Текст книги "Зеленое солнце Ино"

Зеленое солнце Ино
Александр Вандышев

© Александр Вандышев, 2017

ISBN 978-5-4485-1975-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Ночью Ино приснился страшный сон. Полночи блуждая по зыбким коридорам неясных сновидений, окруженная бесформенными тенями сумрачных образов, сотканных из дневных воспоминаний и страхов, она вышла на незнакомый берег чужого моря. Спиной она еще ощущала вязкую патоку туманного коридора, из которого только сделала первый шаг, а впереди, совершенно ясно и ярко она увидела безбрежную гладь прекрасного моря. Она стояла на уступе перед отвесным обрывом и море, удивительно прозрачное и тихое, едва слышно шумело внизу мерными перекатами волн. Ино подошла к самому краю, вздохнула полной грудью воздух, наполненный ароматами сладких пряностей и разогретых солнцем камней, сделала шаг в пропасть и полетела. Она летела над морем рядом с морскими птицами прямо на тускло мерцающее зеленое солнце. Она чувствовала, что вокруг нее летят другие люди, и все они вместе объединены какой-то общей целью и общей тревогой. Внизу показался остров, и во сне Ино знала, что это и есть их цель. Лететь было легко и приятно, словно дышать, но нужно было торопиться. На острове Ино вместе со всеми зашла в гигантские стальные ворота и села в одно из тысячи кресел, установленных в неимоверно большом округлом зале. Многие люди плакали. Ино хотела утешить их, но знала, что ее слова не могут никому помочь. Поэтому она закрыла глаза и стала ждать. Незаметно для себя она уснула. Ей снилось, что она склонилась над кроватью спящей девочки, которую тоже звали Ино. Она поняла, что девочка в своем сне тоже видит ее и подумала, что это очень странно и необычно, что они обе видят друг друга в своих снах. И в этот момент они проснулись, одна – от своего собственного крика от того, что явственно почувствовала склонившуюся над ней темную тень, другая – от мощного толчка взрыва, означавшего конец ее прежнего мира.

В тот же день Ино рассказала про сон отцу. Выполняя обещание, после школы он привел ее в их любимое кафе на набережной. В Одессе была ранняя весна. Они сидели за металлическим столиком у грязно-белого парапета, Ино ела мороженое с шоколадным сиропом, а отец пил кофе и курил едкую вьетнамскую сигарету. Из порванного динамика над барной стойкой негромко похрипывал Джо Дассен, голос которого на пару децибел перекрывали чайки, сбившиеся в голодную кучу на пляже вокруг своей невидимой добычи.

– Что же тебе не нравится, дочка? По-моему, отличный сон: море, солнце, пляж. Летаешь себе, воздухом дышишь, что плохого? Мне, например, в прошлом году однажды приснилось, что мой любимый «Мерседес» угнали, я проснулся, гляжу, а борода вся седая от ужаса. Вот это я понимаю – страшный сон…

Ино засмеялась.

– Папа, но у тебя нет «Мерседеса», и бороды тоже нет!

– Я же говорю, его угнали, а бороду я потому и сбрил, чтобы вас не пугать, а так она седая и длинная, как у Хоттабыча.

– Вот уж неправда, папулечка. Когда ты не бреешься, видно, что у тебя черная борода. А сон мне не нравится, потому что я в нем очень боюсь. Наяву я так сильно никогда не боялась, даже когда мы на самолете попали в грозу.

– Ты просто растешь, котенок, все, когда растут, летают во сне, это – научно доказанный факт.

– И ты летал?

– И я летал, и мама, а дядя Миша до сих пор летает, невысоко правда, так, на эшелоне стрекоз.

Дядя Миша был их дальним родственником весом под 200 килограмм.

Ино снова засмеялась, представив, как дядя Миша в вечно растянутом трико и белой майке-алкоголичке летит в компании стрекоз сквозь камышовые заросли с неизменной папироской в углу рта.

