Текст книги "Война и мир Ивана Грозного"

Торможение смуты

И вдруг происходит чудо. Обычно псевдорики, вслед за Курбским, преподносят события 29 декабря 1543 г. как кошмарное преступление юного тирана. Для этого, конечно, надо сперва как следует позабыть всю историю предшествующих десяти лет. Удариться головой и забыть.

С 16 сентября до зимы 1543 г. Иван отсутствует в Москве. И сразу после его возвращения великокняжеские слуги убивают князя Андрея Шуйского, «прославившегося» разграблением Пскова. А ближайшее окружение князя Андрея – князь Федор Скопин-Шуйский, князя Юрий Темкин, Фома Головин, который позволил себе кощунственный поступок с митрополитом, и другие – высылается из Москвы.

Этот удар был внезапным, застал противников врасплох, ведь князья Шуйские располагали значительными военными силами.

Если докапываться до корней этого события, то становится ясно, что вряд ли 13-летний мальчик смог бы в одиночку справиться со всесильным князем Шуйским, возглавляющим могущественный феодальный клан.

Многие исследователи резонно полагают, что тринадцатилетний отрок Иван вообще не отдавал распоряжение по устранению князя Андрея Шуйского. Возможно, приказ о казни зарвавшегося олигарха пришел от митрополита Макарий, который с весны 1542 г. находился рядом с Иваном. Еще больше вероятность того, что приказ на уничтожение Шуйского поступил от Глинских, родственников царя по материнской линии.

Так или иначе, но уничтожение всесильного временщика явилось событием чрезвычайной важности. Если бы этого не произошло, то государство бы рухнуло не в 1605, а на шестьдесят лет раньше, причем без надежды на воскрешение. В 1543 г., в отличие от 1605, территория Московской Руси была в разы меньше, и существовал серьезный «казанский фронт». Не было еще таких мощных развитых районов как Север и Поволжье, которые в 1612 гг. фактически остановило Смуту. Скорее всего, великий князь при господстве Шуйских прожил бы недолго. Невозможно себе представить семнадцатилетнего Ивана, безропотно исполняющего указания боярской клики.

В 1543 г. уничтожением Андрея Шуйского смута еще не была завершена, но заторможена. Смертью князя Шуйского незамедлительно воспользовался клан Глинских, который стал наносить удары по ближайшему окружению Шуйских. Одного из князей Кубенских ссылают в Переяславль и сажают под стражу. (Иван Кубенский с братом Михайлом были важными участниками заговора против Бельских и митрополита Иоасафа.) По приказу Глинских подвергся опале и был арестован воспитатель великого князя И. И. Челяднин. Как свидетельствовал современник, дядьку царя «ободрали» донага. В ссылку отправился конюший боярин И. П. Челяднин-Федоров. Был казнен князь Федор Овчина-Оболенский – сын того самого Ивана Овчины-Оболенского, что являлся первым советником при великой княгине Елене и и отстранил от власти М. Л. Глинского.

Юный государь все еще являлся наблюдателем борьбы, которую ведут между собой олигархические силы. Нестроение государства и конфликты родовой аристократии по-прежнему используются внешними врагами.

В декабре 1544 г. на земли белевские и одоевские приходит крымский калга Имин-Гирей со своей ордой. Крымские войска не встречают никакого русского войска, потому что высокородные князья Щенятев, Шкурлятев и М. Воротынский «рассорились за места» и, ввиду особой важности этого занятия, вообще не выступили против крымцев. Такую степень вольности феодалов представить трудно в любой европейской стране. Князья не исполнили поручение государя о защите русских земель по одной причине – не смогли определить, кто из них родовитее и должен командовать остальными.

Пока вельможи толковали по понятиям, крымцы, окончательно поняв, что войны не будет, развернули орду веером и занялись работой. Рубили с потягом тех мужиков, что пытались защитить свои семьи, скручивали сыромятными ремнями слабые руки подростков, запихивали в седельные корзины ревущих малышей.

