Текст книги "Генерал без армии"

Глава 5

Картошку, полученную от доброй самаритянки, они решили приберечь, перекусили, чем бог послал. Немецкий шоколад оказался горьким, галеты – пресными, хлеб – безвкусным и рыхлым.

– Как они воюют с такой жрачкой? – недоумевал Ситников. – Мы точно с голодухи ноги протянули бы. Неудивительно, что фрицы столоваться к нашим хозяйкам приезжают. Губа не дура.

Гиблое болото осталось в стороне, на запад тянулись скалы, между ними густо произрастали ели. Тропинка, заваленная камнями, огибала каменные глыбы. Марш-бросок бойцы завершили, от погони избавились, теперь плелись черепашьим ходом под бодрящим ветерком.

– Стоять! Кто такие? – Из-за скалы выступил субъект болезненного вида с немецким автоматом.

Это было неожиданно, и Шубин мысленно чертыхнулся. Так можно и впросак однажды попасть.

Субъект был одет в засаленную советскую гимнастерку и рваные галифе. Кирзовые сапоги советского образца откровенно просили каши.

Бойцы остановились, за оружие решили не хвататься.

Автомат подрагивал в руках этого человека, но в его оплывшем лице сквозила решимость.

– Свои, не видишь? – проворчал Шубин.

– Вижу, – помедлив, отозвался красноармеец. – Иначе перестреляли бы мы вас всех к чертовой матери.

– А чего тогда спрашиваешь? Старший лейтенант Шубин, разведка Тысяча двести пятьдесят восьмого полка Пятьдесят девятой армии. Посланы с заданием в ваш разлюбезный котел.

– Да ну? – удивился часовой. – Все из окружения выбираются, а вы, наоборот, сюда подались. Чепуха какая-то, мужики.

Из-за скалы выступили еще двое, угрюмые, обросшие щетиной, наставили карабины и не сказали ни слова.

– Патроны-то у вас есть? – с усмешкой спросил Глеб. – Или так, пустыми палками попугать нас вздумали?

Замечание оказалось уместным. Бойцы растерянно переглянулись и насупились.

– На вас хватит, не бойся, – заявил щетинистый тип со шрамом от уха до подбородка.

– Ладно, кончай цирк, – сказал Шубин. – Были бы мы фрицами или полицаями, стали бы так наряжаться? Голыми руками взяли бы и в бараний рог скрутили. Сколько вас здесь? Командиры в наличии имеются?

Это была небольшая группа красноармейцев. Они сохранили честь, достоинство, однако истратили все боеприпасы и в боевом отношении представляли собой полный ноль. На поляне, окруженной ивовыми зарослями, скопились человек пятнадцать убогого вида, но все с оружием. Обмундирование они износили в тряпье, обувь имела жалкий вид, лица заросли щетиной, а у кого-то уже и бородами.

Появление полковой разведки при полной амуниции было встречено ими с недоумением и настороженностью. Они с трудом верили своим глазам, вставали, на всякий случай брались за оружие. Все были крайне измотаны, едва держались на ногах.

Среди них была женщина в армейском обмундировании, фигуристая, сравнительно молодая, но вся какая-то вялая, с безжизненными волосами, стянутыми узлом на затылке. В лице ее сохранилась следы былой привлекательности, но глаза запали, кожа стала серой, дряблой.

Приподнялся, нахмурив брови, молодой политрук. Форма стояла на нем колом, сапоги порвались, но глаза смотрели пронзительно, с вызовом. Он пытался следить за собой, клочками постриг волосы, регулярно брился. Но тупое лезвие драло кожу, и все его лицо было усеяно порезами.

Встал командир с окладистой бородой.

Он тоже был молод, четвертый десяток еще не разменял, поколебался, протянул костлявую руку и сказал:

– Непривычная картина, товарищи. Вы словно из другого мира.

– Испачкаться еще не успели. – Глеб усмехнулся, представился по всей форме и добавил: – Выполняем задание в вашей сказочной местности.

– Девятьсот сорок первый артиллерийский полк Триста семьдесят второй стрелковой дивизии, капитан Векшин, – представился командир. – Это все, что осталось от дивизиона. Политрук Савочкин, – назвал он молодого политработника. – Военврач Гладких Ольга Даниловна. Больше из комсостава никого нет.

– А вы как сюда попали? – с подозрением спросил политрук, поколебался и тоже протянул руку.

