Текст книги "Человек в прицеле"

– Оба правы, – махнул рукой Шелестов, словно прекращая схватку двух боксеров. – Будем считать, что у нас не на все сто процентов, а пятьдесят на пятьдесят есть улики. А это уже неплохо. Единственное, мы до сих пор ни на шаг не приблизились к Фениксу, вот что нас не оправдывает.

Майор Кондратьев из МУРа позвонил в девять утра, сообщив, что лаборатория МГУ получила первые результаты после работы с образцами с места взрыва. Шелестов тут же выехал на Воробьевы горы. Кондратьев ждал у входа, покуривая и притопывая ногами на морозе.

– Здравия желаю, – пожимая руку Шелестову, – заговорил майор. – Я, конечно, не удержался от вопросов, когда они мне позвонили сегодня, но вы уж лучше все из первых уст услышите, чем я вам буду пересказывать. Одно скажу – результаты интересные.

В лаборатории с оперативников сняли верхнюю одежду, выдали белые халаты и проводили в дальний конец между столами с оборудованием, химической посудой, вытяжными шкафами. Из-за стола, стоявшего у окна, навстречу гостям поднялась немолодая хрупкая женщина с седыми волосами, забранными на затылке в тугой пучок.

– Здравствуйте, товарищи, – протянула она руку, и Шелестов с удивлением ощутил, какая она теплая и мягкая, а ведь в лаборатории было прохладно. – Профессор Горжевская Елизавета Дмитриевна. Со Степаном Федоровичем я знакома, а вы…

– Подполковник госбезопасности Шелестов Максим Андреевич, – представился оперативник.

– Даже так, – нисколько не удивилась женщина, – ну тем лучше. Я думаю, что наши выводы будут интересны и вашему наркомату. Прошу вас!

Усевшись возле стола на удобные мягкие стулья, Шелестов и Кондратьев приготовились слушать, а Горжевская извлекла из нагрудного кармана белого халата очки, принялась долго и старательно протирать стекла мягкой тряпочкой и, только водрузив очки на нос, повернулась к сейфу у себя за спиной и достала оттуда картонную папку.

– Ну что же, вот что мы имеем по факту изучения образцов, которые нам предоставили. Насколько я понимаю, вы, Максим Андреевич, тоже не химик, как и майор Кондратьев? Ну тогда я опущу формулы и терминологию. Все это будет в нашем акте, а вас интересуют в основном выводы, ведь так? А выводы такие: компоненты взрывчатого вещества имеют местное происхождение. И селитра, и все остальное. Огнепроводящий шнур не самодельный, а используемый в советской горнодобывающей промышленности. Но самое важное, насколько я понимаю, это выделенный компонент, который мы назвали «компонент Ф16». Кстати, сотрудники Наркомата внутренних дел несколько раз обращались к нам за консультацией, и у вас должны знать об этом компоненте. Его формула в акте присутствует. Далее, из-за чего произошел взрыв. Это, думаю, понятно и нам, и взрывотехникам, если вы к ним обратитесь. Нарушение дозировки, которое сделало смесь неустойчивой. Скорее всего, просто халатность или низкая квалификация взрывника. Так бывает, когда пытаются усилить компоненты состава и сделать взрыв более мощным. Я до войны сталкивалась с таким подходом еще на Дальнем Востоке. А вот еще один образец ткани, который нам передали для анализа. Кусок ткани многослойный, с пропиткой, защищающей от влаги. Это часть десантного контейнера, которые используют немцы, то есть материал немецкого происхождения. Мы с таким уже сталкивались за годы войны, когда к нам обращались. Выводы на основании технологии производства материала, технологии сборки и тому подобное. Вот, собственно, и все, что я хотела вам пояснить, прежде чем передам акт лабораторного исследования.

– Елизавета Дмитриевна, вы просто бог, точнее, богиня химической науки! – поднявшись со стула, воскликнул Шелестов.

