Текст книги "Солдат, который вернулся"

В дом вошел Воронцов, выставил из пакета две литровые бутылки коричневого самогона.

– Точно как коньяк или виски, – сказал Николаев. – Цвет один в один.

– Да ты что, Рома? Намного лучше! Первачок – просто слезинка, градусов под восемьдесят. Но пьется легко, не как спирт, и поутру голова не болит, если, конечно, не пережрать.

– С двух бутылок нам ничего не будет.

– Не забывай, вечером к нам пойдем. Марина ждет, да и Катерина тоже.

Гусев улыбнулся и подтвердил:

– Особенно Катька. Она как узнала, на чьи бабки я ей дневную выручку перекрываю, так и пристала с расспросами, как ты да что. С женой или один? Совсем или в гости? А я толком ответить не смог, потому как сам ничего не знаю. Петрович только и сказал, мол, Ромка приехал, надо жратвы взять да сюда принести, и пять штук дал. Еле отмахался я от Катьки.

– Да-да, – проговорил Петрович. – Ей бы тебя, Рома, а не этого сморчка Арсения. Баба-то она справная, чистюля, хозяйственная. С мужем не повезло, так с кем не бывает. А что с Арсением, то не по любви, а по принуждению. Жить на что-то надо…

– Ладно, мужики, – прервал этот разговор Николаев. – Давай продукты, стол накрываем. С горячим проблема, но обойдемся. Ты, Коля, чего в магазине взял?

– А там, кроме консервов, колбасы копченой, рыбы, водки, пива да сигарет, и брать нечего. Остальное просроченное либо не поймешь что. Чипсы, орешки, семечки, лабуда, короче. Катька, правда, лично для тебя сосисок из загашника принесла.

– Так ты что, все пять тысяч ухандокал? – спросил Петрович.

– Зачем? – ответил Николай. – Почти треху сдачи принес. – Он выложил на стол деньги.

Роман сунул их в карман и скомандовал:

– Давайте за работу! Петрович, режь колбасу и хлеб, Коля, открывай консервы. Я стаканы поищу.

– А чего их искать? В комоде они, – сказал Петрович.

Спустя десять минут мужики сидели за столом. Петрович разлил в стаканы по сто граммов самогона.

Гусев поднялся и заявил:

– Хочу выпить за своего друга, за его возвращение домой. – Он повернулся к Николаеву и продолжил: – Вряд ли ты, Рома, надолго задержишься здесь, но ведь приехал, и лично для меня уже это праздник. А если останешься, то еще лучше. За тебя, братан.

Мужчины выпили, немного закусили и взялись за курево. Роман с Николаевым достали по сигарете, Петрович по давней привычке затянулся папироской. Через полминуты Николаеву пришлось открывать форточку, потому как комната заполнилась дымом.

Выпили по второй, по третьей.

Николай повернулся к соседу и предложил:

– Петрович, ты пригласил бы сюда Марину Викторовну, а то идти к вам как-то неудобно. Тут уже все накрыто, а там жене твоей готовиться надо.

Петрович согласился:

– И то верно, чего из хаты в хату бродить. Пойду, скажу жене, чтобы, как только Катька вернется, с ней и приходила сюда.

– Давай! А мы пока с Колей поговорим.

– Понял, мешать не буду. Часа вам хватит?

– Хватит.

– Наливай.

Мужики выпили еще по сто граммов. Сосед ушел.

Николаев повернулся к другу и заявил:

– Смурной ты, Коля.

– Да на душе хреново. Хотя я к этому уже привык.

– Из-за Ленки?

Гусев кивнул:

– Из-за нее.

– А с чего ты взял, что она на самом деле гуляет, вернее, гуляла, а не оговорили ее?

– С чего взял? С натуры.

– Ну, как началось-то? Не хочешь, так не рассказывай. Дело твое, личное, только знаю, выговоришься – полегчает. Об этом разговоре никто не узнает.

Гусев взял сигарету, прикурил и начал:

– Ленку в Москву сестра двоюродная сманила. На рынок торговать.

– Это Нина из района?