– Лазейку проделали, – ответил Глеб. – Ложная атака отвлекла внимание противника. Вот нам и удалось просочиться.

– Вы можете нас отсюда вывести, товарищ? – спросила женщина. – Мы сражались до последнего, но кончились патроны, погибли почти все люди.

Раненых, как заметил Шубин, в группе почти не было. Лишь у двоих были перевязаны головы. Значит, скитались долго, раненые отсеялись естественным путем.

– В самом деле, Шубин, если ваша группа прошла, то и мы пройдем, – сказал Векшин. – Помогите. Мы готовы прорываться с боем, если боеприпасами поделитесь. Или с голыми руками пойдем на фашистов, рвать их будем, если есть хоть маленькая надежда.

Красноармейцы заволновались, стали переговариваться. Лучик света блеснул в их головах. Если эти парни сумели, то почему же мы не сможем?

К сожалению, обнадежить их Шубину было нечем. Он мялся, чувствовал себя неловко. Ему было безумно жалко людей капитана Векшина. Они с честью выполнили свой солдатский долг, не сдались, даже в нынешнем плачевном состоянии были готовы воевать, но никакой пользы принести не могли.

– Прости, капитан. Поделимся едой, боеприпасами, покажем на карте, где вошли и как туда добраться. Но с собой не возьмем, уж не взыщи. Разные у нас направления. Вам на восток, нам на запад.

– С какой целью вы в этих лесах? – набычившись, спросил политрук.

– Одна у нас цель, товарищ, – Глеб добродушно усмехнулся. – Победа над фашистской Германией, в дальнейшем – построение коммунистического общества. Каждый к этой цели идет своей дорожкой. Не обижайся, политрук, но мы не спасательная команда, действуем по приказу, а вам можем дать только пару дельных советов.

– Сойдет, – сказал Векшин. – Мы же не идиоты, понимаем. Спешишь, Шубин? Даже чая не попьешь в приятной компании?

– Привал, бойцы, – объявил Глеб. – Пятнадцать минут, и уходим.

Насчет чая капитан Векшин погорячился. Была лишь вода во фляжках. Разведчикам пришлось расстаться с узелком, собранным им в дорогу Галиной Ивановной. Они вытаскивали свои и трофейные консервы, галеты, шоколад. Никто не жался, понимали, что имеют больше возможностей добыть провиант, нежели эти доходяги. Не последнюю роль сыграл и выразительный взгляд женщины.

Бойцы оживились, подтягивались к гостям. С треском вскрывались консервы. Картошка делилась на крохотные порции. Пошла по кругу пачка папирос. Кто-то хрипло засмеялся. Дескать, даже не знаю, за что хвататься, покурить или поесть. Люди с жадностью набрасывались на еду. Ольга Данилова с благодарностью смотрела на Шубина, и ему было неловко от этого взгляда.