Потом они шли домой, и Ино переполняло ощущение гармонии. Невинно свежий морской воздух смешивался с ароматом отцовского одеколона и подогретого солнцем асфальта, рождая ее личный неповторимый аромат счастья.

Этот сон больше не снился ей тысячи ночей, но однажды, когда она уже давно забыла о нем, он повторился вновь.

К этому времени Ино стала красивой молодой женщиной, но любящие глаза родителей не могли этого увидеть, потому что они давно уже были в лучшем мире. Тем не менее, они продолжали жить в ее памяти, посещая ее мысли только по им одним известному распорядку, и память о них давала ей силы противостоять любым невзгодам. Она выучилась на архитектора и занималась дизайном интерьеров, что приносило ей невероятное удовлетворение. Процесс создания нового пространства через загадочную работу сознания казался ей чудом господним. Преломляясь через ее душу из хаоса на свет появлялись новые миры и иногда, слегка тревожась за греховность такой мысли, она констатировала, что ее творения гораздо совершеннее того мира, который подарил нам Господь. Она оправдывала его только беспрецедентной масштабностью замысла и сжатостью сроков.

Путешествия по миру были для нее производственной необходимостью. Перед приобретением мебели, люстр и разных других ингредиентов дизайнерского коктейля, ей, в идеале, нужно было увидеть вещь лично, понять ее характер, кончиками пальцев поймать ее текстуру, осознать, как будет эта вещь жить в сочетании с другими предметами, и будет ли жить вообще.

Но помимо этой сугубо утилитарной функции путешествий, они были топливом для ее Великого Преобразователя Впечатлений, и порой она с изумлением отмечала, как неуловимо перетекают ее воспоминания в создаваемые образы, когда из триллионов разложенных на атомы картин памяти и эмоциональных лоскутков через ее талант на свет появляются ее личные Гомункулы.

Этим летом она впервые приехала в Рим. Кавказская кровь отца, помимо внутренней силы духа, несгибаемого оптимизма и чувства юмора, подарила ей яркое южное обличье, бездонные малахитовые глаза с ноткой янтаря и густые черные волосы, спадающие водопадом на точеные плечи. Поэтому по всей южной Европе Ино принимали за свою. Так вышло и в Италии. Бросив чемодан в отеле, Ино мгновенно растворилась в Вечном городе.

Пройдя вдоль Ватиканской стены, где гуталиновые сомалийцы с красноватыми белками глаз торговали всякой мелочью, она зашла в музей Ватикана, где с восторгом положила на одну из полочек своей памяти овеществленное чудо Сикстинской капеллы. Потом села в обычный городской автобус и глазела в окно на деревья, здания, людей, на проезжающие мимо машины, среди которых иногда попадались забавные маленькие автомобильчики середины двадцатого века. Пару раз к ней обращались по-итальянски и, когда она не понимала, приходили в изумление: как это, она «но итальяно». Это было приятно – Рим был из тех городов, частью которых хотелось быть. Автобус переехал мост через Тибр, его желтоватые воды безучастно терпели каменную тюрьму своих набережных, осталась позади круглая табакерка Замка Ангела, наконец, Ино увидела величественный овал Колизея, и вышла из автобуса под одобрительное подсвистывание двух молодых парней, видимо, тонких ценителей женской красоты.

Ино уже бывала в римских амфитеатрах в других странах, и вот ей довелось посетить их предводителя. В общем, все тоже самое, только масштаб побольше, ну и само место, пожалуй, самое зловещее на целом свете, ведь за всю историю человечества именно здесь на единицу площади больше всего людей погибло насильственной смертью. Этот статистический факт в живой фантазии Ино преобразовался в сюрреалистическую картинку трибун, заполненных мертвецами: гладиаторами, принявшими смерть от своих более удачливых коллег и первыми христианскими мучениками, разорванными дикими зверями на потеху толпы еще до того, как христианство стало мейнстримом.