– Она. Сама-то уже два года как там работала. Ленка ко мне. Мол, что делать-то, Коля? Денег не хватает, здесь не заработаешь, может, поехать с Нинкой, попробовать? А я что? Езжай, говорю, попробуй. Найдешь что подходящее, может, и я потом устроюсь. Уехала. В начале лета это было. Неделю отсутствовала, потом приехала с подарками, продуктами, вещами, денег десять штук привезла. По этому поводу я пузырь шампанского взял. Выпили. Спросил я, нет ли для меня работы на рынке, Ленка в ответ, подожди, мол, сама еще не закрепилась. А работа есть. Поговорили и спать. Ночью она яростной была в плане секса. Понятное дело, изголодалась баба. В понедельник рано утром уехала. Так примерно месяц. Приезжала – уезжала. В семье деликатесы стали водиться. Я из лесхоза ушел, собирался в Москву податься, в июне крышу перекрыл. Все было нормально, пока однажды, где-то в начале июля, Ленка на выходные не появилась. Я звоню ей по сотовому, не отвечает. Ни в субботу, ни в воскресенье. Подумал, не случилось ли чего, поехал в район, к Нинке. Та дома. Спрашиваю ее, где Ленка. Она отвечает, хозяин не отпустил. Товар, мол, только с Турции пришел, надо было быстро реализовывать. А у самой глазки так и бегают. Чую, врет. Почему, спрашиваю, на звонки не отвечает? Нинка в ответ – а почем мне знать? Приедет, у нее и спросишь. Короче, не поверил я ей, разузнал, где именно Ленка торгует, и в понедельник в Москву рванул. Нашел рынок, торговую палатку, где должна была работать женушка, а там девка молодая. Спрашиваю ее, где Лена. А она, не знаю такой, третий день только на точке. Тут хозяин подваливает, армянин. Я к нему. Где жена? Торгаш вежливым оказался, с понятием. В сторону отвел и говорит, что Ленка неделю назад взяла расчет и ушла. Жалко, мол, хорошая была работница. А куда ушла, не знает. Мол, а разве она домой не приезжала? Я ему – а чего бы мне тут делать, если бы приезжала? Армянин, Тофик, тоже забеспокоился. Знаешь, говорит, у меня есть адрес, где Ленка с какой-то бабой из Калуги комнату снимала. На его тачке и поехали на хату. Открыла старушка. Узнала, кто мы, впустила. Спрашиваю ее, где жена? Отвечает, мол, на работе, где ж еще? Час назад мужики за ней заехали и увезли. Не буду вдаваться в подробности, в общем, через бабку эту, корешей Тофика, подругу калужскую, которая тогда вернулась на съемную хату, узнал я, чем именно занималась моя Лена.

Гусев прервал разговор, налил себе полстакана, залпом выпил. Странно, но он не опьянел, по крайней мере, говорил рассудительно, спокойно, с горечью и обидой, но вполне вразумительно, не путаясь.

Он закусил малосольным огурцом и продолжил:

– Оказалось, в общем, что Ленка проститутка. Вечером у сквера нашел я ее в толпе таких же шлюх. Юбка короткая, только срамота прикрыта, чулки черные, туфли на высоком каблуке, майка такая, что груди чуть не наружу, накрашена как кукла. Тьфу!.. Хотел подойти, не успел. Джип рядом остановился, Ленка моя в эту тачку села, и мне только красные огни поморгали. Пошел я на съемную хату. Старушка пустила, муж все-таки. А под утро заявилась и женушка. Поддатая, растрепанная. Меня увидела и окаменела. А я сорвался. Ни слова не говоря, кулаком в рожу, следом в живот, по ребрам. Потом ногами. Метелил по-страшному. Пришел в себя, лежит Ленка вся окровавленная, а старушка по телефону в полицию звонит. Ушел я на вокзал, на электричке до района доехал, откуда знакомый подвез. Дома нажрался и стал ждать, когда полиция нагрянет, заберет. Думал, убил Ленку. Но никто не приехал, не пришел. А ближе к выходным, то ли в четверг, то ли в пятницу, заявилась моя ненаглядная. Больная, в синяках. Под вечер на такси приехала, чтобы соседи не видели. Упала мне в ноги. Прости, мол, Коля, в долги влезла, заставили отрабатывать. Всего неделю. Еще чего-то базарила. Выгнал я ее. В сарае ночевала. Сын Вовка к ней ушел. Днем она тоже там сидела. Потом Вовка пришел, кричал, за что, дескать, я мать из дома выгнал. А как объяснить, Рома? Правду-то пацану не скажешь. Пошел, привел ее. Сам ушел с Федюней малахольным, помнишь такого?

Николаев кивнул:

– Помню.