А потом довольный Имин-Гирей вместе со своей счастливой ордой лег на обратный курс, гоня к Перекопу стонущий, плачущий ясырь.

Летописи ничего сообщают о том, что князья как-то переживали о своем поступке. Ведь с точки зрения аристократической морали каждый их них был по-своему прав.

По завершению столь удачного набега хан отписал великому князю: «Король (то есть, Сигизмунд) дает мне по 15 000 золотых ежегодно, а ты даешь меньше того; если по нашей мысли дашь, то мы помиримся, а не захочешь дать, захочешь заратиться – и то в твоих же руках; до сих пор был ты молод, а теперь уже в разум вошел, можешь рассудить, что тебе прибыльнее и что убыточнее?» Хан ясно дает понять юному Ивану, что с такими воеводами дешевле будет платить дань.

В 1546 г. состоялся первый для Ивана военный поход под Коломну, с целью «береженья от татар» – после получения сообщения, что крымский хан идет к «берегу».

В том весеннем походе пятнадцатилетний великий князь еще не командует войсками и не занимается государственными делами. Крымцы, прознав о выступлении русских войск к южным границам, отложили свой набег на Русь. Летопись сообщает, что великий князь помогал местным жителям в их полевых работах.

В мае 1546, в Коломне, случился и эпизод, выдаваемый псевдориками за свидетельство врожденной жестокости Ивана – впрочем, мы знаем его описание из далеко не нейтральных источников.

Великий князь, выехавший за город, был остановлен группой вооруженных новгородских пищальников, которые стали о чем-то бить ему челом. Можно себе представить смущение подростка при виде толпы возбужденных и до зубов вооруженных мужчин – он, наверное, хорошо помнил об участии новгородцев в заговоре, который привел к власти Шуйских. Великий князь велел пищальникам удалиться. Те удаляться не захотели. Настолько не захотели, что начали драться с дворянами из охраны великого князя. Дворяне бились холодным оружием, пищальники стреляли из огнестрельного, с обеих сторон погибло по 5–6 человек, тем временем великий князь добирался до стана окольной дорогой.

Расследовать инцидент Иван поручил незнатному человеку, дьяку Василию Захарову. Великий князь уже начал приближать к себе новых неродовитых людей, служилых интеллигентов-дьяков.

По результатам расследования Захаров доложил, что пищальники действовали по наущению князя Кубенского и бояр из рода Воронцовых, Федора и Василия Михайловичей. Великий князь велел казнить Кубенского и двоих Воронцовых, как вследствие нового обвинения, так и по прежним их преступлениям, за мздоимство во многих государских и земских делах. Смею предположить, что пищальники, столь легко пустившие в ход оружие, действительно могли быть подосланы заговорщиками.

Завершение смуты

16 января 1547 года шестнадцатилетний отрок Иван венчался на царство, приняв титул царя. До этого царями на Руси называли только могущественных иноземных правителей, византийских императоров, ханов Золотой орды, казанских и крымских ханов. Образованный юноша, каким был Иван, подчеркивал этим свою преемственность правителям Восточно-Римской империи, которая была разорена католиками в 1204 и рухнула в 1453 г. под натиском турок. Царский титул, также как и эллинизированное название государства – «российское», должно было ясно показать, что Москва осталась единственным оплотом православного христианства. А титул «государя всея Руси» означал, что наследник великого Рима является также наследником древнерусских Рюриковичей. Очевидно, что в многосмысловом слове «Русь» в XVI веке еще сохранилось и его первоначальное значение. Это значение относится не к земле, которой владели древние Рюриковичи, не к народу, который жил на этих землях, а к правящему классу, господствовавшему на этих землях. Названия же земель, владеемых Иваном, перечислялись отдельно – московская, югорская и т. д. Таким образом, титулом «государь всея Руси» Иван подчеркивал, что вся знать русского корня, неважно, где она находится, в Москве или Киеве, должна признать его верховную власть.

