Текст книги "Хроники Остунгславии"

Дом с кобрами

Машины остановились на тихой улице в Пенцинге. Ловицкий, Штюцль и жандармы вышли из автомобилей. По адресу, где проживал владелец страхового агентства Шестич, находился небольшой трехэтажный особняк кремового цвета с волнистым фронтоном. Широкий балкон второго этажа с решеткой из гнутых металлических прутьев подпирали головами две кобры с раскрытыми пастями и раздутыми капюшонами. В соседнем окне горел свет.

– Недурно, – покачал головой майор. – Я бы тоже здесь пожил.

Тихо скрипнула калитка, жандармы в зеленых мундирах быстро пересекли тенистый дворик и застыли у двери в дом. Ловицкий и Штюцль последовали за ними. Вацлавек взялся за резную ручку двери – закрыто.

– Откройте! – постучал он. – Жандармерия!

Никто не ответил. Капитан снова постучал.

– Откройте! Жандармерия!

Тишина. Майор недвусмысленно кивнул на вход.

– Ломайте дверь! – приказал Вацлавек.

Двое жандармов приложились плечами к хлипкой двери и с треском выломали ее за несколько секунд. Капитан жестом показал им остаться перед домом и с двумя другими жандармами осторожно вошел внутрь.

В небольшой передней было пусто. Деревянная лестница с фигурными перилами вела на второй этаж, где из двери со стеклянными вставками лился желтый свет. Вацлавек отправил двоих жандармов проверить комнаты на первом этаже, и через минуту они вернулись, отрицательно качая головами. Тогда капитан указал рукой на лестницу. Жандармы стали медленно подниматься вверх, стараясь не скрипеть половицами. Когда первый жандарм приблизился к двери, раздался резкий хлопок выстрела, и стекло со звоном посыпалось из нее.

– Имейте в виду, Вацлавек, они нужны мне живыми! – крикнул Ловицкий.

– Не беспокойтесь, герр майор, мои ребята не подведут, – ответил капитан.

Раздался еще один выстрел, и стекло, дребезжа, вылетело из второй вставки. Теперь в двери зияли два сквозных проема.

– Сдавайтесь, Шестич! Вам все равно не уйти! Дом окружен, – громко произнес Ловицкий.

Стоявший у двери жандарм резко толкнул ее створку ногой, и в ответ сухо прозвучали два выстрела.

– Бросьте эти шутки! Постреляли, и хватит! – продолжал майор.

Вацлавек сделал едва заметный жест рукой. Ближайший к двери жандарм достал дымовую шашку, второй взял в руку пистолет и тихо подошел к своему напарнику.

– Выходите, Шестич! Давайте поговорим как мужчины, – настаивал Ловицкий.

Пока звучали последние слова майора, жандарм зажег дымовую шашку и проворно метнул ее в свободный от стекла проем в двери. Через секунду в комнате послышался нещадный кашель, и жандармы бросились внутрь. Из распахнутой двери повалил белый дым.

– Мы их взяли! – бодро сообщил один из жандармов.

Ловицкий, Вацлавек и за ними Штюцль быстро поднялись вверх по лестнице. Из белой пелены постепенно проступили очертания жандармов и двоих преступников в наручниках. У одного из задержанных были густые русые волосы и длинные, узкие бакенбарды, второй был блондином с совершенно не примечательным лицом. Рядом на полу чернел револьвер.

– Откройте окна! Ничего не вижу, – пожаловался майор.

В комнате ярко горел камин. Ловицкий поправил пенсне и вдруг бросился в огонь, пытаясь выудить из него кочергой несколько пылавших листков бумаги. Но они уже сгорели и от прикосновения кочерги только рассыпались в прах. Майору удалось достать из камина только маленький уголок верхнего листа, на котором уместилось окончание написанного крупным размашистым почерком слова: “ery”.

– А ну-ка, кто мне объяснит, что это такое? – поинтересовался Ловицкий у задержанных, показав им зажатый пинцетом уголок сгоревшего листа. – Жаль, что остальное успело сгореть, тогда разговор был бы более конкретным.

– Здесь какие-то чертежи, – проговорил Вацлавек, перебирая бумаги на столе.

– Ваш выход, герр инженер! – объявил майор.

Маркус стал внимательно изучать бумаги. С каждым перевернутым листом его удивление возрастало.