– Одичали мы, старлей, – сказал Векшин, завершая трапезу, принял папиросу, благодарно кивнул и с наслаждением затянулся. – Без табака сидим, извелись, отчаянно завидуем некурящим. Третью неделю, считай, скитаемся, как пилигримы, человеческий вид потеряли, боеприпасов чистый хрен. Надеюсь, не обманешь, поделишься гранатами и патронами. Мы до последнего западный рубеж держали. В дивизионе четыре орудия осталось, немного снарядов. Наши на востоке через Мясной Бор выходили, а мы здесь фрицев сдерживали, чтобы в спину не ударили. Радиограммы в штаб приходили. Мол, вырываются дивизии из котла, Пятьдесят девятая армия им помогает, скоро все выйдут. Поздно сообразили, что нами командование пожертвовало, чтобы другие вышли. Ждали, что начнется отвод, да так и не дождались. Забыли про нас в штабах. Потом командиры бегали, сокрушались: дескать, получены сведения, что немцы опять заткнули горлышко и начали кольцо сужать. Пробиться на волю никак невозможно. Приказа отходить мы так и не дождались. Соседние полки вроде держались, но в них по паре сотен штыков осталось. Немцы танками на нас пошли, в двух местах оборону прорвали, стали с тыла заходить. Линии связи они перерезали, в эфире царила тишина. Со штабом армии не связаться, да и где он, этот штаб? Комполка Дунаев с собой покончил. В блиндаж на выстрел часовой прибежал, а он уже готов. Ушел от ответственности. Умереть-то проще, чем этот воз тащить. Полковой комиссар Третьяков в атаку на танки нас погнал, совсем из ума выжил. Но не трус оказался, и сам пошел, подбодрил, так сказать, личным примером, пока замертво не свалился. Снаряды кончились. Пару танков подбили мы из ПТР и давай отступать. От всего артполка человек семьдесят осталось плюс медсанбат дивизии, примкнувший к нам. Раненые стрелялись, чтобы в плен не попасть. Картина была жуткая. Немцы подошли. Хирург Благодеев до последнего отстреливался, пока девчонки раненых в лес тащили, да только они и Благодеева, и девчонок, не говоря уж про раненых… В общем, позорище было, фрицы наголову нас разбили. Мелкими группами в лес уходили. В болото под Смелянкой нас человек шестьдесят забралось. Четыре дня там сидели, гнили, умирали. Выйти не могли, повсюду фрицы, а у нас четыре патрона на всю ватагу. Когда вышли, тридцать с хвостиком осталось. Все раненые от гангрены померли. Злые были, а тут фашистский обоз. Налетели, порвали фрицев в клочья. Там еда, курево, оружие. Впрочем, нагрузиться толком не успели, к противнику подкрепление подошло, пришлось нам откатываться обратно в болото. Пятерых оставили на той поляне. Немцы минами болото забросали, и мы сидели во всем этом. Еще четыре дня на реквизированных запасах продержались. Немцам это надоело, оцепление они сняли, решили, что мы сдохли. А мы на восток пошли. Чуть больше двух десятков к тому времени осталось. Из какой-то деревушки бежали. Ее каратели окружили. Мы последние боеприпасы извели, потом еще несколько дней в лесах отсиживались. В светлое время прятались, ночью шли. Заблудились, снова в болото загремели. Лейтенант Шустов утонул, с ним двое красноармейцев. Никто не успел на помощь прийти. Сейчас нас семнадцать. Хоть тресни, старлей, не знаем, где находимся и в какую сторону надо идти. Канонада слышна на востоке и на юго-востоке. Хочется верить, что держится Красная армия, не сдает фашисту рубежи, но что там на самом деле? Пробивать горловину наши вроде не собираются. Мы бы это поняли. Да и где мы, а где эта горловина?

– Покажу по карте, как пройти, – сказал Шубин. – Через Утиный Брод не стоит. Вряд ли сами справитесь. Партизаны проникают в район с севера, с Оденежа. Там озера, земля сухая и твердая, местность скалистая. Нужно знать тропы. Но если удачу поймаете, встретите людей товарища Антонова. У него большой отряд, и они как раз в той местности орудуют.

– Хорошо, старлей, разберемся. Ты, главное, гранат нам подкинь и патронов немного. Удачу, говоришь, за хвост? – Капитан Векшин невесело усмехнулся. – Ладно, старлей, будем ловить эту самую жар-птицу.

– Ты мне вот что скажи, капитан. Вы по району много дней болтаетесь. Что вам известно о генерале Власове? Может, встречали кого, или слухами земля полнится? Открою тебе секрет. Мы ищем его штаб. Нужно вывести генерала на Большую землю. Последствия его пленения могут быть катастрофическими. Понимаем, что надежда слабая, но пытаться будем до последнего. Четыре дня назад Власов еще не был в плену и жизни не лишился. Что с ним сейчас, мы не знаем, но хотелось бы надеяться на лучшее.