Уже в 16 лет Иван поставил своей целью отнюдь не бессмысленный захват каких-то там земель, а исправление того зла, которое было нанесено русскому народу в XIII–XV веках, когда Русь была разгромлена и разделена иноземными завоевателями. Собирание земель означало и возвращение прежнего геополитического и геоэкономического состояния, когда русские правители контролировали важнейшие транзитные пути «север-юг», когда у Руси были выходы к морям и контроль над плодородными черноземными почвами.

Вскоре за принятием царского титула, Иван выбрал себе невесту (о намерении жениться он объявил митрополиту Макарию 13 декабря 1546 года). Выбор пал на девушку из одного из самых древних московских боярских родов, которые, в целом, были оттеснены от трона литовско-русскими князьми, нахлынувшими в Москву при Иване III и Василиий III.

Это была Анастасия, дочь покойного окольничего Романа Юрьевича Захарьина-Кошкина, племянница боярина Михаила Юрьевича, что находился в ближайшем окружении великого князя Василия.

Здравствующий глава рода Захарьиных, Григорий Юрьевич, не был связан ни с Шуйскими, ни с Бельскими, ни с Глинскими, и никак не упоминается в описаниях боярских усобиц. А вот в глазах высокородных князей, Анастасия была никем и, проявляя всю княжескую учтивность, они называли ее «рабой», то есть холопкой.

Если учесть нежные чувства («недомостроевские», по выражению Соловьева), который испытывал Иван по отношению к Анастасии на протяжении всего их брака, то это был союз по любви. А для княжеской верхушки женитьба Ивана на нетитулованной Анастасии Захарьиной была символом неблагоприятных перемен, царь тем самым «изтеснил» знать.

3 февраля 1547 состоялась царская свадьба. А потом потянулась цепочка техногенных катастроф, в которой нельзя не усмотреть руку опытного режиссера.

12 апреля вспыхивает сильный пожар в Москве.

20-го числа случается еще один масштабный пожар.

3 июня падает большой колокол-благовестник.

21 июня произошел новый пожар, который нанес катастрофические разрушения городу. При сильном ветре загорелась – или была подожжена – церковь Воздвижения на Арбате. На факт поджога указывает и то, что этот пожар начался в «10 час дни» (12.30), также как и пожар 20 апреля.

Китай-город сгорел. Выгорели все постройки вплоть до Москвы-реки у Семчинского сельца. Затем пожар охватил Кремль, загорелся Успенский собор, крыши теремов на царском дворе, казенный двор, Благовещенский собор, хлебные житницы, Оружейная палата, Постельная палата, где находилась казна, двор митрополита. В церквях из-за пожара погибло все имущество, которое хранили там люди с начала боярских усобиц. Всего выгорело 25 тысяч дворов, от огня погибло 2700 человек (по некоторым данным 3700). Более 80 тысяч (!) москвичей лишилось крова.

«Правдоискатель» Курбский не долго размышляет о загадочных обстоятельствах пожара: «Но когда стал он (Иван IV) превосходить меру в бесчисленных своих преступлениях, то господь, смиряя его свирепость, послал на великий город Москву громадный пожар». А следом за «очевидным божьим гневом», по мнению Курбского, последовало «всенародное возмущение». Ну, если верить всему тому, что написано первым российским беллетристом про детство и юность Ивана IV, то на Москву мог бы упасть и небосвод…

Можно представить себе психическое состояние уцелевших москвичей, готовых поверить любому слуху. Информационная зараза не заставила себя долго ждать. Распространившиеся слухи обвинили в пожаре родственников царя – Глинских. За этими обвинениями явно стояли противники Глинских, которых надо искать в первую очередь среди Шуйских и их соратников.

