Текст книги "Солдат, который вернулся"

– Не надо никого звать, Коля. Говорков не вернется. Ты мне лучше скажи, в лесхозе сейчас дрова купить можно?

– А чего нельзя-то? Сейчас все везде можно, если бабло в кармане шуршит. А на хрена тебе дрова? У меня этого добра полный сарай, бери сколько хочешь.

– Нет. Я же не побирушка, чтобы ходить по соседям.

– Я тебе как другу.

– Понимаю, спасибо, не надо. Съездишь со мной в лесхоз?

– Да без базара, только налей еще.

Николаев достал из буфета недопитую бутылку самогона и спросил:

– Стакана тебе хватит?

– За глаза.

– Держи.

Гусев выпил прямо из горла.

– Вот теперь порядок. А Катька никак у тебя ночевала?

Роман взглянул на друга, тот поднял ладони:

– Все понял, ночевала. Ну и ладно, холостяцкое дело такое. Да и вообще, Катька нормальная баба.

– Пойдем, откроешь ворота, а я выгоню машину.

– Идем! Для тебя все что хочешь. А Говорков точно не объявится?

– Он – нет. Придут его люди.

– Но тогда какой лесхоз? Отморозки депутата прибьют Катьку.

– Они приедут, чтобы отдать ей деньги. Расчет.

– Уверен?

– На все сто.

– Ну, гляди, тебе виднее. Все же я дождался бы, пока эти придурки не свалят в район.

– Так можно весь день прождать.

– А тебе что, дрова прямо сейчас нужны?

– Да, прямо сейчас. Едем. С Екатериной ничего не будет.

– Похоже, я чего-то не улавливаю, а ты недоговариваешь.

– Ты едешь со мной?

– Если ты уверен, что Катьке вреда не будет, то еду.

– Открывай ворота.

Вскоре Николаев вел «Ниссан» по раздолбанной щебенистой дороге, идущей к лесхозу.

Глава 3

В лесхозе инициативу в свои руки взял Гусев. Он знал многих рабочих.

В результате через полчаса Николай подошел к Роману и сообщил:

– Ну вот! Все пучком, можем сваливать. В обед придет «ЗИЛ» с лесом. С тебя три с половиной тысячи.

– Мне пойти в бухгалтерию и заплатить?

Гусев посмотрел на Николаева и заявил:

– Сдурел? Какая бухгалтерия? С водилой рассчитаешься на месте.

– Значит, леваком лес привезут?

– Рома, тебе-то какая разница! Был бы кругляш. Так он будет. Кстати, в бухгалтерии за самосвал с тебя взяли бы тысяч пять. Короче, нечего тут больше светиться, валим в село.

– Ладно, – ответил Николаев. – Едем. У вас тут всегда так?

– Как так? По-тихому договариваются?

– Да.

– Почти. С москвичей, которые недалеко дома строят, за лес вдвое дороже берут. Те платят, а чего? У них бабла много, не то что у нас, убогих.

– Понятно. Едем.

– Ты только у магазина перед поворотом на шоссе тормозни, водку возьму. Без допинга я колоть дрова не смогу.

– А с допингом всю машину переколешь?

– А что? Переколю. Не сразу, конечно, но дня за два управлюсь. Бензопилой порежу, остальное ерунда. Был бы допинг.

– А потом Ленка мне выскажет, что спаиваю мужа.

Гусев помрачнел и заявил:

– Запомни, Рома, она права голоса не имеет. Ленка лишилась его за то, что сотворила.

– Ты же простил.

– Это ничего не меняет.

– Ладно.

Николаев остановил машину у магазина. Гусев купил шесть бутылок водки, несколько банок пива.

– Это сейчас чтобы охладить трубы, – сказал он насчет такой роскоши.

– Да пей, если невтерпеж, – отмахнулся Николаев.

– А ты что, в натуре, не похмеляешься?

– Я с утра на спиртное смотреть не могу, не то что пить.

Гусев вздохнул:

– Везет тебе. А меня с утра выворачивает наизнанку и голова на куски раскалывается.

– Выводы надо делать, Коля.

– Рома, поздно, как говорится, пить боржоми, когда почки отвалились.

– А ты пробовал переболеть?

– Так и делаю. За три дня до того, как на работу в Москву ехать. Приходится. Там с этим строго, ни капли. Если только вечерком, в вагончике пару бутылок пива для аппетита.

– Зачем же тогда в селе пьешь? Мог бы и дальше по паре бутылок пива для аппетита.