– Ну, не все моя заслуга, я просто руководила работами, а благодарить нужно моих девочек, и я им ваши похвалы обязательно передам, им будет приятно узнать, что они так помогли органам. Война еще не закончена, и враг коварен. Так что мы все помогаем приближать победу как можем.

Шелестов вышел на улицу и предложил Кондратьеву подвезти его до Петровки. Тот кивнул и с улыбкой добавил:

– Я на это рассчитывал, потому что вчера получил еще и результаты вскрытия погибшего при взрыве человека. Пойдемте, я вам в машине покажу.

Результатов почти не было, и не за что было ухватиться. Лицо и руки обезображены, обожжены. Во рту на нижней челюсти отсутствует один коренной зуб, и еще один коренной имеет следы лечения. Пломба советская, очевидно, поставлена год назад. Никаких шрамов, наколок на теле не имеется. Следов ранних переломов и других травм, как и следов характерных или особенных заболеваний, тоже установить не удалось из-за сильного повреждения мягких тканей тела.

– Так вот, Максим Андреевич, – сказал Кондратьев, перевернув лист акта, – есть небольшая зацепочка, не знаю пока, полезная или нет. Погибший одет в нормальную повседневную одежду, по которой трудно определить его профессиональную принадлежность. Одежда опрятная. Но есть один моментик! Он давно не мыл ноги: грязные ногти и грязь между пальцами. Я так понимаю, что у этого человека в последнее время не было возможности комфортного проживания. Это первое. И второе: на правой брючине у него плохо застиранное пятно от бензина.

– На правой? – переспросил Шелестов.

– «Эмка»! У нее горловина бензобака так расположена, что можно себя облить бензином, особенно если переливаешь его в бак из канистры. И именно правую брючину!

Группа собралась в кабинете Платова, рассевшись на стульях у стены. Комиссар госбезопасности молча читал акт, который получили из химической лаборатории. Оперативники ждали, пытаясь угадать реакцию начальника. Пока что по лицу Платова ничего прочитать не удавалось. Наконец Петр Анатольевич отложил акт химиков в сторону и принялся изучать акт вскрытия тела погибшего при взрыве человека. Но его он отложил в сторону довольно быстро.

– Значит, кусок ткани немецкого десантного контейнера, – задумчиво проговорил Платов и перевел взгляд на своих оперативников. – Это уже может говорить о том, что агентура получает часть необходимого путем заброски через линию фронта. Значит, они пользуются этим каналом. Хорошо. Но это половина дела. Вы знаете, что это за «компонент Ф16»?

– Нет, – ответил Шелестов и посмотрел на своих товарищей. – В лаборатории нам сказали, что сведения о компоненте уже передавали в органы.

– Этот компонент стал появляться во взрывчатке, которую абвер поставлял с 1940 года своим агентам за границей для проведения специальных актов. Это своего рода усилитель.

– Значит, абвер, – кивнул Сосновский. – Я сразу по шифровке понял, что это не рядовой боевик-агент, а резидентура СД. Когда СД поглотила абвер, от старой военной разведки почти ничего не осталось, разве только глубоко законспирированные агенты из «спящих» списков, да вот, видимо, некоторые разработки абвера, которые СД все еще использует в своей работе.

– Да, вы правы, Михаил Юрьевич, – согласился Платов. – Очень похоже, что вам удалось-таки выйти на Феникса. Если мы не ошибаемся, то ближайший эфир это подтвердит. Они запросят взрывчатку. В этом ключе надо иметь в виду, что помощники у Феникса есть и из среды водителей. Я имею в виду пятно бензина на брюках убитого. Машина, десантный контейнер…

– Нам нужен список мест, где за последние полгода или год совершались выброски с самолетов в ближайшем Подмосковье, – предложил Буторин. – Именно гипотетические, но недоказанные, где ничего не было найдено нашими оперативными группами.

– Интересная мысль, – прищурился Платов, глядя на Буторина. – Вам придется отработать и варианты, когда немецкие агенты не успели вывезти «посылку», а спрятали ее неподалеку у завербованного человека либо в тайнике. Кстати, вербовать могли и втемную. Я бы выделил пять таких мест в пределах 100–150 километров от Москвы. Имея машину и надежные документы – это 2–3 часа в одну сторону.