23 июня, во время посещения царем и боярами митрополита Макария в Новинском монастыре, ряд бояр (князь Федор Скопин-Шуйский, князь Юрий Темкин, Иван Петрович Челяднин-Федоров, Григорий Юрьевич Захарьин, Федор Нагой), а также благовещенский священник Федор Бармин стали на просвещенный европейский манер обвинять в пожаре злых волховательниц, ведьм. (Чувствуются плоды учености из Германии туманной – труд профессоров Шпренгера и Инститориса «Молот ведьм»). Эти бояре и протопоп Федор оказались в составе комиссии, которой надлежало произвести расследование причин пожара.

Следователи-бояре подошли к делу сознательно и не стали тратить время зря, на скучную розыскную работу. 26-го июня они «приехали к Пречистой к соборной на площадь» и незатейливо спросили толпу: «хто зажигал Москву». Заранее подученная толпа с готовностью закричала: «княгиня Анна Глинская з своими детми и с людми влховала», она, дескать «сорокой летала да зажигала».[13]13
  Полное собрание русских летописей. Т. XIII. Продолжение. М.,2000, с. 456.


[Закрыть]

Затем московская чернь (как и во все времена легко поддающаяся самым нелепым слухам) растерзала князя Юрия Глинского. По одним сведениям это произошло в церкви Пречистой богородицы, по другим князь Юрий находился вместе с боярами на площади, не догадываясь о той участи, которую ему готовят оппоненты. Вслед за князем Юрием было убито и множество других людей – тех, кого приняли за сторонников и слуг Глинских.

Через два дня после линчевания Юрия Глинского толпа пришла в село Воробьево, к царскому дворцу, и потребовала, чтобы государь выдал им на расправу свою бабушку, княгиню Анну Глинскую и сына ее, князя Михаила, которые, по мнению гостей, прятались в царских покоях. Вместе с ними пришел и городской палач, очевидно готовый немедля сделать свою работу.

Фактически произошло слегка закамуфлированное покушении на членов царского дома, что не укрылось от проницательных современников. Летописец называет имена организаторов «народного возмущения» – всё тех же бояр, что были задействованы в сыске, и благовещенского протопопа Бармина. Наверное, не все организаторы бунта пытались поставить под удар самого великого князя – зачем это Захарьину, родственнику царицы? Однако среди них, наверняка, находились люди, которые могли иметь далеко идущий план действий, направленный на уничтожение царя и его семьи в атмосфере «управляемого хаоса», так сказать, под шумок. К ним могли относиться и Федор Скопин-Шуйский, и князь Юрий Темкин, и Иван Федоров-Челяднин – люди, близкие клану Шуйских.

Очевидно, что, покажи Иван слабость, то буйство толпы было бы направлено непосредственно на него. Но молодой царь, проявив самообладание, поступил единственно правильным образом – приказал схватить главарей толпы. Никаких массовых расправ не было. «Князь же великий… узрев множество людей, удивися и ужасеся, и обыскав, (по чьему) повелению приидоша (они), и не учини им в том опалы, и положи ту опалу на повелевших кликати», остальные же могли беспрепятственно вернуться в Москву.

По мнению И. Я. Фроянова, срежиссированное бедствие 1547 снова подняло наверх олигархическую группировку, связанную с Шуйскими. К ней относился и поп Сильвестр. Благовещенский протопоп Федор Бармин, отличившийся в борьбе с ведьмами а-ля инквизиция, служил в одном соборе вместе с Сильвестром.

Не смотря на то, что буйство толпы было направлено одной боярской группировкой против другой, в целом накал возмущения показывал недовольство московского люда боярским правлением. Надо учесть, что, в отличие от Новгорода, московское простонародье от самого основания московского княжества никогда не выступало против властей. И то, что теперь оно оказалось столь легко на подъем, указывало на необходимость перемен.

Для молодого царя настал момент истины, выбора пути для себя и для всей страны. Или идти проторенной дорогой, оставляя страну во власти бояр, или быстро преступить к реформам.

