошла юзом. Пятился Саидов, прикрывая отход, строчил без передышки. Лес, как назло, оказался разреженный, голый. Тимофей Бугров швырнул в кустарник майора и прыгнул следом. Остальные вбегали рваной шеренгой. Огонь усилился. Откинулся борт, солдаты посыпались на землю и разбежались. Беглецы уже были в лесу, рассредоточились по волнистой местности. Убегать – несерьезно, лес простреливался. Пули выли, обламывая ветки и кору. Кто-то ахнул и грузно упал – зачем поднялся, мать его?! Но вроде шевелится, отползает. Назревала атака – солдаты рассыпались по полю, двигались короткими перебежками. Рядом ожесточенно стреляла Настя, выкрикивая слова, за которые неплохо было бы получить по губам. Боеприпасы кончались.

– Чем ответим, товарищ лейтенант? – выкрикнул Косаренко. – У меня уже пусто!

– Троекратным «ура»? – предложил Пастухов и нервно засмеялся.

Со стороны опушки прогремел нестройный залп. Поднялась шеренга, пробежала несколько шагов и снова залегла. Немцы действовали невозмутимо, по своей науке. Следовало отдать им должное, в бою они вели себя грамотно. Кто-то бросил гранату – взрыв выдрал голый куст, никто не пострадал. Надсадно кашлял Глинский, вдохнув пороховую гарь.

– Товарищ лейтенант, здесь лощина! – прокричал в затылок Серега Лях. – Можно укрыться!

Шубин снова орал, срывая голос:

– Отходим! Головы не поднимать, гранаты к бою!

Гранат у разведчиков было немного, но невыгодную позицию следовало в корне менять. Четверо прикрывали отход, остальные откатывались. Немцы уже вошли в лес и теперь прятались за деревьями. Еще одна граната сработала прямо перед носом. Шубин отталкивал от себя Настю – опять она рвется в бой, глупая! Вдвоем они скатились в лощину. Сверху падали другие. Шубин отчаянно работал локтями, лез на косогор. Он не видел, кто оказался слева, но у парней еще оставались патроны, и поднявшимся немцам дали отпор. Падали убитые, кто-то картинно повалился на колени и треснулся лбом о землю, словно желая помолиться перед дальней дорогой на тот свет. Остальные искали укрытие. Шубин тоже стрелял – экономил патроны, сдувал жирный пот, сочащийся со лба, но одному прострелил ногу, и он валялся на спине, дрыгая здоровой конечностью, а другому попал то ли в грудь, то ли в плечо, и раненый теперь корчился за деревом. Рядом тоже кто-то стрелял – кажется, Иванчин, – но у него закончились патроны. Боец отложил автомат и застыл, как волк перед броском. Только этого не хватало! Глеб схватил его за шиворот и сбросил вниз. Боец скатился, протяжно воя. У смельчаков на левом фланге кончились патроны, они сползали в лощину. Это были Ветренко и Костромин. Дыхание смерти опалило виски, немели плечи. Шубин выкрикивал команды, но выходила какая-то какофония. Из травы вырастали фигуры, переходили на бег. Двое вырвались вперед, один метнул гранату, оба присели. Боеприпас не докатился до ложбины, взорвался раньше. Лейтенанта там уже не было – он успел сползти по склону. Другие последовали его примеру. Взрывом разметало косогор. Разведчики рассыпались по пади – лезть на обратный склон было глупо. Хрустели ветки – немцы шли к лощине. Патовая ситуация – некогда проводить перегруппировку. Противника встречали последними патронами. Глеб расставил ноги, прикрывая Настю, и перебросил через вспаханный косогор последнюю гранату. Толик Иванчин будто опомнился, сделал то же самое.

– Сейчас получат у меня, шайтаны! – взбесился Саидов и тоже выхватил гранату, метнулся на склон и перебросил ее, будто мяч в баскетбольную сетку. Блеснул ребристый корпус лимонки мощного действия.