– Вот оно что, – буркнул Векшин. – Не завидую я тебе, старлей. Хотя кому сейчас можно позавидовать? Командарм и впрямь попал в переплет, жалко его. Он мужик вроде неплохой, грамотно командовал армией, да и репутация у него что надо. Сам товарищ Сталин к нему благоволит. Ведь не ушел, когда была возможность, до последнего руководил армией. Многие части вышли, а он по-прежнему находился здесь, прилагал все усилия. Уважают его в войсках, старлей. К сожалению, я не имею представления о том, где находится штаб. Если не вышел, значит, по-прежнему в котле. Когда танки стали избивать нашу дивизию, командиры слали депеши в Евсино, потом в Негожино. Был слушок, что Негожино разбомбили, но вроде штабных там уже не было, успели смотаться. Да, вот еще что, – вспомнил Векшин. – Трое связистов к нам прибились, когда из болота выходили. Они потом все под одну мину попали прямо у нас на глазах. Так вот, говорили они, что видели генерал-майора Боева, который армейской артиллерией заведует, случайно нарвались на него в какой-то деревушке. С генералом были бойцы и несколько командиров, вроде продукты собирали. Генерал сказал, что командарм жив, но точное местоположение его не озвучил. К идее этой троицы примкнуть к штабу армии он отнесся довольно прохладно. Значит, не хотели товарищи генералы собирать вокруг себя большую команду. Оно и понятно, малым количеством легче укрыться. Даже не пытай, в какой деревне это было, не помню. Так что имеется шанс, что генерал жив и на свободе. Слабенький, но есть. Может, в Негожине до сих пор отсиживается, кто его знает. Но поставь себя на его место. На хрена генералу Власову сидеть сиднем в какой-то деревушке, тем более если освобождение данного района в ближайшие месяцы не планируется? Что он будет делать? Разумеется, пробираться к выходу. На восток, на север. Я не уверен, старлей, что на западе ты обретешь удачу. Генерал может быть где угодно. Попытка, конечно, не пытка, в лоб не дадут. Ладно, вижу, что ты уже нервничаешь, рвешься в дорогу. Рисуй на карте, как нам лучше пройти.

Вероятность того, что генерал Власов застрелился, Векшин деликатно опустил.

Разведчики уходили на запад изрядно облегченные, в вещмешках шаром покати.

– Это разбойники с большой дороги, а не бойцы Красной армии, – проворчал себе под нос Ситников. – Выгребли у нас все, что могли, а мы им что, обозно-вещевая служба?

Люди Векшина тоже собирались в дорогу. В спину уходящим гостям летели пожелания счастливого пути.

Шубин обернулся, прежде чем раствориться в кустах. Молчаливая Ольга Даниловна с грустной улыбкой смотрела ему вслед. Он помахал ей рукой, тоже улыбнулся. Женщина облизнула пересохшие губы, вздохнула.

Разведчики спешили через тальник. Очевидно, неподалеку имелся водоем. Заросли вздымались сплошной стеной, но дальше стали распадаться, появлялись поляны, криворукие осины.

На душе у Глеба остался неприятный осадок, щемило сердце. Он знал, что людям Векшина вряд ли удастся выйти из окружения. Поплутают, попадут в засаду и все полягут в неравном бою. Не они первые, не они последние. Но их упрямство и решимость вызывали уважение.

– Куда идем, товарищ старший лейтенант? – спросил Бердыш. – Вроде на запад повернули.

– Пройдем через Свищево и Овражное. – Карту можно было не вытаскивать, она надежно отпечаталась в памяти старшего лейтенанта. – Лезть в болота не вижу смысла, завязнем. Пройдем деревни, повернем на юго-запад. До Негожина верст шесть, до темноты дойдем.

За спиной у них вдруг разразилась суматошная пальба! Все встали, затаили дыхание. Бой шел примерно в километре сзади. Лаяли немецкие автоматы, гремели взрывы. Никаких разночтений данное событие никак не предполагало. Но почему так быстро все произошло?

Бойцы растерянно смотрели на командира. Малинович стал каким-то пятнистым, глухо выражался Лева Глинский.

Снова сработала граната, за ней другая. Бойцам почудились крики, хотя, возможно, их и не было.

– Товарищ старший лейтенант, я все понимаю, – убитым голосом пробормотал Ленька Пастухов. – У нас важное поручение, нам нельзя отвлекаться, заниматься чем-то другим. Мы не можем спасти весь мир, но ведь не последние сволочи! Совсем недавно сидели рядом с этими людьми.

– Вот именно, неужто не подождет товарищ Власов? – сказал Ситников.

– Возвращаемся! – распорядился Глеб и скрипнул зубами. – В колонну по одному, не растягиваться, смотрим во все глаза.

Глинский и Костромин ушли вперед. Они должны были принять на себя удар, если таковой последует.

Бежать по собственной тропе было несложно. За несколько минут разведчики преодолели половину пути. Стрельба давно прекратилась, гранаты не взрывались, и душу Глеба наполняли скверные предчувствия.

Дебри тальника громоздились со всех сторон. Бойцы дважды делали остановки, замирали, вроде слышали голоса, но все терялось в вое ветра, трясущего заросли.