– Вот с ним ночь и пробухал, потом вернулся. Ленка тише воды ниже травы, а на скамье в сенях вещи собраны. Не достойная я тебе, Коля, говорит, поеду к родителям. Я, ладно, мол, что было, то было, забудем. Она ко мне. Мне же до нее дотронуться противно. Только когда выпил, в постель с ней лег. Так и закончилась та история. А через неделю сам в Москву поехал да на работу устроился. Скажешь, слабак я? Тряпка?

Николаев отрицательно покачал головой:

– Нет, Коля, не скажу. Видно, что любишь ты Ленку, раз простил. Ну а если так, то и говорить не о чем.

– А знаешь, как на душе хреново бывает, когда вспомню?

– Представляю.

– Не можешь ты ничего представить, Рома. Это пережить надо.

– Возможно, ты прав, но сейчас-то отношения в семье хоть немного наладились?

– Черт его знает. Ленка держит себя так, будто ничего и не было, молчит, когда я по пьянке напомню ей о той работе.

– Зачем напоминаешь?

– Говорю же, по пьянке. Это не я делаю, а водка.

– Не надо, Коля. Раз уж простил, то молчи. Мужик должен слово держать.

– Пытаюсь. Может, время надо, чтобы забыть?

– И время, конечно, но самое главное, ты сам постарайся забыть. Тяжело, да, но иначе семья долго не продержится. Разлетится как карточный домик. Всем от этого хуже будет. Особенно Вовке.

– Понятное дело. Мы что, уже целый час с тобой базарим?

Николаев посмотрел на часы и ответил:

– Почти, а что?

Гусев кивнул на окно:

– Петрович идет. Быстро же время пролетело.

– Да, уже пятый час.

– Да ты что?

– Так оно и есть.

– А у нас ни в одном глазу. Наливай, Рома, черт с ней, с семейной моей бестолковой жизнью, сегодня твой день. Приезд отмечаем. Веселиться будем.

– Получится?

– А чего? Гармонь принесу, выпьем, споем. Катька придет, она певунья еще та, да и тетка Марина тоже раньше в хоре самодеятельности пела.

Николаев улыбнулся:

– Помню, как этот хор на Первомай выступал. Мы тогда классе в третьем-четвертом были.

– Вот и посидим. Рома, Петрович говорил, будто тебя по ранению уволили, да?

– Если быть точным, Коля, то по состоянию здоровья.

– Но ранен-то был?

– Был.

– И где ж тебя зацепило?

– Догадайся с трех раз.

– На Кавказе?

– Точно. Но не будем об этом. Служба в прошлом, впереди гражданка. Думал, сниму форму и заживу легко, свободно, а оказывается, на гражданке не все так просто.

– Это в армии, Рома, просто, а на гражданке не сахар. Ладно, все, хорош.

В комнату вошел Петрович и спросил:

– Наговорились? Или мне на крыльце обождать?

– Проходи. Чего в сумке-то?

– Марина Викторовна просила передать тебе, Рома, свежие пирожки. Они с Катькой придут, как та вернется с работы. Значит, где-то через час.

– У вас магазин до пяти работает?

– Да в нем и в четыре делать нечего, но Арсений заставляет пахать до семи вечера. А Катька решила сегодня короткий день сделать. Уж очень ей, видно, не терпится посмотреть на тебя, Рома.

– Я тоже хочу встретиться. Помню, классе в девятом я ухаживать за ней пытался, да только не смотрела на меня Катя.

– Дура была, малолетка. Встретитесь, если этот крысеныш Арсений не заявится. А он может приехать.

– Как приедет, так и уедет, – проговорил Николаев.

– А вот этого не надо, Рома. С такими козлами лучше не связываться. Себе дороже выйдет. Да и Катьке тоже.

– Знаешь, Петрович, плевать я хотел на твоего Арсения.

– Какой он мой? Я таких моих в гробу видел. Давай-ка еще по сто граммов, а то бабы могут заявиться не через час, а через десять минут. С ними так просто не выпьешь.

– Что-то хреновая у тебя сегодня самогонка, Петрович, – заявил Гусев. – Я уже больше пол-литра в себя влил, а не берет.

– Это у тебя, Коля, состояние такое, что первач не забирает. Но только поначалу. Потом так вдарит, что пополам переломишься. Ты уж поаккуратней.

Петрович налил всем по сто граммов. Мужчины выпили, успели перекурить. Ровно в пять часов в дом вошли Марина Викторовна, жена Петровича, и Екатерина, их дочь.

