Текст книги "Металл цвета крови"

Березина самолетом отправили в Москву – сопровождать ценного пленника. А назад в город на Неве он вернулся только в феврале – и то на несколько дней. Снова перевод в столичный регион, Волховский фронт, очередные безрезультатные попытки спасти Ленинград.

В 1942-м его перевели в Сталинград, в армию Чуйкова. Выжил и там, представлен к государственной награде. Выявлять вражеских агентов и диверсантов вошло в привычку. Бесславная Ржевско-Сычевская операция, потом Белгород, Орел, убедительная победа Красной Армии на Курском выступе, после которой немецкая армия уже ни разу не проводила значимых наступательных операций, а только пятилась на запад.

В январе 1944-го под Ленинградом была разгромлена и отброшена в Прибалтику полумиллионная группировка.

Но не все проходило гладко. Полк, к которому был приписан отдел контрразведки, попал под удар противника. Танковый батальон полка усиления Ваффен СС вклинился в расположение наступающей части, разрезал ее, как нож масло, и нанес удар по штабу. Погибли почти все штабисты, взвод связи, танки сровняли с землей полевой госпиталь, уничтожив персонал и всех раненых, а потом пьяные танкисты гонялись по полю за визжащими медсестрами и расстреливали их в спину.

Полтора десятка человек закрепились в здании школы, полчаса отбивали атаку, имея единственное противотанковое ружье. Они подбили два «Тигра», уложили десяток десантников – но сами полегли почти все, а от здания школы осталась груда обломков. Прорыв танкистов не повлиял на картину сражения – немцы попали в кольцо. Решившие сдаться – сдались, решившие погибнуть – погибли.

Березина без сознания извлекли из-под рухнувшей балки. Осколки и пули прошли стороной, но он заработал несколько сломанных ребер, ушибы тканей и тяжелейшую контузию. Танковый снаряд взорвался поблизости, осколки пощадили, а вот взрывная волна потрепала нещадно. Он едва не угодил в руки похоронной команды – кто-то вовремя обнаружил, что офицер дышит.

Два месяца в госпитале, сильные головные боли, видения, галлюцинации. Со временем их стало меньше, но совсем не прошло. Выписали в конце марта – лечащий врач снабдил лекарствами, рецептами и строжайшими инструкциями, как себя вести, чтобы не попасть в дурдом.

Никакой действующей армии, хорошо хоть в ведомстве оставили. Спокойная работа в тылу – борьба с недобитой резидентурой, анализ положения на фронтах, никакой беготни, драк, стрельбы. Отвоевал свое Березин – пусть теперь другие воюют. «Только время вас вылечит, уважаемый, – говаривал после выписки врач. – Да и то не уверен. С галлюцинациями вы справитесь, а головную боль, по-видимому, придется терпеть до старости… если доживете, конечно. Могу похлопотать о вашем увольнении из армии…»

Он возражал – сами увольняйтесь. Он здоров, как бык! Живой, руки-ноги на месте, голова между приступами работает, а сами приступы можно снимать с помощью таблеток, которые он обязался глотать в строго указанное время.

Последние два месяца он справлялся с обязанностями, хотя прекрасно понимал: он уже не тот. И начальство это видело, спасибо, не стояло с ножом у горла…

Он жадно жевал галеты – медицина рекомендовала усиленное питание. Вскрыл банку тушеной свинины, съел и ее. Спохватился, глянул на часы: в 14.00 он должен быть в Петропавловской крепости.

Через пять минут он уже шел по проспекту в сторону Мойки, петляющей по исторической части города. Пересек чугунный Зеленый мост, выбрался на Дворцовую площадь за Эрмитажем.

Разрушения были, но большинство скульптур, к счастью, сохранились. Памятник Петру, прочие изваяния во время войны маскировали мешками с песком, заколачивали в деревянные ящики. Провалы в стенах и разрушенные строения маскировали сетками. Здесь было много зенитных батарей, они эффективно работали с прорвавшимися в центр бомбардировщиками. Но полностью обезопасить исторические памятники они не могли.