Покинув Колизей в несколько сумрачном расположении духа, Ино решила закончить день все-таки за здравие и получила ожидаемый заряд восторга от посещения собора Святого Петра. Потом она чудесно поела в траттории на набережной Тибра и завершила день с бокалом Мартини на балконе своего номера, наблюдая, как на горизонте во Фьюмичино взлетают и садятся бесчисленные самолеты.

На следующий день она доехала на автобусе до античной Аппиевой дороги, сняла обувь и пошла босиком, представляя, как две тысячи лет назад здесь ехал, допустим, Понтий Пилат, расстроенный назначением в вечно мятежную Иудею, или влюбленный юноша спешил на свидание со своей зазнобой, излучая счастье на всю Вселенную. «А теперь иду я, – думала Ино, – а через две тысячи лет будет идти кто-нибудь еще, и не будет знать обо мне». Через голые ступни она впитывала в себя шероховатое тепло древних камней, испытывая необычное, почти сексуальное возбуждение. Так она прошла довольно далеко, когда увидела указатель «КАТАКОМБЫ». «Почему нет?» – подумала Ино и решительно свернула влево.

Обычно Ино сознательно избегала прикасаться к эстетике смерти, понимая, что стоит впитать в себя скорбные волны кладбищенской грусти, это с неизбежностью проявится потом в результатах ее творчества. Однажды коллега-дизайнер, чрезмерно увлекшись экскурсиями по красивейшим кладбищам мира, делал типовой дизайн-проект для операционных залов одного крупного банка, и Ино довелось присутствовать при рассмотрении клиентом эскизных проектов. Клиентом был пожилой еврей с седоватой бородкой, выглядевший как брат-близнец Стивена Спилберга, но пошедший, в отличии от него, по кривой дорожке наживы и чистогана. Холодный маслянистый взгляд прозрачных голубых глаз, капризно изогнутые тонкие губы и тон человека, привыкшего изрекать истины в первой и последней инстанции. Склонившись над невидимым остальным присутствующим альбомом с эскизами, он не дольше минуты рассматривал изображения будущих операционных залов, и затем безапелляционно изрек:

– Володя, но это же дерьмо.

На Володю было жалко смотреть. Он открыл было рот, но не успел ничего сказать, когда банкир продолжил:

– Ты сделал не банк, ты сделал колумбарий. Только ангелов скорбящих не хватает. И что ты хочешь мне сказать, мои вкладчики придут в этот долбанный мавзолей, чтобы сказать своим деньгам «спите спокойно»? Вова, они должны приходить ко мне как в сказку, и верить, что эта сказка со счастливым концом. А ты что намалевал? Да на это глянешь раз, и жить не хочется.

И он кинул альбом через весь стол, желая, видимо, попасть в горе-дизайнера, но не долетев, альбом приземлился прямо перед Ино, и когда она открыла его, то убедилась, что ростовщик был прав: выполненные в серо-белой гамме в готическом стиле эскизы прекрасно подошли бы для агентства ритуальных услуг, но не для кредитного учреждения.

Володя что-то жалко залепетал про новые тенденции банковского бизнеса, чем окончательно расстроил заказчика, который поднял к небу искривленный артритом палец и безэмоционально прикончил разговор:

– Он таки будет учить меня делать гешефт. Вова, ты уволен, пошел вон. Проект будет делать она, – и ткнул пальцем в Ино.

Так Ино потеряла приятеля Володю и приобрела один из своих самых крупных заказов, воплотив в празднично-доверительных тонах ту самую сказку со счастливым концом, о которой мечтал заказчик.

Дойдя до катакомб, Ино пришлось выдержать короткий бой с экскурсоводом, который сперва не понял, зачем итальянка прибилась к группе с англоязычным гидом. Затем Ино, в компании семьи молочно-белых шведов (муж, жена и двое сыновей-подростков), пожилых супругов из Австралии и десятка вездесущих китайцев, наконец, спустилась в катакомбы. Истертая лестница вела их все ниже и ниже, и с каждым шагом становилось все холодней. Трудно было поверить, что наверху палящий зной. Ино достала из рюкзака шаль и накинула на плечи. Швед-отец семейства, который заинтересованно пялился в район ее декольте, разочарованно моргнул белыми ресницами и отвернулся.