Предоставим слово самому Ивану Васильевичу: «Нельзя ни описать, ни языком человеческим пересказать всего того, что я сделал дурного по грехам молодости моей. Прежде всего смирил меня бог, отнял у меня отца, а у вас пастыря и заступника; бояре и вельможи, показывая вид, что мне доброхотствуют, а на самом деле доискиваясь самовластия, в помрачении ума своего дерзнули схватить и умертвить братьев отца моего (имеются в виду князья Юрий и Андрей). По смерти матери моей бояре самовластно владели царством; по моим грехам, сиротству и молодости много людей погибло в междоусобной брани».

По мнению Ивана, дурное в стране, в том числе и боярская смута, происходила по грехам его молодости – но не будем воспринимать это буквально. Нормальный православный человек в XVI веке мыслил свое существование в некоем моральном космосе, где всё, что с ним случалось, рассматривались, как реакция Господа Бога на его мысли и поступки. И если Курбский взваливает всю вину за все дурное, происходившее в стране, на своего политического противника, это только показывает, насколько уже «объевропеился» наш первый диссидент, насколько приемчики западной пропаганды для него ближе, чем традиционное православное мироощущение.

Судьбе было угодно, чтобы Иван столь рано столкнулся с привычками и нравами родовой аристократии. На его глазах проявляется «самовластье» бояр, которые, не медля, пользуются ослаблением верховной власти для достижения целей, которые они считают моральными и правильными – личного обогащения, усиления своих кланов и, как у Шуйских, приближения к царскому венцу.

Люди с мышлением криминальных авторитетов спокойно ввергали страну в феодальную усобицу. Да простят меня пуристы, но мне эти князья напоминают лидеров организованных преступных группировок, и мышление у них по «по понятиям», а не по закону. Недаром некоторые исследователи видят в современной организованном криминалитете атавизмы феодальных отношений.

Ни один из княжеский кланов не был даже способен представить интересы всего аристократического сословия, так что организацией сословного представительства будет вскоре заниматься верховная власть.

Князья суздальские, ростовские, ярославские, смоленские, белевские боролись только за себя и не встречали никакого сочувствия со стороны населения своих «малых родин». Аристократия уже не представляли интересы земель, из которых они произошли. За Шуйских не вставали суздальцы и нижегородцы, кровно заинтересовано в крепком едином государстве. Еще меньше поддержки в народе имели Глинские и Бельские, кланы литовского происхождения.

Народ видит в князьях и боярской верхушке лишь тех, кто считает «прирожденным правом своим кормиться на счет вверенного им народонаселения, и кормиться как можно сытнее».[14]14
  Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Т. 6. М., 2001, с.585.


[Закрыть] И в этом серьезные историки видят один узлов русской истории, который не мог быть распутан каким-то деликатным способом.

В 1547 происходят и важные внешнеполитические события, связанные с миссией Шлитте – этот саксонский немец, по поручению великого князя, нанял в Германии для работы в России более ста человек; однако все завербованные специалисты были задержаны в ганзейском Любеке по требованию ливонских властей. И в этом опять виден исторический узел – культурному и торговому обмену России с миром упорно мешают соседние западные государства.

В зиму 1547/1548 происходит очередной неудачный поход московского войска на казанского хана – русские ходили «к Казани горнею стороню». И опять боярские начальники войска оказались не на высоте, словно единственной их целью было поставить галочку «поход проведен».

«Бывали ли такие походы на Казанскую землю, когда бы вы ходили не по принуждению?» – спрашивал позднее Грозный у Курбского.

А осенью 1548 опять случился набег казанских войск, разоривший русские земли к северо-востоку от Москвы. И опять перед царем узел русской истории. Московское государство, собрав многие русские земли во времена правления Ивана III и Василия III, и вследствие этого обладавшее крайне протяженными сухопутными границами, не защищено никакими естественными преградами от вражеских нападений.

Все более давал о себе знать экосоциальный кризис. В 1548–1549 голод охватил все северные районы страны.

И вот молодой царь принимает стратегические решения. Так дальше жить нельзя, значит, нужны быстрые и решительные реформы на всех направлениях.