– Кроме груза в контейнере, немцы могут выбросить и парашютиста, – добавил Шелестов. – Им сейчас надо спешить и отвлекать нашу контрразведку, если они имеют здесь в Москве надежный источник разведывательной информации.

Глава 3

Снега намело прилично, и Коган стал всерьез подумывать о том, чтобы встать на лыжи. Машина, которую им с Буториным выделили в управлении, застревала на дороге уже два раза, а до места, куда он хотел добраться и начать расспросы, ехать еще километров тридцать. Он стоял возле машины и с сомнением рассматривал дорогу, уходящую между двумя лесными массивами. Здесь мело не так сильно, как в открытом поле, но все же снег был и здесь. Бросив окурок, Коган снова сел за руль.

«Эмка» уверенно пробиралась по снежной колее. Правда, ее таскало из стороны в сторону, но на пустой дороге это было не так страшно. Однако еще через несколько километров дорога перестала быть пустой. На небольшом повороте на опушке леса оперативник увидел сани с запряженными в них лошадьми, бородатого мужика и милиционера. Рядом красовался мотоцикл с коляской, что выглядело на заснеженной опушке леса несколько неуместно. Может, что-то случилось, подумал Коган и, свернув с дороги, остановился возле саней.

– Здравствуйте! – заглушив мотор, сказал он, выбираясь из машины, и подошел к мужчинам.

– Слушаю вас, – несколько неприязненно ответил немолодой старший лейтенант.

Бородатый мужчина лет пятидесяти стоял рядом и, хмурясь, теребил кнут.

– Да я думал, что случилось, может, помощь нужна, – улыбнулся Коган.

– А предъявите-ка ваши документы, гражданин, – сурово потребовал милиционер и чуть сдвинул кобру с наганом ближе к животу.

Ну, милиционер не так уж и неправ, подумал Борис. Лес, пустая дорога, мужик этот, которого он явно задержал. А тут еще незнакомец какой-то подъехал. Для него вполне все это может быть подозрительно. Коган не спеша сунул руку под пальто, достал удостоверение и, развернув его, показал старшему лейтенанту. Тот сразу вытянулся, козырнул, вскинув руку к форменной шапке.

– Виноват, товарищ майор. Служба!

Бородач при виде военного сник еще больше. Интересно, за что его этот старший лейтенант задержал? А ведь в лес-то дорожка накатанная, как раз санями, и следы лошадиных копыт. Убирая удостоверение, Коган все же повторил свой вопрос, но теперь уже без улыбок и демонстрации доброжелательности:

– Так что тут случилось?

– Тут такое дело, товарищ майор… – милиционер кивнул на мужика, – гражданин Васильев задержан за самовольную рубку леса.

Коган с удивлением посмотрел на пустые сани, потом на милиционера. Бородач, кажется, уловил настроение неизвестного майора, который подъехал на машине, и тут же шепеляво стал оправдываться:

– Так нет же дров, не рубил я. Хотел только присмотреть, может, какое сухое дерево упало. Это же вроде как польза. Я бы в лесничество сообщил, они бы разрешение выдали. Нешто я живое дерево рубить стану?! Оно же гореть не будет, только дым один в печи.

– Ты не оправдывайся, Васильев, что по дрова приехал, – строго остановил бородача старший лейтенант. – А вдруг тебе именно живое дерево понадобилось, на столбы, например. Может, к тебе подъехать да посмотреть, что у тебя там – ворота падают или ты баньку замыслил себе поставить. А?

Судя по всему, тут имел место какой-то застарелый конфликт. Возможно, гражданин Васильев уже неоднократно был замечен в порубке леса. А может, старшему лейтенанту нужен был хоть какой-то нарушитель. В любом случае, сейчас предъявлять что-то мужичку на санях было нелепо и не совсем законно.