– Я, Рома, в трезвом виде с Ленкой нормально общаться не могу. Сразу вспоминаю, как она…

Николаев не дал другу договорить:

– Хватит. Не повторяйся. Тебе когда уезжать в Москву?

Гусев усмехнулся и спросил:

– Хочешь к Ленке подвалить? Она не откажет, особенно тебе.

– А как насчет того, чтобы в морду?

– Да шучу я.

– Не надо так шутить.

– Ладно. В понедельник мне ехать, Рома. Смена с тридцатого числа.

Николаев подвел машину к дому. Странно, но на улице не было никого – ни Петровича, ни других соседей.

– А где люди? – спросил Николаев.

– Черт их знает, сам не въеду. Погоди, вон Вовка мой шлындает. Почему не в школе? – Гусев вышел из автомобиля, крикнул сыну: – Вова!

Тот повернулся:

– Отец, чего тебе?

– Ты почему не в школе?

– Уроки кончились пораньше, вот и приехал.

– Мать где?

– Где и все!

– А все где? Чего тупишь-то?

– Я не туплю. Все село, считай, возле магазина собралось.

– Зачем?

– А я знаю? Мне без разницы. Но вроде люди не понимают, почему Катька не открывает его.

– Она тоже там?

– Все там! Пойду я, бать, в туалет приспичило.

– Иди. Будь дома, поможешь мне пилу смазать и заправить.

– Ладно.

Гусев повернулся к Николаеву:

– Слыхал?

– Неглухой. Мы до магазина доедем?

– Нет. По нашей улице твоя иномарка еще кое-как пройдет, а на повороте сядет. Там грязи как в болоте.

– Придется идти пешком.

– Зачем?

– Надо же узнать, по какому поводу собрался народ.

– Наши вернутся – расскажут. Чего зря грязь месить?

– Ты оставайся, я пойду.

– Настырный ты, Рома, до невозможности. Только ходить никуда не надо. Вон от церкви Петрович с теткой Мариной, Катькой и моей Ленкой идут. Кончился, видно, сбор.

– Тогда открывай ворота. Я загоню машину. А лес во дворе свалим?

– Нет, перед домом. Здесь пилить и колоть сподручней.

– Только надо место для выезда оставить. Мало ли что, вдруг потребуется.

– Оставим.

Роман загнал машину во двор, прижал ее к дому, вернулся на улицу. Подошли соседи. Елена, правда, сразу направилась домой.

– Что за сбор у вас был у магазина? – спросил Николаев Петровича.

Ответила Екатерина, вышедшая вперед:

– Ой, Рома, что тут было, как вы с Гусем уехали! Прикатил юрист Говоркова, депутатский помощник Анатолий Березин. Вы его машину не встречали?

– Нет.

– Березин буквально минут через двадцать после вашего отъезда объявился и встал у нашего дома. Отец к нему. Чего, мол, надо? Тот говорит, что я ему нужна. Я вышла. А он мне конверт дает. Здесь, дескать, расчет, пересчитай деньги, и пойдем товар быстро проверим. Я, как пересчитала, так и обомлела. Говорков сорок тысяч передал. Спросила, нет ли тут ошибки. Березин говорит, что все верно. Говорков сколько должен был, столько и заплатил. Трудовую книжку отдал. Там все как положено, принята, уволена в связи с закрытием магазина. Я одна с Березиным побоялась ехать, отца взяла. Товар быстро проверили, да, можно сказать, и не смотрели толком. Юрист только водку и пиво пересчитал, затем закрыл магазин, забрал у меня ключи и заколотил двери. Тут народ подвалил, кто за хлебом, кто за крупой или сигаретами. А Березин людям говорит, что нет больше магазина в Шанино. По крайней мере, до тех пор, пока его не купит кто-нибудь другой. Народ и развопился. Как же без магазина? Спичек, соли, хлеба и то купить будет негде. Юрист все выслушал, сказал, что это теперь господина Говоркова не касается, и уехал. Бабы в сельсовет, звонить в администрацию района. Там сказали, что после обеда автолавка приедет. Так будет каждый день, пока новый владелец не откроет магазин. На этом люди успокоились и разошлись.

– Понятно. – Николаев кивнул, улыбнулся и заявил: – А ты, Катя, боялась, что Говорков отомстит тебе.

– Это ты его заставил заплатить мне столько денег?

– Сумму мы не обговаривали.

– С чего он так расщедрился? Раньше десять тысяч платил, да и то через месяц.

– Это, Катя, называется расчетом с возмещением материального и морального ущерба, нанесенного ранее.