– Ну, здравствуй, Роман! – Марина Викторовна обняла Николаева.

– Здравствуйте, тетя Марина! Рад вас видеть.

– Красавец, ничего не скажешь, – кокетливо улыбаясь, проговорила Екатерина. – Сразу видно, человек военный, стройный, подтянутый, не пропитой, как некоторые.

– Это ты меня, что ли, имеешь в виду? – спросил Гусев.

– Что ты, Никола! Присутствующих это не касается.

Роман ответил на комплимент:

– Да и ты, Катя, красавица, впрочем, как и всегда.

– Я привлекательна, да, Рома?

– Конечно.

– Ну, началось. Самая очаровательная и привлекательная. Как в фильме, в натуре, или в басне. Кукушка хвалит петуха! – Гусев усмехнулся.

– Не влезай, – осадила его Екатерина.

Она действительно выглядела прекрасно. Полнота не портила ее фигуру. Ни морщинки на в меру подкрашенном лице, аккуратная прическа, притягательные завитушки светлых волос на висках, обтягивающее, но не откровенное платье, ухоженные руки, пальцы без накладных ногтей, но красивые.

– Хороша, слов нет.

– Вот, Гусь! – Екатерина повернулась к Николаю. – Учись, как надо с женщинами обращаться, а то наши мужики, как зайдут в магазин, только и могут: «Катька, водки дай!»

– Проходите, гости дорогие, – предложил Николаев.

– Сразу видно, что сидели одни мужики, – заявила Марина Викторовна и сказала дочери: – Давай-ка, Катя, приведем стол в порядок. Пепельницу в ведро и во двор. Задымили весь дом! Бутылку пустую туда же. Самогон убирай, я закуску сменю.

– Началось, – проговорил Петрович. – Если хочешь испортить вечер, позови баб.

– А ты не ворчи, старый, – отрезала Марина Викторовна. – Лучше дров еще принеси, прохладно.

Через полчаса женщины навели порядок. Стол был накрыт заново. Марина Викторовна разложила по тарелкам еще горячее картофельное пюре с котлетами, убрала консервы, аккуратно нарезала колбасу. Катя сделала бутерброды. На столе появилась бутылка водки и шампанское. Остался там и недопитый самогон.

Марина Викторовна спросила Гусева:

– Ты как, Коля?

– А что я? – удивился тот.

– В норме?

– В полной.

– Супругу не хочешь пригласить?

– Нет! – отрезал Николай.

– Ну и ладно, дело твое. Разливай, Степан, – велела она мужу.

Николаев открыл шипучее вино и разлил его в фужеры, которые достала из буфета Катя. Сам хозяин дома, разумеется, напрочь забыл о них. Все понемногу выпили.

Екатерина все чаще бросала взгляды на Романа. Она улыбалась, когда Николаев отвечал ей.

– Глядите, а Катька никак запала на Ромку, – заявил Гусев.

– Что ты такое говоришь, Коля? – так же улыбаясь, воскликнула Марина Викторовна и обратилась к Николаеву: – Ты бы рассказал, Рома, где и как служил. А то у нас тут в селе разговоров о тебе много. Мол, воевал, ранен был, поэтому и уволился.

– О ранении и увольнении Петрович рассказал?

– А что в этом такого? Правду, Рома, от людей не утаишь.

– Служил, тетя Марина, нормально. Под Москвой прапорщиком. Пришлось повоевать, но немного. Ранение получил легкое и случайно. Так что ничего героического. А списали даже не потому, что не годен для дальнейшей службы. Повод хороший нашли – ранение. Сейчас же повсюду сокращение идет.

– Так и не женился? – спросила Екатерина.

Гусеву не надо было пить водку.

Он начал быстро пьянеть и понес чепуху:

– Как же он, Катька, женился бы, если ждал, когда ты разберешься с мужем, а теперь вот с хахалем?

Николаев одернул друга:

– Коля, помолчи!

– Вот, правда-матка глаза режет. Ладно, заткнулся. Я кто? Пустое место. Это Рома у нас герой, а я – олень рогатый.

Петрович вздохнул и заявил:

– Перебор вышел.

Марина Викторовна толкнула мужа локтем:

– Говорила тебе, куда два литра первача несешь? Вот и получай перебор.

– Тихо! – крикнул Гусев. – Гулять будем. А где и как он служил, я сейчас покажу. В Подмосковье, ага?!

– Ты что, Коля? – спросил Николаев.