– Я думаю, что вы в этой ситуации все же разберетесь, – примирительно произнес Коган. – И если вы подозреваете гражданина Васильева в порубке, но дров при нем не нашли, может быть, ограничиться профилактической беседой? Я не хотел бы вмешиваться, но мне нужно задать вам пару вопросов. Вы ведь, товарищ старший лейтенант, местный участковый, как я понимаю?

– Так точно, участковый уполномоченный…

– Вопрос и к вам, и к гражданину Васильеву, который здешние леса знает хорошо. Находили вы за последние месяцы в этих лесах что-то постороннее, в виде парашютов, каких-то контейнеров, которые на парашютах сбрасывают с самолетов, может, видели парашютистов?

– Никак нет, товарищ майор, – уверенно заявил участковый. – Мы службу знаем, про диверсантов-парашютистов предупреждены. За этим делом следим постоянно.

– А осенью как же? – вдруг вставил бородач. – Осенью же приезжали из города, местность прочесывали с солдатами. Было ведь дело?

– Так про то сообщалось в район и область, раз приезжали. Я про новые факты говорю, которых не было.

– Так, стоп! – поднял руку Коган. – Еще раз, товарищ участковый, что за случай, когда произошел?

– В ноябре произошел, двенадцатого числа! – сказал участковый. – Мальчишки сообщили, что видели парашют в небе на рассвете. Я выехал, допросил как положено и сообщил районному начальству.

– Где и что нашли после прочесывания?

– Так меня не привлекали для этого, – замялся милиционер. – Приехали, проверили и уехали. Нас в известность не ставили.

– Парашют нашли там, на дереве, – добавил Васильев. – Я вызвался провести через лес. Места знакомые сызмальства, вот меня вроде как проводником и взяли. Сымали с дерева парашют, при мне сымали. А ничего вроде больше и не нашли.

– Далеко отсюда место, где в ноябре нашли парашют?

– Километра два будет точно, – кивнул бородач.

– Ну вот что, товарищ участковый, – строго посмотрел на милиционера Коган. – Надо нам добраться до этого места. Кроме гражданина Васильева, нам помочь никто не сможет. Так что решайте!

Васильев с большой охотой согласился на профилактическую беседу и устное предупреждение об ответственности за самовольную вырубку леса. Стегнув лошаденку, он принялся править по накатанным следам саней, обещая, что так будет быстрее, а потом он свернет. Местность мужик действительно знал хорошо. Часто крутил головой, привставая с саней, сверялся с известными только ему приметами. Не прошло и часа, как лошадь по нетронутому снегу вывезла их к сосняку. Деревья стояли не очень плотно, но высота их была внушительная. Видать, почва здесь оказалась подходящей для сосен.

– Вона! – ткнул кнутовищем в небо Васильев. – Еще осталось.

Коган стоял, задрав голову вверх, где на ветвях сосны мотался обрывок парашютного полотна. «Значит, тоже 17 ноября, – думал оперативник. – Это уже третье место приземления, а мне в этом районе называли зафиксированных два. Почему так близко к дороге? Ветра в ту ночь не было, я уточнял. Погода была ясная. Не мог немецкий штурман так сильно ошибиться. И приземление рядом с дорогой могло означать только одно – отсюда до дороги недалеко, а на дороге ждала машина. Надо уточнить, какого рода был парашют: с креплением для человека или контейнера? 15 ноября взяли только парашюты и ни одного диверсанта».

Вернувшись к дороге, Коган с помощью участкового отметил на карте место приземления. «Мистика какая-то, – подумал оперативник. – За последние четыре месяца были три выброса в Подмосковье, и ни одного взятого диверсанта. До этого взяли двоих. Точнее, одного живым, а второй погиб в перестрелке. А последний выброс был днем 30 ноября. Тогда на обратном пути сбили немецкий самолет, а вот парашютистов не взяли. Нашли только два купола».