– А он обратно деньги не затребует?

– Говоркова вы больше в Шанино не увидите.

– Видать, сильно напугал ты его, Рома, – воскликнул Петрович.

– Не в этом дело.

– Тогда надо бы отметить увольнение Екатерины. Как думаешь, мать? – Петрович повернулся к Марине Викторовне.

– Все бы тебе пить, – сказала та. – Хватит, вчера выше головы отметили. Делами заниматься надо.

– Да какие дела, если вон тучи опять небо обкладывают? А в дождь какая работа? Только наливай и пей.

В разговор вступил Николаев:

– Сейчас, Петрович, не до пьянки. Лес к обеду привезут, надо будет пилить, колоть.

– Так я завсегда. Марина, придется тебе самогон из тайника достать, без него работа не пойдет.

– Куда тебе, Петрович? У меня уже есть работник.

– Это Гусь, что ли?

– Ты что-то имеешь против? – Гусев надвинулся на Петровича.

– Нет, втроем сподручнее будет.

– Я вам помогу дрова укладывать, – сказала Екатерина. – А потом и посидим, как дела закончим.

– Ладно, так еще можно, – согласилась Марина Викторовна.

Тучи, что обложили небо, постепенно рассеялись, дождь не пошел. Самосвал приехал, как и договаривался Гусев, в половине второго, в обед.

Мужики взялись за работу. Екатерина помогала им. Дотемна они успели управиться с половиной кругляка, сваленного в кучу.

Ужинали в доме Воронцовых. Гусев опять пил много, сначала водку, потом самогон, но не пьянел, как вчера, только становился все мрачнее.

Николаев заметил это, попросил друга выйти на улицу, там угостил его сигаретой и спросил:

– Что с тобой, Коля?

– Ничего, – буркнул Гусев. – Все нормально.

– Да вижу, как нормально. Злой как черт. С чего озверел-то и на кого?

– Рома, не лезь в душу, да?! – попросил Гусев.

– Вот оно что. Ну, знаешь, друг мой хороший, если и дальше вспоминать то, что было, то лучше развестись. Не мучить ни себя, ни Ленку, ни сына.

– В своей семье я разберусь сам.

– Не получится у тебя это, Коля. Со стороны видней. Нет у тебя семьи.

Гусев неожиданно взорвался:

– Да пошел ты и все прочие тоже!.. Надо же, учителя нашлись. Обойдусь без советов. – Он развернулся, выкинул окурок и пошел к своему дому.

На крыльцо вышел Петрович:

– Чего это он, Рома?

– Никак не может пережить измену жены. И любит ее, и ненавидит. Это страшно и непереносимо больно.

– Отойдет.

– Теперь уже вряд ли. Не знаю, как ему помочь. Нет таких лекарств. Им бы с Ленкой пожить хотя бы с полгодика вдали друг от друга, тогда, возможно, что-то и изменилось бы. Как бы Колька не натворил чего!

– Нет, Рома, не натворит. Поорет, посуду побьет, стекла на веранде расколотит. Это уже было. Но ни Ленку, ни Вовку он не тронет. Может, разок жене влепит, и все. Ленка заплачет, он и остынет. Если до того спать не завалится, выпил-то побольше, чем вчера.

– Эх, Колька! Да и Ленка тоже хороша. Чем думала, когда с сутенерами связывалась?

– Но уж точно не головой.

– Ясно чем. Бабы часто тем самым местом думают. Пойдем в хату, выпьем на посошок.

Мужики добили бутылку, Николаев встал со стула и сказал:

– Спасибо за угощение, за помощь. Пойду я.

– Ты не сомневайся, завтра все закончим, – заявил Петрович.

– Я не сомневаюсь. Еще раз спасибо, спокойной вам ночи.

– Я провожу! – Екатерина встала.

– Не надо, Катя, не в городе, – заявил Николаев. – Тут хода двадцать шагов. Не заблужусь.

Екатерина поникла:

– Ну, как скажешь.

Роман вышел на улицу, посмотрел на дом друга. Там во всех окнах горел свет, но шума слышно не было. Может, действительно ничего не будет? Пришел Гусь домой и молчком лег спать. Дай-то бог.

Николаев прошел к себе, сел за стол в большой комнате и подумал, до чего же сложная штука жизнь. В отряде, на службе совсем другое. Там все понятно. На отстое – подготовка, на выходе – решение задач. Вообще-то, казалось бы, на гражданке должно быть еще проще. Нет утомительных тренировок, учений, риска, целей, которые надо уничтожить, пока не зацепили тебя самого. Спокойная, размеренная, в чем-то однообразная, скучная жизнь. Ан нет. На гражданке, оказывается, страсти иногда кипят похлеще, чем на войне. Там бой рано или поздно заканчивается, на гражданке же он продолжается бесконечно.