Он шел по набережной Девятого января, вновь переименованной в Дворцовую – мимо Эрмитажа, дворцов и замков Русского музея, у которого за время войны не пострадал ни один экспонат. Он шел по разводному Кировскому мосту над мутными водами Невы – до 1934 года его называли мостом Равенства, до революции – Троицким.

В Петропавловскую крепость майора впустили по служебному удостоверению. Крепость тоже пострадала, но в меньшей степени. Комплекс зданий с мрачной историей находился на своем месте. Здесь когда-то располагалась главная политическая тюрьма Российской империи. В крепости закончил свои дни царевич Алексей – то ли сам скончался, то ли его убили. Здесь томилась княжна Тараканова, выдававшая себя за дочь Елизаветы; здесь сидели вредный для царского режима Радищев, декабристы, народовольцы, классики литературы Достоевский и Чернышевский, теоретик анархизма Бакунин. Сюда в 1917 году, после того как гарнизон поддержал большевиков, переселили Временное правительство Керенского.

Гауптвахты и тюрьма Трубецкого бастиона вошли в систему тюрем ВЧК. Здесь расстреляли четырех великих князей – и не только: в годы Красного террора у Головкина бастиона врагов – заговорщиков, бывших заводчиков, офицеров и генералов – расстреливали сотнями.

Сейчас на гауптвахте содержались пленные немецкие офицеры чином не ниже майора. Не до всех еще дошли руки.

Задание Березин получил несложное, но ответственное: допросить сидящего здесь уже третий месяц полковника Абвера Зигфрида фон Зельцера. Это имя упомянул захваченный в Новгороде член подпольной диверсионной сети, и очень кстати выяснилось, что данный господин пленен советскими войсками и коротает дни в Петропавловской крепости.

– Зельцер, Зельцер… – бормотал дежурный майор, пролистывая списки. – Да, имеется такая фигура. Оберст Зигфрид фон Зельцер… С ним в камере находятся оберст-лейтенант Шеллинг и генерал-майор Витке. Капризные господа, – улыбнулся майор, – все им не так, условия неподобающие, кормежка отвратительная, отношение – непочтительное. Просят душ… а дулю с маком не хотите? Часто наших заключенных они душем баловали? По мне так все у них нормально, – заключил дежурный, – пальцем никого не тронули – приказа не было. Кормят, как всех, гулять выводят, иногда покурить дают. Охрана все их просьбы игнорирует и правильно делает. Пусть радуются, что не пристрелили. Вам его в отдельный бокс подать?

– Если не сложно, – кивнул Березин. – Для быстроты понимания можно пригласить еще пару опытных специалистов по допросам.

– Понимаю, – улыбнулся майор. – Это правильно. Психология, называется. Немцы существа изнеженные, боли не любят… Вам его сразу наверх?

– Нет, давайте спустимся, посмотрим.

Подвалы бастиона не были курортной гостиницей. Сыро, душно, барахлила подача свежего воздуха. Маленькие зарешеченные камеры – в противовес широким проходам, низкий потолок, скудное освещение. Пленные сами выносили свои параши, сами подметали и мыли полы – это доставляло немалое удовольствие охране.

Лица заключенных хранили надменность, но она уже не убеждала. Исхудавшие, осунувшиеся, они сидели на нарах в выцветших мундирах, исподлобья глядели, кто проходит мимо.

Полковнику фон Зельцеру было лет пятьдесят. Породистое когда-то лицо покрывала бледная маска, редкие волосы торчали пучками. Когда дежурный офицер выкрикнул его фамилию, в глазах заключенного блеснул страх. Маска безразличия сменилась маской ужаса. Но полковник расправил плечи и вышел из камеры прямой, как штык, демонстрируя свое достоинство.

– Отведите его в комнату для допросов, – приказал Березин. – Пусть посидит в одиночестве минут пятнадцать. Приставьте к нему сотрудника, но пусть он помалкивает.

Физические рукоприкладства Олег не любил, а вот психологические игры и манипуляции очень даже приветствовал. Пусть посидит, понервничает.

Березин закурил. Охрана покосилась на него, но ничего не сказала. Оставшиеся в камере опустили глаза.