На поляну, где произошла встреча с людьми Векшина, они выходили осторожно, на цыпочках. Здесь было пусто. Валялись обрывки упаковок от галет и шоколада, пустые консервные банки.

Дальше разведчики шли по следам. Группа, состоявшая из семнадцати человек, не могла их не оставить. Памятные скалы остались в стороне. Восемь минут кругом стояла полная тишина, а потом, теперь уже явственно, слева и справа послышались голоса. Речь была немецкая.

«Забрались в западню», – подумал Глеб.

К следующей поляне бойцы тоже подбирались со всей осторожностью. Это было обширное открытое пространство. Кустарник разредился, растительности на поляне практически не было.

Сердце старшего лейтенанта рухнуло в пятки, какая-то липкая гадость поползла по телу. Он приложил палец к губам.

Немцев в обозримом пространстве не было. Они нагадили и ушли.

Малинович знаком подозвал к себе командира. Тот на цыпочках подошел к нему.

Среди корней, плетущихся по сырой земле, валялись стреляные гильзы. Их было много. Огонь немцы вели с нескольких позиций, взяли красноармейцев в клещи. Те отбивались гранатами, но вряд ли кому-то навредили. Дистанция была слишком большой для броска.

Разведчики по одному выходили на поляну, прислушивались. Все молчали, слова застряли в горле.

Фашисты подкараулили и уничтожили группу Векшина. Тут действовали явно не солдаты вермахта. Особенно густо тела лежали в центральной части поляны. Огонь немцы открыли внезапно, люди падали как подкошенные, и большинство погибло сразу.

Политрук Савочкин откинул голову, сжимал кулаки, на лице его застыла маска безмерного отчаяния. Капитан Векшин упал ничком, вывернул голову. Кровь вытекла из раскроенного виска. По распахнутым глазам уже ползали насекомые. Ольгу Даниловну немцы тоже не пощадили, хотя ничто не мешало им взять ее живой. Она почти добежала до кустов. Очередь пропорола ей бок. Она лежала в своей крови, лицом вверх, неловко извернулась. Одна рука была отброшена, другую придавило туловище.

Смотреть на это было невозможно. В глазах у Шубина темнело, но он не мог оторвать взгляд от мертвой женщины, впал в оцепенение.

– Командир, мы тут как мишени в тире, – негромко проговорил Ситников.

Глеб опомнился. Не хватало еще своих людей под монастырь подвести! Но женское лицо с большими глазами осталось в памяти, приклеилось, словно плакат к стене.

Разведчики рассредоточились в кустах к югу от поляны, слились с земным покровом.

Слева и справа от них говорили немцы. Солдаты, устроившие побоище, ушли с поляны и теперь осматривали прилегающую местность.

«Нам дико повезло, что мы до сих пор на них не наткнулись!» – подумал Шубин.

– Кто такие, товарищ старший лейтенант? – прошептал Бердыш. – Простые солдаты так четко действовать не могут. Они же перебили всех наших и никого не потеряли, черти.

Значит, здесь работало специально обученное подразделение вроде печально известного «Бранденбург-800». Эти люди никогда не брали числом, каждый стоил роты. Умные, натасканные, без морали и жалости, способные выполнять любые задачи в меняющихся условиях. Они орудовали в советском тылу, устраивали засады на партизан.

«Что эти фашисты здесь делали? В принципе не секрет, что пропавшего генерала Власова ищет не только советское командование, – лихорадочно размышлял Глеб. – Гнать лошадей не стоит. Допустил просчет, забрался в эту клоаку, значит, дальше без резких движений, делай вид, что ты никуда не спешишь. Как бы ни были малочисленны эти негодяи, их все равно больше, чем нас. Пусть уйдут подальше, а потом уже и мы продолжим путь».

Минут через десять он поднял голову. Все было тихо. С укором глядел на него красноармеец Малинович. Дескать, эти гады наших перебили, а мы от них прячемся.

Именно так! Не нужно объяснять, что такое важное задание.

Похоже было на то, что немцы ушли.

Подавленные, какие-то пристыженные, разведчики тронулись в обратный путь.

Шубин гнал из памяти мертвые лица. Это война, здесь случается всякое. Векшин сам виноват, что не выставил боевое охранение.