От размышлений его оторвал сигнал вызова сотового телефона. На дисплее светилась буква «С». Седой!

– Слушаю, командир, – ответил Николаев.

– Добрый вечер, Рома.

– Добрый.

– У тебя все в порядке?

– Так точно.

– Говорков?

– Грач сумел шугануть его.

– Хорошо. Как сам?

– В порядке.

– Так в пятницу можешь подъехать на базу?

– Конечно.

– Тогда жду тебя двадцать шестого числа в десять часов. В одиннадцать должны подъехать Белоногов и Трепанов.

– Речь пойдет о деле, озвученном Грачом? – спросил Николаев.

– Да.

– Понял.

– Грачев говорил, что ты просил помочь устроить в Москве знакомую женщину?

– Так точно. Это возможно?

– Ты знаешь, Рома, ничего невозможного нет. Непросто, конечно, будет пристроить женщину, практически не имеющую образования, на приличную работу, но что-нибудь придумаем. Ты захвати копию ее паспорта и документ об окончании училища. Если есть, то и характеристики. Трудовую книжку. В общем, все, что надо для устройства на работу. Понял?

– Понял, командир.

– Тогда до встречи.

– До встречи.

В тот момент, когда Николаев отключил телефон, в комнату тихо вошла Екатерина и спросила:

– Не помешала?

Николаев положил мобильник на стол и сказал:

– Мы же простились, Катя!

Екатерина подошла, присела напротив него.

– Ты с родителями простился. С кем, если не секрет, говорил по телефону?

– С другом.

– А может, с подругой?

Николаев посмотрел ей в глаза:

– Зачем ты пришла?

– Зачем? – Екатерина подняла брови. – Разве ты не догадываешься?

– Катя, не повторяйся!

– Но нам же было хорошо. Почему не продолжить? Или ты обманывал меня? Я не дала тебе того, что ты ждал?

– Все было хорошо, Катя…

Женщина вздохнула:

– Было! Какое страшное слово. Мертвое. Так об умерших говорят. Был и никогда больше не будет. Но мы же живые, Рома!

– Ты хочешь, чтобы я стал таким же, как Говорков?

Екатерина удивилась и спросила:

– О чем ты говоришь?

– О том, Катя, что Говорков вынуждал тебя спать с ним, шантажируя работой. Получается, что я использую твои чувства для того же самого.

– Ты в своем уме, Рома? Я же сама пришла к тебе. Я люблю тебя. Знаю, ты не веришь, но это так.

– Но я-то, Катя, не люблю тебя. Ты симпатичная, мне хорошо с тобой, но любви-то нет. Ты знаешь об этом! Я сожалею, но пока…

– Спасибо за откровенность. Впрочем, я и не надеялась на то, что примешь меня. Извини. – Екатерина заплакала, выскочила в сени.

Хлопнула дверь.

– Черт! – выругался Николаев. – Ну и положение. Но и Катя должна понимать, что не по-людски вот так, наскоком. Лишь бы удовлетворить свои потребности.

Он встал, закурил. С другой стороны, вдруг она действительно полюбила и раньше не знала того, что испытала с ним, то что ей делать? Если тянет к нему, а сдержать себя невозможно? Нет, он поступил не по-людски. Не надо было гнать ее. Ведь она тоже нравится ему. И хотела-то ласки, нежности. Да, любви нет, а что она такое? Никто не объяснит. Сам должен почувствовать. Может, потом так и будет? Он, по сути, выгнал женщину, с которой провел ночь. Вчера, значит, она была нужна ему, сегодня нет. Извини, дорогая, но ты права, я получил свое, так что жди, когда позову, а сейчас прошу на выход. Неправильно это, некрасиво, не по-мужски. Но ничего не изменить. Не идти же обратно к Воронцовым и просить у Кати прощения. Сходить, в принципе, можно, но теперь она не вернется.

Николаев выдохнул, взял из буфета уцелевшую бутылку водки, открыл ее, выпил сто граммов. Потом Роман выкурил сигарету, лег, не раздеваясь, на кровать и заставил себя уснуть. Он умел это делать, программировать сон. Служба в спецназе научила.

А Екатерина вновь не смогла спать. Она уткнулась в подушку, часто вздрагивала и прикладывала к глазам носовой платок.