– Я-то ничего, а ты зря скромника корчишь! Я же видел твой китель с орденскими колодками и посчитал. Да! – Он пошатнулся, но все-таки сумел повернуться к Воронцовым. – Посчитал, шесть! – Николай поднял палец. – Шесть боевых орденов и одиннадцать медалей. Как вам награды? За службу в тылу, за одну войну в Чечне столько не дадут. А это что значит? Выходит, что Рома наш в спецназе служил или в других особых войсках. Ранен он был не легко и не случайно. В бою ранение получил. Тяжелое, отчего и комиссовали. Вот и говорю, что герой наш Рома. Не то что я. Но хрен со мной. Гуляем по полной. Я пошел за гармонью, пить и петь будем. До утра, назло всем нашим врагам и бабам.

Петрович поддержал Николая:

– Вот это правильно, Коля, ступай за гармонью.

– Я быстро. Но и ты, тетя Марина, еще самогону доставь. Какие песни без выпивки? – Он споткнулся. – Твою мать! Ведет чего-то. Но я разойдусь. Все будет охренительно, так, что народ позавидует. Пошел я. Да не держи меня, Петрович. Друг мой приехал. Можно сказать, единственный близкий человек, за которого я любого на куски порву. А кто против Ромы хоть слово ляпнет, того землю жрать заставлю. Базар не пустой. Я за слова отвечаю!

Петрович и Марина Викторовна вывели Николая во двор и буквально поволокли его домой.

В комнате остались Николаев и Екатерина.

– Рома, Колька правду сказал?

– Нашла кого слушать. Откуда ему знать о моей жизни, о службе?

– Так он же награды видел!

– Не знаю, когда успел. Я китель повесил часа два назад, чтобы не мялся. А колодки? Так там половина юбилейных медалей. Да и в них ли дело?

Екатерина проговорила:

– Ты так и не ответил на мой вопрос, Рома.

– Насчет того, женат или холост?

– Да.

– Холост и женат никогда не был.

– Почему?

– Не сложилось, не встретил той, которую полюбил ты.

– Понятно. – Екатерина отвела глаза в сторону.

В это время сигналом вызова прозвучал сотовый телефон Николаева.

Роман удивился:

– А это кто?

Екатерина прищурилась и заявила:

– Наверное, женщина, которую ты так и не смог полюбить.

Николаев посмотрел на дисплей. На нем светилась буква «С». Звонил подполковник Седов.

– Интересно. Слушаю!

– Здесь Седой!

– Рад тебя слышать, командир. Что-нибудь случилось?

– Как доехал?

– Ну, раз дома, то нормально.

– Чем занимаешься?

– В гости соседи пришли, отмечаем возвращение в родные пенаты.

– Адекватно воспринимать реальность можешь?

– Да.

– Тогда слушай и запоминай. Белоногову удалось изменить решение по тебе.

– Я могу вернуться в отряд?

– Пока нет! Но тебя не уволили, а вывели за штат. Формальный повод – невозможность немедленно предоставить постоянное жилье. Три месяца тебе будут платить как раньше, потом – только за звание. Служебная квартира, оплата, понятно, за тобой. Заключение медицинской комиссии забрали наши врачи. Через год новый полный осмотр. Так что недолго тебе отдыхать на гражданке. Ты понял меня?

– Понял, командир. Передай генералу, что я благодарен ему. Конечно, я бы с радостью прямо сейчас прибыл бы на базу, но год – это ерунда, подождем.

– Не исключено, Рома, что для тебя найдется работа и до возвращения в отряд. Но это не сегодняшний и не телефонный разговор. Будешь нужен, свяжусь с тобой. Так что находись постоянно на связи.

– Я на связи, командир.

– Ну и славно. Расслабляйся.

– До связи.

Николаев отключил телефон.

Глава 2

– Ну и кто звонил тебе, Рома? Что за человек? – поинтересовалась Екатерина.

– Командир подразделения, в котором я служил.

– Кажется, он сообщил тебе хорошую новость?

– Да, меня не уволили, а вывели за штат.

– И что это значит?

– Это значит, что я буду продолжать получать деньги, а через год, если медкомиссия не перекроет кран, смогу вернуться в армию. За мной остается служебная квартира, пока не получу постоянную.

Екатерина с интересом взглянула на прапорщика:

– У тебя есть квартира в Москве?

– Служебная.

– Но ты в ней живешь?