В соседнем зарешеченном отсеке находились четверо – рангом поменьше. Их тоже сломала неволя, выглядели они неважно. Одно лицо показалось Березину знакомым. Это был плотный мужчина в мундире майора вермахта. Еще молодой, в фигуре чувствовалась стать, но лицо помялось, опухло, обвисли щеки, ввалились глаза. Он глянул мельком на застывшего у решетки майора Красной Армии, пренебрежительно фыркнул и отвернулся.

Он не узнал Березина. Но Олег был уверен, что знает этого человека. Они уже где-то встречались. И в прошлом этот майор был изящнее, выглядел по-другому и скорее всего даже не был майором! Допрашивал его? Встречались в бою? Нет, память бастовала. Он немало перевидал немецких офицеров за последние годы – мог и обознаться…

А вообще досадно. Вот так всегда: вроде знакомый человек, мучаешься, не можешь вспомнить, теряешь время, изводишься…

Он мотнул головой и быстрым шагом отправился наверх.

Глава 4

Беседа с представителем германской разведки прошла на удивление ровно. Меры психологического воздействия оказали положительное влияние. Свой немецкий Березин подтянул еще осенью 1941-го, когда лежал в госпитале на улице Жуковского.

В ту пору было только два развлечения: ковылять по лестнице в бомбоубежище при объявлении налета и штудировать немецкий язык, обложившись школьными учебниками. Дальнейшая служба отточила навыки.

Переводчик ему не требовался. Олег внятно изложил свои предложения, стараясь казаться учтивым и доброжелательным. Доходчиво объяснил, какие льготы получит фон Зельцер при добровольном сотрудничестве и чего лишится в случае запирательства. Ложь, недосказанность – не вариант. Война для него окончена, надо признать поражение. Да, фон Зельцер – солдат, он выполнял свой долг – пусть и видел его в извращенном свете. Это все учитывается и достойно уважения, но, увы, не исключает расстрельного приговора. Свято место в камере пустовать не будет, его займут более сговорчивые господа.

После трезвого размышления фон Зельцер выдвинул условия: содержание в одноместной камере, нормальные бытовые условия, приличная еда, возможность помыться, переодеться, доступ к книгам. Главное условие: гарантия жизни. И никто не должен знать, что он сотрудничает с советской контрразведкой. Пусть уяснит советская сторона: фон Зельцер с глубоким уважением относится к адмиралу Вильгельму Канарису, отстраненному в феврале от руководства Абвером, однако презирает Гитлера, Гиммлера, партию НСДАП и весь орден СС за его бесчеловечные методы. Он надеется, что своим сотрудничеством со СМЕРШем он не навредит народу Германии, которую, невзирая ни на что, считает великой…

У советской стороны тоже было условие: полная искренность. Малейшая ложь – и пуля в затылок перечеркивает все договоренности…

Из помещения дежурного Олег дозвонился до полковника Сухова, начальника армейского отдела контрразведки.

– У тебя бодрый голос, майор, – с сомнением заметил полковник, – или это новый способ докладывать неутешительные новости?

– Как наши заключенные, товарищ полковник? Не сознаются в содеянном?

Заключенных было двое – начальник армейского управления тыла полковник Евдокимов и заместитель начальника политотдела подполковник Глазнев. В этих людей уперлось расследование по выявлению вражеских шпионов, засевших в армейских структурах. У обоих были прекрасные послужные списки, заслуги, награды. Но у кого-то из них за душой было нечисто.

– Евдокимов продолжает все отрицать. Провели два допроса с пристрастием и ни на шаг не сдвинулись. У Глазнева хороший покровитель – его начальник Гуревич. Он рвет и мечет, требует освободить Глазнева, которого прекрасно знает и которому полностью доверяет. Есть информация, что Гуревич уже написал рапорт члену Военного Совета фронта генерал-лейтенанту Пахомову. Фактически улик против Глазнева нет, нам придется его освободить, принести извинения и придумать, каким козлом отпущения пожертвовать…

– Павел Ильич, ни в коем случае! – вскричал Березин. – Глазнева не отпускать! Это «крот», которого мы ищем! Информация получена от полковника Зельцера, а этот старый пруссак не врет! Если дали приказ об освобождении из-под стражи, немедленно отмените! Глазнев мигом смоется, глазом не успеем моргнуть! Под мою ответственность, товарищ полковник!