Через три часа они встретились с Буториным в селе Юрьево. На улице уже смеркалось, когда Коган подрулил к зданию сельсовета. В окнах кое-где горел свет керосиновых ламп. Электричество в районе еще не полностью восстановили, и на таком расстоянии от Москвы требования о ночном затемнении не было. В высоком здании сельсовета с двухскатной крышей в некоторых окнах горел свет. Выйдя из машины, он увидел, как в одном окне отодвинули занавеску, кто-то выглянул, посмотрев на подъехавшую машину. И когда Коган поднялся по ступеням к входу, дверь открылась и на пороге появился Буторин в накинутом на плечи полушубке.

– Здорово, Борис! – пожал руку Когану оперативник. – Я уж беспокоиться начал, что тебя где-то занесло в снегах. Как машина? Не подводила?

– Бегает, что ей сделается, – пожал плечами Коган. – Знаешь, как на флоте говорят, когда судно садится на мель? Не название судна при этом называют, а только фамилию капитана. Он сел на мель! Так и с машинами. По шоссе хорошо бежит машина, а вот забуксовал на ней уже именно водитель. Так-то, Витя!

– Оценил, оценил! – рассмеялся Буторин, пропуская товарища в коридор и закрывая дверь.

Он проводил Когана в комнату, где на столе стоял горячий чайник, на тарелке лежал уже нарезанный хлеб, несколько соленых бочковых помидоров и огурцов, небольшой шмат сала, банка рыбных консервов. В самом центре красовалась бутылка водки и три граненых стакана. Этот факт сразу заинтересовал Когана, и, раздеваясь у двери, вешая на гвоздь свое пальто, он спросил:

– А с кем-то это мы на троих соображать будем?

– Правильно оцениваешь ситуацию, – снова рассмеялся Буторин. – Не для сугреву, как тут говорят, а исключительно соображать будем.

И тут в коридоре послышались шаги. Уверенные, сильные. Как и ожидал Коган, в комнату вошел плечистый мужчина высокого роста с пышными буденновскими усами и пронзительными голубыми глазами. Стоило только посмотреть в глаза этому человеку, и сразу пропадало впечатление, что этот силач может свернуть в бараний рог любого, только слово неугодное скажи. Добродушный весельчак, работяга, который не умеет унывать, грустить и всегда находит выход из любого сложного положения, причем с улыбкой на губах.

– Вот, Селиваныч, – представил друга Буторин. – Это и есть мой напарник Борис!

– Егор, – добродушно прогудел мужчина, и ладонь Когана утонула в его лапище. – Замерз, наверное, давайте уж выпьем, а то водка греется. Когда еще я ее из сеней принес.

В первую очередь выпили, как и водится, «За победу!» Захрустели крепенькими огурцами, с наслаждением стали вгрызаться в душистое, с запахом чеснока, сало, заедая еще теплым ржаным хлебом. И сразу отошли дневные заботы на задний план, и сразу на душе стало теплее и радостнее. Усталость и напряжение отпустили, отошли деликатно в сторону.

– Отдохнете сегодня, отоспитесь, а то неизвестно, как завтра день сложится, – наливая по второй, заговорил Селиваныч. – Может, метель и улеглась совсем, а может, под утро снова разыграется. Декабрь, он такой. То оттепель и снова осенью пахнет, а то закружит, и уж кажется, что зима не первый месяц вьюжит и морозит и до января снег не растает.

– А давайте за наших баб, – неожиданно предложил Буторин. – За наших русских баб, на которых этот мир держится. Они тут в тылу за мужиков и пахали, и косили, и детей кормили, растили. А когда надо было, и окопы рыли.

– Ну что, – хрустя огурцом, продолжил он, – давайте теперь о делах. Мы тут с Селиванычем пообщались, а он человек в районе не последний: фронтовик, председатель сельсовета, а до этого за два года два колхоза поднял, причем одновременно! Башковитый мужик и все здесь знает. И всех!

– Ну, это ты, Виктор Алексеевич, перебарщиваешь маленько, – пробурчал мужчина, – но что воевал, это точно, и здесь всех знаю, и места эти мне с детства знакомы. Когда революция произошла, мне тринадцать лет было. Навидались всякого. А уж банд в округе в те времена было – ужас! Но мы, пацаны, ничего тогда не боялись. И сейчас подрастает у нас такое же беспокойное племя. Я к чему завел разговор-то. Вот Виктор Алексеевич мне сегодня задавал вопросы о парашютистах. Про то, как три недели назад они с самолета в наши леса прыгали. И не нашли никого. Как и положено, сразу в район сообщили, доложились, что собираем охотников своих, активистов. Оружие, какое есть, в основном охотничье, и в лес, значит. Старшими меня назначили и участкового, капитана Жилина. Я не к тому, что хвалюсь, но народ за мной идет, верит в меня!

– Селиваныч, не отвлекайся, – рассмеялся Коган. – Ты тут командир заслуженный, и народ тебя уважает. Это же и так понятно.

– Ну это да! – немного смутился мужчина. – Вроде как напросился на похвалы. Ну так вот! В лес нам сказали не соваться, а перекрыть все дороги и проверять все машины – кто едет, куда и зачем. Чего или кого везет. Повязки красные мы смастерили для солидности – все как положено. Да только, видишь ли, никого не поймали. Как сквозь землю провалились диверсанты немецкие. Вроде и красноармейцы прибыли вовремя, два раза вдоль и поперек леса наши прочесали, парашюты нашли, а диверсанты как в воду канули.

– И что же, – покачал Коган головой, – все машины проверили, которые по дорогам в этом районе проезжали, и никаких даже подозрений не возникло? Все с документами были?

– Ты слушай, слушай, – тихо засмеялся Буторин, наливая еще водки в стаканы.

– Так вот пацаны вперед нас сунулись в лес, хотя про строгий приказ из района знали: в лес – ни ногой.

– Неужели они видели диверсантов? – оживился Коган, чувствуя, что от выпитой водки внутри растекается блаженное тепло.

– А? Диверсантов? Да нет, не видели! Пытались, конечно, но не успели сунуться в лес. Они на двух санях поехали к скирдам. Сено, значит, привезти домой для скота.

– Погоди, Селиваныч, – остановил рассказчика Буторин, – я немного ясности внесу. Тут ведь вопрос в чем, Борис, – почему диверсантам удалось так быстро лес покинуть, хотя местность для них вроде незнакомая и населенных пунктов, кроме этих двух сел, поблизости нет? Мальчишки вездесущие их не видели, но они видели другое: три автомашины, которые проезжали по дороге в районе этого лесного массива, где приземлялись парашютисты. Три машины! Вот тебе и ответ, почему наши оперативные группы, да еще при поддержке местного гарнизона, за пять месяцев не смогли взять ни одного диверсанта и ни одного десантного контейнера. По шапке за такое получили все начальники, кто отвечал за эту сферу. Но дело сейчас не в этом. Во-первых, в трех случаях диверсанты отстреливались до последнего и погибали в перестрелке с солдатами. А в тех случаях, когда им удавалось покинуть место приземления, причина может быть одна – каждый раз их ждала машина, и они хорошо знали, где она ждет, и успевали добраться до нее и покинуть район. Вот и все.

– Вот, значит, как это могло быть, – задумчиво произнес Коган, вращая между ладонями стакан с водкой. – А я думал, что в который раз ошибается немецкий штурман, не там выбрасывает группу, что-то уж слишком близко к дороге, к населенному пункту. Мне же казалось, что надо, наоборот, в глухомань сбрасывать диверсанта и груз. Машина… А что, это свежо, хорошая профессиональная наглость. А мы несколько месяцев не можем понять. Так что с машинами? Есть приметы?

– Есть! – ответил Селиваныч, явно гордясь пацанами из своего села. – Вот, Виктор все записал с их слов, все уточнили. Полный расклад, так сказать.

Буторин отодвинул стакан, достал из кармана сложенный листок бумаги, разгладил на столе ладонью и стал рассказывать, поглядывая в него:

– Получается такая вот картина маслом, Боря! Парашютистов заметили в небе в 14:30. А в 15:00 со стороны Юрьево в сторону Богородского проехала «эмка». В это же время со стороны Еланки на Богородское прошла санитарная машина с приметным красным крестом. Обрати внимание, что обе дороги выводят на междугороднюю трассу, ведущую на Москву. А еще примерно в это же время со стороны Липовки проезжал в сторону Богородского бортовой «Студебеккер». Ну как, красиво сработали парни?

– У ребят через одного часы на руке? – прищурившись, спросил Коган. – Откуда такая точность по времени?

– Мы тут жители сельские, время определяем не по часам, – вставил Селиваныч. – В декабре самые короткие дни, в три часа пополудни уже сумерки начинают спускаться. В лесу это особо заметно, не то что в селе.

– Убедили, – кивнул Коган. – А номера они записали? Как мы будем искать эти машины?

– Вот с этим сложнее, – вместо хозяина ответил Буторин. – Но мы попробуем поискать по ведомствам, кто в эти дни и в это время мог посылать машины в тот район или кому в том районе могли принадлежать эти машины. Санитарная машина – это уже примета, их меньше, чем «эмок», да и приметные они, многие, увидев, запомнят такую машину. А вот у «Студебеккера» была одна примета. Ребятишки сказали, что у него выломан кусок доски на кузове. Нижняя доска справа, ближе к заднему борту. Кусок примерно с локоть.

– Слушайте, а лыжи мы сможем найти в вашем селе? – вдруг поинтересовался Коган.

– Вот, а что я тебе говорил, – рассмеялся Буторин, обращаясь к Селиванычу.

– Так найдутся? – снова спросил Борис.

– Уже нашлись, – успокоил его Буторин. – Я же тебя знаю, обязательно решишь выйти на место и на себе опробовать, за сколько времени можно от места приземления дойти на лыжах до дороги. В местной школе с довоенных времен сохранились несколько пар с креплением под валенки. Только учти, что в момент выброски немецкого диверсанта снега почти не было.

– Сейчас-то без лыж туда вообще не добраться, – заметил Коган и поднял стакан: – Ну что, давайте на посошок, а то спать пора, у меня уже глаза закрываются…

Буторин объезжал округу село за селом. Он побывал в трех автохозяйствах и в шести райсоветах. Две найденные черные «эмки» имели железное «алиби»: одна месяц уже стояла с разобранным мотором, а вторая в указанный день вообще ездила в Наро-Фоминск. И по телефону Буторину удалось выяснить, что машина там действительно появлялась. А вот ни одной санитарной машины в районе он так и не нашел. Были, конечно, машины у медиков, но такого вида и так выкрашенной, как ее описывали мальчишки из Юрьево, в районе не имелось. Оставалось предположить, что и «эмка», и санитарная машина приехали из другого района, причем не ближе ста километров, как смог вычислить оперативник.

А вот «Студебеккер» ему подвернулся на второй же день. Буторин заехал на железнодорожную станцию, где имелись еще довоенные пакгаузы, и увидел несколько грузовых автомашин. Несколько отечественных полуторок и трехтонных ЗИСов стояли в очереди на погрузку, но среди них он заметил один «Шевроле» и два «Доджа». Это заставило его пройтись вдоль путей к складам. Так и есть, вот они, красавцы! Среди машин на погрузке стояли и два бортовых «Студебеккера». Стараясь не привлекать к себе внимания, оперативник прошелся вдоль машин. Дойдя до «Студебеккеров», обошел их справа, чтобы взглянуть, нет ли характерного повреждения кузова. Увы, борта у обеих машин оказались целыми. Потертые, поцарапанные, но все доски с заводской краской. На всякий случай Буторин осмотрел и другие машины иностранного производства. Мальчишки могли и ошибиться в марке машины, которую видели на дороге возле леса. Теперь предстояло познакомиться с водителями, завести разговоры и как-то ненароком выяснить, знает ли кто «студер» с приметным повреждением правого борта. Но знакомиться пришлось не с шоферами.

– А ну-ка стоять! – вдруг раздался за его спиной властный голос.