Внизу они оказались в начале длинного темного коридора, вырубленного в скальной породе, по бокам которого зияли пустые ниши в несколько ярусов, а кое-где были вырублены целые комнаты, где когда-то лежали тела особо знатных древних мертвецов.

Ино ожидала увидеть пожелтевшие за тысячи лет скелеты и черепа, но оказалось, что ничего такого здесь давно уже нет, и только черные контуры на камнях достоверно указывали на то, что здесь когда-то столетиями истлевали тела людей. В дальнем углу коридора, метрах в десяти над их головами, через зарешеченное отверстие пробивался слабый солнечный свет.

Экскурсовод закончил обязательную часть и сообщил, что они могут еще полчаса погулять по катакомбам в свободном режиме, ни в коем случае не заходя за запрещающие знаки.

Все разбрелись по коридорам.

Ино медленно пошла в одно из многочисленных ответвлений. Дойдя до знака, который запрещал дальнейший путь по этому коридору, она хотела вернуться, но в этот момент услышала, как из темноты коридора кто-то шепотом позвал ее: «Ино».

Она вздрогнула и замерла на месте. Здесь никто не мог знать ее имени. И уж тем более кто-то или что-то в черной глубине катакомб. Она нерешительно стала пятиться назад, но голос снова умоляюще позвал ее: «Ино-о-о-о-о».

Она была не из робкого десятка, но испугалась как никогда, все тело покрылось гусиной кожей, и кажется, даже слегка зашевелились волосы на голове.

«Ино-о-о-о-о», – голос звучал спокойно и чуть грустно. Ино почувствовала себя персонажем малобюджетного фильма ужасов, но горская кровь отца, который никогда и ничего не боялся, сделала свое дело и Ино, нерешительно зайдя за запрещающий знак, вошла в темноту коридора.

«Ино-о-о-о-о», – голос становился громче, по мере ее движения в неизвестность.

Глаза постепенно привыкали к темноте и Ино смогла рассмотреть, что здесь так же, как и центральном коридоре, в стенах вырублены ниши с темными пятнами от тел мертвецов. Вдруг она заметила в одной из ниш зеленоватое свечение и, подойдя поближе, увидела лежащую там женщину в обтягивающем серебристом одеянии, похожем на костюм конькобежца. Ее глаза были закрыты, а руки сложены на груди. Вокруг ее тела разливался мерцающий зеленоватый свет. В этот момент женщина резко повернула голову, открыла глаза и посмотрела прямо на Ино, и хотя ее рот не двигался, Ино внутри своей головы услышала полный боли голос: «Ино, как хорошо, что ты пришла». Она схватила Ино за руку, и зеленый свет устремился вверх по ее руке, охватил все тело горячим жаром, ее встряхнуло, как от мощного удара электрическим током, после чего Ино закричала и потеряла сознание.

Когда она пришла в себя, над ней склонился один из китайских туристов, который энергично сдавливал ей мочки ушей. Отец шведского семейства порывался сделать Ино непрямой массаж сердца и искусственное дыхание рот в рот, но его жена, видимо, не веря в его медицинские таланты, пресекла столь благородный порыв жестким тычком в бок. Их сыновья захихикали. Экскурсовод, увидев, что она пришла в себя, стал взволнованно отчитывать Ино за то, что она зашла за запрещающий знак, от негодования сбиваясь на итальянский.

Наверху ее усадили в шезлонг и заставили выпить граппы из маленького керамического стаканчика. Отказавшись от такси и провожающих, Ино в задумчивости вернулась на Аппиеву дорогу и побрела по ней в одиночестве, обдумывая то, что с ней произошло.