Вдоль тропки снова тянулись глухие заросли, редкие березы, трава по пояс, кое-где примятая. Глинский и Костромин опять ушли в головной дозор. Впереди, в разрывах между охапками зелени иногда появлялись их спины.

Метров через триста прямо по курсу заголубел просвет, очередная поляна. С нее донеслись обрывки голосов, и Шубин напрягся. Это были не его парни! Интуиция сработала, приказала не лезть. Он резко повернулся, стал яростно жестикулировать. Всем лечь, ни звука, действуем только по команде! Парни сообразили, замерли.

Глеб пополз вперед, задыхаясь от волнения, пристроился в траве на краю поляны. Он увидел, что его бойцы опрометчиво выскочили на открытое пространство, были убеждены в отсутствии неприятеля. Спина у старшего лейтенанта мигом похолодела. Он не знал, куда стрелять, боялся попасть в своих остолопов. Глинский и Костромин в растерянности мялись посреди поляны, вертели головами. Их лица искажал страх.

Впереди, в гуще растительности, находились немцы. Они умело прятались, использовали маскировку.

– Бросить оружие! – донеслась команда из тальника, отданная на ломаном русском.

Разведчики оказались в невыгодном положении. Они не успели бы открыть огонь, не получив предварительно по пуле в грудь. Немцы могли их пристрелить в любой момент, но почему-то этого не делали.

В принципе понятно. Это было простое человеческое любопытство. Внешний вид разведчиков сильно отличался от облика рядовых окруженцев.

Никита Костромин растерянно облизнул губы, уронил «ППШ» в траву. У Левы Глинского задрожали руки, но он не стал бросать оружие, нагнулся, аккуратно положил его и вроде что-то пробормотал. Никита услышал товарища и сделал определенные выводы. Начался цирк!

– Не стреляйте! – заикаясь, пробормотал Костромин. – Христом-богом умоляю, не надо. Мы сдаемся, хотим жить, пожалуйста, не стреляйте.

Глинский тоже что-то воскликнул, обращаясь к небесам, после чего повалился на колени и стал лихорадочно креститься, но как-то на католический манер. Видимо, бабушки и дедушки не научили парня это делать.

Это смотрелось потешно, и в какой-то момент Шубин испытал даже стыд за своих людей. Не ожидал он от них такого. Неужели они серьезно?

Цирк продолжался. Немцы чуток понимали по-русски, и Никита этим воспользовался. Он прижимал руки к сердцу, энергично заикался, бормотал, что ненавидит большевиков, давно хотел перебежать к немцам, потому как испытывает к ним неодолимую симпатию, хочет сражаться в их рядах, бить жидов и коммунистов!

«Пристрелить, что ли, поганца?» – подумал Глеб, но решил обождать.

Глинский тоже голосил:

– Пощадите, не убивайте!

Эти двое мялись посреди поляны, не знали, куда деть руки. Немцы смеялись. Они лежали в гуще травы и перепутанных веток. Хоть тресни, Шубин не мог их засечь!

– Курт, эти русские так однообразны, – отсмеявшись, сказал немец. – Мы можем их пристрелить, но я бы предварительно допросил. Они не местные, пришли извне и могут иметь ценные сведения.

– Согласен, Дитрих, – поддержал его второй. – Но давай осторожно. Они наверняка не одни, по округе бродят другие, а нас тут только двое. Мы можем, кстати, одного прикончить, а второго доставить к гауптштурмфюреру Эйхману. Не тащить же к нему обоих.

– Отличная идея, Курт, – сказал напарник. – Только объясни, кого из них мы пристрелим, а кого возьмем. Ты немного понимаешь по-русски, выясни, есть ли среди них капрал, фельдфебель, или как там у русских.

Разведчики продолжали отбивать поклоны невидимому неприятелю. Они приободрились, обрадовались, что по ним не стреляют, благодарили фрицев слезливыми голосами, уверяли, что не обманут ожиданий, возложенных на них.

– Во шпарят! – прошептал Бердыш. – Они там, часом, не охренели?

Немцы выросли из травы, как призраки. Их каски и обмундирование облепила листва, с одежды свисали какие-то маскировочные лохмотья, очевидно, специально нашитые. Торсы солдат обтягивали разгрузочные жилеты, последняя экспериментальная выдумка германских мастеров. Это были вылитые лешие. Они неспешно двинулись к красноармейцам, держа наготове укороченные автоматы. Лица у них были суровые, вырубленные из камня, загорелые. По губам блуждали ироничные усмешки.