Собственно в 1548 завершается смута, начавшаяся со смертью Василия III. Завершена она была Земским собором (также как и Смутное Время начала 17 в.). И это был первый Земский собор в истории Руси.

К концу 1548, когда началось «собрание всей земли», царь Иван подошел вовсе не юным деспотом и садистом, как изображают Курбский и Карамзин, а человеком, осмысливающим роль своей страны в мире, в божественном миропорядке.

Во времена Василия III псковский старец Филофей в послании набожному государеву дьяку М. Г. Мисюрю-Мунехину описывает концепцию «Москвы – Третьего Рима». «Ромейское царство» – центральный образ религиозно-мистической концепции Филофея. С помощью этого образа он объявляет Московскую Русь единственной истинной хранительницей всемирного христианства и записывает свою знаменитую формулу: «Яко вся христианская царства приидоша в конец и снидошася (сошлись) во едино царство нашего Государя, по пророческим книгам то есть Ромейское царство. Два убо Рима падоша, а третии стоит, а четвертому не быти».

Филофей исходит из византийского церковного учения X века об «удерживающем теперь», то есть государстве, способном явиться преградой приходу антихриста. Позднее оно было оформлено византийскими учеными в виде учения о Roma mobilis, «движущемся Риме»: роль «удерживающего теперь» может перейти от одного христианского царства к другому, его преемнику.

Для Ивана принятие концепции «Третьего Рима» вовсе не означает немедленного начала борьбы за освобождение земель «Второго Рима» от власти иноверцев. Мысли Филофея он понимает, как необходимость воплощения высокого идеала христианского государства.

Некоторые историки предполагают, что на первом Земском соборе были представлены не все сословия, впрочем, никак не обосновывая свое мнение, другие вообще игнорируют проведение этого собрания. (Среди игнорантов находится Э. Радзинский, модный драматург, переквалифицировавшийся в историка ради того, чтобы поразить отечественную и западную публику «ужасами деспотизма».) Некоторые историки путают Земский собор с церковным, состоявшимся позже. Тем не менее, самый серьезный исследователь земского строя на Руси, проф. И. Д. Беляев, считал, что на соборе были представлены все сословия, и царь учел нужды всех сословий.

Когда выборные представители земли собрались в Москве, Иван в воскресный день вышел с крестами на Лобное место. В его обращении к митрополиту были такие слова: «Знаешь сам, что я после отца своего остался четырех лет, после матери – осьми; родственники о мне не брегли, а сильные мои бояре и вельможи обо мне не радели и самовластны были, сами себе саны и почести похитили моим именем и во многих корыстях, хищениях и обидах упражнялись… О неправедные лихоимцы и хищники и судьи неправедные! Какой теперь дадите нам ответ, что многие слезы воздвигли на себя? Я же чист от крови сей, ожидайте воздаяния своего».

Поклонившись на все стороны народу, Иван сказал: «Люди божии и нам дарованные богом! Молю вашу веру к богу и к нам любовь. Теперь нам ваших обид, разорений и налогов исправить нельзя вследствие продолжительного моего несовершеннолетия, пустоты и беспомощности, вследствие неправд бояр моих и властей, бессудства неправедного, лихоимства и сребролюбия; молю вас, оставьте друг другу вражды и тягости, кроме разве очень больших дел: в этих делах и в новых я сам буду вам, сколько возможно, судья и оборона, буду неправды разорять и похищенное возвращать».

Из слов царя, сказанных на Лобном месте, мы видим – молодой царь понимал, что в стране нужна другая система правления и суда. Правление и суд должны осуществляться не в интересах узкого круга жадных и эгоистичных аристократов, а в интересах массовых общественных групп. Причем, как на местах, в волостях и городах, так и в центре. Между царем и народом больше не должны не стоять «запирающие» слои феодальной знати. И в то же время прозвучал призыв к примирению высших и низших сословий, к их совместной работе на благо государства.