Буторин обернулся и увидел перед собой дуло пистолета. Перед ним стоял офицер с погонами капитана, который недобро щурился и целился из пистолета прямо ему в лицо. Несколько водителей, куривших возле своих машин, коротая время в разговорах, уставились на капитана, который целился в какого-то мужчину в гражданской одежде.

– Опустите, пожалуйста, оружие и просто проверьте документы, – попросил Буторин, понимая, что попытка сунуть руку за пазуху, чтобы достать удостоверение, может окончиться неприятностью.

– А ну-ка, медленно поднял руки! – со странной злостью в голосе приказал капитан. – Поднял, я сказал!

Оперативник с недоумением смотрел на офицера, не понимая мотивов такого поведения в глубоком тылу. Это не передовая, не расположение каких-то частей или военных объектов стратегического назначения. Здесь нет даже какой-то запретной зоны, в которую проход без пропуска запрещен. Единственная причина, по которой этот человек мог себя так вести, напрашивалась сама собой: Буторин, видимо, был на кого-то похож и этим вызвал подозрения у капитана. Спорить с таким человеком глупо, потому что его можно спровоцировать на любой необдуманный и даже глупый поступок. Вздохнув, Буторин послушно поднял руки. Капитан приказал держать их над головой и следовать в сторону кирпичного одноэтажного дома справа от пакгаузов. Они шли вдоль складов, потом вдоль железнодорожных путей, и водители, весело скаля зубы, смотрели на это представление. А ведь изменилась реакция у людей, подумалось Буторину. В 41-м, в 42-м годах так не смотрели, не потешались над нелепостью. Тогда и правда в каждом незнакомце, подозрительно появившемся человеке видели возможного врага. А сейчас многое забывается, уходит напряжение из людских сердец. Война откатилась со своей земли на запад, Красная армия освобождает от фашизма другие европейские страны. И теперь мирная жизнь постепенно возвращается туда, где не так давно гремели бои, где в небе то и дело появлялись армады самолетов с крестами на крыльях. Теперь здесь ловили ухом очередные сводки Совинформбюро, чтобы узнать, как советские войска громят фашистов и что происходит там, где сражаются близкие и родные люди. А грохот орудийных выстрелов воспринимался как салют в честь героических побед армии, в честь освобождения городов!

– Бойцы, быстро со мной! – приказал капитан разводящему со сменой караула возле водокачки.

Когда Буторина заводили в здание комендатуры, он подумал, что умения у этих людей нет совсем. Он мог бы уже раза три разоружить одного бойца, перестрелять остальных и скрыться в лесу. Да, эти люди никогда не имели дела с диверсантами, и кроме подозрительности их энтузиазм ни в чем не проявлялся.

В комнате, куда его затолкали стволами автоматов, капитан отошел к столу и приказал одному из автоматчиков обыскать Буторина. Отдав свой ППШ напарнику, солдат довольно быстро нашел под одеждой в кобуре пистолет, что заставило капитана с довольным видом заулыбаться.

– В правом кармане брюк, – подсказал Буторин солдату.

Боец похлопал по карману ладонью, потом сунул туда руку и вытащил красную книжечку удостоверения. Сцена была похожа на нечто из классики, поставленное в провинциальном театре. Обычно в пьесах для таких случаев имеется ремарка «немая сцена». Сейчас она проявилась во всей красе классической драматургии. Солдат, достав книжечку и держа ее в руках, сразу же увидел большие буквы «НКВД» и замер на месте. То ли боясь выронить удостоверение, то ли боясь его передать капитану и тем самым стать соучастником страшного преступления против всемогущих органов госбезопасности.

– Просто передай товарищу капитану мои документы, – спокойным голосом посоветовал Буторин. – Не бойся, не укусит.

Побледневший солдат на негнущихся ногах подошел к столу и протянул офицеру удостоверение. Тот взял его в руки, прочитал, а потом, со злостью глянув на солдат, приказал всем выйти. Буторин решил, что это позволяло ему опустить руки, которые основательно устали.