Текст книги "На круги своя"

Паузы между словами, между ответами и вопросами становились все больше и больше, и Алексей с тоской подумал, что вот сейчас, очень скоро, они будут по-прежнему сидеть напротив, стараясь не встретиться глазами, шаря взглядами по углам комнаты и мучительно выдавливая из себя: «М-да-а…», «Вот, значит, как…»

Звук ключа в дверном замке прозвучал для каждого избавлением от гнета напряженности, готовой вот-вот перейти в отчуждение.

– Это Юра! – с облегчением сказала Ольга. Она заметно оживилась и, повернувшись к Алексею, быстро шепнула: – Давай разыграем!

Алексей отрицательно покачнул головой:

– Не надо. Что-то не хочется, – тоже шепотом сказал он. – Ты не говори ничего, пусть сам, хорошо?

– Оля, ты где? Кто это у нас? – послышался из передней знакомый голос. Знакомый, но так давно и прочно забытый. – Славка приехал, что ли?

В дверях появился Юрий. Секунду он стоял, с напряжением вглядываясь в Алексея, потом его лицо стало удивленным, губы сложились в трубочку, словно он собирался присвистнуть, а брови поднялись куда-то вверх и глаза по-детски округлились.

– Ай-да-да! – воскликнул он. – Вот это да! Лешка, черт, какими судьбами?!

– Да вот так уж! – широко улыбаясь, сказал Алексей и встал. – Мимоходом-мимолетом, паровозом-самолетом. Ну, здорово, что ли!

Они обнялись крепко, по-дружески, с похлопыванием друг друга по спине и плечам, с громкими, полусвязными восклицаниями «Как жизнь-то, а?», «Да ничего, а ты как?», «Да тоже, вроде бы, ничего!», «Но как ты надумал, чертяка?», «Да я, собственно, в командировке…», «Здесь, у нас? Здорово!», «Нет, в Москве. Взял – и рванул к вам!»

Не отпуская Алексея, Юрий оглянулся.

– Оля, ты где?

– Здесь! – донесся ее голос из кухни.

– Что ты там возишься? Давай, тащи сюда все, что есть!.. А ты, Лёха, садись-ка в кресло, вот сюда, сейчас мы быстренько что-нибудь сообразим. У меня дома, брат, как у хорошего грузина – никуда не выходя, могу в любой момент хоть десяток гостей принять!.. Ну, ты ж молодец! Это ж надо так!

Он улыбался и сиял, расточая вокруг такую неподдельную, искреннюю радость, что у Алексея потеплело на душе и сердце.

Он сидел в мягком кресле, куда его усадили силой и не разрешали подняться, чтобы хоть в чем-то помочь, смотрел на суетящихся хозяев, своих одноклассников, прочно забыв, как он недавно вглядывался в свое отражение, и улыбался им в ответ, смеялся вместе с ними над какими-то пустяками, ставшими вдруг почему-то очень забавными и смешными… Напряжение, владевшее им весь сегодняшний день, напрочь ушло.

Сели за стол, выпили за встречу, за здоровье каждого, потом снова за встречу, потом за то, чтобы не в последний раз… и говорили, говорили, перебивая друг друга: о том, что было, о том, что есть, что будет. Но больше, почему-то, о том, что есть, или что будет. А вот прошлого, того, что было когда-то, касались изредка, неглубоко и мимоходом.

В десятом часу Юрий торжественно поднялся из-за стола.

– Ну вот, – заявил он громогласно, – теперь можно сесть и на телефончик. Теперь само время! Оповестим кое-кого…

– Почему самое время? – не понял Алексей.

– А потому, братец ты мой кролик, что сейчас уже все сидят по домам, но уже достаточно поздно, чтобы куда-то идти. Сегодня мы проводим вечер только втроем, а уж завтра с утра отдадим тебя на растерзание. Завтра как раз суббота, восхитительно, великолепно!.. Завтра они все прибегут, вот увидишь. Мы-то тебя, прохиндей ты эдакий, частенько вспоминаем, не в пример некоторым штатским. Правда, Оля?.. Ну-ка, пошли звонить!

Они обзвонили человек двадцать. Вырывая друг у друга трубку, Ольга и Юрий попеременно кричали, что завтра, в субботу, в двенадцать часов назначается общий сбор, что здесь Алексей Терехов – да-да, тот самый Лёха, именно он, да вот он и сам сейчас с тобой поговорит! – и чтобы предупредили всех, кого смогут, что сбор у Замятиных, а кто раньше двенадцати, пусть, конечно, приходит раньше, к десяти, к одиннадцати, но не спозаранку, и уговор: всё, как всегда, нести с собой, на всю ораву не напасешься…

Засиделись далеко за полночь, а утром Алексей с радостным изумлением убеждался в Юркиной правоте. Длинной вереницей шли и шли одноклассники, давние знакомые, друзья, приятели. Шли поодиночке, шли с мужьями или женами и было видно, что они здесь нередкие гости, да и между собой встречаются не раз в год по обещанию.

И Алексей остро позавидовал не исчезнувшей с годами общительности своего друга. Ольга, насколько он мог помнить, тоже никогда не отличалась замкнутостью, и теперь из них получилась такая пара, что просто загляденье.

То и дело в передней гремел звонок, в комнате появлялся раскрасневшийся от утреннего морозца очередной с непременным возгласом:

– Ну, Лёха, здорово! (Женщины говорили: «Здравствуй, Алеша!») Узнаешь, нет?

Алексей узнавал – и не узнавал.

Лица, улыбки, вопросы, возгласы, шутки, пожатия рук, объятия, поцелуи, новые знакомства – все слилось воедино, закрутилось пестрым сверкающим хороводом. Веселая сумятица невольно ассоциировалась с каким-нибудь праздником: то ли Седьмое, то ли Новый год. Но Седьмое ноября – праздник торжественный и официальный даже в домашней обстановке, подумалось Алексею. Скорее, похоже на Новый год. Такая же суматоха, так же все идет кругом… И он поймал себя на мысли, что ищет взглядом по комнате наряженную елочку в разноцветных огоньках гирлянд.

Большинство заскакивало «на минутку», «на полчасика» – повидаться, поприветствовать; кое-кто из них обещал вернуться ближе к вечеру и тогда уже надолго. Но многие прямо с утра были настроены по-боевому.

Из спальни притащили еще два кресла, из детской – тахту, с балкона принесли стулья. Но за столом никто не сидел, его раздвинули и поставили у стены. Каждый, кто оставался, после первых минут приветствий и расспросов выкладывал на него из сумок припасы, открывал консервные банки, откупоривал бутылки, доставал для себя из серванта тарелки и рюмки. Сидели кто где – кто где хотел и с кем хотел, где придется; с тарелками и рюмками в руках растекались по комнате, подходили к столу за новой порцией и опять группировались, теперь уже в новых сочетаниях.

Стоял веселый шум и гам. Алексей, не веря собственным глазам, попытался найти, но к своему глубочайшему удивлению, не нашел в этой пестрой и многолюдной компании ни одного скучного или хмурого лица, или же, на худой конец, просто лица без улыбки. И, вспомнив, как он сам проводит праздники, свою чопорную, по псевдоакадемически строгую компанию, снова по-хорошему позавидовал.

– Весело живете, черти полосатые! – прокричал он Юрию, пробиравшемуся сквозь толчею куда-то в дальний угол комнаты.

Тот в ответ подмигнул на ходу.

— У меня так, брат, всегда! Приезжай почаще, еще не то устроим!

Алексей несколько раз хлопнул ему вслед в ладоши:

– Браво, Юра! Так держать!

– Алеша! – окликнула его, подходя, Ольга.

Она ничуть не походила на задерганную и озабоченную хозяйку многолюдного сборища. По всему чувствовалось, что настроение у нее великолепное. Она разрумянилась, волосы слегка растрепались. И она стала совсем похожа на ту, прежнюю Олю Седельникову.

Алексею было хорошо и покойно. Он уютно расположился в ставшем уже привычным кресле, переводя взгляд с одного на другого, на третьего, четвертого – и видел перед собой своих давних хороших знакомых, друзей, однокашников. За давностью многое затушевалось, ушло в сторону, осталось лишь хорошее и приятное. Детство в большинстве своем всегда радужно и красочно, как бы тяжело оно ни было, а у них все-таки, если разобраться, было неплохое детство… И юность тоже.

– Ну, как тебе у нас? – Ольга остановилась перед ним. – Нравится?

– Восхитительно! – ничуть не покривил душой Алексей. – Сижу вот и думаю – неужели это все в мою честь? Уж больно здорово отрепетировано.

– Ну-ну, не обольщайся! Сегодня, вообще-то, причина в тебе. А в принципе мы частенько так собираемся. В жизни так мало радости, Алеша, так зачем искусственно лишать себя этой малости – радости общения!

– И все время у вас?

– Нет, отчего же. У всех по очереди, кто имеет возможность принять. Летом на даче или просто на природе, зимой вот так. Нас ведь много, старых друзей, а городок невеликий. Все друг с другом повязаны.

– Не имей сто рублей…

– Тогда уж не сто, а двести. С учетом инфляции.

– Не понимаю, как вам это удается? В наше-то время, когда каждый сам по себе…

– А вот и неправда! – живо возразила Ольга. – Как раз в наше-то время сурово необходимо держаться вместе. И помогать друг другу – во всем… Вон, например Рита, у серванта стоит, смеется. – Ольга глазами указала на нее Алексею. – Муж пил просто, что называется, «по-черному», из дома выгонял, постоянно ходила с бланшем под глазом. Ребята наши как взялись за него, поговорили пару раз – как бабка отшептала. Шелковый стал. Или Витька Суровцев… Помнишь его?

– Ну а как же! Его мать у нас историю вела. Кстати, а почему его нет?

– Витьку нашему еще два года сидеть. У них в конторе главбух проворовался и потянул за собой еще шесть человек. А у Витьки мать-старуха, жена да трое детей. Ну, мы сообща и помогаем по мере сил.

– Н-да-а, – только и смог проговорить Алексей. – По поговорке: гуртом и батька бить сподручнее.

– Точно, правильно! – подхватила Ольга. Она снова перешла на легкий, шутливый настрой. – Вот только в нашей крепкой, хорошо споенной, как любит выражаться Юра, компании, наблюдаются отдельные отщепенцы – не будем показывать пальцем…

– Все, все, сдаюсь, Оленька! – Алексей поднял руки вверх. – Сдаюсь на милость победителя! И – клянусь! – больше я от вас никуда, ни на шаг… Да, а много нас таких, отщепенцев-космополитов?

– Не-ет, что ты! Все, кто куда-нибудь уезжал, буквально все вернулись назад. Разве что только ты, да Стасик Красюк, да Маша Алексеенко… Да еще Марина. Помнишь Марину? – она хитро прищурилась.

– Какую Марину? – Алексей сначала не понял. Потом резко выпрямился в кресле. – Марину?  – Сердце прыгнуло и забухало сильно и громко, его удары отозвались в голове.

– Вот те на! Ребята, слушайте сюда, он хочет сказать, что не помнит Марину! – Ольга хохотала громко и заливисто, и оттого, видимо, никто, кроме Алексея, не разобрал ее слов. Да многим было и не до них.

– Оля, не надо! Что ты, в самом деле, зачем так…

Она перестала смеяться.

– Да ну тебя, ей Богу! Ну, насмешил! Чтобы ты, да ее не помнил, ну и дела-а, – она покрутила головой.

Глаза ее блестели. Она посмотрела на Алексея и вдруг негромко охнула.

– Да ты что, Алеша? – Она понизила голос. – Да ты прямо в лице переменился.

Алексей досадливо махнул рукой, привстал и снова сел.

– Погоди, – Ольга присела на подлокотник его кресла и попыталась заглянуть в лицо. – Да ты, никак…

– Ничего, ничего, Оля. Все в порядке. В норме.

– Погоди! Неужели ты…

– Да помню я, помню, – сказал Алексей и поморщился. – Все я помню, никого не забыл. И… ее помню. – Он хотел сказать «Марину», но сказал «ее». Почему-то он не мог вот так, просто-запросто назвать это имя. Не мог – и все тут.

Нет, не таким он представлял себе этот разговор.

Вчера, конечно, было не до него. Да и сегодня с утра тоже. Алексей подсознательно все время носил в себе начало этого разговора, он только никак не мог выбрать, с кем же его начать. С Юрой? Не избежишь, пока он не поймет, грубоватых шуток и многозначительных подмигиваний… С Ольгой? Но с женщиной – о женщине, как-то не то получится… С кем-нибудь из пришедших? Но только с Юрой да, пожалуй, немного с Ольгой у него успел наладиться тот душевный контакт, который позволил бы коснуться такой щекотливой темы…

И Алексей все отодвигал разговор «на потом».

Он сидел к Ольге в пол-оборота, боковым зрением видя ее лицо. Брови ее сосредоточенно сдвинулись, на лбу появилась упрямая поперечная складка – она о чем-то думала. Потом она чему-то кивнула, словно в подтверждение своих мыслей, положила ему на рукав пиджака руку, легонько пожала, шепнув: «Подожди», и вышла из комнаты.

Вернулась она с двумя рюмками, наполненными золотистой жидкостью, и протянула одну Алексею.

– Давай выпьем, Алеша. За тебя, чтобы у тебя все было хорошо… Это настоящий «Токай».

Вчерашний коньяк за ночь выветрился, а сегодня он старался пить только сухое, памятуя, что выпить придется с каждым, да не дай Бог, не один раз. Но к счастью – еще один весомый плюс здешней компании – пить его, как, впрочем, он заметил, и остальных, никто не заставлял. Как сказал утром Юра: «Чувствуй себя абсолютно раскованно, старик. У нас полная свобода личности: каждому по потребностям соизмеримо с его возможностями».

Они чокнулись и, глядя в глаза друг другу, медленно, смакуя, выпили.

– Люблю грешным делом хорошее вино, – сказала Ольга, смешно, по-детски облизывая губы. Потом снова присела на подлокотник. – Леша, – начала она неуверенно. – Ты извини, мне показалось…

– Да нет, ничего, что ты, – слабо улыбнулся он. – В чем извинить?

– Наверно, мне показалось… Ты, никак, все еще… ну, неравнодушен, что ли?

Алексей ничего не ответил. Он упрямо сжал губы и глядел перед собой. Нет, не такой разговор и не в такой обстановке мыслился ему.

Ольга резко поднялась и, потянув за руку, заставила его встать.

– Вот что, пойдем-ка на кухню, – решительно сказала она. – Там никто не помешает.

…Она уже не была веселой и оживленной хозяйкой дома, его одноклассницей. Перед ним стояла, положив руки ему на плечи и заглядывая в лицо, странно знакомая женщина, близкая и понятная, как сестра. Она смотрела на него с восхищенным удивлением и страхом, и непонятной Алексею тоской, и у него неожиданно появилось впечатление, что она как будто первый раз увидела его. Она вглядывалась в его лицо, ресницы ее трепетали от волнения, губы полураскрылись и тоже подрагивали. Потом она вдруг всхлипнула, глаза ее стали быстро наполняться слезами.

– Ой, Алешенька, да что же будет, – сказала она шепотом. – Ой, господи, Боже мой, да что же будет-то… Ты ее до сих пор любишь, да?

Слезы выливались у нее из глаз двумя извилистыми дорожками. Она шептала:

– Господи, Леша, да как же так может быть… Да что же будет-то, Леша…

– Что ты, Оля, – Алексей сделал неловкую попытку высвободиться. – Перестань, слышишь. Что было – то было, а сейчас что толку… И быльем поросло. – Он осторожно снял ее руки с плеч. – Ну, не надо, Оленька. Ничего не будет, как все было, так и останется… Что ты, в самом деле. Сама расстроилась, меня тоже расстроила. Видишь, – он вытащил из кармана круглый металлический пенальчик и потряс им. – Валидолишко, брат Ольга. Стареем, стареем, сердчишко ни к черту.

Он открутил крышку, вытряхнул на ладонь неполный столбик завернутых в вощеную бумагу таблеток. Достал одну и привычным движением сунул под язык. Закручивая крышку, успокаивающе сказал:

– Ничего, Ольга батьковна, может, все оно к лучшему.

– Ты сядь, Алеша.

– Пойдем лучше туда, вон там как весело.

Ольга с досадой поморщилась.

Там, в комнатах, уже включили магнитофон. Гром ударных, резкие синкопы трубы отчаянными всплесками доносились на кухню. Ольга уже не плакала. Она успела ополоснуть лицо здесь же под краном, и у нее в волосах блестели в солнечном луче маленькие капельки-росинки. Она сидела за столом у газовой плиты и методично терла кухонным полотенцем край стола из веселого светло-зеленого пластика. Лицо ее было серьезным и сосредоточенным.

– Ты сядь, Алеша.

Алексей послушно сел напротив, по другую сторону стола. Сел и положил сцепленные пальцами руки перед собой.

– Пожалуйста, Оленька.

– Ты знаешь… – Она прерывисто вздохнула. – Ты знаешь что… Она ведь сейчас здесь.

Алексей вдруг сделался легким-легким, до невероятности невесомым. Он наклонился над столом и не почувствовал своего тела. Он не понял даже, как же он может наклоняться, совершенно его не чувствуя.

– Она живет у сестры. Недалеко, на Комсомольской.

Алексей встал и растерянно посмотрел по сторонам. Снова сел и опять поднялся. Сделал шаг, другой к выходу из кухни, запахнулся и застегнул пиджак на все пуговицы, потом снова расстегнул его.

– Она приехала в отпуск откуда-то с севера. Такая… такая нервная вся, замкнутая. Я с ней случайно встретилась на улице. Как раз под Новый год. Мы зашли к ней, посидели, поговорили… Странная она какая-то стала. Как вроде обиженная на весь белый свет… И недавно, кажется, на прошлой неделе… или нет, на позапрошлой я ее снова видела. В универмаге. Я еще тогда, на Новый год, приглашала ее к нам, но она и слышать не захотела. С нашими ни с кем отношений не поддерживает. Вроде как нет ее здесь. Я потому вчера вечером, когда мы звонили, и забыла про нее.

– Оля…

– Да?

– Ты знаешь, где она живет?

– Да-да, конечноl

– Ты не могла бы…

– Конечно, конечно! Мы можем прямо сейчас…

Алексей напряженно кивнул.

– Я сейчас, только Юру предупредить… Нет, нет, – быстро сказала она, заметив невольное движение Алексея. – Нет-нет, я никому ничего. Просто скажу, что мы с тобой прогуляемся… в магазин, допустим.

Они вышли из дома. Ольга сразу взяла его под руку и повела через дворы на соседнюю улицу, молча, искоса поглядывая на него снизу вверх, суетливым движением правой руки поправляя сбивающийся пуховый платок.

Они прошли мимо старого кинотеатра, переделанного в свое время из жилого дома. Сейчас он называется «Знамя», машинально отметил про себя Алексей. А как он назывался тогда? Их любимый кинотеатр… Еще несколько десятков шагов он безуспешно пытался вспомнить, но вдруг резко остановился.

– Что с тобой, Алешенька? – тревожно спросила Ольга.

– Там же Комсомольская?

– Да, – Ольга недоуменно посмотрела на него. – А что?

Алексей стоял, сраженный внезапной догадкой.

– Послушай, Оля, – он перевел дух. – Она… живет там же?

– Где, Алешенька?

– Ну, там же, где тогда?

– Да-да, Алешенька, в той же самой квартире она и живет! Сестра-то ее никуда не уезжала, и она сейчас у нее остановилась. Квартира же большая, трехкомнатная, послевоенной сразу планировки.

Теперь они шли быстрее. Ольга не успевала за Алексеем, ей часто приходилось менять скорый шаг на неуклюжие пробежки. Алексей не замечал этого.

Он шел широко и размашисто, не глядя по сторонам, только вниз, под ноги, и не обращал внимания на подлаживающуюся к нему сбоку Ольгу. Теперь он вел ее за собой, безошибочно выбирая кратчайший путь между домами, словно ориентировался по стрелке внутреннего компаса.

Сколько раз он, бывало, ходил этой дорогой!..

Они вышли на Комсомольскую как раз в нужном месте. Сквозь ветки узенького скверика посреди проезжей части, на противоположной стороне улицы был виден тот самый дом – двухэтажный, сложенный из белого некогда кирпича, под острой черепичной крышей, с резными балконными решетками.

– Оля, – сказал Алексей.

– Да, Алешенька, – торопливо ответила она. – Ты побудь здесь, а я сейчас. Узнаю, дома ли она, и сейчас же – за тобой.

– Только ты… знаешь, не говори, что я здесь. Ладно?

– Не скажу! Только, Алешенька, как же… Ну да как получится, скажу, что старый знакомый. Хорошо, Алешенька?

Алексей не сходил с места, стоял там, где его оставила Ольга. Он следил за ней, пока она не скрылась за углом дома, и ему внезапно до спазм в горле захотелось курить. Он оглянулся по сторонам и, смущаясь, попросил сигарету у проходившего мимо паренька.

Круглая клумба в скверике была сейчас завалена грязным снегом.

Еще при дневном свете он примечал на клумбе самые красивые цветы. Распрощавшись у подъезда, он шел сюда и срезал их перочинным ножиком, перевязывал букет бечевкой и забрасывал его вон на тот балкон – крайний справа…

После первой затяжки он чуть было не выбросил сигарету, но, пересиливая себя, вновь поднес ко рту.

Табак не успокаивал. Успокоил его – по старой памяти – сам процесс курения. Он неспешно, неглубоко затягиваясь, докурил сигарету до самого фильтра и щелчком, чисто рефлекторным движением, отбросил окурок в глубокий снег под деревьями. И тут увидел Ольгу.

Она бежала к нему через сквер в расстегнутом, развевающемся от бега пальто, одной рукой неуклюже размахивала, а другой придерживала сползающий платок. С середины сквера она принялась призывно махать Алексею…

– Знаешь, – сказал он, внезапно остановившись у подъезда. – Если она меня не узнает, я сразу уйду.

– Не глупи, Алеша, – сказала Ольга, прерывисто дыша. Она еще не успокоилась после бега. – Иди, иди, горе ты мое!

По широкой деревянной лестнице с высокими ступеньками они поднялись на второй этаж, и Алексей опять остановился. Дверь квартиры была приоткрыта. Он оглянулся на Ольгу, поднял руку к звонку, но Ольга быстро перехватила ее.

– Заходи, – почему-то шепотом сказала она. Алексей покачал головой. Тогда Ольга сама толкнула массивную, обитую черным дерматином дверь и вошла в квартиру. Алексей, помешкав, нерешительно шагнул за ней.

Большая прихожая еле освещалась тусклой лампочкой, болтавшейся где-то высоко, под самым потолком. И в углах, и под вешалкой скопился мрак. В противоположной входной двери стороне угадывался такой же громадный коридор.

Ольга неплохо ориентировалась в этой полутьме. Она быстро сбросила сапожки, оставшись в шерстяных вязаных носках поверх капроновых чулок, потом пальто, платок и теперь торопила Алексея. Он покорно снял пальто и шапку, разулся, подумав, что хорошо, что на нем новые, только вчера днем купленные носки.

Длинным, еще более темным коридором Ольга повела Алексея за руку вглубь квартиры и, неожиданно остановившись, толчком распахнула незаметную в полутьме дверь комнаты.

Яркий свет ударил Алексею в глаза. Он лился из широкого окна, отражался от зеркала паркета… Алексей заморгал, привыкая, и не сразу заметил стоящую чуть сбоку окна женщину. Ольга слегка подтолкнула его. Он сделал несколько шагов и остановился. Женщина у окна показалась ему совсем незнакомой, чужой. Но она шагнула навстречу, и Алексей сразу же, по первому движению, узнал ее.

Он растеряно оглянулся, но увидел лишь затворяющуюся за Ольгой дверь.

– Здра… – голос его сорвался, и он несколько раз кашлянул. Он лихорадочно думал, как же поздороваться: «Здравствуй» или «Здравствуйте», но вдруг, сам не зная почему, слегка поклонился и сказал: – Добрый день!

– Здравствуйте! – голос ее был совершенно тот же, может, стал чуточку глубже и свободнее, богаче по интонации и красочней.

Но звучал он дежурно-равнодушно. Это был голос хозяйки дома, встречающей незнакомого гостя, о котором еще ровным счетом ничего неизвестно, с которым на первых порах волей-неволей приходится выполнять все жесткие требования этикета. Алексей вздрогнул и чуть отступил назад.

Марина улыбнулась ему – любезно, вежливо, обходительно – и крикнула мимо него:

– Оля, ты куда?

Поравнявшись с Алексеем, она сказала:

– Проходите, пожалуйста, присаживайтесь. Я сейчас вернусь, извините. – И добавила, видимо, сочтя нужным объяснить: – Удивляюсь просто Ольге, что с ней сегодня? Прямо-таки невежливо с ее стороны…

Она остановилась у закрытой двери и, повернув голову, улыбнулась ему еще раз, ослепительно и дежурно, чуть извинительно. И вдруг улыбка застыла на ее лице, превратившись в гримасу.

Алексей стоял посредине комнаты и видел, как расслабились и бессильно опустились ее руки. Она медленно повернулась к нему и прислонилась к дверному косяку, словно ноги не держали ее.

– Не может быть, – прошептала она едва слышно. – Нет-нет, не может быть, – она медленно покачала головой и опустила веки.

Алексей порывисто шагнул к ней и остановился. Не открывая глаз, она снова медленно покачала головой.

– Это ты, – то ли спрашивая, то ли утверждая, сказала она. – Это ты… Ну, скажи что-нибудь…

– Мариша… Здравствуй, Мариша…

Она открыла глаза, и Алексей задохнулся, заглянув в них.

Зеленые, словно первая трава весной, огромные и лучистые, они распахнулись навстречу Алексею изумлением и доверчивой радостью.

Их разделяло два шага.

Медленно, словно завороженные, они протянули друг другу руки и вздрогнули, когда пальцы соприкоснулись…

Марина была с Алексеем почти одного роста. Неловко склонившись, она уткнулась лицом в его плечо и тихонечко, будто про себя, повторяла снова и снова: «Боже мой, Леша… Это же ты, Лешенька… Боже мой, Боже мой!..», а он, одной рукой прижимая ее к себе, гладил взбитую, пышную копну рыжих, с медным отливом волос, упругих и жестких от лака, молчал, вдыхая запах странных, незнакомых духов, и мысли его кружились и путались.

Он склонил голову, потянулся губами к ее щеке, но она, не отрываясь от его плеча, вдруг мелко затрясла головой: «Нет-нет, Лешенька, подожди, милый, подожди, мой хороший…»

Массивная висячая сережка больно упиралась ему в шею. Марина тяжело, всем телом приникла к Алексею, он боялся пошевелиться, переступить с ноги на ногу, чтобы не потерять равновесие.

«Ну, вот и все! – неожиданно подумалось ему.  – Вот и все… Кончилась моя одиссея – сбылась мечта идиота. Вот я и нашел ее».

«Мариша, милая! – потом подумал он. И неприятно удивился, не ощутив на этот раз в полной мере того душевного подъема и трепета, с которым столько лет мысленно называл это имя. – Я просто устал, – поспешил он с оправданием самому себе. Элементарно, тривиально устал. Это всего лишь нервная разрядка. Это пройдет».

Он ласково, но сильно заставил ее поднять лицо и поцеловал раз, и другой. Голова пошла кругом, звенящая тишина охватила его.

Они стояли у закрытой двери и целовались неистово, взахлеб, словно пытались наверстать упущенное когда-то. Марина то отвечала со страстностью, которая снова бросала Алексея в звенящее безмолвие, то опять прятала лицо у него на плече. Тогда Алексей подносил к губам ее руку, покрывая мелкими, почти воздушными поцелуями от кончиков пальцев до локтя.

Марина опомнилась первой.

– Лешенька, миленький, подожди секундочку, – она откинула голову и смотрела, улыбаясь, на него. Глаза у нее по-прежнему сияли и искрились. – На кого я стала похожа, ты же меня всю растрепал.

– Ну что ты, Мариша, пустяки какие, – он снова попытался привлечь ее к себе.

– Тс-с-с! – она ласково провела кончиками пальцев по его губам. – Нехорошо, Лешенька, Оля-тo что подумает.

– Какая Оля?.. А-а, да она давно ушла!

– Нет. – Марина покачала головой. – Идем, позовем ее.

– Зачем?

– Надо, Лешенька, так надо, милый ты мой мальчик! – Она высвободилась из его объятий и повела за собой вглубь комнаты, приговаривая: – Сядь вот здесь, миленький, посиди минутку спокойненько, а я сейчас. Только приведу себя в порядок – и все. Хорошо?

Она усадила его на диван, резко наклонившись, быстро поцеловала в щеку и увернулась, смеясь, от его рук.

– Нет-нет, Лешенька! Сиди, где сидишь. Я сейчас…

Алексей смотрел, как она колдовала у зеркала с какими-то расческами, щетками, флакончиками, кисточками и пуховками, следил за ее легкими, грациозными движениями, такими скупыми, отточенными и законченными. Он смотрел и смотрел, хотя она уже несколько раз, повернувшись, говорила смущенно и просительно:

– Ну, что ты на меня так смотришь? Интересно, что ли? Отвернись, Лешенька, ну? Пожалуйста…

Она подкрасила губы, последний раз оглядела себя критически в зеркале и подошла к Алексею.

– Ну вот, я готова.

Алексей взял ее за руки и привлек к себе. Но она легко изогнулась, вывернулась и села рядом на диван.

– Лешенька, подожди, миленький, – шепнула она. – Подожди хоть немного! Мне нужно хоть чуть-чуть к тебе привыкнуть… Все так неожиданно, я до сих пор никак не могу поверить…

– Ты знаешь, я тоже. Тоже никак не верится, что ты здесь, со мной, рядом.

– Идем, Оля ждет. И не лохмать меня, пожалуйста. Для чего я причесывалась? Ну, не лохмать…

— …пока.

Марина вскочила с дивана и, отойдя на пару шагов, обернулась:

– Да, пока.

И, смеясь, легонько ударила его по рукам, когда он, быстро поднявшись, подошел к ней.

…Ольга сидела на кухне, смотрела в окно, кутаясь в свой пушистый серый платок, и не слышала, как они появились.

Марина, переступив порог, в одно мгновение оказалась рядом с ней, обняла за плечи, поцеловала.

– Ах, Оленька, ну какая же ты умница! Я так рада, так рада! Ты не представляешь, как я рада!

Алексей оставался в дверях.

– Спасибо, Оля! – сказал он. – Спасибо тебе!

Она только улыбнулась в ответ и кивнула. Хотела что-то сказать, но передумала и еще раз улыбнулась, жалостно кривя губы.

Алексей почему-то почувствовал себя в чем-то виноватым перед ней. Он торопливо прошел на кухню, сел на табуретку около стола.

Марина звонко хлопнула в ладоши:

– Итак, мальчики и девочки, минуточку внимания! Це дело трэба отметить. Сейчас мы быстренько что-нибудь сварганим в честь встречи… Оля, ты поможешь? А то Людка со своим благоверным укатила на дачу.

Ольга поднялась и сказала, глядя на Алексея:

– Я, пожалуй, пойду.

– Не-ет, не-ет, не-ет! – пропела Марина весело.

Она передвигалась по кухне быстро и ловко, словно перепархивала. – Ни-ку-да ты от нас не уйде-ешь! Мы тебя не отпускаем! Правда, Лешенька?

Открыв буфет, Марина выставляла на стол тарелки, чашки, какие-то коробочки, баночки, кульки…

– Действительно, Оля, что ты… сразу уходить, – запинаясь, проговорил Алексей. Он не хотел встретиться с ней глазами и говорил, глядя в сторону.

– Юра ждет. Я же не сказала, куда ухожу… Да и остальные…

Алексей в смущении заерзал на табуретке, чувствуя себя очень неловко. Действительно – Юра и все остальные… Как быстро, однако, он о них забыл. Они же собрались, собственно, из-за него.

– Оля, мы не долго. Немного посидим втроем и отправимся все вместе к вам. Хорошо? А, Мариша?

– Куда ты хочешь идти? – Марина уже поставила на огонь кастрюльку с водой, чайник и теперь задумчиво присела перед раскрытым холодильником. – У меня, конечно, не густо, но что-нибудь найдется. Та-ак, сыр есть, колбаски вот немного – полукопченая, кооперативная… Оливки на закуску – настоящие греческие. Эх, жалко, Людка шпроты забрала, сестра называется! Пропадут они на даче без шпрот!

– Мариш, а может, мы действительно прямо сейчас возьмем да пойдем к Юре с Олей, – нерешительно начал Алексей. – Там все наши собрались.

Он подошел к Марине, взял из ее рук банку майонеза и поставил на стол.

– Ну что, как ты?

Марина не ответила. Она мельком взглянула на Ольгу и отошла к буфету.

– Слава Богу, хлеб есть, – сказала она озабоченно. – А то я сегодня из дома не выбиралась.

Алексей подошел к ней сзади и дотронулся до плеча.

– Мариша, так ты как? Пойдем?

– Нет, нет! – торопливо ответила она, не оборачиваясь. – Ты извини, мне что-то всю неделю нездоровится. Сегодня даже в магазин не пошла. А ты иди. Тебя ж там ждут.

Алексей молча стоял рядом с ней.

– Ну ладно, мне пора, – прервала затянувшееся молчание Ольга. – До свидания!.. Алеша, ты нас все-таки не забывай. А с Юрой и остальными… не беспокойся, я все улажу. До свидания.

Алексей, не оборачиваясь, кивнул. Он не видел, как Ольга вышла из кухни, только через некоторое время услышал, как хлопнула входная дверь.