Поскольку признавать, что она внезапно сошла с ума, ей категорически не хотелось, Ино остановилась на версии, высказанной экскурсоводом, базовыми посылками которой были тяготы акклиматизации и резкий перепад температур при спуске в катакомбы. «Такое здесь бывает», – сказал он. Ино скромно промолчала про свои слуховые, зрительные и тактильные галлюцинации, опасаясь, что ее из лучших побуждений могут запереть в психушку. Это, конечно, очень романтично: побывать в римском дурдоме, но у Ино были другие планы. Несмотря на потерю сознания, она чувствовала себя прекрасно и решила больше не думать о случившемся в катакомбах.

Остаток дня она провела в Трастевере, окончательно осознав, что безнадежно влюбилась в Рим.

Вечером, совершенно устав и разомлев от вечернего чревоугодия, Ино уснула, едва дойдя до постели.

И перейдя границу яви, Ино вышла на высокий утес над безбрежной гладью чужого моря. И сделав шаг с обрыва, она полетела среди сказочных огромных птиц вместе с другими людьми на остров, где вошла через гигантские ворота в округлый зал с тысячью кресел, где среди общего ужаса и слез, она почувствовала мощный толчок и взрыв, ознаменовавший конец их старого мира.

Проснувшись в холодной испарине ровно посредине ночи, Ино вышла на балкон, где долго сидела в плетеном кресле, вспоминая сон, который когда-то в детстве уже здорово напугал ее.

«Все летают в детстве, котенок, это значит, что ты растешь», – вспоминала она слова отца в тот день. «Что-то долго я расту, – подумала Ино, – прямо как дядя Миша».

Ино снова захотела спать и она с опаской легла в постель. На этот раз ей снилось, что она негритянка, и она с удивлением рассматривала свои черные руки с молочно-бежевыми ладонями, она сидела у очага посреди круглой тростниковой хижины и знала, что ее муж уехал в город, а дети играют на улице. Потом он вернулся, озабоченный и хмурый, и что-то говорил ей на неизвестном языке, похожем на весеннее лягушачье кваканье, и она понимала, что лихорадка вернулась в город, что там снова умирают люди, что к ним в деревню скоро приедут врачи, чтобы всех обследовать. С легкостью, присущей сновидениям, она перенеслась на какое-то время вперед и уже помогала мыть соседнюю хижину резко пахнущей жидкостью, которую им дали врачи. В этой хижине кто-то умер. Первая смерть оказалась только началом и скоро Ино увидела, как ее саму опускают в могилу люди в белых защитных комбинезонах. Она закричала что есть сил, что она живая, что не нужно ее хоронить, но ей на лицо хлестко упала первая горсть сухой как щебень земли. Она орала от ужаса и проснулась от стука в дверь – это был портье, которого позвали соседи.

Когда он ушел, подозрительно покачивая головой, ее вырвало. Ино не покидало ощущение ужаса, которое она испытала во сне. Сон был отвратительно реален, он был лишен обычной для сновидений пелены ненастоящего, в нем все было живо, и кожа чувствовала все прикосновения как наяву, она ловила все оттенки запахов и могла описать каждый из них, она помнила имена и дни рождения каждого из своих детей, она даже занималась любовью со своим чернокожим мужем и получила вполне реальный мощный оргазм. Она помнила даже сны, которые ей снились во сне.

Отпуск был безнадежно отравлен. Ино вызвала такси и через несколько часов уже летела домой, напряженно таращась в темный иллюминатор, боясь уснуть.

Дома она приняла ледяной душ, выпила крепчайший кофе и на полную мощность включила музыку. Умом она понимала, что рано или поздно она все равно уснет, но всей душой хотела оттянуть этот момент. Она уснула, сидя за столом в банном халате с накрученными на волосы полотенцем.