– Это чертежи новой модели подводной лодки. Как раз на ней недавно произошел взрыв во время испытаний, – взволнованно сказал Штюцль. – Это вы ее утопили?

– Что вы на это скажете, господа? – спросил Ловицкий у Шестича и его компаньона.

– Мы ее не топили, она сама утонула, – язвительно заметил блондин. – Это все подводные камни…

– Поберегите ваши шутки для тюремщиков, Коваль. Может быть, они по достоинству оценят ваше чувство юмора… Не завидую я вам, господа!.. – вздохнул, остановившись, майор и внимательно посмотрел в глаза бледному преступнику с бакенбардами. – С вашим лицом, Шестич, можно было сводить женщин с ума, но вам захотелось острых ощущений. Что ж, извольте! Мы добавим вашему лицу несколько недостающих черт, так что, если вы от нас выйдете, ни одна женщина больше не посмотрит в вашу сторону, даже шлюхи станут от вас шарахаться! Это я вам обещаю!..

– Я… все вам расскажу… – пролепетал белый как мел Шестич.

– Ты с ума сошел! – воскликнул Коваль. – Тогда они нас точно убьют!

– Все, хватит с меня этих дурацких игр! – голос Шестича дрожал и срывался на фальцет.

– Трус! – презрительно бросил блондин. – Зачем я с тобой связался?

– Я вас внимательно слушаю, – присел на стул Ловицкий. Майор как будто даже расстроился, что ему удалось так легко добиться показаний от задержанного.

– Мы русские шпионы. Мое настоящее имя – Семен Шестаков, – заявил преступник с бакенбардами. – Мы посланы русской военной разведкой, для того чтобы остановить модернизацию Военно-морского флота Остунгславии. С этой целью мы устроили диверсию на новой подводной лодке.

– Откуда у вас чертежи? – кивнул на стол Ловицкий.

– Нам выдали их в Петербурге.

Вдруг Маркуса осенила горькая догадка. Мурзовский! Русский инженер, один из разработчиков новой серии подводных лодок. Кто, как не он, мог поделиться чертежами с русскими?.. Неужели Мурзовский – тоже предатель?..

– Как вы устроили взрыв на подводной лодке? – задал вопрос Штюцль.

– Мы заложили радиомину и взорвали ее, когда лодка начала погружаться.

– Как вы проникли на верфь?

– По поддельным пропускам. Показать?

– Но как вы попали на подводную лодку? – не сдавался инженер.

– Точно так же. Представились специалистами от предприятия, проверяющими правильность установки оборудования, – усмехнулся Шестаков.

– В таком случае что вы сожгли в камине? – поинтересовался майор.

– Донесение о проделанной работе.

– Тогда что означает это “ery”?

– А это не “ery”, а русское “ечу”, – пояснил Шестаков. – Я сейчас, правда, уже не скажу, что это было за слово… Например, «лечу», «замечу», «отвечу»…

– Все выложил, ничего не забыл. Спасибо тебе, удружил, так удружил!.. – злобно проворчал Коваль. – Предатель!..

– Вот что мы еще нашли, – Вацлавек бросил на стол кипу разноцветных удостоверений и пригоршню золотых и серебряных монет.

Ловицкий поднялся и, поправив пенсне, подошел к столу.

– То, что вы говорите, герр Шестаков, – произнес, рассматривая документы, майор, – весьма похоже на правду. Будем считать, что на сегодня допрос окончен. Уведите их, капитан!..

Задержанных в наручниках выпроводили из комнаты, жандармы собирали и упаковывали улики. Ловицкий стал с неторопливой важностью спускаться по лестнице. Маркус понуро пошел за ним.

– У вас какой-то подавленный вид, – заметил майор.

– Это правда, – согласился Штюцль. – С каждым днем я все больше разочаровываюсь в людях.

– Вы зря так переживаете, герр инженер. В конце концов, преступники понесут заслуженное наказание, – внушительно проговорил Ловицкий, выходя на улицу.

Просьба

Через два дня в номер Маркуса постучали. На пороге стоял Мурзовский. Увидев Дмитрия, Штюцль удивленно отступил на два шага назад.

– Добрый день! Можно войти? – спросил русский инженер.

– Добрый день! – поздоровался Маркус, но не пожал протянутую ему руку. – Проходите.

Мурзовский растерянно остановился посередине комнаты.

– Я понимаю, что вы ко мне испытываете ввиду недавних событий… – начал он. – Поверьте, для меня это известие тоже стало потрясением…

Дмитрий вздохнул. Штюцль молча смотрел на него.

– Меня вчера допросили, – бесстрастно сообщил Мурзовский. – Теперь я нахожусь в Вене под подпиской о невыезде.

Маркус по-прежнему хранил тягостное молчание.

– Конечно, вы можете мне не верить, но я не имею отношения к этой нелепой шпионской истории, – с досадой продолжал Дмитрий. – Чем больше я об этом думаю, тем меньше верю в то, что это русские шпионы. Кто-то пытается меня подставить.

Русский инженер нетерпеливо прошелся по комнате и остановился у окна.

– Знаете, мне всегда казалось, что при знакомстве с человеком можно сразу понять, стоит ему доверять или нет. Я знаком с вами всего неделю, но вижу, что вы человек умный, честный и прямодушный, – сказал Мурзовский и, обернувшись, пристально посмотрел на Маркуса. – Как вы считаете, можно разгадать человека по его взгляду?

– Одного взгляда, пожалуй, мало, – мягко возразил Штюцль. – Но если к этому добавить речь и поведение… Откровенно говоря, вы тоже произвели на меня хорошее впечатление, и лично вас мне не в чем упрекнуть. Но… последние события… испортили мне много крови…

Они помолчали.

– Если вас это еще интересует, испытания венгерского двигателя завершились, – вспомнив, произнес Дмитрий. – Мой вердикт: двигатель в полном порядке, топливные трубки не могли стать причиной взрыва на подводной лодке. Но если на ней на самом деле провели диверсию, тогда, конечно, заниматься расследованием технических неисправностей больше не имеет смысла. Вы можете хоть завтра возвращаться в Полу. Я представлю в Морскую секцию свой отчет о проведенной проверке… возможно, мой последний отчет…

Мурзовский подавленно замолчал.

– У меня есть к вам одна просьба, герр Штюцль. Собственно, ради этого я к вам и пришел… Вы знаете, я люблю свою страну, точно так же, как и вы – свою. И меня удручает то, что уже завтра наши страны могут стать врагами. Я не верю, чтобы наши военные разведчики могли устроить такую чудовищную диверсию против своего союзника ради каких-то мелких сиюминутных выгод, будь то поддержка Сербии или что-нибудь еще… Попросите, пожалуйста, майора Ловицкого, чтобы он разрешил мне встретиться с этими шпионами и поговорить с ними по-русски. Вдруг мне удастся вывести их на чистую воду… Ловицкий, вероятно, решит, что я просто хочу выгородить себя, но это не так. Я прошу не за себя, а за свою страну. Это будет последняя попытка избежать скандала между Россией и Остунгславией… Если же мои усилия будут тщетными, если то, что говорят шпионы, – правда… моя судьба уже мало будет занимать меня, потому что потеря веры сродни смерти…

– Хорошо, Дмитрий, я сделаю все, что в моих силах, чтобы убедить Ловицкого устроить вам такую встречу, – сочувственно проговорил Маркус.

– Я ваш должник, – облегченно вздохнул Мурзовский. – Огромное вам спасибо!

– Пока не за что, – заметил Штюцль.

– В любом случае я благодарен вам за участие ко мне. Что бы ни случилось, вы останетесь в моей памяти хорошим человеком, на которого можно положиться, – заключил Дмитрий.

Они попрощались и пожали друг другу руки. Когда Мурзовский покинул номер, Маркус задумчиво подошел к последнему окну и открыл его левую створку.

За обедом в кафе напротив гостиницы Штюцль снова встретился с Ловицким.

– Как у вас дела, герр инженер? – поинтересовался майор.

– Ко мне сегодня приходил Мурзовский, – сообщил Маркус.

– И вы с ним говорили? Весьма опрометчивое решение! Он проходит по делу как один из главных подозреваемых.

– Вы думаете, что он и есть крот из Морской секции?

– По крайней мере, Мурзовский идеально подходит на эту роль.

– А я ему верю.

– Это ваше право.

– Он попросил, чтобы вы разрешили ему поговорить с Шестаковым и Ковалем по-русски. Он не верит, что они русские шпионы.

– Это исключено! – возразил Ловицкий. – Они смогут о чем-то договориться друг с другом.

– Я уверен, что в вашем ведомстве найдутся знатоки русского языка, которые смогут это проконтролировать, – парировал Штюцль.

– Найдутся, – подтвердил майор.

– Можете считать это чем-то вроде очной ставки, только вопросы будет задавать Мурзовский.

– Ну, знаете, это уже слишком!

– Он просто проверит преступников на знание русского языка, чтобы удостовериться, что они действительно те, за кого себя выдают. Или, наоборот, опровергнуть их показания.

– Почему вы так его защищаете? Вы же знаете его какую-нибудь неделю.

– Этого вполне достаточно, чтобы узнать человека.

Ловицкий скептически посмотрел на Маркуса.

– Вы избрали себе не ту профессию, герр инженер. Вам надо было стать адвокатом. Чего добивается ваш подзащитный?

– Поймите, что ситуация очень серьезная. Здесь речь идет уже не просто об отдельных людях, а о государствах…

– И вы меня поймите, герр инженер! Расследование дела требует соблюдения определенных правил, процедур… Не могу же я так просто разрешить одному подозреваемому пообщаться с другими подозреваемыми на родном для них языке…

– Ну, пожалуйста, герр майор! – не сдавался Штюцль. – В конце концов, разве не я помог вам выйти на Шестакова и Коваля? Окажите услугу!

Ловицкий недовольно покачал головой.

– Так и быть, я поговорю с начальством, и, если оно даст добро, мы свозим вашего Мурзовского к задержанным.

– Спасибо вам, герр майор!

– Но все это под вашу личную ответственность! – пригрозил Ловицкий.

– Разумеется, – кивнул Маркус. – Можно еще одну маленькую просьбу от меня лично?

– Что еще?

– Разрешите мне поприсутствовать на этой встрече.

– Это еще зачем?

– Сами же говорите, что под мою ответственность. Откуда я узнаю, за что буду отвечать? – удивился Штюцль.

– Ваше присутствие на встрече вовсе не обязательно, так что я вам ничего не обещаю. Что касается вашей ответственности, не беспокойтесь, герр инженер: если вы нам понадобитесь, мы вас быстро найдем, – усмехнулся майор.

Разговор двух петербуржцев

На следующий день Мурзовский в сопровождении майора Ловицкого шагал по бесконечным коридорам огромного здания, где находилось Эвиденцбюро. Наконец майор остановился у массивной дубовой двери и, поправив пенсне, вошел внутрь. За широким столом сидел седой человек с пышными бакенбардами, короткими усами и гладко выбритым подбородком. Свинцовые глаза смотрели холодно и отстраненно.

– Я привел к вам подозреваемого, герр полковник! – доложил Ловицкий.

– Полковник Когер, – представился величественный старик, поднявшись из-за стола.

– Дмитрий Мурзовский, – кивнул русский инженер.

– Садитесь, – пригласил полковник.

Дмитрий сел за стол, майор расположился на стуле, стоявшем у стены.

– Прежде чем вы пойдете говорить с задержанными, ответьте мне на несколько вопросов, – сказал Когер.

– Я уже отвечал майору Ловицкому, герр полковник. Вы можете посмотреть протокол допроса, – устало проговорил Мурзовский.

– Я хочу сам услышать от вас ответы.

– Задавайте ваши вопросы.

– Вам знакомы эти чертежи? – Когер положил перед инженером стопку бумаг.

– Да, знакомы, – вздохнул Дмитрий, просмотрев несколько листов. – Это чертежи новой модели подводной лодки, в разработке которой я принимал участие.

– Когда вы их в последний раз видели?

– Когда отвез их в Морскую секцию. Это было зимой… в январе или феврале прошлого года.

– Вы знаете о дальнейшей судьбе этих чертежей?

– Нет. Я только вижу, что чертежи каким-то образом оказались у этих ваших шпионов.

– Вы не знаете, как это могло произойти?

Мурзовский пожал плечами.

– Из Морской секции чертежи должны были доставить на верфь в Полу, а после постройки подводной лодки – вернуть обратно в Вену. Это все, что мне известно.

– Вам знакомы эти люди? – полковник разложил перед Дмитрием три фотографии: лицо с густыми русыми волосами и длинными, узкими бакенбардами, ничем не примечательный блондин, бородатый человек с птичьим носом и глубоко посаженными глазами.

– Нет, я их не знаю.

– Посмотрите внимательнее, может, вы встречали их в Морской секции, на верфи в Корнойбурге или просто на улице.

– Нет, – отрицательно покачал головой инженер.

– Может, вам что-нибудь говорит имя Станимир Шестич?

– Нет.

– Петр Коваль? Иво Паненич?

– Нет, никогда не слышал этих имен.

– Что вы можете сказать об этом? – Когер достал пинцетом из пакетика обгоревший уголок донесения.

– “Ery”, – в недоумении прочитал Мурзовский.

– Нет, прочитайте это по-русски.

– “Ечу”.

– Какие русские слова могут заканчиваться на эти буквы?

– «Лечу» от слова «лететь», «мечу» от слова «метать», – подумав, сказал Дмитрий. – Больше ничего не приходит на ум.

– Ничего? – переспросил полковник. – Как насчет слов «замечу» и «отвечу»?

Ловицкий нервно поежился на стуле.

– Нет, эти слова пишутся не через «е», а через «ять», – поправил Когера инженер.

– Это точно?

– Обижаете, герр полковник! – недовольно произнес Мурзовский. – Хотя я уже несколько лет работаю в Остунгславии, но русский язык еще не забыл.

– Я понял. У меня больше нет к вам вопросов, – заключил Когер. – Герр майор, проводите подозреваемого в комнату для допросов.

Ловицкий лениво поднялся со своего места и неторопливо повел Дмитрия в расположенный дальше по коридору кабинет. Комната для допросов представляла собой небольшое помещение, почти наполовину разделенное решеткой. С двух сторон от нее стояли простые деревянные столы со стульями. Инженер сел в центре стола, майор разместился по правую руку от подозреваемого. Через несколько минут в кабинет вошел полковник и сел слева от Мурзовского.

Вскоре с другой стороны решетки в комнату ввели Шестакова и Коваля. Увидев людей с фотографий, которые показывал ему Когер, Дмитрий удивленно привстал со своего места, но, опомнившись, быстро опустился обратно на стул.

– Добрый день, господа! – обратился полковник к задержанным, когда они сели за противоположным столом. – Этот человек хочет поговорить с вами на родном для вас языке. Попрошу отвечать ему как можно более точно.

– А я не хочу с ним разговаривать, он мне не брат и не сват! – резко ответил Коваль. – Знаю я эти ваши штучки!

Ловицкий вопросительно посмотрел на Когера, тот кивнул головой.

– Не хотите разговаривать – не надо! Уведите его, – махнул рукой майор.

Когда угрюмый блондин под конвоем покинул комнату, Ловицкий вытащил из-под стола массивную коробку механического диктофона и направил длинную трубку микрофона так, чтобы тот находился примерно на одном расстоянии от Мурзовского и Шестакова.

– Ваш разговор будет записываться. Не пытайтесь нас обмануть, передать задержанному какие-либо сведения втайне от нас не получится, поскольку я владею русским языком, – предупредил инженера полковник, потом добавил по-русски: – Понимаете?

Дмитрий кивнул. Майор включил диктофон, и восковой цилиндр стал медленно вращаться.

– Говорите, – сказал Ловицкий.

– Здравствуйте! Меня зовут Дмитрий Мурзовский, – представился инженер. – А вас?

– Семен Шестаков, – несмело проговорил задержанный.

– Вы приехали из России?

– Да.

– Ваш родной язык – русский?

– Да.

– Откуда вы родом?

– Из Петербурга.

– Прекрасно! Я тоже. Красивый город, не правда ли?

– Очень.

– Сколько лет вы прожили в Петербурге?

– Не считал. Ну, пока не окончил университет.

– Где вы учились?

– В Императорском университете.

– А я в политехническом институте. Хорошие были времена!

– Да…

– Мы студентами любили гулять по городу. А вы?

– Да, конечно!

– Где вы ходили?

– По Невскому, в Летнем саду…

– На Стрелке… – продолжил Мурзовский.

– Где? – не понял Шестаков.

– На Стрелке Васильевского острова. Вы не слышали такого сокращения?

– Нет.

– Ну, не важно, – махнул рукой Дмитрий. – Когда вы в последний раз были в Петербурге?

– В феврале.

– Где вы жили?

– Снимал квартиру на Петербургской стороне.

– А где именно?

– На Петропавловской улице.

– А, это у ЖМИ?

– Простите? – переспросил Шестаков.

– У Женского мединститута, – пояснил Мурзовский. – Знаете такой?

– Да, конечно.

– Сколько этажей в вашем доме?

– Пять.

– Пять? Мне казалось, на Петропавловской дома повыше… Впрочем, наверняка не скажу. На каком этаже вы снимали квартиру?

– На третьем.

– Хорошо. Расскажите, как вы добирались оттуда до центра.

– Садился на такси и ехал.

– По каким улицам?

Шестаков стал заметно нервничать. Его красивое лицо побледнело, глаза все чаще опускались вниз, избегая взгляда инженера.

– Ну, смотрите, с Петропавловской вы выезжаете на улицу… – начал Дмитрий.

– Я не помню, как она называется, – признался Шестаков.

– …Архиерейскую, а оттуда попадаете на большую площадь. Как она называется?.. – Мурзовский чувствовал себя профессором, экзаменующим не выучившего его предмет студента.

– Не знаю.

– Не поверите, она называется Архиерейской. Ладно, название площади вы можете не знать, оно появилось не так давно. Но тогда хотя бы скажите, что за примечательное здание находится на этой площади?..

– Собор, – помолчав, ответил Шестаков.

– Собор! – саркастически усмехнулся инженер. – Я так и знал!.. Открою вам секрет, Семен. На Архиерейской площади находится красивый дом с башнями – один из новых символов Петербургской стороны. Будете в нашем городе – обязательно съездите посмотреть.

Дмитрий победно откинулся на спинку стула и удовлетворенно произнес:

– У меня больше нет вопросов к задержанному.

Ловицкий выключил диктофон. Когер посмотрел пронзительным взглядом на Шестакова.

– Хорошо. Уведите задержанного, – распорядился полковник. – Герр майор, проводите подозреваемого к выходу.

Когда Ловицкий выполнил поручение Когера, он вернулся в кабинет своего начальника. Полковник задумчиво прохаживался по комнате. Майор не решался первым заговорить с Когером, но любопытство пересилило его.

– Что скажете, герр полковник? О чем говорили эти русские? – поинтересовался Ловицкий.

– У этого шпиона неважная легенда. Говорит, что родился в Петербурге, а географию города не знает. Мурзовский его быстро раскусил, – объяснил Когер.

– Что нам теперь делать?

– Я не верю этому Шестакову.

– Неужели всему виной разговор с Мурзовским?

– Я вас понимаю, герр майор. Если представить Мурзовского кротом, получается очень красивая картинка, простая и понятная. Но если присмотреться к ней внимательнее, наружу вылезает множество шероховатостей, из-за которых она начинает рассыпаться. Вот скажите, герр майор, почему мы решили, что Шестаков и Коваль – русские шпионы?

– Они сами об этом сказали, – развел руками Ловицкий.

– Именно! И это единственное, на чем основаны наши обвинения, – заметил полковник.

– А как же улики? – удивился майор.

– Судите сами. Что мы имеем? Уголок от донесения с непонятным окончанием слова, то ли «лечу», то ли «мечу». Появление этих слов в тексте донесения крайне маловероятно. Чертежи подводной лодки прошли через множество рук, прежде чем попали к Шестакову. То, что их передал Мурзовский, – тоже наше предположение, вытекающее из его национальности. Допустим, Мурзовский – крот, которого мы ищем. Но у него узкая специализация, он редко бывает в Морской секции. Мурзовский мог поделиться чертежами подводной лодки, но ведь наш крот промышляет гораздо более интересными документами. Сомневаюсь, что обычный инженер мог получить к ним доступ.

– Это верно, – с досадой проговорил Ловицкий.

– Все, что у нас есть, – это показания Шестакова. А показания – вещь крайне ненадежная, – продолжал Когер. – В конце концов, их можно добыть силой. Мы не можем выдвигать обвинения против России лишь на основании показаний задержанных нами шпионов. А дело ведь очень серьезное. Речь идет не только о намеренно уничтоженной подводной лодке, но и о двадцати двух погибших моряках. Представляете, какой это будет международный скандал? Его Величество, – кивнул он на портрет императора Франца II, висевший над столом, – будет в ярости. Я уже не говорю о том, что Союзу трех императоров придет конец, – это не так важно. Проблема в том, что эта диверсия на подводной лодке может послужить предлогом для войны с Россией. А у нас в стране найдутся люди, которые только об этом и мечтают…

– Хётцендорф?

– Да, он главный в этом списке. Так что мы не имеем права рисковать, – заключил полковник.

– Значит, одних показаний мало?

– Если бы еще показания Шестакова выглядели убедительно, так ведь и здесь хватает неясностей. Чего стоит одна история с радиоминой. Я спрашивал у специалистов, они говорят, что теоретически это возможно, подобные разработки имеются, но еще никто их не испытывал.

– Вот они и испытали радиомину на вражеской подводной лодке, – предположил Ловицкий.

– Но ведь это не испытания, а спланированная диверсия, – возразил Когер. – Испытания могут окончиться неудачей, а диверсия обязана завершиться успехом. Слишком много стоит на кону.

– Мутная история, – вздохнул майор.

– Да, Шестаков явно что-то скрывает! Биографию он себе сочинил, может, он и в Петербурге ни разу не был. Возможно, Шестаков и вовсе не русский шпион, и подводную лодку взрывал не он. Тогда зачем он себя оговорил? Не из страха же, – недоумевал полковник.

– Вы считаете, что Шестаков разыграл перед нами спектакль, когда мы его задерживали? – спросил Ловицкий.

– А вы не заметили в тот день ничего странного? – поинтересовался Когер. – Подумайте.

– В самом деле, в тот вечер меня кое-что смутило, – помолчав, ответил майор. – Стоило мне немного пригрозить Шестакову, как он тут же начал давать показания. Даже обычный человек мог проигнорировать мои слова, а Шестаков сразу же сдался. Это совсем не похоже на шпиона. Но истерику он сыграл бесподобно, надо отдать ему должное.

– Что-нибудь еще?

Ловицкий напряженно вспоминал вечер в доме с кобрами, стрельбу, горевшие в камине листы донесения, обнаруженные на столе чертежи…

– Да! – воскликнул майор. – Почему я раньше этого не заметил? Они сожгли донесение в камине, а чертежи подводной лодки спокойно оставили на столе. Откуда такая странная избирательность? И это притом, что у них было достаточно времени, чтобы уничтожить чертежи.

– Вот видите! Они точно не русские шпионы. Они хотели сойти за русских шпионов и, вероятно, поэтому сожгли донесение, написанное не по-русски. Именно поэтому Шестаков пытался убедить нас в том, что на уголке написано: “ечу”, и в качестве примера приводил слова, которые на самом деле пишутся через «ять». Если предположить, что там все-таки написано: “ery”… Бьюсь об заклад, герр майор, что это британцы! Это может быть «very», «delivery» и еще куча других слов, – сказал непривычно оживленный полковник.

– Гениально, – пробормотал потрясенный Ловицкий. – Я так понимаю, нам нужны новые показания?

– Верно мыслите, герр майор, – Когер снова принял серьезный вид. Еще недавно блестевшие глаза снова наполнились холодом.

– В таком случае разрешите идти, – отдал честь Ловицкий и покинул кабинет полковника.

Майор снова вызвал Шестакова и Коваля в комнату для допросов и с ироничной усмешкой расположился за столом в ожидании задержанных. Когда их ввели, блондин неодобрительно заметил:

– Я смотрю, у вас появился новый аттракцион! То иди на допрос, то возвращайся обратно, сейчас снова на допрос. Вам заняться больше нечем?

– Хорошая шутка, – похвалил Ловицкий. – Вы будете ходить до тех пор, пока я не услышу что-нибудь стоящее.

– Но ведь я уже все вам рассказал, – устало произнес Шестаков.

– Вы были неубедительны. Давайте начнем все с чистого листа, – предложил майор.

– Мы, пожалуй, пойдем, – встал из-за стола Коваль.

– Одну минуту, – остановил блондина Ловицкий. – Давайте поговорим начистоту. Я не знаю, на что вы двое рассчитываете, но за то, в чем вы признались, вам грозит смертная казнь. Да-да, вы не ослышались! На вашей совести двадцать две человеческие жизни. Ваши хозяева вас не спасут. Вы шахматные фигуры, которыми пожертвовали во время игры. Ваша миссия выполнена, и вы больше не нужны. Разве вы этого не понимаете?.. Так что у меня к вам предложение. Вы рассказываете всю правду: на кого работаете, кого покрываете и зачем. Не берите на себя страшный грех, который не совершали. Отсидите несколько лет за шпионскую деятельность – и выйдете на свободу. По крайней мере, останетесь живы. Как вам альтернатива?

Лицо Коваля стало серьезным. Он переглянулся с Шестаковым.

– Ну что, будем говорить? – спросил майор.

– Будем, – сухо ответил блондин.

– Приятно работать с умными людьми, – усмехнулся Ловицкий и потянулся к диктофону.