– Ночевал, когда был свободен от службы, а это случалось редко.

– Смотри, а ты завидный жених!

– Претендуешь на роль невесты?

– Куда мне! Ты себе молодую найдешь.

Николаев решил сменить тему и заявил:

– Что это мы все обо мне? Сама-то как?

– Да тебе уже доложили, наверное. Мол, развелась, живет с предками, ублажает хозяина магазина, в котором работает. Или нет?

– Говорили, Катя, много, но все ли это правда?

– Да так и есть, Рома. И развелась, и к родителям переехала, и с Арсением сплю, когда ему захочется, потому что другой работы не найти. Ни здесь, ни в Москве. Кому я в столице нужна? Сутенерам, которые Ленку Гусеву стелили под клиентов? Да и им молоденькие требуются. Вот так, Рома. Вам, мужикам, в жизни легче. И работу найдете, и баб. А нам!.. Ну да ладно. Чего говорить о том, что изменить нельзя.

– Изменить, Катя, можно все и всегда. Было бы желание и характер.

Екатерина вздохнула:

– Слышала я это уже. От матери, от подруг, у которых в жизни все сложилось. Но у каждого своя судьба.

Екатерина допила бокал шампанского, потянулась, от чего ее грудь поднялась и заколыхалась. Только сейчас Николаев заметил, что на ней не было лифчика.

– А может, в монашки податься, Рома? Монастырь женский недалеко. Все заботы уйдут. Молись да работай, работай да молись. Крыша над головой будет, с голоду не помру. Не придется думать, как в этом чертовом магазине выручку делать, чтобы копейки зарабатывать. Не придется Арсения ублажать. Все считают, что я с удовольствием с ним шашни кручу. Нет, я его ненавижу, он противен до невозможности. Но терплю.

Николаев встал из-за стола, прошелся по комнате.

– Вот что я тебе скажу, Катя. Бросай ты этот магазин вместе с Арсением.

– Да? А ты меня к себе домработницей возьмешь? Если так, то я согласна.

– Я помогу тебе найти нормальную работу в Москве. Ты ведь торговый техникум закончила?

– Училище.

– Не велика разница.

– На рынок пристроишь?

– Нет, но что-нибудь подыщу.

– А как же мне без мужика? Или сам пригреешь?

Ответить Николаев не успел. Вернулись муж и жена Воронцовы.

– Ох и намаялись мы с Колькой. – Петрович потер лоб. – Ну до чего неугомонный мужик, когда переберет! Хорошо, что недалеко вести было.

– Буянил? – спросил Роман.

– Было дело. Как домой зашли, так он на Ленку набросился. Марина успокоила. Ее он еще слушается. Потом побурчал и отрубился. Как косой срезало. Упал на диван и захрапел. Ну и ладно. Проспится, отойдет. А вы тут, я смотрю, душевно беседовали. – Петрович подмигнул Роману.

– Да, поговорили.

– Посоветовал мне наш герой бросить магазин и Арсения, – сказала Екатерина. – Обещал в Москве на приличную работу устроить. Ему тут начальник какой-то звонил, сообщил, что не уволили его, а куда-то вывели, и скоро он снова может вернуться на службу. Да и чего ему на селе делать, когда в столице хата есть?

Петрович и Марина Викторовна переглянулись, потом мать Кати спросила:

– Это все серьезно или так, шутки, Рома?

– Серьезно, – ответил Николаев. – Помогу, если невмоготу терпеть этого Арсения.

Петрович вздохнул и заявил:

– Плохо ты его знаешь, Рома. Он же как клещ вопьется, не оторвать. И связи кругом. К главе районной администрации как к себе заходит, с начальником РОВД в саунах вместе парятся. Жене прокурора два магазина отписал. Бандюков недобитых возле себя держит, никто ему слова против сказать не может. Мало того что клещ, так еще и борзый, лучше не связываться. Он из принципа Катьке жизни не даст. Уволит, а уехать не позволит и будет гнобить бабу. Много ли ей надо?

Николаев усмехнулся:

– Ну, ты, Петрович, мне прямо терминатора какого-то описал, а не мелкого спекулянта.

– Эх, Рома, не знаешь ты жизни в районе. Потому и хорохоришься.

За окном послышался звук мощного дизеля, фары осветили окна дома.

– Ну не твою ли мать! И чего мы об Арсении разговор завели? Вон он, явился, не запылился. Сами позвали! – Петрович выругался.