Теперь она была немецким военным летчиком и с честью исполняла свой долг на Восточном фронте. Дома ее ждали жена и маленькая дочь, воспоминания о которых согревали ее во враждебном небе варварской России. Ей было немногим больше двадцати, и она была убежденным нацистом. Скоро ей представился шанс отдать свою жизнь за фюрера и великую Германию, когда сжимая побелевшими руками заклинивший штурвал, она летела с небес в пологом пике, глядя в бессильном ужасе через забрызганный собственной кровью фюзеляж на неумолимо приближающуюся черную землю. И за долю секунды до смерти, когда все ее существо уже осознало неизбежность конца, Ино вновь проснулась от собственного вопля, застав себя лежащей на полу кухни среди осколков разбитой чашки в холодных лужицах липкого кофе. Никакого облегчения от того, что это был всего лишь сон, Ино не почувствовала. Она продолжала испытывать ужас от предвкушения смерти. Пошатываясь, она отыскала телефон и позвонила единственному психиатру, с которым была знакома. Они встретились в сквере за углом как шпионы. Ино рассказал врачу все свои злоключения последнего времени, и получила от него упаковку сильнодействующего успокоительного, клятвенно пообещав не превышать дозировку и прийти к нему на прием в ближайшее время.

Остаток дня Ино провела, тупо уставившись в телевизор. Телефон молчал, все знали, что она уехала в отпуск. Исподтишка поглядывая в окно, Ино с ужасом ожидала наступления сумерек. Положив перед собой на стол таблетку и поставив стакан воды, Ино, словно приговора, дождалась девяти часов и решительно закинула в рот лекарство. Сначала ничего не происходило, но через пару минут она почувствовала, как приятно расслабляются ее напряженные конечности и шея, теплой волной голову охватил блаженный покой, и Ино невольно улыбнулась неожиданно сильному эффекту препарата.

В эту ночь она была булочником и словно райская птица витала среди ароматов свежего хлеба, корицы и ванили. Она посмотрела в зеркало и увидела толстого румяного мужчину в белоснежном колпаке и халате. Она жила в Амстердаме и окна ее дома выходили на канал, по которому величаво скользили черные лебеди. У нее был достаток в средствах, слегка пухленькая жена с тонкой розоватой кожей, на которую она взгромождалась дважды в неделю, чтобы исполнить супружеский долг, и двое чудесных ребятишек – мальчик и девочка. По пятницам она играла в карты в местном клубе, и проиграв, смешно краснела и делано сердилась на своих товарищей, таких же зажиточных мастеров, как она сама. Жизнь шла размеренно и плавно. Она старела, радуясь успехам своих детей, и однажды утром, достигнув совершенно преклонных лет, просто не проснулась, отдав Богу душу в елее сновидений, и без посредников отправилась прямиком в рай, ибо не было зла в ее жизни, кроме, может быть, небольших хитростей при изготовлении теста, позволяющих рачительному мастеру выгадать гульден другой, но, видит Бог, разве это смертный грех?

Ино проснулась с улыбкой, совершенно отдохнувшая и с удовольствием заварила себе кофе. Теперь она смогла обдумать все более спокойно. С ней происходило нечто странное, в этом не было никаких сомнений, и это было связано с происшествием в катакомбах. Она во сне проживала чужие жизни в прошлом, это ясно, но почему это происходит и какой в этом смысл, Ино было непонятно. Помня о врачебных рекомендациях, она старалась не нервничать и провела день, наслаждаясь одиночеством, попеременно читая профессиональные дизайнерские журналы и просматривая программы о моде, животных и путешествиях, то есть такие, которые заведомо не могли спровоцировать ее взбесившуюся подкорку.

Следующей ночью Ино умудрилась прожить целых три жизни: сначала она побывала в шкуре австралийского аборигена-охотника, любителя крокодилятины, недовольного засилием англосаксонских мигрантов. Она сидела у потрескивающего костра вместе с людьми своего племени, всматриваясь в мерцающий свет миллионов далеких звезд и гортанным рокочущим языком рассказывала им древние сказки о Великом Крокодиле, создавшем их мир и все живое в нем, а затем захотевшем сожрать его, как крокодилы пожирают своих новорожденных детенышей. И о смелом и мудром охотнике, который убил крокодила и разбросал его внутренности по всей Вселенной – так появились звезды и далекие планеты. И все покачивались в такт ритму его рассказа и доверчиво всматривались в небо, пытаясь разглядеть в нем свою судьбу, зашифрованную в расположении звезд. Ино умерла в глубокой старости и ее тело отдали крокодилам, чтобы ее душа, пройдя через их кишки, смогла отыскать свое место среди звезд и обрести вечный покой.