Гранаты взрывались в гуще подбегавших солдат. Еще хлопок – очевидно, немец приготовил «колотушку» для броска, да не успел, – и боеприпас сработал под ногами. Никто не видел, что происходит, но урон был немалый. Выжившие по инерции бежали и ныряли в овраг.

На Шубина летел детина с вытаращенными глазами. Он мог накрыть разведчика, как бык овцу! Глеб повалился на колени и прижался к откосу. Фашист перелетел через него, ударив сапогом по ключице, сделал впечатляющий кульбит. От падения солдат лишился чувств, а когда пришел в себя, на нем уже сидела Настя Томилина и яростно била его ножом в грудь. Шубин растерялся. Немец изогнулся, но Настя вцепилась в него, как наездница в мустанга. Жертва хрипела, но уже не сопротивлялась.

В ложбину катились солдаты, атакующих встречали штыковыми лопатками и прикладами. Началась потасовка. Лейтенант выхватил нож. Сверху катился еще один претендент на взбучку – молодой, поджарый. Он ухитрился найти опору, прыгнул и сбил лейтенанта с ног. Боль не ощущалась, но до смерти было рукой подать. Немец давил массой, плевался, пальцы тянулись к горлу. Рука с ножом оказалась вывернута. Но Глеб не выпускал рукоятку, сжимал ее скрюченными пальцами. Противник дотянулся до шеи, сдавил ее сильными пальцами. Прийти на помощь оказалось некому – Настя еще не разобралась с громилой, остальные тоже были заняты. Мир тускнел, кислород поступал в организм малыми дозами. Враг сладострастно дышал, кряхтел от усердия. Он придавил своим животом руку с ножом. Шубин напрягся, правая конечность работала на изгиб, медленно выворачивал лезвие, преодолевая сопротивление массы тела. Кухонный нож давно бы сломался, но эта сталь была первосортная. Между лезвием и вражеским брюхом угол все рос. Немец ничего не чувствовал, он делал свою работу. Кислород в легкие практически не попадал. Но вот фашист занервничал, заерзал. Давление на горло уменьшилось, появилась возможность вздохнуть. Острие уже не щекотало, а входило в тело медленно, пока что под углом. Немец испытывал дискомфорт, его дыхание срывалось. Рука чуть не хрустнула в запястье, но лезвие, наконец, встало вертикально и по рукоятку вошло в тело. Немец задрожал, дыхание стало сиплым. Глеб с усилием провернул рукоятку, разрывая внутренние ткани. Противник затрясся, руки разжались. Глеб скинул его с себя и выдернул нож. И вовремя – изо рта умирающего хлынула кровавая пена.

Жирные круги плясали перед глазами. Рукопашная была в разгаре, бились насмерть. Корчились умирающие. Стонала обессилевшая Настя, прикорнула к своему громиле, который не подавал признаков жизни. Бились молча, не устраивая истеричных сцен. Хрипел, схватившись за живот, ефрейтор, полз куда-то на коленях, орошая землю кровью, пока не уткнулся каской в бугор. Оскалился другой, выдергивая нож из кровоточащего тела. Он мотнул взъерошенной головой, уловив движение. Шубин набросился на него сзади, схватил за шею, повалил на себя и ударил ножом в горло. Отпихнув агонизирующее тело, он бросился на следующего – тот уже практически расправился с Ленькой Пастуховым, у парня тоскливо блестели глаза. И этот отвалился, получив «перо» в бок.

– Пацаны, добьем супостата! – взревел страшный, как черт, Серега Лях. – Амба, мы уже победили!

Доля истины в его словах была. После обработки гранатами противник потерял численное превосходство, а в ближнем бою был несилен. Взревели луженые глотки. Лева Глинский подобрал пустой автомат, схватил его за ствол и принялся работать им, как кувалдой. Растрепанный обер-гренадер получил по голове и разлегся на склоне. Подбежал Ветренко, ударил по виску сапогом. Финал приближался. Немцы дрогнули, полезли обратно на склон. Их осталось четверо, все порезанные, дезориентированные. Последнему под ноги бросился Никита Костромин. Немец с воплем заскользил обратно. Его встретили с распростертыми объятиями – набросились, как коршуны на падаль, стали забивать. Солдат орал, вспоминал какого-то бога. И остальные далеко не ушли. Иванчин схватил брошенный кем-то МР-40 и ударил длинной очередью. Магазин иссяк, но добавка не требовалась. Пули достали всю троицу – двое погибли сразу, третий захлебнулся кровью и рвотой.

Ноги не держали, Шубин опустился на колени. Настя выжила – сидела, вытянув ноги, и очумело вращала глазами, словно скатилась с горы без лыж и санок.

Внимание привлек майор Карлсдорф. Еще чуть-чуть, и он бы не привлек ничьего внимания! Пленник полз по дальнему склону, воровато кося глазами, затем поднялся и засеменил прочь. Когда Шубин догнал его, тот уже карабкался на следующий склон и что-то хрипел в отчаянии. Так не хотелось за ним лезть! Глеб поднял с земли узловатую корягу и швырнул ее майору в спину. Немец не удержался, нога заскользила. Шубин поморщился – в ноге пленника что-то хрустнуло. Он зарылся носом в бугорок нерастаявшего снега и начал задыхаться.

– Вот зачем, герр Карлсдорф? – бормотал Глеб, поднимая его за шиворот. – Вы сами виноваты! Лежали бы смирно, и ничего бы не случилось.

Офицер люфтваффе сделал попытку подняться и ахнул, нога подломилась. Глеб протащил его за шиворот и бросил среди мертвых и умирающих.

Победа оказалась пиррова, радоваться совершенно не хотелось. Шубин сидел на склоне и жадно курил. Зыбкие тени блуждали в темноте. Фонари освещали поле боя. Настя сидела на коленях, утирая слезы. За жизнь двух десятков немцев отдали пятерых своих. Вроде неплохая математика, но все равно тошно.

Тела ребят вытащили из общей кучи и уложили в ряд. Погиб Косаренко, потрясенный Толик Иванчин сидел рядом с ним и всматривался в мертвое лицо. Погибли оба «богатыря» – сержант Мамаев и Тимофей Бугров. Первый разбил голову при падении, второго в упор застрелил из пистолета унтер-офицер. Участь последнего была незавидной, но это не утешало. Погиб Саид Саидов, неулыбчивый выходец из солнечного Узбекистана. Немец ударил его лопаткой по шее, разбил позвонок – Саид умирал мучительно и долго. Шуру Панькова сначала сочли живым – он какое-то время подавал признаки жизни, подрагивал. Но скоро все закончилось, сердце остановилось. Бойцы перестали приводить его в чувство и нервно закурили.

– Нужно уходить, товарищи, – сказал Шубин. – Накройте ребят чем-нибудь, нет времени хоронить. Немцы будут здесь очень скоро – слетятся на шум. Собрать оружие и боеприпасы, через минуту выступаем! Пойдем в темноте, деваться некуда. Не сможем идти – ляжем спать.

– Куда майора, товарищ лейтенант? – устало спросил Ветренко. – Он ногу сломал, а на себе мы его не дотащим…

Игнорировать проблему было невозможно. Пошатываясь, Глеб добрался до майора. Пленник кряхтел, ища приемлемую позу, и делал страдальческое лицо. Он не притворялся, перелом был болезненный.

– Почему вы так смотрите, лейтенант? – Майор омертвел от страшных предчувствий. – Вы в меня бросили корягу, вы сами виноваты…

– Не стоило сбегать, герр Карлсдорф. Вас предупреждали – вы не послушались.

– Подождите, я смогу идти! – заволновался майор и стал подниматься. Но снова охнул, когда оперся на больную конечность, и грузно завалился. Сооружать ему костыли или нести на себе смысла не было. Люди устали, а немцы висели на хвосте.

– Будем считать, что мне очень жаль, герр Карлсдорф. – В табельном ТТ оставалось несколько патронов. – Извините, что потревожили, как говорится. Отпустить вас не можем, вы должны понимать.

– Дьявол… – проскрипел зубами майор. – Подождите, лейтенант, не стреляйте, дайте подготовиться!

Лицо пленника побелело, он впился ногтями в землю, губы что-то шептали. Шубин терпеливо ждал, хотя мог этого не делать. Кем бы ни был этот паршивец, а последний миг – штука деликатная.

– Все, лейтенант. – Майор расслабился. – Стреляйте, только побыстрее…

Не поймешь этих сложных личностей – то им быстрее, то медленнее… Шубин выстрелил майору в висок, поднялся и побрел к своим. Выжившие сидели кучкой и мрачно смотрели на командира.

– Не берите в голову, товарищ лейтенант. Легко пришел – легко ушел, – проговорил Ленька Пастухов. – Сколько их еще будет – этих майоров и подполковников…

– Посидим еще – нисколько не будет. – Шубин убрал пистолет в кобуру. – Все готовы? Пошли, нечего рассиживаться!

Глава вторая

На рассвете группа Шубина обогнула немецкие посты и прошла безопасной тропкой через минное поле. Сон на свежем воздухе придал сил, люди ежились от холода.

– Нормально, братцы, скоро лето, – бормотал, стуча зубами, Пастухов. – Как-нибудь доживем, тогда отогреемся на солнышке.

Дозорных об их возможном появлении предупредили, препятствий им не чинили. Полк дислоцировался в лесистой местности на берегах двух рек (глубина обеих позволяла ходить вброд). Штаб располагался в деревушке Разборово, больше напоминающей хутор, а подразделения – в окрестных осинниках. Здесь были вырыты траншеи, построены землянки и блиндажи. Личный состав взвода обитал на узком пятачке вблизи околицы, поэтому всегда до полевой кухни они добегали первыми. Деревушка не раз подвергалась авиационным ударам, сюда заходили штурмовики. Штабистам каждый раз удавалось добежать до леса. Красноармейцы и командиры вперемешку лежали в траншеях, а когда опасность миновала, штабисты, тихо ругаясь, возвращались к месту службы.

Разведчики разбрелись по ходам сообщений. Товарищи встретили их, удрученно вздыхая.

Пятерых потеряли! А ведь могли никого не потерять!

Капитан Фокин – заместитель начальника штаба по разведке – выслушал доклад и покачал лысоватой головой.

– Сочувствую, лейтенант, жаль твоих людей. Но это война, куда денешься? Про майора, которого ты пристрелил, забудь – невелика потеря. Он летун, такие немногое знают. Считай, что он долетался. И в конце концов, не за «языком» вы ходили. Задание выполнено на отлично, аэродром мы расхреначили – ты, наверное, слышал. Теперь никаких налетов, красота! – Капитан осторожно посмотрел на небо и улыбнулся. – По крайней мере, с этого аэродрома больше не прилетали. Можем вздохнуть свободно… Но в остальном ситуация сложная, за время твоего отсутствия она не улучшилась… Западными лесами противник не пойдет – там дорог практически нет, – а вот с севера и юга в скором времени надавит… Но пока отдыхайте. До завтра точно ничего не произойдет.

Люди приходили в себя, чистили и зашивали маскировочное одеяние – рассчитывать, что выдадут новое, было смешно. В лесу выспались, но и сейчас от сна не отказались. На севере и юге гремела канонада – немцы сжимали кольцо окружения. Но в расположении частей 113-й дивизии полковника Миронова пока было тихо.

Для Насти в свое время вырыли собственную землянку – крохотную, с настилом и топчаном. Над головой – накат из бревен. В качестве временного обиталища вполне сойдет. Все-таки женщина, нельзя ей жить вместе с мужиками. Красноармейцы в шутку ворчали, что строили для бабы и на то, что к ней мужик зачастит, не рассчитывали. У Шубина был собственный угол в блиндаже. Люди шушукались за спиной, завистливо вздыхали, но за рамки не лезли. Одни пошучивали: «В этой девице есть изюминка, никто не устоит. А лейтенант у нас молодой, привлекательный, наивный. А там даже не изюминка, там целая слива с косточкой!» Другие поглядывали на парочку с печалью: «Дело пропащее – крутить любовь на войне. Легкая интрижка – другое дело, убьют одного – от другого не убудет». Но здесь без бинокля было видно, что боец Томилина сильно влюблена в Шубина. А их обоих убить могут в любой день, и весьма странно, что до сих пор не убили – ведь воюют с первого дня! Вслух об этом не говорили, но мысль витала в воздухе и лишала покоя.

Он залез к ней в землянку, когда сгустилась тьма. Хотя люди все знали, он все равно шел, как вор, сгорая от стыда и озираясь. Настя втащила его в землянку и повисла у него на шее. Выпрямиться в полный рост было трудно – макушка билась о накат. Рассохшиеся нары заскрипели, и казалось, что скрипит весь лес и ржет вся дивизия!

– Тише, Глеб, тише… – шептала девушка, обвиваясь вокруг любимого мужчины.

Потом они лежали, занимая единственное спальное место, и лениво смотрели, как коптит снарядная гильза, а дым уходит в щель под потолком. Гнали прочь дурные мысли, старались не вспоминать, что было вчера, позавчера. Лица погибших мелькали в сознании, отступали, присоединялись к бесконечной когорте умерших ранее. Им было хорошо в землянке, они строили планы на будущее, в котором не было места войне.

– Майор Гуньков опять ко мне подкатывал, – прошептала Настя. – Ты не представляешь, как он надоел. Все люди как люди, а этот настырный, так смотрит, глазками маслянистыми обволакивает – брр! Ведь знает, что я к тебе неровно дышу, ни на кого тебя не променяю, а продолжает лезть, намеки отпускает, предлагает спуститься к речке и уединиться на берегу, а за это освободить меня от выполнения служебных обязанностей и отправить в тыл, где я якобы буду как сыр в масле кататься.

Глеб поморщился. Майор Гуньков – помощник начальника штаба по строевой части, лучший друг майора Сумина, начальника особого отдела полка – был крайне неприятной личностью. Подозрительный, непредсказуемый, себе на уме, гораздый на любую пакость. Командиры его не любили, но терпели. Свои обязанности майор Гуньков худо-бедно исполнял. Он действительно поглядывал на Настю, делал ей непристойные предложения, а на Шубина косился недобрым взглядом. Но пока не пакостил, присматривался. Что он мог сделать Шубину? Да ничего! Кулаки чесались дать по морде, но он держал себя в руках. Для майора Гунькова это был бы очень дорогой подарок.

– Лучше бы ты этого не говорила, – недовольно проворчал Глеб. – Однажды точно не выдержу, съезжу ему по роже.

– И кому сделаешь лучше? – Настя задрожала и прижалась к нему. – Вот Гуньков обрадуется, когда у тебя начнется насыщенная, но недолгая жизнь: арест, трибунал, расстрел. И никакой майор Малахов с капитаном Фокиным тебя из беды не вытащат.

Расстаться было сложно, но он не мог оставаться в этой «усыпальнице». После полуночи он поднялся, потеснив спящую женщину, и выбрался из землянки. Курил, наблюдая, как в ночном воздухе переливаются огни фонарей, слушал канонаду. Немцы ночами обычно предпочитали спать, но сейчас работали круглосуточно, сокращая личный состав окруженной армии. Спокойствие вокруг деревни Разборово было хрупким, могло разбиться в любую минуту. Докурив, Шубин пробрался в блиндаж, кивнув постовому Лыкову, и боком протиснулся к своему топчану. Блиндаж ходил ходуном от дружного храпа. Но засыпали и не в таких условиях. Впрочем, этой ночью Шубин не мог уснуть, ворочался, пихал Серегу Ляха, норовившего прижать его к стене. После каждой вылазки в немецкий тыл свободных мест становилось больше, но все равно было тесно. Он лежал, таращился в земляной потолок и вспоминал минувшее…

Тактическая группа Катукова свою задачу под Москвой выполнила – отогнала фашиста на запад. Наступление продолжалось. В первой декаде февраля Шубина и выживших бойцов из взвода включили в ряды 290-го полка 113-й стрелковой дивизии, входящей в состав 33-й армии генерал-лейтенанта Ефремова.

В начале войны генерал командовал 29-й армией, она вела тяжелые бои на могилевском направлении. Армия сковала крупные немецкие силы и задержала их продвижение к Днепру. В августе генерала назначили командующим войсками Центрального фронта. В сентябре – заместителем командующего Брянским фронтом. Он возглавил 10-ю армию, а в октябре стал командующим 33-й армией. С конца ноября армия сражалась на реке Нара. Когда фельдмаршал Бок предпринял очередную попытку фронтального прорыва к Москве и смял позиции одной из стрелковых дивизий, Ефремов действовал грамотно и решительно. Наро-Фоминский прорыв создал угрозу для Москвы. Сводная группа Ефремова встала неодолимой стеной, в течение нескольких дней разгромила противника и отбросила его с занимаемых позиций. Положение на реке Нара было восстановлено. 33-я армия полностью освободила Наро-Фоминск, в начале января – Боровск, еще через две недели – Верею. Армия была измотана, нуждалась в отдыхе и в пополнении.

На это и рассчитывало ее командование. Поэтому полной неожиданностью стал приказ Жукова наступать на Вязьму. Не только Ефремов – все войска Западного фронта перешли в наступление. Но в этом состоял главный просчет командования. Приказ Сталина наступать на всех фронтах не был подкреплен ресурсами и привел к потере инициативы и неоправданным жертвам. Поначалу наступление развивалось неплохо, 33-я армия подошла вплотную к Вязьме и устремилась в глубокий прорыв. Но плацдарм не расширили, толком его не обороняли. Командование требовало идти вперед, не снижая темпа. 33-я армия вырвалась вперед, когда противник фланговыми ударами перерезал коммуникации, и армия фактически оказалась в западне. Наступление заглохло, войска перешли к обороне. Немецкие контрудары следовали один за другим. Ефремов предпринял несколько попыток вырваться из котла, но они провалились. Войска подвергались непрестанным ударам с земли и воздуха. 43-я армия, наступавшая рядом, пыталась пробить коридор к группировке Ефремова, но и эти попытки завершились неудачей. Армия гибла в вяземских лесах, людей становилось меньше…

Но пока наступление развивалось по плану, произошло знаменательное событие – партизанской группе полковника Моисеевского удалось прорваться к наступающим частям. Все эти месяцы командир погибшей в октябре дивизии вел успешные партизанские действия, крупно нервировал врага, уничтожал тыловую структуру и коммуникации. Отряд несколько раз менял дислокацию, уходя от карательных облав, обрастал людьми и техникой и в итоге превратился в серьезную силу. К войскам примкнули больше тысячи партизан – бывшие красноармейцы и местные жители.

Во время описываемых событий произошла встреча с Лидой Разиной. Шубин месяцами о ней грезил, всячески проигрывал в голове этот волнительный момент. Ранее поступали весточки, что Лида жива, но в последние месяцы радиосвязи не было, приходили только сведения, что отряд существует и борется. И вот случилась эта долгожданная встреча…

Она сильно изменилась, похудела, глаза запали. Но остались привлекательность, какая-то беззащитная интеллигентность, скромность, застенчивость. Краска прилила к щекам Глеба, руки затряслись. А Лида, наоборот, побледнела, вымученно улыбнулась. Они обнялись, но эти объятия напоминали дружеские. Шубин поцеловал ее в щеку, потом в уголок губ – Лида позволила это сделать, но напряглась, съежилась, посмотрела на него большими умоляющими глазами. Он почувствовал, что происходит что-то не то. Но ведь и с ним, если вдуматься, тоже что-то не то! Они разговаривали дежурными фразами, мол, «ты как?», «я очень соскучился», «да и я скучала». В груди щемило, накатила глухая печаль. Оба испытывали неловкость. Наконец Лида призналась, сгорая от стыда, что она беременна, уже на втором месяце – так получилось, она не хотела. Вернее, поначалу не хотела, а когда узнала… В общем, все запутанно, сложно, да еще эта проклятая война. У нее теперь другой мужчина – так судьба распорядилась. «Неужто полковник Моисеевский?» – кисло улыбнулся Глеб. Лида замотала головой – нет, это было бы слишком. У Александра Гавриловича семья, дети, хотя поначалу он действительно оказывал ей знаки внимания. Отец ребенка – заместитель начштаба партизанского отряда по разведке. Упорный парень, завоевал ее сердце, да и с фашистами сражается отважно.

Этот экземпляр подглядывал за ними, сильно нервничая. Про Шубина он, разумеется, был в курсе. Не сказать, что прежний избранник Лиды ему понравился, но желания кинуться в драку не возникло. Эти двое волновались, как дети!

Снова зазвучали дежурные слова: прости, никто не виноват, жизнь так повернулась, не забывай писать, еще встретимся. Боль сквозила в ее глазах. Она ушла. Долго пятилась, потом повернулась, побежала. Глеб смотрел ей вслед и, что странно, не чувствовал большого потрясения. Чувствовал только печаль, растерянность и немного удивления: почему в этой жизни так быстро все кончается?

Позднее он видел эту парочку – Лида была бледна, вяло улыбалась, а бравый разведчик-партизан активно заговаривал ей зубы, держал ее за руку, обнимал за плечо.

Такое ощущение, что Настя Томилина тоже подглядывала. Знала, куда побежал лейтенант, и сходила с ума, заламывала руки. Но когда он вернулся, ничего не сказала. В ее глазах не было торжества, она вела себя скромно. Лишь потом тихонько подошла, обняла и прошептала на ухо: «Сам решай, как жить будешь, не хочу вмешиваться».

В глубине души остались осадок, грустные воспоминания и досадное чувство, что по его чувствам потоптались.

Аэродром уничтожили, но положение оставалось тяжелым. Остатки армии окопались в лесах восточнее Вязьмы, кольцо окружения сужалось. 43-я армия прекратила попытки прорваться к окруженцам, все чаще возникало горькое чувство, что армию бросили на произвол судьбы. В частях и подразделениях осталось не больше трети личного состава, кончались боеприпасы и провиант. Постоянная перегруппировка сил ни к чему не приводила, до полного краха оставалось недолго.

Шубина вызвал комполка. Майор Малахов сидел на табурете, окутывал себя горьким табачным дымом и печально разглядывал обмусоленную карту.

– Пойдешь на восток, лейтенант, – нужно разведать местность. Комдив Миронов приказал прорываться, у нас двое суток на раскачку. Возможно, что одни сутки, но хотелось бы больше. Приказ исходит от армейского командования, а оно действует на основании директив штаба Западного фронта. Понимаю, что попыток было уже много, но их не следует прекращать… Ты присаживайся, не стой столбом, здесь все свои… Вот здесь, на юго-востоке, 43-я армия застыла и не движется. Она понесла в предыдущих боях большие потери. Между нами немцы заполонили все так густо, что мышь не проскочит. А вот здесь 50-я армия. – Карандаш майора нарисовал дугу, сместившись на северо-восток. – Имеются сведения, что генерал-лейтенант Болдин Иван Васильевич скоро двинет свои части, чтобы прорубить к нам коридор. Когда это произойдет, неизвестно, каждый день на счету. Прорываться решено вот здесь, между деревнями Рыковка и Бутырино. В населенных пунктах стоят усиленные гарнизоны, там на много верст протянулись укрепленные позиции. Минные поля, орудия, танки. Вот здесь – Мышковский бор. Следует разведать дорогу вдоль его южной опушки. Если пройдем эти шесть верст, сможем ударить с тыла по 18-му мотопехотному полку вермахта и оттянуть его силы. В это время основная часть дивизии пробьется через кольцо. Вот здесь, восточнее, мы займем оборону и создадим условия для выхода из окружения всех остальных частей. Но это в теории, при идеальном раскладе, а что подкинет жизнь, мы не знаем… Хотя можем предположить. Атаковать в лоб Рыковку – самоубийство, а ведь именно это предлагал армейский штаб. Положим массу людей, а сможем ли захватить плацдарм, один Бог ведает. Данную идею, к счастью, уже не продвигают, но могут к ней вернуться. В общем, спеши, Шубин! Нужно выявить место, где можно прорваться быстро и без серьезных потерь. Пока таким местом видится проселок вдоль Мышковского бора.

Группа из шести человек выступила спустя час. Темнело, шли налегке.

Когда совсем стемнело, добрались до немецких позиций и спустились в балку, заросшую лещиной. Ползли аккуратно – справа звучала немецкая речь, солдаты вермахта травили несмешные байки, слева работали генераторы, лязгала траками техника. Вражеский пост благополучно обогнули. Фигуры солдат возвышались на пригорке, соблазн перерезать их был крайне велик.

Метров через сто сделали остановку. Шубин выполз на открытое место, приступил к наблюдению. Ситуация складывалась любопытная. Здесь стояла только рота, усиленная парой танков, да пара пулеметных гнезд в траншеях. Ни орудий, ни минометов. Если подобраться вплотную по балке и стремительно напасть, этот участок можно будет взять под контроль сравнительно малыми силами. А что дальше?..

Настала ночь, россыпи мигающих звезд устлали небо. Триста метров от балки пришлось ползти. Немцы пускали в небо осветительные ракеты. Южная опушка Мышковского бора вырисовывалась во мраке. Ее огибала проселочная дорога. Возникли опасения, что этой артерией могла воспользоваться гибнущая дивизия – слишком уж место открытое. Можно пробиться через жидкие заслоны, но тогда мгновенно слетятся стервятники с крестами на крыльях, разбомбят остатки армии в пух и перья.

Разведчики сделали остановку. Глеб отправил Ветренко и Никиту Костромина осмотреть западную опушку. Бойцы отсутствовали долго, Шубин начал нервничать. Но они вернулись, причем с весьма интересной новостью: помимо означенной дороги, существует еще одна, тремястами метрами севернее. Начинается она у западной опушки и тянется через лес. Дорога нормальная, почти сухая, немцев на ней нет. Парни обследовали ее метров на триста и вернулись. Красноармейцы потянулись в указанном направлении.

Это была весьма продуктивная ночь. Жаль, поспать не удалось. Но за три часа не встретили ни одного фашиста!

Дорога за лесом спускалась в низину, огибала болото, затем снова терялась в густом осиннике. Она упиралась в деревню (если верить карте, в совхоз «Октябрьский»), где стояли немцы. Но можно свернуть и воспользоваться разреженным сосняком, убегающим в седловину между лесистыми холмами…

Посреди ночи группа вышла к берегу обмелевшей реки Таменки, где встретила лишь несколько замаскированных пулеметных ячеек. На противоположном берегу как раз находилось расположение 50-й армии. Этот был опасный путь, чреватый ловушками, но путь реальный! Задачу вывести войска без потерь никто не ставил. Шубин заспешил обратно.

Силы еще не кончились, но спать хотелось зверски, разведчики зевали так, что выворачивали челюсти. Снова перебежками перебрались через редколесье, проползли по балке мимо постов и наконец погрузились в лес между деревнями Бутырино и Рыковка.

До рассвета оставалось полчаса, небо начало сереть, когда в районе Рыковки стали падать снаряды. Вела огонь советская артиллерия. Шубин похолодел, дал приказ остановиться. Что происходит?! Немцы первыми не начинали, все было тихо! Пальба напоминала артподготовку перед наступлением. Разведчики выжидающе смотрели на командира, а тот наполнялся скверными предчувствиями. Стрельба из орудий велась минут семь, что удивительно, ведь снарядов было с гулькин нос.