Разведчики подобострастно улыбались. Костромин скорчил жалобную гримасу.

Один из немцев остановился поодаль, расставил ноги, навел на бойцов автомат. Второй вразвалку подошел к Никите.

Шубин мог выстрелить и наверняка попал бы. Но что-то заставляло его повременить. Товарищи, застывшие сзади, тоже решили воздержаться от пальбы. Режим тишины никто не отменял.

Немец бросил что-то презрительное Костромину. Тот энергично закивал, придурковато улыбнулся, расставил ноги и сцепил руки в замок на затылке. Фриц стал его обыскивать.

Второй держал Никиту на прицеле, отвлекся на короткий миг от Глинского. Лева бросился на него, как штормовой ветер! Немец даже ахнуть не успел, лишь уловил движение краем глаза и дернул головой. Лева сбил его с ног всей своей массой, оба покатились по земле.

Первый фашист тоже оплошал. Полезная привычка – иметь в рукаве вшитый кармашек для лезвия. Никита чиркнул немца по горлу, словно ногтем провел. Тот отшатнулся, и Костромин убрался весьма вовремя. Брызнула кровь из перерезанного горла. Немец схватился за рану, побагровел. Кровь сочилась между пальцев, вращались глаза. Он смотрел на советского разведчика с какой смесью злобы и ужаса. Перехитрил его этот недалекой русский! Ноги фрица подкосились, он повалился в траву.

Никита бросился на помощь Глинскому. Тот боролся с противником в партере, оба тяжело сопели, мелькали ноги. Никто не одерживал верх. Но дотянуться до автомата немецкий солдат уже не мог. Он схватил Леву за горло, тот начал задыхаться.

К ним подкатился Никита, выхватил нож у врага из поясных ножен, стал лихорадочно бить в бок. Он нанес не менее десяти ударов. Жертва хрипела, глаза выстреливали из глазниц. Пальцы фрица разжались.

Глинский откатился от него, кашляя, пополз на корточках, уселся в траву по-турецки, стал приходить в себя. Костромин опомнился, отшатнулся от солдата.

Глаза фашиста заволокла муть. Поначалу он норовил приподняться, потом оставил эти попытки, таращил в небо незрячие глаза. Дыхание его становилось все слабее, потом и вовсе прекратилось.

Когда разведчики возникли на поляне, Никита деловито обхлопывал мертвеца, перекладывал гранаты в свой подсумок, вертел в руках компас в металлическом футляре. Глинский поправлял перекошенный комбинезон, как-то странно поглядывал на командира.

– Ну и что это было? – сурово спросил Глеб.

– Военная хитрость, товарищ старший лейтенант, – ответил Глинский. – А вы что подумали?

– Струхнули, не без того, – сглотнув, признался Никита. – Они ведь маскируются как хамелеоны, а от вас толку никакого. Пришлось импровизировать, несли какую-то чушь. Голь на выдумки хитра, товарищ старший лейтенант, все такое.

– Артисты погорелого театра, – заявил Пастухов. – А я ведь и впрямь подумал, что вы в плен собрались. Такую антисоветскую пургу несли!

– Вы очень странно смотрите на нас, товарищ старший лейтенант, – проговорил Никита. – Неужто и впрямь подумали, что мы того? Как вам в голову такое пришло?

– Ладно, живите, – сказал Глеб, вздрогнул, не выпуская на волю смешинку, и отвернулся, чтобы эти герои не видели его лицо, поменявшее цвет.

В округе было тихо. Но немцы находились в этом квадрате. За долгие месяцы войны Шубин научился их кожей чувствовать.

Он махнул рукой, и группа отступила в заросли.

Оба неприятельских солдата уже отмучились. При жизни они выглядели куда убедительнее. Экипированы по последнему слову, здоровые, молодые, обученные. Но к ним и после смерти не хотелось приближаться, тем более трогать. Какая разница, что написано у них в документах? Профессионалы до мозга костей.

Старшего лейтенанта невольно брала оторопь по поводу того, что его парням удалось с ними справиться. Видно, военную хитрость им в академиях не преподавали.

Шубин пятился с поляны, стреляя глазами в стороны. Противник был достойный и ходить бесшумно умел.

– Уходим отсюда! – прошипел Шубин и первый припустил по едва очерченной тропе.