Потом Ино побывала знатной английской дамой, проведя всю жизнь в огромном доме, настолько большом, что они с мужем закрывали его почти целиком накануне зимы, и жили с детьми и слугами в боковом крыле, наименее подверженном ветрам холодного Северного моря. Этот дом построил ее далекий предок, который только по воле случая не стал основателем новой династии британских монархов, и случаем этим стало внезапно постигшее его безумие, когда он вдруг стал говорить на неизвестных никому языках и вырезать на своем теле странные символы, из за чего его близкие и слуги разбежались кто куда и он остался в этом доме один, проводя дни и ночи в оживленных беседах с одному ему известными сущностями. Воспользовавшись их добрым советом, однажды он перерезал себе горло на лужайке перед домом, и после этого череда случаев безумия не оставляла их род, проявляясь некстати в его лучших представителях. И Ино слышала иногда, как в запертой части дома, завывает, перекрывая свист ветра, ее несчастный батюшка, которого они держали здесь много лет, из христианской и сыновней любви отказавшись отдать его в Бедлам, методы лечения в котором не отличались гуманизмом. Однажды он смог выбраться из своей домашней темницы и вернувшаяся поутру служанка, приятно утомленная ночными утехами со своим женихом, застала их всех в своих постелях убитыми старинным кинжалом, который запасливый старик хранил у себя на случай удачного побега. Эта служанка и стала его последней жертвой в этом доме, после чего он вышел на каменистый берег холодного моря и, задумчиво улыбаясь, побрел в воду, все дальше и дальше, пока море, наконец, не успокоило навсегда жар его измученного безумием сознания.

Третья жизнь в эту ночь была жизнью мелкого армянского торговца и она прошла неспешно и тихо, в подсчетах и торговле. Она с удовлетворением отметила, что на ее поминки пришли самые уважаемые люди города, что стол был хорош, и было много вина, что ее вдова достойно скорбела о ней, а сыновья не дали торговле остановиться ни на час, как она их и учила. Пройдя напоследок бестелесным духом по узкой улочке, на которой прошла ее жизнь, она растворилась в надгробных камнях ее предков, удивленно осознав в последнее мгновение бесконечный характер бытия.

Проснувшись, Ино удивилась своему полному спокойствию. Сны больше не пугали ее. Она с тоской осознала, что ей суждено пройти этот путь, хочет она этого или нет, и в конце обязательно должен быть ответ, почему это происходит с ней. Проверив сообщения, она успокоила врача, соврав, что ей гораздо лучше, ответила на пару малозначительных вопросов своих клиентов и снова стала ожидать ночь. Чтобы не сойти с ума, она полдня просидела, глядя в зеркало, чтобы не забыть, как она выглядит на самом деле. Ее лицо осунулось и побледнело, а взгляд был обреченным и твердым. Так, наверное, смотрел Бог-сын на своих «не ведающих, что творят» мучителей. Только мучителями Ино были не люди, а ее нечаянные сны.

Следующей ночью сны потекли еще быстрее, нескончаемой чередой перевоплощений и вспышек, которые, как уже поняла Ино, были моментом ее перехода из жизни в жизнь.

Надышавшись ядовитыми травами, она исступленно била в бубен где-то во льдах Гренландии, призывая духов предков, а в изогнутой чаше с зельем отражалось ее искаженное наркотиками монголоидное лицо.

Вглядываясь в темноту за кольями защитной стены форта, она высматривала осажденных поселенцев, надеясь еще до рассвета снять с них скальпы. Ее бронзовое сильное тело, покрытое вязью татуировок, хотело насиловать и убивать, но когда они ворвались в форт, то увидели, что за время осады англичане, много лун лишенные пропитания, сожрали друг друга. Они увидели обглоданные человеческие кости и обезумевших каннибалов, которые сделали пищей своих собственных детей. Впервые Ино пришлось убивать людей из жалости.