Катя не винила Николаева. Ей было обидно и жалко себя. Боль сдавливала грудь, безысходность перехватывала дыхание, отчаяние рвало душу. Состояние влюбленной, но отвергнутой женщины описать невозможно. Трудно даже представить, насколько оно тяжело.

Кате было плохо. В голове бился вопрос, за что ей дана эта мука – любить и быть нелюбимой? Ответа на него она не находила.

Катя решила выпить снотворного, которое принимала ее мать, поднялась и в окно увидела, как в сторону дома Николаева мимо палисадника скользнула тень, отбрасываемая невысоким человеком. Она испугалась, и теперь уже страх отозвался тупой болью.

Екатерина встала, накинула халат, надела тапки, поспешила в сени, оттуда – на крыльцо. Там Катя остановилась и прислушалась.

Сперва до нее донесся стук в дверь дома Николаева, потом – его голос:

– Кто там?

Услышала она и ответ:

– Дядя Роман, это я, Вовка Гусев. Открой! Беда!

Для Николаева этот стук прозвучал автоматной очередью.

«Катя? – подумал Роман. – Нет, вряд ли. Тогда кто?»

Он подошел к двери.

– Кто там?

В ответ Роман услышал взволнованный голос Володи Гусева, распахнул дверь и спросил:

– Что случилось?

Парень дрожал.

– Дядя Роман, помоги! Батя мамку убивает!

Николаев не мешкая рванулся к дому Гусева.

На улицу вышла Екатерина и спросила:

– Что произошло?

– Потом, Катя. Вовку забери! – Роман на бегу повернул голову к сыну друга и приказал ему: – А ты оставайся здесь. В хату без разрешения ни ногой!

– Иди ко мне, Володя! – позвала Катя, и парень остался с ней.

Николаев ворвался в сени дома Гусевых, оттуда проскочил в зал. Он увидел Кольку, прижавшего жену к мебельной стенке и приставившего к ее шее кухонный нож.

– Молись, сука! – услышал Роман.

Гусев повернулся, услышав шум, донесшийся из сеней:

– Ромка? Какого черта?

– Подожди, Коля, спокойно. Ты чего это творишь?

– Она мне жизнь испоганила. Сил больше никаких нет. Убью сволочь – и дело с концом.

– Не спеши, убить всегда успеешь. Никуда Ленка не денется. Ты отпусти ее, Коля, поговорим.

– Нет, сначала я ей, стерве, кровь пущу.

– Ты же любишь ее.

– И что? Она же, сука, кладет на мою любовь.

Елена с мольбой в глазах смотрела на Николаева.

– Ладно, убьешь ты жену. Тебя засадят в тюрягу, причем надолго, как бы не на всю жизнь. А Вовка? О нем ты подумал? Как ему жить без родителей? Сиротой? Он же еще пацан. Не проживет без вас, погибнет. Ты об этом подумал?

– Ромка, уйди! Вовку соседи пригреют. А пропадет, значит, судьба такая.

– Уйди, значит? А ну-ка брось нож, – взревел Николаев. – Или я стреляю. Мигнуть не успеешь, как всажу пулю в башку.

У Романа не было с собой пистолета, да и угроза не подействовала.

– Что? В друга стрелять? Ну, давай, чего медлишь? Вот он я, весь перед тобой! – Гусь отпустил Елену, которая тут же прошмыгнула в спальню, повернулся к прапорщику и заявил: – Стреляй!

– Нож брось!

– Да у тебя ствола нет! На понт взял, заодно с Ленкой? Миротворец нашелся, мать твою! Так я вас обоих положу.

– Начни с меня, Гусь. Давай, чего застыл? Или сдрейфил?

– Рома, не буди во мне зверя.

– Так он уже разбужен водкой и ревностью.

– Нет, ты еще не знаешь, каким я могу быть. Сейчас увидишь. Сперва я Ленку кончу, потом с тобой схлестнемся.

Гусь рванулся в спальню, но не успел сделать и двух шагов. Роман быстро сблизился с ним и нанес ему удар в затылок. При падении Гусев сорвал занавес, но сознания не потерял. Он тут же вскочил и выставил перед собой нож. Его лицо было перекошено от боли и злобы.

Он бросился на Николаева и совершил ошибку. Гусев не был бойцом или хладнокровным убийцей, профессионально владеющим холодным оружием.