– Да ты что? – опешил Сухов. – Вот так новость… Поздравляю, Березин, ты молодец! Приказ еще не отдан, но, каюсь, грешным делом, уже собирался позвонить в изолятор… Что по Евдокимову?

– Такой фамилии Зельцер не знает, я уверен, ему можно верить. Полковник Абвера искренен, уж поверьте моему опыту. В управлении тыла всплыла другая фамилия – майор Хромов, он отвечает за инженерные коммуникации и прочую армейскую инфраструктуру. Его можно смело брать. А полковника Евдокимова придется выпустить, он не имеет к шпионской сети никакого отношения.

– Вот черт, неловко вышло, – хмыкнул Сухов. – А мы ведь склонялись к мысли, что это он… Хорошо, постараемся решить вопрос.

– Мне доставить фон Зельцера? Могу утрясти вопрос с ленинградскими товарищами. Этот человек – просто клад, товарищ полковник…

– Распорядись, чтобы изолировали от остальных и тщательно охраняли. Мы пришлем конвой. А твоя работа закончена, Березин. Посмотрел Ленинград? Давай на вокзал – и в Новгород. Или… ночку там переночуй, если есть где остановиться, а потом приезжай. Знаю, ты ведь там жил…

– Спасибо, Павел Ильич, утром выезжаю…

Он вышел во двор, сел на ближайшую скамейку. Неподалеку оживленно переговаривались младшие офицеры из конвойной части. Перехватили его взгляд, вразнобой козырнули.

Березин закрыл глаза, наслаждаясь прохладным ветерком. Недавний приступ прошел, оставался только легкий звон в ушах. Он не ожидал, что все закончится так гладко. В чем подвох? Он анализировал сложившуюся ситуацию и приходил к выводу, что подвоха нет, просто дико повезло. Такое случается в работе.

В искренности Зельцера сомневаться не приходилось – у того было время подумать. Знал, что рано или поздно контрразведка СМЕРШ нанесет ему визит. Зельцера этапируют в Новгород, начнется серьезная работа по выявлению всей агентурной сети – и не только в Новгороде, но и в Ленинграде, в Пскове…

Снова закружилась голова. Где же он видел майора из соседней камеры? Фигура знакомая. Потолстел, подурнел, раньше был не такой. Значит, встречались давно – за год или полгода так сильно не изменишься.

Он закрывал глаза, напрягал память. Лицо, глаза, искривленная физиономия, чего-то требующая от подчиненных… Олег прекрасно запоминал лица людей, но не всегда мог вспомнить, кто они. Еще эта боль в голове, когда в нее лезет всякая ненужная всячина…

С чем ассоциировались его воспоминания? С отчаянием – определенно. Отчаяние, безысходность, невозможность сделать то, что ты должен. А если оставить эмоции? В какой антураж он без фальши вписывается? Во что одет? Китель, шинель, гражданский костюм? Зачем он пытается это вспомнить? Других дел, что ли, нет?

И в этот момент он его увидел – контрастно, выпукло! Офицер одет в пятнистый десантный комбинезон с капюшоном, на груди разгрузочный жилет, на голове фуражка, в руках «МР-40», а на боку еще и кобура! Он выскакивает из кустов, орет на подчиненных ему десантников, шарахается от очереди, выпущенной Березиным. А Олег сидит в кабине грузовика, стоящего на проселочной дороге, тарахтит и взбрыкивает поврежденный двигатель…

Он вспомнил! Прошлое поросло быльем, сделалось мутным, неотчетливым. Середина сентября 1941-го, немцы захватывают пригороды Ленинграда, гонят Красную Армию к городу. Тех, кто не успел отступить, берут в кольцо.