Екатерина поднялась:

– Ой! Точно Арсений. Будет мне сейчас и работа, и Москва. Черт его дернул приехать. Не должен был!

Николаев спокойно проговорил:

– Чего засуетились? Как приехал, так и уедет.

– Ты думаешь, он один? – проговорила Катя, испуганная не на шутку. – С ним всегда водила, настоящий шкаф, и охранник, бывший мент, тоже здоровьем не обделенный. Они тут все на куски разнесут. Господи, что ж делать? Придется идти, встречать.

– Сядь! – резко приказал Николаев.

Екатерина невольно подчинилась. Она привыкла уступать, села и сложила руки на коленях.

– Вот так, – уже мягче сказал Николаев. – Оставайтесь тут, а я пойду поговорю с народным избранником и его быками.

– Да ты что, Рома? Убьют ведь? – воскликнула Марина Викторовна. – Уж лучше я. Меня они, может, и не тронут, все же в матери им гожусь.

Николаев вновь повысил голос:

– Я сказал находиться в доме и ждать! Я быстро.

С улицы просигналил внедорожник, моргнул фарами.

– Сейчас-сейчас, ребята, – проговорил Николаев.

Он достал из сумки наградной «ПМ», передернул затвор, поставил пистолет на предохранитель и вложил его под ремень брюк сзади, накинул легкую ветровку.

Увидев оружие, Екатерина побледнела. Марина Викторовна закрыла рот ладонью.

Петрович нервно сплюнул и промямлил:

– Ты, Рома, это…

Но Николаев никого не слушал. Он вышел в сени, потом на крыльцо, там спокойно прикурил сигарету, глядя на «Форд», погасивший фары. Из внедорожника вышли низкорослый мужичок в куртке и водитель, чуть ли не в два раза габаритнее своего хозяина. Мужичок, как понял Николаев, и был тем самым Арсением, о котором сегодня шло столько разговоров.

Он небрежно махнул водителю и приказал:

– Постой тут, Леня.

– Как скажете, шеф.

Плюгавый тип подошел к крыльцу и спросил:

– Катька здесь?

Роман выпустил в его сторону облако дыма и осведомился:

– А ты сам-то кто? С виду вроде солидный мужик, но невоспитанный. Тебя в школе не учили, что, приходя к кому-то, здороваться надо и представляться?

– Чего? Я – Говорков, в районе меня каждая собака знает. А вот кто ты такой борзый? Что-то я тебя раньше здесь не видел.

– Теперь увидел, да? Ну и вали отсюда.

Говорков чуть не задохнулся от возмущения.

– Да ты чего? Совсем страх потерял? Спрашиваю, Катька у тебя?

– А если у меня, то что?

– Давай ее сюда, если не хочешь крупных проблем.

Николаев усмехнулся:

– А если я без них жить не могу?

– Тогда ты заимеешь эти проблемы. Только я не уверен, что будешь рад этому.

– Пошел ты на хер, Сеня Говорков!

– Ну, сука, ты!.. – Мужчина резко обернулся. – Ленчик, давай сюда. Тут кое-кто на неприятность набивается.

– Момент, шеф. – Водитель, разминая руки, направился к крыльцу, подошел, посмотрел на Говоркова и спросил: – Его как, легонько или по полной программе обработать?

– Убери этого придурка.

– Понял. – Шофер повернулся к Николаеву: – Ну, что, фраерок, довыделывался?

Роман встал у ступеней и заявил:

– Смотрю, грозные вы на словах, мужики. А кто довыделывался, так это мы еще проверим.

– Нет, ты глянь, какой борзый? И откуда ты такой взялся? – с негодованием воскликнул Говорков.

– Ничего, шеф, сейчас он у ваших ног кровью умоется и прощения просить будет.

– Так делай его, не болтай попусту.

Из машины вышел еще один парень, телохранитель, но остался возле нее.

Ленчик же двинулся к крыльцу, говоря:

– Учишь, учишь вас, придурков, все одно не доходит. И что за дебилы?..

Закончить фразу он не успел. Используя высоту крыльца, Николаев резким выверенным ударом ноги в челюсть отбросил здоровяка к забору. Он тут же спрыгнул на землю и нанес противнику, не успевшему прийти в себя, короткий добивающий удар в шею. Ленчик был отключен всерьез и надолго.

Роман повернулся к ошалевшему депутату и заявил:

– Теперь твоя очередь, слуга народа.

Говорков попятился.

На помощь ему бежал телохранитель. Он не представлял, кто перед ним, иначе не решился бы на столь опрометчивый шаг. Боец элитного отряда спецназа поймал его на противоходе и врезал ребром ладони по переносице. Второй защитник депутата вскинул ноги и грохнулся на землю. Николаев лишил его сознания таким же ударом в горло.

– Ну вот, примерно так, – спокойно сказал он. – А теперь, господин Говорков, не обессудьте. Пришел и ваш черед.

– Стой-стой, ты чего?

Николаев выхватил из-за спины пистолет и приставил ствол ко лбу депутата, подмочившего штаны.

– На колени, тварь!

Говоров рухнул на землю и заверещал:

– Ты это, не надо. Виноват, не знал. – Он закашлялся.

– Запомни, червь ты навозный! – продолжил Роман. – Екатерина больше не работает в твоем магазине. Завтра с кем-нибудь передашь ей расчет. Полный, с учетом отпускных и сверхурочных. И больше на селе не показывайся! Завалю. Ты понял меня?

– Понял.

– Натравишь ментов – себе хуже сделаешь. Пристрелю, но уже в райцентре. Это понял?

– Понял.

– Сейчас пойдешь со мной, возьмешь ведро, наберешь воды в колодце, приведешь своих дегенератов в чувство. Ведро оставишь на крыльце. Через десять минут чтобы вашего духа в селе не было. Ясно?

– Да.

– Вставай, за мной!

Николаев зашел в сени. Недавно еще грозный, а сейчас жалкий мужичонка послушно брел следом.

Роман указал на ведро и скомандовал:

– Забирай! Колодец сам найдешь. И ведро не забудь вернуть. Запомни, у тебя ровно десять минут. Время пошло!

Говорков схватил ведро и метнулся к колодцу. Николаев вошел в комнату. При его появлении от окна отпрянули Петрович, Марина Викторовна и Екатерина. Они выключили свет, наблюдали за происходящим на улице и находились в состоянии ступора.

Роман включил свет и осведомился:

– Подглядывали? Нехорошо.

– Ну ты и дал, Рома! – проговорил Петрович. – Этаких бугаев в пару секунд мордой в грязь вкопал.

– Ерунда, Петрович. Я и не с такими дело имел. Это шелупонь, хоть и накачанная. Мне встречался противник куда более серьезный и профессионально подготовленный.

– Рома, а они не вернутся? – тихо подала голос Екатерина.

– В смысле?

– В дом не вломятся?

– Нет, успокойся. Чего побледнела? Испугалась?

– Испугаешься тут.

На крыльце звякнуло ведро. Вскоре внедорожник сдал назад, выбрался на колею и поехал в сторону загородного шоссе.

– Ну вот, – сказал Николаев. – Был Арсений, и нет больше. Завтра, Катя, его люди тебе расчет привезут. Не бойся, Говорков ничего не сделает. Он даже уволить тебя не посмеет, потому как ты уже и сама от него ушла.

Марина Викторовна покачала головой:

– Плохо, Рома, ты этого упыря знаешь. Он сволочь мстительная. Боюсь, завтра не люди депутата с расчетом приедут, а наряд милиции.

– Полиции, – поправил ее Петрович.

– Какая разница? Была милиция, стала полиция. Вывеска изменилась, а люди все те же. Хоть и говорили о переаттестации этих полицейских, а выгнали только одного участкового. Единственного нормального лейтенанта.

– Тебе-то откуда знать, кого уволили, кого оставили? – Петрович с недоумением посмотрел на жену. – Или сарафанное радио сообщило?

– Знаю, и все!

Николаев указал на стол:

– Ну что, гости дорогие, выпьем еще по последней, закусим да провожу вас?

– Мы с Катькой уберемся, потом проводишь и отдыхай. Намаялся за день.

– Ничего, нормально.

Все сели за стол, выпили, закусили. Марина Викторовна и Екатерина занялись наведением порядка, Николаев с соседом вышли на крыльцо.

– Темно-то как. На небе ни единой звезды, одни облака черные, – поежившись, проговорил Петрович.

– А почему на столбы лампы не навесят? Раньше, помню, на улице всегда светло было. Пацаны даже били фонари, чтобы те не мешали девок тискать.

– То раньше было, а сейчас только три горят. У сельской администрации, у магазина Арсения да еще возле коттеджа какого-то областного чинуши. Недавно на окраине дом поднял. В три этажа.