Роман легко отбил его вооруженную руку и въехал кулаком сначала в челюсть, а затем в солнечное сплетение. Он бил вполсилы, в так называемом щадящем режиме. Иначе Николай Гусев никогда не встал бы уже после первого удара. Боль согнула его пополам.

Роман свел назад руки приятеля, опрокинул тело на пол, придавил коленом спину и крикнул:

– Ленка, ремень давай!

– Чего? – испуганно выкрикнула из-за печи бледная жена Гусева.

– Того! Связать его надо. Он не в себе. Ремень давай.

– Да где ж его взять?

– Тогда веревку.

– Это сейчас. Только ты не бей его больше, Рома!

– Ну, бабы! Их мужья резать собираются, а они им милости просят.

Елена принесла веревку.

Роман связал руки друга, рывком поднял его, бросил на диван и заявил:

– Вот так оно лучше будет. Чего морщишься, герой? Больно?

– Да пошел ты!..

– Сам виноват. Я же сказал, брось нож. Ты не послушал, вот и получил.

Из разбитой губы Гусева на подбородок и рубаху тек алый ручеек. Елена присела рядом с мужем, вытерла кровь.

– Отвали! – отблагодарил ее Гусев. – Из-за тебя все, стерва!

– Да что ты меня все стервишь, старым норовишь унизить? Ведь знаешь, не по своей воле я под мужиков легла. Заставили. Ты ведь простил меня и обратно в дом пустил. Зачем? Бросил бы в Москве и нашел бы себе другую бабу. Я же предлагала тебе это. Ты отказался, сказал, что было, то прошло. А как на самом деле? Ты привез меня домой, чтобы постоянно издеваться, унижать, срывать злость по каждому поводу? Не будет больше этого, Коля. Уйду я от тебя. А Вовка сам решит, с тобой остаться или пойти со мной. Он большой уже. Вот так, хватит. – Елена вытащила из верхнего ящика дорожную сумку, поставила ее на стол, вспомнила о сыне, взглянула на Николаева и спросила: – А где Вовка?

– У соседей. Ты решила вещи собирать?

– А чего тянуть?

– Остынь. Успеешь собраться. Все равно сейчас никуда не пойдешь, ночь на дворе. Да и Вовке спать надо. Устроили тут бардак. Сына пожалели бы.

– А что я, Рома? Это Колька словно с ума сошел. Пришел домой, я к нему со всей душой, а он тесак из кухни и к горлу. Молись, говорит, сука, последние минуты живешь.

– Если бы он хотел убить тебя, Лена, то не стал бы базарить, полоснул бы ножом по горлу, и все! Потом собрал бы вещи и ударился в бега. Поверь, я знаю, что говорю.

– А чего же он тогда? Или это шутки, ножом угрожать?

Николаев поднялся, подошел к Елене, стоявшей у стола, и заявил:

– Пойми ты, Ленка, ревность его сводит с ума. Колька же любит тебя до беспамятства, отсюда и дикая ревность. Не может он пока забыть то, что было, и эти воспоминания накапливают в нем злость. Но долго так продолжаться не может. Терпение не безгранично. Вот Коля и не выдержал, выплеснул все, что в нем накопилось. Рано или поздно, но это должно было произойти. Вот оно и приключилось. Хорошо, что бескровно, хотя я уверен в том, что он ничего не сделал бы тебе. Скорее себя порезал бы. – Николаев повернулся к Гусеву и спросил: – Я прав, Колька?

– Может, и прав. Не знаю, – пробурчал Гусев, который уже заметно успокоился.

– Конечно, Лена, тебе решать, жить с Колькой или нет, но то, что произошло, не повторится. Твой муж перевалил через черту, за которой либо жизнь, либо смерть. Он помирать не хочет. Теперь потихоньку все должно наладиться между вами. Но только при обоюдном желании восстановить нормальные семейные отношения.

– Да я с радостью, Рома, но Коля? Сомневаюсь.

– А ты не сомневайся.

Роман нагнулся к другу и спросил:

– Так что, Коля, как жить дальше думаешь?

– А мне думать нечем. Ты у меня из башки все мозги вышиб. Надо же было с такой силой бить! Мог бы и полегче.

Роман улыбнулся:

– Да я тебя только погладил. По-настоящему, Коля, я бью на войне и вот тогда с одного удара валю врага. Но ты же друг!

– Ни хрена себе, вот так погладил!

– Ты от темы не уходи.

– А ты развяжи меня. Чего я в собственном доме спутанный сижу?

– К жене с кулаками не полезешь?

– А я и не бил ее!

– Значит, Ленку не тронешь? Слово?

– Слово.

– Успокоился?

– Да.

– Видно, выпить хочешь?

– Да ну ее к черту. Из-за нее, проклятой, рассудок помутился.

– Хорошие слова, правильные. Но развязать тебя или нет, решать Елене. С этим вы без меня разберетесь. Вовка у Воронцовых. Пойду домой – отправлю его сюда. Так что разбирайтесь быстрее. Плохо, если он тебя, Коля, таким увидит.

– Ты уходишь? – спросила Елена.

– Да.

– А если…

– Ты решай сама, что делать. Боишься, держи мужа связанным. Если веришь слову, то освободи Колю. Вернее, обрежь узел. Развязать его ты вряд ли сможешь. На принятие решения у тебя минут пять. Потом вернется Вовка. Я бы на вашем месте быстро прибрался и сделал вид, что ничего не было. Он поймет. Все. Пять минут, Лена. Спокойной, надеюсь, ночи.

– Спасибо тебе, Рома, – неожиданно сказал Гусев.

Николаев улыбнулся:

– На здоровье, обращайтесь! – Он вышел через сени на улицу.

У крыльца дома Воронцовых уже стояло все семейство: Петрович, Марина Викторовна и Екатерина, укрывшая кофтой сына Гусева, Вовку.

– Ну что там? – спросил Петрович, как только Роман подошел к ним.

– Да ничего особенного. Обычные семейные разборки после того, как муж приходит пьяным. Отведите Вовку домой.

– Я провожу, – сказал Марина Викторовна. – Пойдем, Вова, не бойся. Если дядя Роман был у вас, то там уже все нормально.

Николаев взглянул на Екатерину:

– Мне завтра надо будет поговорить с тобой, Катя.

– Хорошо. Я дома.

– Спокойной ночи.

Наутро, без четверти восемь, когда Николаев закончил бриться, к нему пришел Гусев.

Колька, не здороваясь, присел на стул, тяжело вздохнул и спросил:

– Начудил я вчера, да?

– Начудил – не то слово. Ты жену едва не убил.

– Да разве я смог бы?

– Судя по тому что творил ночью, запросто убил бы.

– Нет, Рома, не смог бы. Не знаю, что произошло со мной, словно заклинило в башке.

Роман побрызгал на лицо туалетной водой, надел рубашку и спросил:

– Ты пришел каяться или похмеляться?

– Чего теперь каяться? Уходя, попросил прощения. Ленка промолчала, прикинулась, что спит. Похмеляться не буду. Отхожу. Я вот, Рома, думаю, может, мне к врачам-наркологам обратиться? Рядом со складами, где работаю, есть такие. Там даже свое настоящее имя называть не надо.

– Ты сам считаешь себя алкоголиком?

– Да ладно, какой я алкоголик? Ведь могу же не пить на работе.

– Если так, то никакой врач, Коля, тебе не поможет.

– В смысле?..

– В прямом. От любой зависимости человек избавляется сам, врач только помогает в этом. Если же ты считаешь, что не болен алкоголизмом, значит, и пить не бросишь. А надо бы. Вот когда сам поймешь, что болен, признаешься себе в этом, примешь решение завязать, вот тогда можно и к наркологам обратиться. А пока рано.

– Я завяжу, Рома.

– Буду только рад.

– А ты меня вчера сильно побил. Голова болит, живот.

– Пройдет.

– Ты не в обиде на меня?

– Нет.

– Так я пойду, дровами займусь.

– Какой из тебя сейчас работник? Отлежись лучше.

– Нет, дома хуже, я на воздухе.

– Как хочешь. Я поговорю с Екатериной и подойду.

– Не дал я вам покоя.

– Все, Коля, проехали. Ты в отношениях с женой определяйся. Дальше так, как вы, жить нельзя. Соседи соседями, семья семьей. В себе и в семье разберись.

Гусев вновь тяжело вздохнул:

– Знать бы еще как?!

– Сердце подскажет. Ладно, если хочешь работать, то флаг тебе в руки. Я к Екатерине. Сюда подойду минут через десять.

– Инструмент в сарае?

– Там, куда положили.

– Понятно.

Гусев пошел во двор, Николаев – к дому соседей.

На крыльце он встретил Петровича:

– Привет! Далеко собрался?

– Так с дровами твоими заканчивать.

– Колька уже там, у меня.

– Очухался?

– Не совсем, но держится.

– Надо у Маринки бутылку самогона выпросить.

– Не надо никакого самогона. Все, хорош бухать!

– Чего так?

– Того! Не в радость оно идет, слезами оборачивается.

– Так это всегда так. Поначалу тихо, потом весело, а в конце драка. Нормально.

– Не нормально. Екатерина проснулась?

– Она и не спала. Хочешь знать почему?

– Я знаю. Считаешь, поманил бабу, воспользовался ее состоянием и бросил?

– Нет, Рома. Она сама к тебе пошла и напросилась. Вот и расхлебывает то, что круто заварила.

– Я могу ее увидеть?

– Да, заходи в горницу. Она там матери помогает.

– Мне бы с ней здесь поговорить.

– Здесь? Ладно, позову.

Петрович зашел в дом, вскоре появился, буркнул, что дочка сейчас подойдет, и направился к дому Николаева.

Тут же появилась и Екатерина:

– Здравствуй, Рома.

Николаев улыбнулся:

– Доброе утро.

– А вот это для кого как. Что хотел?

– Я насчет твоей работы.

– Что насчет нее?

– Ты в курсе, что я завтра еду в Москву? Мне нужны твои документы: копия паспорта, трудовая книжка, диплом или что там дают после училища. Если есть, то характеристики.

– Характеристик нет, копию паспорта и трудовой книжки сделать негде, только в районе.

– Тогда, если доверяешь, давай оригиналы. Не волнуйся, все верну в целости и сохранности.

– А мне нечего волноваться. – Екатерина принесла пакет. – Здесь все, что у меня есть. Ты особо не усердствуй с работой. Получится – хорошо, нет – в соседний район уеду к двоюродной сестре. У нее там прачечная. Найдет место и комнату тоже.

– Обижаешься?

– Ну что ты, Рома! Как я могу обижаться на тебя? Но все, мне надо матери помогать. По хозяйству дел полно.

– Ты Елену проведай.

– Я знаю, что мне делать.

Екатерина вернулась в дом и хлопнула дверью. Роман пришел к себе.

До вечера мужики закончили работу с дровами. Разошлись они тихо, без обмывки.

В семь утра Николаев вывел «Ниссан» со двора и, объезжая канавы и лужи, повел машину к загородному шоссе. Отъезжая, он посмотрел на окна спальни Екатерины, но увидел лишь плотно закрытые шторы. В 9.40 Роман подъехал к контрольно-пропускному пункту секретной базы, где дислоцировался особый отряд «Z». Дневальный посмотрел его документы, сверил марку и номера автомобиля с тем, что было указано в списке, и открыл ворота.

Николаев проехал к главному корпусу. Встречать боевого товарища вышли все бойцы отряда. Седов дождался, пока его подчиненные поговорят, затем пригласил Николаева в кабинет.

– Присаживайся, Рома! Значит, бурно началась гражданская жизнь?

– Да уж, впечатлений, полученных за два дня, хватит на месяцы вперед. Там, на гражданке, все по-другому, командир. Сложно, запутано. Законы вроде одни для всех, а каждый живет сам по себе. Такого, что было раньше, нет.

– Что ты имеешь в виду?

– Я помню село, когда по вечерам народ после работы гулял, на пруду всегда было полно ребятни. Гармони, гитары играли. Жило село, а сейчас словно кто-то в черный цвет все перекрасил. Мужики пьют по-страшному, работы нет, за деньгами подаются в столицу.

Седов прервал товарища:

– Кстати, насчет работы. Ты привез документы своей женщины?

– Да не моя она женщина.

– Ой ли?

– Пока не моя, а там видно будет.

– Давай документы.

– Что за работу ей подобрали?

– Крылов нашел. В гипермаркете продавцом. Для начала.

– В гипермаркете? Да она там не сможет, растеряется.

– Поработает на первых порах стажером, привыкнет, встанет за прилавок, пройдет обучение, глядишь, и пойдет вверх по карьерной лестнице.

– Если ее на второй день не выгонят.

– Не выгонят. Толик обещал, значит, сделает все так, как надо. Владелец гипермаркета раньше служил вместе с Крыловым. Начинал. В общем, с работой все будет в порядке. Подобрали и комнату в общежитии, вполне нормальном, чистом, семейном. Впрочем, она может жить и в твоей служебной квартире. Если, конечно, ты захочешь.

– Разберемся. Давай по теме, Валерий Николаевич.

– По теме так по теме. Грач уже объяснил тебе ситуацию с проститутками и эферином. На Фрола, как мы называем организатора преступного бизнеса, у нас ничего нет. У коллег по наркоконтролю и МВД тоже. Аккуратно работает Фроленко Михаил Семенович.