Грузовик с ценностями, вывезенными из Аннинского дворца под Никольском. Фашистские парашютисты в небе… Этот офицер командовал немецким десантом. Тогда погибли семь человек, включая капитана Клыкова, самого Березина тяжело ранило. Машину утопить не удалось, гитлеровцы вывезли ценный груз, пока Березин валялся без сознания. Добрые люди вывезли его в Ленинград, он два месяца валялся в госпитале на улице Жуковского, пока фашисты замыкали кольцо вокруг города…

Он вынул очередную папиросу, долго разминал ее. Что делать с этими воспоминаниями? Немец в 1941-м обыграл его, перегрузил ценности в машину, вывез к своим. А может, просто дождался, пока свои придут. Сдал добычу, получил благодарность, Железный крест… или какие там кресты они получают? И где сейчас эти ценные экспонаты Аннинского музея? В частных коллекциях фашистских бонз? Продали, а деньги пустили на поддержку чахнущей армии?

В этом не было смысла. Поборники «нового порядка» грабили везде: в Павловске, в Пушкине, в Петергофе. Разграбили Екатерининский дворец, сровняли с землей Павловский, вывезли в неизвестном направлении Янтарную комнату… Все это кануло в Лету, пропало – не найти. Вроде все ясно. Но что-то не давало покоя…

– Снова вы? – удивился дежурный майор.

– Вторично приветствую, – согласился Березин. – Телефоном позволите воспользоваться?

– Что-то забыл, майор? – проворчал на том конце провода полковник Сухов. – Понимаю, память у тебя ни к черту, но все-таки старайся быть собранным.

– Память подводит, Павел Ильич, – признался Березин. – Вы просто выслушайте, а потом решайте, стоит ли предпринимать какие-то действия.

Березин рассказывал минуты три. Короче не получилось. Все, что помнил, а события той смутной осени всплывали в памяти фрагментами, их окутывал туман.

– И тебя не взгрели за проваленную операцию? – удивился полковник.

– Фактически командовал нашей группой капитан госбезопасности Клыков, – объяснил Олег, – я был у него заместителем. Клыков погиб, когда мы попали в засаду. Мы действовали строго по плану: прибыли на место так быстро, как могли. Выехали из дворца без задержки. Предугадать прорыв фашистов к Никольску мы не могли. Подозреваю, что десант был не случаен, хотя, кто его знает – трудно заранее рассчитать встречу с колонной машин в заданной точке. В тех условиях мы сделали все, что могли. Струсил только Демочкин – Клыков лично его пристрелил. Мы оказались в тупике, понимаете? Утопить машину не представлялось возможным. Я целую вечность провалялся в госпитале. Мое руководство погибло в полном составе. Своему новому начальству я докладывал об этой истории. Но последствий не было, просто отмахнулись, тогда каждый сотрудник был на счету. Еще пошутили: после победы, мол, с тобой разберемся. Повторяю, товарищ полковник, так сложились обстоятельства. Задумай я что-то скрыть или выгородить себя – стал бы сейчас об этом рассказывать?

– Да уж, история занятная, – хмыкнул Сухов. – Но ты даже не знаешь, что вывозил. И представляешь, где сейчас этот груз?

– Да, товарищ полковник, отчетливо представляю. На той территории, куда еще не ступала нога советского солдата. И все же, Павел Ильич…

– Намекаешь, что именно сегодня ты не перегружен делами? – догадался Сухов. – Хорошо, разрешаю допросить этого субъекта. Дай-ка мне дежурного…

Пленный офицер вошел в комнату для допросов с гордо поднятой головой. Губы брезгливо поджаты, на лице маска полного пренебрежения к своей судьбе. Подобной публики Березин повидал достаточно – это люди из другого теста, у них мозги устроены иначе, и право на существование они оставляют только своей расе, причем верят искренне, что это правильно.

В глазах офицера мелькнула досада: опять этот тип. Тогда в камере пялился, теперь на допрос вызвал… Он не узнал Березина, это точно. В 1941-м в лесу мог и не разглядеть.

– Присаживайтесь, – предложил Олег на сносном немецком.

Пленный сел. Не сказать, что он чувствовал себя раскованно, но серьезных неудобств не испытывал. Пугать такого расстрелом – дохлый номер.

– Моя фамилия Березин, я сотрудник контрразведки СМЕРШ, – представился Олег. – Назовите себя. Насколько понимаю, мы в одном звании, трудностей в общении быть не должно.

– Пауль Штайгер, майор вермахта, – сообщил немец. – Что вы от меня хотите, майор? Вы с таким интересом меня разглядывали, словно мы с вами тысячу лет знакомы. Я впервые вас вижу…

Березин сделал запись в бланке допроса. Ему эта бумажка была не нужна, но видимость официального допроса стоило соблюсти. Немец спокойно наблюдал за бегающим по листу карандашом.

– Вы пехотный офицер? – уточнил Березин.

– Специальное подразделение 34-й пехотной дивизии для выполнения особо важных заданий. Я командовал батальоном.

«Подрос с 1941 года, – мысленно отметил Олег, – хотя этот рост трудно назвать головокружительным».

– Понятно, – кивнул Березин. – Заброска в тыл советских войск, вывод из строя объектов инфраструктуры, уничтожение штабов, колонн, командных пунктов, узлов связи…

– Да, я служил своей стране, – не без пафоса возвестил Штайгер. – Давал присягу фюреру и выполнял свой долг… так же, как и вы. Что вы хотите? Я не являюсь носителем каких-либо секретов и на допросах уже все рассказал. Я никогда не имел отношения к СС, не состоял в НСДАП, не уничтожал гражданские объекты и не воевал с мирным населением. Это не мой профиль. И мне безразлично, верите вы мне или нет.

– Мне тоже безразлично, чем вы занимались и причастны ли к военным преступлениям, – сказал Олег, – меня не волнует ваша подноготная, где и когда вы родились, сколько у вас детей и на каком из жизненных этапов вы так низко пали. Я не требую от вас раскрыть военную тайну, согласиться на сотрудничество с советскими органами и тому подобное. Вы не являетесь офицером разведки, едва ли были допущены к секретным документам и вряд ли посвящены в тайны рейха. Меня интересует только один эпизод вашей военной биографии. Вы не омрачите себя позором, если чистосердечно расскажете о нем. Вам незнакомо мое лицо?

Пленник какое-то время колебался.

– Нет… По-моему, нет… Вы меня интригуете, майор.

– 17 сентября 1941 года, Ленинградская область, территория севернее населенного пункта Никольск. Вы командовали взводом парашютистов, выброшенных в безлюдную лесистую местность. Вы перекрыли дорогу колонне из двух грузовых автомобилей. Сопровождающие колонны вступили с вами в бой, попытались уйти. Вы настигли их на берегу водоема…

– Откуда вы об этом знаете? – удивился Штайгер, было видно, что он вспомнил эту историю. – Да, такой случай я помню, хотя это было очень давно. Но никого из сопровождающих тогда не осталось в живых… – Он замолчал и пристально уставился на собеседника. Березин молчал. Что-то блеснуло в заплывших глазах немецкого майора – возможно, огонек догадки. – Минуточку, майор… Вы хотите сказать, что вы там были?

– Это не имеет значения, герр Штайгер, – сухо улыбнулся Березин, – меня интересует другое: ваша высадка в этом районе была случайной или вы действовали по наводке? Хотелось бы получить искренний ответ, если вас, конечно, интересуют достойные условия содержания под арестом, которые я могу вам обеспечить.

Тень наплыла на лицо немца. Он погрузился в воспоминания, и, похоже, они его не радовали, хотя, казалось, должны были.

– Военная разведка получила агентурное донесение из района Никольска, что русские собираются вывезти из тамошнего дворца-музея что-то ценное… Я совершенно не в курсе, что это было, да и не мое это дело. Картины, старинные коллекции, драгоценности ваших императоров… Там царила неразбериха, усиленная нашими бомбежками. Вы пытались спасти ценности из Пушкина, Слуцка, а с Никольском опомнились уже под конец… Наши войска вели стремительное наступление, вы не ожидали, что мы прорвемся так быстро. В этой операции не было бы смысла, если бы мы с ходу взяли село перед дворцом, а потом ворвались бы на этот объект. Но в селе наши войска встретили сопротивление, и им пришлось задержаться. Не помню название этого населенного пункта…

– Красивое, – подсказал Березин.

– Да, возможно. Я плохо помню… Наши люди работали по перехвату этого груза, видимо, потерпели неудачу, или… мне сообщили не все. Я не люблю работать в неопределенных ситуациях, когда нет ясного видения, но это был именно тот случай. Нам приказали высадиться севернее дворцового объекта и, по возможности, перехватить колонну из двух машин…

– Даже так? – перебил Олег и задумчиво почесал карандашом висок. – Выходит, среди персонала музея были ваши люди, и даже в тех условиях они имели возможность связаться с Абвером?

– Этого я точно не знаю, – пожал плечами пленник. – Все происходило сумбурно, мы не имели точной задачи. В том районе не было вашей ПВО, поэтому мы сделали пару кругов. Потом пилот сообщил, что видит две машины, следующие в северном направлении, и я принял решение десантироваться. Думаю, вы знаете, что было дальше…

Олег лихорадочно размышлял. Отправка радиодонесения – значит, агент находился в окрестностях музея. Вряд ли это был посторонний, сидящий в кустах, только сотрудники знали о прибытии конвоя для вывоза ценностей. Но кто этот агент и где он сейчас? Сколько воды утекло. Мог погибнуть, уйти с немцами – вариантов множество. А десант – всего лишь подстраховка. Впрочем, как оказалось, сработал именно он. Березин фактически не узнал ничего нового. Выискивать мифического лазутчика в персонале музея (казачок явно не засланный, а завербованный) – дело тухлое и никому не нужное. Сто процентов, что сейчас его там нет.

– Спасибо, герр Штайгер, – бодро произнес Олег. – Дальше расскажу я. Одного из сопровождающих вы приняли за мертвого. Подогнали брошенную машину с проселочной дороги, перегрузили в кузов контейнеры – поскольку «ГАЗ-АА» был безнадежно поврежден. Препятствий по дороге вы скорее всего не встретили, а вскоре район уже находился под вашим контролем. Захваченные ценности вы сдали куда положено, получили благодарность от командования, возможно, были представлены к награде…

Последующая тишина была подозрительной. Штайгер порывался что-то сообщить, но не решался. Гримаса возмущения, которая было у него тогда и вновь появилась спустя два с половиной года, сделала это лицо более чем знакомым.

– Вам есть что добавить? – насторожился Олег. – Не смущайтесь, герр Штайгер, все, что пойдет нам на пользу, вам зачтется.

– Ну, хорошо, – принял непростое решение Штайгер. – Хотя я, честно говоря, не понимаю, зачем вам понадобилось вывозить из дворца дрова и камни, да еще отдавать за них жизни ваших солдат…

Как-то неприятно засосало под ложечкой. Олег сглотнул, стал пристально всматриваться в лицо немецкого майора. Тот не играл, не пытался запутать, он искренне не понимал некоторые вещи.

– Поясните, герр Штайгер.

– Вы отчасти были правы, – медленно начал офицер. – Мы подогнали грузовик с дороги, перегрузили в кузов контейнеры, туда же положили тела наших солдат – в тот день мы потеряли шестерых… Точнее сказать, семерых – был еще рядовой Рюмке, подстреленный перед приземлением, но его мы искать не стали – долго и далеко. В дороге мы нарвались на отступающее подразделение Красной Армии, но не стали вступать в бой, потому что и так потеряли достаточно людей. Обогнули болота, прибыли в Никольск, где уже стоял наш пехотный батальон. Из Гатчины срочно прибыли люди из СД, вскрыли контейнеры… Признаюсь, это был неприятный и шокирующий момент. В первом же ящике обнаружились березовые поленья, камни, каменный уголь… Стали вскрывать остальные – в них то же самое… Меня чуть не отдали под трибунал, но вступилось мое командование, у меня была хорошая репутация. Допрашивали солдат моего взвода – кто-то предположил, что это мы похитили музейные ценности. Но когда пятнадцать человек хором твердят одно и то же, очевидно, что они не обманывают… В общем, сделали правильный вывод: русские обвели нас вокруг пальца, пустили по ложному следу, и мои десантники, выполнявшие приказ, ни о чем не подозревали.

Получалась полная ерунда! Если среди сотрудников музея был шпион, то как он мог проворонить такую погрузку? Или… не проворонил? Мысли путались. Была в этом деле и комическая сторона: доставь группа Клыкова контейнеры в Ленинград и предъяви их в соответствующую инстанцию: всех бы на месте расстреляли без суда и следствия! Еще один вариант: ценности вывезли заранее, а группа Клыкова должна была навести тень на плетень, заморочить немцев. Но это чушь – если ценности уже вывезли, зачем вообще нужна была группа Клыкова?

– Ба, что я вижу, господин майор… – Штайгер не удержался от язвительной улыбки. Он был наблюдательный малый, – русские обманули сами себя! – Он засмеялся трескучим смехом. – Браво, это была неплохая комбинация, согласитесь? Возможно, стечение обстоятельств, элементарное везение… Моя группа могла быть отправлена для подстраховки, это я допускаю. А груз переправили другим путем. Но этого не было, уверяю вас. Сотрудники СД были взбешены. Через неделю ситуация не изменилась – я выяснял: из музея под Никольском на наши склады ничего не поступало.

– Напрасно радуетесь, герр Штайгер, – пожал плечами Березин. – Из этого явствует лишь одно: в Германию коллекции Аннинского музея не поступали. А это значит, что у нас больше шансов до них добраться, чем у вас. Вполне возможно, что они еще здесь.

– Тогда удачи в поисках клада. – Штайгер зло оскалился, но тут же спохватился: – Надеюсь, вы понимаете, господин майор, что я рассказал все, что знал. Надеюсь, ваши обещания будут выполнены?

– Обещания остаются в силе, – отозвался Олег. – Но не спешите, герр Штайгер, мы еще не прощаемся. Не сочтите за труд, расскажите еще раз эту историю. Со всеми подробностями.

Полковник Сухов молча выслушал рапорт, задумался.

– И что это значит, майор?

– Вот и я ломаю голову, товарищ полковник. История странная, я бы даже сказал, загадочная. Я лично видел не только контейнеры, но и сам груз. Машина стояла в гараже, готовая к отправке – работники музея к нашему прибытию все подготовили. Капитан Клыков приказал вскрыть пару ящиков, дабы убедиться, что это именно то, что нужно. Сотрудники дворцового комплекса по фамилиям Фонарев и, кажется, Вишневский сделали это в нашем присутствии, потом закрыли ящики обратно. Это были ценные предметы, уверяю вас, Павел Ильич. Дух захватывало, когда я на них смотрел…

– А потом все это благолепие превратилось в камни, уголь… и что там еще?

– В березовые поленья. Так точно.

– И все это время вы находились рядом с машиной?

– По-моему, да… Нужно все хорошенько вспомнить, это было очень давно. Пока туман в голове, мысли путаются…

– Слушай, Березин, не морочь мне голову, – рассердился Сухов, – сам-то хоть понимаешь, что рассказываешь мне сказку? Это что, философский камень наоборот? Превращаем злато-серебро в уголь и дрова? Еще раз допроси своего немца, тогда, может, поймешь, что он над тобой потешается.

– Он не потешается, Павел Ильич. Пусть у меня неважно с головой, но я не сумасшедший. У вас есть основания сомневаться в моем профессионализме? Да у меня интуиция уже на дыбы встает… Штайгер не сочиняет, он был крупно раздосадован таким поворотом. Был момент, когда мы с Клыковым не контролировали груз – когда покинули гараж, а водитель еще не выехал. Был обстрел, он смог выехать только через несколько минут. В гараже было полутемно, стояли еще какие-то машины. Мы не всматривались – зачем? Водитель какое-то время был один. Что ему мешало перескочить в другую машину – точно такую же? Оба автомобиля в грязи, номера заляпаны. Мы бы точно ничего не заметили – обстрел, дым, пыль столбом… Не спрашивайте, куда девалась машина с ценностями – надо разбираться. Но полуторку подменили, это факт. И могли это сделать только в гараже.