Она была негром в чреве огромного испанского галеона, набитого черным человеческим товаром. Она в полной мере познала жестокость белых людей, которые со смехом мочились на них через решетку в палубе, когда они просили у них пить, и с каждым днем путешествия в Новый Свет, сходя с ума от голода, жажды и зловония разлагающихся тел умерших, она утрачивала надежду и теряла себя, превратившись к концу пути в безучастный скот, готовый на любое унижение за одну только возможность напиться воды.

В один прекрасный солнечный день ее сожгли добрые соседи по сказочно красивому городку в Германии. Грета, ее троюродная тетка, под пытками сообщила, что Ино вместе с ней совокуплялась с черным козлом на День всех святых, чтобы извести все живое во славу Сатаны. И никого не смутило, что Ино была тринадцатилетней девственницей, потому что, как сказал местный инквизитор, у зла много лиц, и Сатана специально делает своими слугами тех, на кого меньше всего можно подумать. И люди, которых она знала, а многих любила, стояли на площади с лицами, искаженными злобой и интересом в предвкушении ее смерти, и никто не заступился за нее, как она не молила их.

Несколько жизней Ино прожила относительно спокойно, но было общее, что их объединяло – всякое отсутствие смысла. Рождение, мгновение детства, а дальше ежедневная суета за конторкой в лавке, или выпас скота, или работа в поле, или на заводе, супружеская жизнь, больше похожая на отправление надобностей и, наконец, смерть, как не самая важная веха для того, кто, в общем-то, и так не жил по-настоящему.

Постепенно приближаясь к чему-то, сущность чего Ино пока не могла осознать, она добралась до Древнего Египта, где согнувшись в три погибели, она выпиливала в каменоломне блоки для строительства фараоновой гробницы. В этой каменоломне она выкашляла с кровью свои несчастные легкие, отравленные многолетним вдыханием каменной пыли и, прислонившись к скале, в последний раз с удовлетворением посмотрела на растущую вдали пирамиду.

Затем она осознала себя младенцем, лежащим на грубой шкуре на ледяном полу пещеры, она была такой маленькой, что даже не могла понять, мальчик она или девочка, но совершенно ясно увидела, как у входа в пещеру разорванные останки ее родителей пожирают два огромных саблезубых тигра. Она окаменела от ужаса и, не в силах контролировать свое детское сознание, громко заплакала, и тигры, встрепенувшись от ее крика, наконец, заметили ее, и рыча, стали приближаться. Когда они разорвали ее на части, было примерно восемь утра, и Ино, проснувшись, в полном опустошении глядела в потолок.

Она понимала, что дошла до какой-то черты, после которой ее ждет ответ. Она сказала сама себе глухим голосом: «Ребенок все равно не выжил бы без родителей, лучше такая быстрая смерть, чем мучительная смерть от голода». Словно робот, почистив зубы и без аппетита съев тост с малиновым вареньем, Ино весь день просидела у окна в прострации с абсолютно отсутствующим видом. Если бы кто-нибудь увидел ее сейчас, сумасшедшего дома ей точно было бы не избежать.

Наступила ночь. Ино вновь стояла на краю высокой скалы на берегу безбрежного моря. Она знала, что должна лететь на далекий остров, чтобы спастись, но развернулась и вернулась в зыбкий коридор, из которого только что вышла. Возмущенное пространство вокруг ее тела преображалось в реальность по мере ее движения вперед все быстрей и быстрей, и Ино, поднявшись по склону, увидела среди странных фиолетово-оранжевых деревьев небольшой дом, больше похожий на жилище хоббита, чем человека. Она прошла через закрытую круглую дверь, даже не удивившись этому, и оказалась в наполненной светом комнате, по окружности которой стояли белые ажурные кресла из материала, напоминающего нечто среднее между деревом и хрусталем. Она села в одно из кресел и сказала: